| Главная » Книги |
Жуковский Василий Андреевич - Собрание стихотворений, Страница 12
Жуковский Василий Андреевич - Собрание стихотворений вид,
Молчу иль нет - все говорит,
Что я Темиру обожаю!
Амур всегда мне изменит!
Амур ребенок - он шумит!
ЭПИГРАММЫ
1
Сей камень над моей возлюбленной женой!
Ей там, мне здесь покой! -
2
"Скажи, чтоб там потише были! -
Кричал повытчику судья, -
Уже с десяток дел решили,
А ни единого из них не слышал я".
БРУТОВА СМЕРТЬ
Бомбастрофил, творец трагических уродов,
Из смерти Брутовой трагедию создал.
"Неправда ли , мой друг, - Тиманту он сказал, -
Что этот Брут дойдет и до других народов?" -
"Избави бог! Твой Брут - примерный патриот -
В отечестве умрет!"
ЭПИГРАММА НА ПРОСЛАВИТЕЛЯ РУССКИХ ГЕРОЕВ,
В СОЧИНЕНИЯХ КОТОРОГО НЕТ НИ НАЧАЛА,
НИ КОНЦА, НИ СВЯЗИ
Мирон схватился за перо, надулся, пишет, пишет,
И под собой земли не слышит!
"Пожарский! Филарет! отечества отец!"
Пoставил точку - и конец!
СВЕТЛАНЕ
Хочешь видеть жребий свой
В зеркале, Светлана?
Ты спросись с своей душой!
Скажет без обмана.
Что тебе здесь суждено!
Там душа - зерцало!
Всё в ней, всё заключено,
Что нам обещало
Провиденье в жизни сей!
Милый друг, что в душе твоей
непорочной, ясной,
С восхищеньем вижу я,
Что (сходна) судьба твоя
С сей душой прекрасной!
Непорочность - спутник твой
Весёлость - гений
Всюду будут пред тобой
С чашей наслаждений.
Лишь тому, в ком чувства нет,
Путь земной ужасен!
Счастье в нас, и божий свет
Нами лишь прекрасен.
Милый друг, спокойна будь,
Безопасен твой здесь путь:
Сердце твой хранитель!
Всё судьбою в нам дано:
Будет здесь тебе оно
К счасью предводитель!
Письмо К...
Я сам, мой друг, не понимаю,
Как можно редко так писать
К друзьям, которых обожаю,
Которым всё бы рад отдать!..
Подруга детских лет, с тобою
Бываю сердцем завсегда
И говорить люблю мечтою...
Но говорить пером - беда!
День почтовой есть день мученья!
Для моего воображенья
Враги - чернильница с пером!
Сидеть согнувшись за столом
И, чтоб открыть души движенья,
Перо в чернилы помакать,
Написанное ж засыпать
Скорей песком для сбереженья -
Всё это, признаюсь, мне ад!
Что ясно выражает взгляд
Иль голоса простые звуки,
То на бумаге, невпопад,
Для услаждения разлуки,
Должны в определенный день
Мы выражать пером!... А лень,
А мрачное расположенье,
А сердца сладкое стесненье
Всегда ль дают всободу нам
То мертвым поверять строкам,
Что в глубине души таится?
Неволи мысль моя страшится:
Я автор - но писать ленив!
Зато всегда, всегда болтлив,
Когда твои воображаю
Столь драгоценные черты,
И ( сам себе) изображаю,
Сколь нежно мной любима ты!
Всегда, всегда разгорячаешь
Ты пламенной своей душой
И сердце и рассудок мой!
О сколь ты даром обладаешь
Быть милой для твоих друзей!
Когда письмо твое читаю,
Себя я лучшим ощущаю,
Довольней участью своей,
И будущих картина дней
Передо мной животворится,
И хоть на миг единый мнится,
Что в жизни (всё) имею я:
Любовь друзей - судьба моя.
Храни, о друг мой неизменный,
Сей для меня залог священный!
Пиши - когда же долго нет
Письма от твоего поэта,
Всё верь, что друг тебе поэт, -
И жди с терпением ответа!
1814, Января 4
Эпитафии
(Моту) Здесь лакомкин лежит - он вечно жил по моде!
Зато и вечно должен был!
А заплатил
Один лишь долг - природе!. .
(Хромому)
Дамон покинул свет:
На гроб ему два слова:
(Был хром и ковылял сто лет!)
Довольно для хромого!
(Грамотею)
Здесь Буквин-грамотей. Но что ж об нём сказать?
Был сердцем добр; имел смиренные желанья...
И чести правила старался соблюдать,
Как правила правописанья!
(Что такое закон?)
Закон - на улице натянутый канат,
Чтоб останавливать прохожих средь дороги
Иль их сворачивать назад,
Или им путать ноги!
Но что ж? Напрасный труд! Никто назад нейдет!
Никто и подождать не хочет!
Кто ростом мал - тот вниз проскочит,
А кто велик - перешагнет.
Любовная карусель...
Любовная карусель или пятилетние
меланхолические стручья сердечного любления
(Тульская баллада)
В трактире тульском тишина,
И на столе уж свечки,
Като на канопе одна,
А Азбукин у печки!
Авдотья, Павлов Николай
Тут с ними - нет лишь Анны.
"О, друг души моей, давай
Играть с тобой в Татьяны!"
Като сказала так дружку -
И милый приступает
И просит скромно табачку,
И жгут крутой свивает.
Катошка милого комшит,
А он комшит Катошку;
Сердца их тают - стол накрыт
И подают окрошку.
Садятся рядом и едят
Весьма, весьма прилежно.
За каждой ложкой поглядят
В глаза друг другу нежно.
Едва возлюбленный чихнет -
Катошка тотчас: (здравствуй),
А он ей головой кивнет
И нежно: (благодарствуй)!
Близ них Плизирка-пес кружит
Моська ростом с лось!
(Плизирка)! милый говорит;
Катошка кличет: (мось)!
И милому дает кольцо...
Но вдруг стучит карета -
И на трактирное крыльцо
Идет сестра Анета!
Заметьте: Павлов Николай
Давно уж провалился -
Анета входит невзначай -
И милый подавился!
"О милый! милый! что с тобой?" -
Катошка закричала.
"Так ничего, дружочек мой,
Мне в горло кость попала!"
Но то лишь выдумка - злодей!
Он струсил от Анеты!
Кольцо в глаза мелькнуло ей
И прочие конжеты!
И говорит:"Что за модель?
Извольте признаваться!"
Като в ответ:"Ложись в постель" -
И стала раздеваться...
Надела спальный свой чепец
И ватошник свой алой,
И скомкалася наконец
Совсем под одеяло!
Оттуда выставя носок,
Сказала: "Я пылаю!"
Анета ей в ответ: "Дружок,
Я вас благославляю!
Что счастье вам, то счастье мне!"
Като не улежала,
И бросилась на шею к ней, -
Авдотья заплясала.
А пламенный штабс-капитан
Лежал уже раздетый!
Авдотья в дверь, как в барабан,
Стучит и кличет: "Где ты?"
А он в ответ ей: "Виноват!" -
"Скорей!" - кричит Анета.
И он надел, как на парад,
Мундир, два эполета,
Кресты и шпагу нацепил -
Забыл лишь пантолоны...
И важно двери растворил
И стал творить поклоны...
Какой же кончу я чертой?
Безделкой: многи лета!
Тебе, Василий! вам, Като,
Авдотья и Анета!
Веселье сттало веселей;
Печальное забыто;
И дружба сделалась дружней;
И сердцу все открыто!
Кто наш - для счастия тот живи,
И в землю провиденью!
Ура! надежде и любви
И киселя терпенью!
Плач о Пиндаре
Быль
Однажды наш поэт Пестов,
Неутомимый ткач стихов
И Апполонов жрец упрямый,
С какою- то ученой дамой
Сидел, о рифмах рассуждал,
Свои творенья величал, -
Лишь древних сравнивал с собою
И вздор свой клюквенной водою,
Кобенясь в креслах, запивал.
Коснулось до Пиндара слово!
Друзья! хотя совсем не ново,
Что славный был Пиндар поэт
И что он умер в тридцать лет,
Но им Пиндара жалко стало!
Пиндар великий! Грек! Певец!
Пиндар, высокий од творец!
Пиндар, каких и не бывало,
Который мог бы мало-мало
Еще не том, не три, не пять,
А десять томов написать, -
Зачем так рано он скончался?
Зачем еще он не остался
Пожить, попеть и побренчать?
С печали дама зарыдала,
С печали зарыдал поэт -
За что, за что судьба сослала
Пиндара к Стиксу в тридцать лет!
Лакей с метлою тут случился,
В слезах их видя, прослезился;
И в детской нянько стала выть;
Заплакал с нянькою ребенок;
Заплакал повар, поваренок;
Буфетчик, бросив чашки мыть,
Заголосил при самоваре;
В конюшне конюх зарыдал -
И словом, целый дом стенал
О песнопевце, о Пиндаре.
Едва и сам не плачу я.
Что ж вышло? Все так громко выли,
Что все соседство взгомозили!
Бежит сосед к ним второпях
И вопит: "Что случилось?
О чем вы все в таких слезах?"
Пред ним все горе объяснилось
В немногих жалобных словах.
"Да что за человек чудесный?
Откуда родом ваш Пиндар?
Каких он лет был? молод? стар?
И что еще о нем известно?
Какого чину? где служил?
Женат был? вдов? хотел жениться?
Чем умер? кто его лечил?
Имел ли время причаститься?
Иль вдруг схватил его удар?
И словом - кто таков Пиндар?"
Когда ж узнал он из ответа,
Что все несчастье от поэта,
Который между греков жил,
Который в славны древни годы
Певал на скачки греков оды,
Язычник, не католик был;
Что одами его пленялся,
Не понимая их весь свет,
Что более трех тысяч лет,
Как он во младости скончался -
Поджав бока свои, сосед
Смеяться начал, да смеяться
Так, что от смеха надорваться!
И смотрим, за соседом вслед
Все - кучер, повар, поваренок,
Буфетчик, нянька и ребенок,
К ВОЕЙКОВУ
О Воейков! Видно нам
Помышлять об исправленье!
Если должно верить снам,
Cкоро Пинда преставленье,
Скоро должно наступить!
Скоро, за летящим громом,
Аполлон придет судить
По стихам, а не по томам.
Нам известно с древних лет,
Сны, чудовищней явленья,
Грозно-пламенных комет,
Предвещали измененья
В муравейнике земном!
И всегда бывали правы
Сны в пророчестве своем.
В мире Феба те ж уставы!
Тьма страшилищ меж стихов,
Тьма чудес... дрожу от страху!
Зрел обвёрткой пирогов
Я недавно Андромаху.
Зрел, как некий Асмодей
Мазал, вид приняв лакея,
Грозной кистию своей
На заклейку окон Грея.
Зрел недавно, как Пиндар,
В воду огнь свой обративши,
Затушил в Москве пожар,
Всю дожечь ее грозивший.
Зрел, как Сафу бил голик,
Как Расин кряхтел под тестом,
Зрел окутанный парик
И Электром и Орестом.
Зрел в ночи, как в высоте
Кто-то, грозный и унылый,
Избоченясь на коте
Ехал рысью; в шуйце вилы,
А в деснице грозный (Ик);
По-славянски кот мяукал,
А внимающий старик
В такт с усмешкой иком тукал.
Сей скакун по небесам
Прокатился метеором;
Вдруг отверстый вижу храм,
И к нему идут собором
Феб и Музы... Что-ж? О страх!
Феб в ужасных рукавицах,
В русской шапке и котах;
Кички на его сестрицах!
Старика ввели во храм,
При печальных Смехов ликах
В стихарях Амуры там
И Хариты в черевиках!
На престоле золотом
Старина сидит богиня;
Одесную Вкус с бельмом
Простофиля и розиня.
И как будто близ жены,
Поручив кота Эроту,
Сел старик близ старины,
Силясь скрыть свою перхоту.
И в гудок для пришлеца
Феб ударил с важным тоном,
И пустились (голубца)
Мельпомена с Купидоном.
Важно бил каданс старик
И подмигивал старушке;
И его державный (Ик)
Перед ним лежал в кадушке.
Тут к престолу подошли
Стихотворцы для присяги;
Те подмышками несли
Расписные с квасом фляги;
Тот тащил кису морщин,
Тот прабабушкину мушку,
Тот старинных слов кувшин,
Тот (кавык) и (юсов) кружку,
Тот перину из бород,
Древле бритых в Петрограде;
Тот славянский перевод
Басен Дмитрева в окладе.
Все, воззрев на старину,
Персты вверх и ставши рядом:
"Брань и смерть Карамзину! -
Грянули, сверкая взглядом. -
Зубы грешнику порвем,
Осрамим хребет строптивый!
Зад во утро избием,
Нам обиды сотворивый!"
Вздрогнул я. Призрак изчез...
Что ж все это предвещает?
Ах, мой друг, то глас небес!
Полно медлить... наступает
Аполлонов страшный суд,
Дни последние Парнаса!
Нас богини мщенья ждут...
Полно мучить нам Пегаса!
Не покаяться ли нам
В прегрешеньях потаенных?
Если верить старикам,
Муки Фебом осужденных
Неописанные, друг!
Поспешим же покаяньем,
Чтоб и нам за рифмы - крюк
Не был в аде воздаяньем.
Мук там бездна!.. Вот Хлыстов
Меж огромными ушами,
Как Тантал среди плодов,
С непрочтенными стихами.
Хочет их читать ушам,
Но лишь губы шевельнутся,
Чтобы дать простор стихам -
Уши разом все свернутся!
Вот на плечи стих взгрузив,
На гору его волочит
Пустопузов, как Сизиф;
Бьется, силится, хлопочет,
На верху горы вдовец -
Здравый смысл торчит маяком;
Вот уж близко! вот конец!
Вот дополз - и книзу раком!..
Вот Груздочкин траголюб
Убирает лоб в морщины,
И (хитоном) свой тулуп
В угожденье Прозерпины
Величает невпопад;
Но хвастливость не у места;
Всех смешит его наряд,
Даже Фурий и Ореста!
Полон треску и огня,
И на смысл весьма убогий,
Вот на чахлого коня
Лезет Фирс коротконогий.
Лишь уселся, конь распух,
Ножки вверх - нет сил держаться;
Конь галопом; рыцарь - бух!
Снова лезет, чтоб сорваться!. .
Ах! покаемся, мой друг!
Исповедь пол-исправленья!
Мы достойны этих мук!
Я за ведьм, за привиденья,
За чертей, за мертвецов;
Ты ж за то, что в переводе
Очутился из Садов
Под капустой в огороде!. .
LA GRANDE RENS"EE
Лягушке вздумалось: сём сделаюсь с быка,
Хотя и лопну я - да мысль-то велика!
МАКСИМ
Скажу вам сказку в добрый час!
Друзья, извольте все собраться!
Я рассмешу, наверно, вас -
Как скоро станете смеяться.
Жил-был Максим, он был не глуп;
Прекрасен так, что заглядеться!
Всегда он надевал тулуп -
Когда в тулуп хотел одеться.
Имел он очень скромный вид;
Был вежлив, не любил гордиться;
И лишь когда бывал сердит -
Когда случалось рассердиться.
Максим за пятерых едал,
И более всего окрошку;
И рот уж верно раскрывал -
Когда в него совал он ложку.
Он был кухмистер, господа,
Такой, каких на свете мало, -
И без яиц уж никогда -
Его яичниц не бывало.
Красавиц восхищалМаксим
Губами пухлыми своими;
Они, бывало, все за ним -
Когда гулял он перед ними.
Максим жениться рассудил,
Чтоб быть при случае рогатым;
Но он до тех пор холост был -
Пока не сделался женатым.
Осьмое чудо был Максим,
В оригинале и портрете;
Никто б не мог сравниться с ним -
Когда б он был один на свете.
Максим талантами блистал
И просвещения дарами;
И вечно прозой сочинял,
Когда не сочинял стихами.
Он жизнь свободную любил,
В деревню часто удалялся;
Когда же он в деревне жил-
Тогда не говорил ни слова.
Он бегло по складам читал,
Читая, шевеля губами;
Когда же книгу в руки брал -
То вечно брал её руками.
Однажды бодро поскакал
Он на коне по карусели,
И тут себя он показал -
Всем тем, кто н него смотрели.
Ни от кого не трепетал,
А к трусости не знал и следу;
И вечно тех он побеждал -
Над кем одерживал победу.
Он жив ещё и проживёт
На свете, сколько сам рассудит;
Когда ж, друзья, Максим умрёт -
Тогда он, верно, жив не будет.
* * *
Пред судилище Миноса
Собралися для допроса
Подле стиксовых брегов
Души бледные скотов.
"Признавайтесь, как вы жили,
Много ль в свете вы грешили, -
Говорит им Судия. -
Начинай хоть ты, Свинья". -
"Я нисколько не грешила;
Не жалея морды, рыла
Я с подругами навоз;
Что ж плохова тут, Минос?" -
"Я Петух, будильник ночи,
С крику выбился из мочи,
И своё кукареку
Приношу на Стикс-реку". -
"Я смиренная Корова;
Нраву я была простова;
Грех мой, не велик:
Ободрал меня мясник". -
"Я Индюшка-хлопотунья,
Вестовщица и крикунья;
У меня махровый нос;
Не прогневайся Минос!" -
"Я домашняя Собака,
Родом Моська, забияка,
Кривоног, усат, курнос
И зовут меня Барбос". -
"Я Пичушка вечно пела;
У эллинов Филомела,
Соловей у руссаков;
Нет за мной, Минос, грехов!" -
"Я, Минос, не очень грешен,
Я бывал с мышами бешен;
А с людьми бывал я плут;
Васька-кот меня зовут". -
"Ворон я, вещун и плакса;
Был я чёрен так, как вакса,
Каркал часто на беду;
Рад я каркать и в аду".
Царь Мионс суровым взглядом
На зверей, стоящих рядом,
Страшно, страшно засверкал
И ни слова не сказал.
* * *
Там небеса и воды ясны!
Там песни птичек сладогласны!
О родина! все дни твои прекрасны!
Где б ни был я, но всё с тобой
Душой.
Ты помнишь ли, как под горою,
Осеребряемый росою,
Белелся луч вечернею порою
И тишина слетала в лес
С небес.
Ты помнишь ли наш пруд спокойный,
И тень от ив в час полдня знойный,
И над водой от стада гул нестройный,
И в лоне вод, как сквозь стекло,
Село?
Там на заре пичужка пела;
Даль озарялась и светлела;
Туда, туда душа моя летела:
Казалось сердцу и очам
Всё там!..
(Отрывок речи в засадании "Арзамаса")
Братья-друзья Арзамасцы! Вы протокола послушать,
Верно, надеялись. Нет протокола! О чём протоколить!
Всё позабыл я, что было в прошедшем у нас заседаньи!
Всё! да и нечего помнить! С тех пор, как за ум мы
взялися,
Ум от нас отступился! Мы перестали смеяться -
Смех заступила зевота, чума окаянной Беседы!
Даром что эта Беседа давно околела - зараза
Всё ещё в книжках Беседы остались - и нет карантинов!
Кто-нибудь верно из нас, не натерпевшись Опасным соседом,
Голой рукой прикоснулся к "Чтениям" в Беседе иль вытер,
Должной не взяв осторожности, свой анфедрон
рассужденьем
Деда седого о слоге седом - я не знаю !а знаю
Только, что мы ошалели! что лень, как короста,
Нас облепила! дело не любим! безделья ж бежим!
Мы написали законы; Зегельхен их переплёл и скупился:
Восемь рублей и сорок копеек - и всё тут! Законы
Спят в своём переплёте, как мощи в окованной раке!
Мы от них ожидаем чудес - но чудес не дождёмся.
Между тем Реин усастый, нас взбаламутив, дал тягу
В Киев и там в Днепре утопил любовь к Арзамасу!
Реин давно замолчал, да и мы не очень воркуем!
Я Светлана в графах таблиц, как будто в тенетах
Скорчась сижу; Асмодей, распростившись с халатом свободы,
Лезет в польское платье, поёт мазуркуи учит
Польскую азбуку; Резвый Кот всех умнее; мурлычет
Нежно: люблю и просится в церковь к налою; Кассандра,
Сочным бисквитом пленяся, коляску ставит на сани,
Скачет от русских метелей к британским туманам и гонит
Чолн Очарованный к квакерам за море; Чу в Цареграде
Стал не Чу, а чума, и молчит; Ахилл, по привычке,
Рыщет и места нигде не согреет; Сверчок, закопавшись
В щёлку проказы, оттуда кричит как в стихах: я ленюся.
Арфа, всегда неизменная Арфа, молча жиреет!
Только один Вот-я - все усердствует славе; к бессмертью
Скачет он на рысях; припряг свою таратайку
Брата Кабуда к Пегасу, и сей осёл вотъявасов
Скачет, свернувшись кольцом, как будто в Опасном соседе!
Вслед за Кабудом друзья! Перестанем лениться! быть худу!
Быть бычку на верёвочке! быть Арзамазу Беседой!
Вы же, почтенный наш баснописец, вы нам доселе
Бывший прямым образцом и учителем русского слога,
Вы впервой заседающий с нами под знаменем гуся,
О, помолитесь за нас, погружённых бесстыдно в пакость
Беседы!
Да спадёт с нас беседная пакость, как с гуся вода! Да
воскреснем.
В АЛЬБОМ Е. Н. КАРАМЗИНОЙ
Будь, милая, с тобой любовь небес святая
Иди без трепета, в тебе - открытый свет!
Прекрасная душа! цвети, не увядая
Для светлыя души в сей жизни мрака нет!
Все для души, сказал отец твой несравненный
В сих двух словах открыл нам ясно он
И тайну бытия и наших дел закон...
Они тебе - на жизнь завет священный.
(24 ноября, 1818)
Звезда и корабль
Звезда небес плывет пучиною небесной,
Пучиной бурных волн - земной корабль плывет!
Кто по морю ведет звезду - нам неизвестно;
Но по морю корабль - звезда небес ведет!
Бык и роза
Задача трудная для бедного поэта?
У розы иглы есть, рога есть у быка -
Вот сходство. Разница ж: легко любви рука
Совьет из роз букет для милого предмета;
А из быков никак нельзя связать букета.
* * *
Взошла заря. Дыханием приятным
Сманила сон с моих она очей;
Из хижины за гостем благодатным
Я восходил на верх горы моей;
& 
| |
| Просмотров: 410 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры