| Главная » Книги |
Востоков Александр Христофорович - Стихотворения, Страница 6
Востоков Александр Христофорович - Стихотворениявое! смутным дух мой веселием
Объят. Волнуюсь; Вакхом исполнена,
Моя трепещет грудь... пощады,
Либер1! пощады, грозящий тирсом!
Теперь я в силах петь о ликующей
Фиаде2; петь, как млечные, винные
Ручьи в брегах струятся тучных,
Каплют меды из древесных дупел.ОЛв2
Венец супруги3, в звезды поставленный,
Чертог Пенфеев в тяжких развалинах,
Фракийскому за злость Ликургу
Смертную кару воспеть я в силах.
Ты держишь реки, море в послушности;
Тобой внушенна, в дебрях Вистонии4
Свои власы дерзает Нимфа
Связывать туго змией, как лентой.
Когда Гиганты горды воздвигнулись,
Тогда, защитник отчего царствия,
Вонзил ты львины когти в Рета,
Лютым его отразил ударом.
Хотя дотоле всякому мнилося,
Что ты рожден лишь к играм и пиршествам,
Но ты явился сколько к мирным,
Столько и к бранным делам способен,
Златым украсясь рогом, нисходишь ли
Во ад - внезапно Кербер смиряется;
Ползет к тебе, хвостом ластяся,
Ногу тремя языками лижет.
ОЛв1: Ол нет
ОЛв2: дуплов древесных
1. Либер - одно из Вакховых прозвищ у древних римлян; значит - вольный.
2. Фиадами назывались Вакховы жрицы или вакханки.
3. "Венец супруги и пр." Драгоценный венец Ариадны, подаренный ей Венерою для брака ее с Вакхом на острове Наксе и по смерти ее помещенный в созвездия.
4. Вистония, иначе Фракия, - страна, в которой особенно процветало богослужение Вакхово. У Горация в сей оде вакханка названа Вистонидою.
[ОЛ: ДВЕ ОДЫ ИЗ ГОРАЦИЯ]
2.
К ВЕНЕРЕ [ПИ: перевод Горациевой оды]
"О Venus regina Cnidi Paphique etc."
Оставь блестящий храм Книдийской
И рощи Пафоса, спустись, Венера, к нам!
Мы с Клоей ждем тебя; алтарь и фимиам
Готов уже; приди, простой наш домик низкой
Преобрати во храм!
Не позабудь при том Амура взять с собою
И пояс Грациям стыдливым развяжи;
Пусть смехи, игры к нам веселою толпою
С Эрмием притекут, и с младостью драгою
Которы без тебя, как будто без души.
ВИДЕНИЕ МУСУЛЬМАНИНА
(с французского, г-на Дората)
По дневном зное наслаждались
Прохладой травки и цветки,
Любовников в сенисты рощи
Благоприятный сумрак звал,
Меж тем как солнца луч вечерний
На башнях догорал златых
И на спокойном синем море.
В пространстве пышных тех садов,
Которы прилежат к сералю,
На златонизанных коврах
Младые милые султанши
В сердечной томности своей
Прохладу вечера вкушали.
Угрюмые приставы их
Своим несносным надзираньем
Еще и тут тоску их длят -
Так точно у даров Помоны
Для отогнанья хищных птах
Над грядами торчит пужало -
В роскошных теремах своих
Не помнит о мечети муфтий,
Под сению ясминов, роз,
На грудь любимицы прекрасной
Склонил он пьяное чело
И, потопив в вине рассудок,
Об алкоране он забыл,
И о пророке, и о Боге.
Младой Узбек, во цвете лет
Мудрец и истины искатель,
В сии спокойные часы
Бродил задумчиво вдоль брега.
Он со слезами размышлял
Об участи людей несчастных:
Даются все они в обман
И злым приносятся на жертву!
Узбек был мужествен и добр,
Друг угнетенным, враг тиранам;
С негодованьем видел он
Обезображенную веру,
Обман и ярый фанатизм,
Основанный на заблужденьях:
В законодателе своем
Благосквернителя он видел
И над главами граждан всех
Висящий видел меч тиранства!
"О Царь небес! - он возопил, -
О ты, который прозираешь
Все помыслы души моей
И внемлешь вздохи, видишь слезы!
Пролей в меня свой чистый свет,
Судья мне будь и утешитель!
Открой, каким служеньем мне
Снискать твое благоволенье?
И где, великий, дивный Бог,
Где истина твоя сокрыта?..
Пророка мнимого рекут
Быть проповедателем оной,
А я не нахожу того -
И как в неведенье толиком
Душе сомнений не иметь?
Но ты, о Господи, во славе
Очам заблуждшихся явись,
Да всяк вонмем твой глас, рцы смертным:
Се есмь, и се есть мой закон!
Вели, да трубы бурь гремящих
Тебя языкам возвестят,
И если молнией разящей
Твою десницу ополчишь,
Да ниспадет она на магов
И на жрецов, которы в нас
Своим нелепым лжеученьем
Твой свет стараются затмить.
Будь сам и Бог, и архипастырь:
Божницы все низвергни в прах,
Да исповедует вселенна
Тебя под именем одним,
И солнце, обтекая землю,
Везде да узрит храм один!"
Такими изливал речами
Узбек желания свои.
Его по дневном утомленье
Прияла роща в тиху сень,
При корне пальмы благовонной
Там сладкому он вдался сну.
Вздремал - и в голубом эфире
Зрит тысячи сребристых туч,
Которые, подобно морю
Струясь и зыблясь в высоте,
Скопились над главой Узбека
И светлой лествицей к нему
На луг спустились потихоньку.
Из светозарной их среды -
О чудный сон! - младые девы
Текут попарно, наги все.
Небесных жителей достойны
Своими прелестьми оне:
Цветущи их уста румяны
Вокруг исполнили эфир
Сладкоуханными вонями,
Любовь из взоров их лилась.
Узбек по прелестям несчетным
Носился оком - пил любовь,
Куда ни обращался, всюду
Подобно на море волнам
Приятства новы изникали,
Рождалась новая краса;
На златоогненной вершине
Таинственного схода туч
Был виден сановитый старец.
Сколь древен ни казался он,
Но очи у него сияли
Бессмертой юности огнем.
Порхали вкруг него амуры,
Обвивши голову чалмой,
И, легких помаваньем крылий
Его волнуя долиман,
В изгибах ризы соболиной
Лукаво прячутся они:
"Алла! Алла!" - взывая часто
(Священное магометан
Наречие и им не чуждо).
Восстали вихри, грянул гром
И лествица с ужасным треском
Вся вдоль доверху потряслась.
С небесных же высот трикраты
Неслись глаголы: "Магомет
Благословен да будет присно!"
Тогда священный старец рек:
"Се час приспел тебя наставить
В науке счастья, о Узбек!
Умерься, многого желаешь -
Внемли, что изреку тебе.
Не есмь уже обманщик оный,
Употреблявший все - и меч,
И чудеса, и красноречье,
Чтобы водить умы людей:
В невежестве аравитянам
Тогда потребен был обман,
Тебе ж потребно наставленье.
Уйми излишних жалоб стон,
Оставь сии мольбы, сей ропот:
Часы летят, летят стрелой,
А вопль твой никому не внятен;
Текущий миг невозвратим,
Усыпь же след его цветами -
Когда во всем на сей земле 17)
Он должен утешаться тем,
Что семя совершенства спеет
В его душе - что зло пройдет,
Истлеет с плотию земною,
А жив вовеки он - и Бог!
Но ты желаешь, дерзкий смертный,
Чтоб просветил тебя твой Бог?
Не от него ль имеешь разум,
Светильник в жизненном пути,
И пламенеющее сердце,
Кадило вечное любви!
Еще ли ты того желаешь,
Чтоб осветилось для тебя
Недосягаемое оку,
Непостижимое уму?
Тебе начертанны границы,
Тебе закон в душе твоей;
Она гласит тебе немолчно:
Будь добр и будешь ты блажен!
Будь добр, правдив и правосуден
И страждущему сострадай,
Прими в покров твой нищих, сирых,
Невинных слабых защити!
Клянись быть другом человеков,
Будь только ненавистник злых.
Когда попрал ты предрассудки,
Терпимость мненьям дай людским
И уважай все их обряды!
Кто зиждет и объемлет вся,
Того обрядами не можешь
Ни ублажить, ни оскорбить:
К спасенью нет иного средства,
Как только добрые дела;
К молитве нет иного места,
Как только умиленный дух;
Восток и запад, юг и север
Пред Богом суть единый пункт,
И вся ему мечет вселенна.
Но данный мною алкоран
Обуздывает чернь строптиву:
Да будет же тебе он свят,
Хотя и темен бы казался,
Хотя б был пуст для мудреца;
Ты зришь на свете мало мудрых,
К юродивым же снисходи,
И знай, что паче всех юродив
Есть тот, кто неуместно мудр!
Неси с покорством иго обще.
Когда исполнишь долг святой,
Который совесть налагает,
Тогда к забавам ты теки
И к удовольствиям сердечным!
Влиявший в тварей чувства Бог
Не запрещает наслаждаться,
Приятны, кротки страсти в нас
Питают деятельность жизни,
Любовь нам от небес дана,
Чтоб усладить земное горе.
О юноша, пади к стопам
Любезной девы - будь с ней счастлив!
Вкуси, но мер не преступай,
Чтоб тем вкушать живее, доле.
Разборчив, нежен будь в любви,
Блюдись неистовства, разврата;
Раскаянье не ходит вслед
За удовольствием невинным;
Все то, что вредно, есть порок,
Не роскошь сладостная мудрых.
Храни же все сие в уме,
Благополучие обрящешь;
И наконец, когда отдашь
Обратно плоть свою стихиям,
Тогда бессмертная душа,
Очищенна и утонченна,
Переселится в небеса
И будет отчасу блаженней.
Ты ниспускающихся зришь
По лествице небесных гурий:
Они твоими будут все -
Непостижиму, вечну радость
Получишь за минутну скорбь
И за минутну добродетель".
Все скрылося - проснулся он
Сим чудным занят сновиденьем:
Еще он вечер думал зреть,
Мерцанье утреннее видя.
Но что еще увидел он?
Дражайшая его Азема
Летит в объятия к нему,
Сквозь слезы радостны пеняя.
Сия невольница млада,
Любима нежно господином,
Всю ночь Узбека своего
Искала, кликала вдоль брега
И на рассвете лишь нашла;
Еще в очах ее прекрасных
Прошедший страх написан был:
Но в случае любовь умеет
И робкому отвагу дать -
О сколько ж ты теперь, Азема,
За весь свой труд награждена
В Узбековых объятьях страстных!..
Обещанный пророком рай
Вы тут же оба предвкусили:
О восхищенье! О восторг!
Кустарники, цветы душисты
Связующих вас сладких уз
Одни свидетели немые.
Сей лес, священный перед тем,
Теперь сугубо освятился
Чрез наслажденье двух сердец,
Горящих чистою любовью!
Но оба наконец они
В свое жилище возвратились.
От сновиденья своего
Узбек переродился духом:
Уразумел он, что земля -
Обитель вечных заблуждений,
Что голос мудрых одинок
И что глупцам не внятен оный.
Узбек по-прежнему был добр,
Но не роптал уже на небо,
По-прежнему философ был,
Но вящее обрел спокойство.
Обман и глупость видя, он
Уже не столько раздражался
И никому не объявлял,
Что он не верит алкорану,
Жрецов, дервишей стал терпеть,
Оставил пьянствовать Иманов
И истину с тех пор искал
Во удовольствиях сердечных.
ТЛЕННОСТЬ
Средь беспредельныя равнины океана
Гора высокая стоит.
Златыми тучами глава ее венчанна,
Пучина бурная у ног ее кипит.
Стихий надменный победитель,
Сей камень-исполин,
Другой Атлант-небодержитель,
Измену зря во всем, не зыблется един.
Вотще Нептун своим трезубцем
Его стремится сдвигнуть в хлябь.
Смеется он громам и тучам,
Эол, Нептун в борьбе с ним слаб.
Плечами небо подпирая,
Он стал на дне морском пятой
И, грудь кремнисту выставляя,
Зовет моря на бой.
И бурные волны
На вызов текут.
Досадою полны,
В него отвсюду неослабно бьют.
И свищущие Аквилоны
На шумных крылиях грозу к нему несут:
Но ветры, волны, громы
Его не потрясут!
И, видя свой напрасен труд,
Перуны в тучах потухают,
Гром молкнет, ветры отлетают;
Валы бока его ребристы опеняют,
И с шумом вспять бегут.
И веки протекли и, мимо шед, дивились,
Его несокрушимость зря.
Но дни его гордыни длились
Не вечно. - С ним Нептун всегдашню брань творя,
Притек в Плутоновы жилища темны,
Сильнейшего борца воздвигнуть,- огнь подземный,-
Против гигантовых неодоленных сил.
И, возбужден, тесним из преисподних жил
Потоком хлынул огнь свирепый:
Ища отверстий, рвет заклепы,
И моря дно, как ниву, взрыл,
И внутренни в горе наполнивши вертепы,
Всю тяготу ее тряхнул, восколебал;
От дна кремнистого отторгши сильным махом,
Далеко разметал,
Осыпав жупелом и прахом.
И тот, который все стихии презирал,
Против тебя не устоял,
Дщерь адова, землетрясенье!
Еще в уме своем я зрю его паденье:
Содроглось все, когда колосс сей затрещал,
В широких ребрах расседаясь,
Скалами страшными на части распадаясь,
Уже вершинам волн разлогих равен стал.
Уже в немногих глыбах черных,
Которы из воды встают
И серный дым густой дают,
Остатки зрю его величья. - Всех презорных
Тиранов, силою гордящихся своей,
Подобный ждет конец, подобный мавзолей;
Доколь забвенья мрак их вечный не обляжет,
Проклятий смрад потомству скажет,
О том, кто так, как сей низринутый колосс,
Огромностью вдали пловущих удивляя,
Вблизи ж пловцу корабль о камни раздробляя,
Был непристанищный и гибельный утес.
* * *
Чем выше кто чело надменное вознес,
Тем ниже упадает.
Рука Сатурнова с лица земли сметает
Людскую гордость, блеск и славу, яко прах.
Напрасно мните вы в воздвигнутых столпах
И в сгромаждении тьмулетней пирамиды
Сберечь свои дела от злой веков обиды:
Ко всем вещам как плющ привьется едкий тлен,
И все есть добыча времен!
Миры родятся, мрут - сей древен, тот юнеет;
И им единая с червями участь спеет.
Равно и нам!
А мы, безумные! дав удило страстям,
Бежим ко пагубе по скользким их путям.
Зачем бы не идти путем златой средины,
На коем из даров природы ни единый
Не служит нам во вред!
Но редко кто, умен до испытанья бед,
Рассудка голосу послушен, осторожно
И с мерою вкушал, чтобы продлить, коль можно,
Срок жизни истинной, срок юных, здравых лет,
Способностей, ума, и наслаждений время,
Когда нас не тягчит забот прискорбных бремя,
Забавы, радости когда объемлют нас!
Не слышим, как за часом час
Украдкою от нас уходит;
Забавы, радости уводит:
А старость хладная и всех их уведет,
И смерть застанет нас среди одних забот.
***
Смерть!.. часто хищница сия, толико злая,
И гласу плачущей любови не внимая,
Берет под лезвие всережущей косы
Достоинства, и ум, и юность, и красы!
Во младости весеннем цвете
Я друга сердцу потерял.
Еще в своем двадцатом лете
Прекрасну душу он являл;
За милый нрав простой, за искренность сердечну
Всяк должен был его, узнавши, полюбить;
И, с ним поговорив, всяк склонен был открыть
Себя ему всего, во всем чистосердечно:
Такую мог Филон доверенность вселить! -
Вид привлекательный, взор огненный, любезный,
Склоняя пол к нему прелестный,
Обещевал в любви успех;
Веселость чистая была его стихия;
Он думал: посвящу я дни свои младые
Любви и дружеству; жить буду для утех.
Какой прекрасный план его воображенье
Чертило для себя
В сладчайшем упоенье:
Природы простоту и сельску жизнь любя,
Он выбрал хижинку, при коей садик с нивой,
Чтоб в мирной тишине вести свой век счастливой.
Всего прекрасного Филон любитель был,
Так льзя ли, чтоб предмет во всем его достойной
Чувствительного не пленил?
И близ себя, в своей он хижине спокойной
Уже имел драгой и редкой сей предмет!
Теперь на свете кто блаженнее Филона?
Ему не надобен ни скипетр, ни корона,
Он Элисейску жизнь ведет!
Увы, мечта! Филона нет!!
Филона нет! - болезнь жестока
Похитила его у нас.
Зачем неумолимость рока
Претила мне во оный час
При смерти друга находиться?
Зачем не мог я с ним впоследние проститься;
Зачем не мог я в душу лить
Ему при смерти утешенье, -
Не мог печальное увидеть погребенье
И хладный труп его слезами оросить!..
К кончине ранней сей, увы! и неизбежной,
Я так же б милого приуготовить мог,
И из объятий дружбы нежной
Его бы душу принял Бог.
***
Меня, богиня непреклонна,
Когда приидешь ты серпом своим пожать,
Хоть в том явися благосклонна:
Не дай мне в тягостном унынье жизнь скончать!
Не дай, чтобы болезни люты
В мои последние минуты
Ослабили и плоть, и дух;
До часу смерти рокового
Пусть буду неприятель злого,
А доброго усердный друг.
Когда ж я, бедный, совращуся
С прямого к истине пути;
В туманах, на стезю порока заблужуся, -
Тогда, о смерть! ко мне помощницей лети
И силою меня ко благу обрати!
ИСТОРИЯ И БАСНЬ
Ф.Ф.Репнину
Репнин, мой друг, владетель кисти,
Лиющей душу в мертвый холст!
Ты так как я, питомец Феба!
Подай же руку: вместе мы
Пойдем изящного стезею.
Тебе я тамо покажу
Достойные тебя предметы,
Которые огонь родят
В твоей груди, художник юный!
Два храма видишь ты на оной высоте.
Один, коринфскою украшен колоннадой;
Повсюду блещет там и злато, и лазурь,
В прелестных статуях парийский дышит мрамор.
Храм Басни то; а сей, на правой стороне,
Есть храм Истории, и прост и важен:
В обширном куполе, которым он накрыт,
И в междустолпиях разлит священный сумрак.
Мы оба храма посетим,
И оба божества мы жертвою почтим.
По прежде в сей войдем, который столь прекрасен.
В широких белых ризах,
Седой, почтенный жрец,
С покровом на главе, сверх коего венец
Из полевых цветков, зеленых мирт и лавров,
Облокотясь на златострунну арфу,
В преддверье, с важным нас приветствием встречает.
Сей старец есть Гомер, - Гомер, богов певец.
- Сподоби нам войти в святилище богини,
Зане причастны мы мистериям ее. -
Священный к нам осклабя зрак,
Дверь храма старец отверзает:
Восторг и трепет свят весь дух мой обнимает!
Я вижу прелести... Но нет, не описать
Мне их словами, - ты, о живописец,
Изобразишь ли их художеством своим?..
Какие виды
И превращенья!
Там брань мятежна,
Борьба, ристанье,
Здесь светлы лики
И пляски нимф!
Неисчерпаемый красот, богатств источник! -
Бери скорее, кисть, палитру и пиши!
Пиши
Богоглаголивой Додонской мрачности рощи,
И Пифиин треножник злат,
И восхитительну долину Темпе,
И Гесперидский сад.
И пир богов пиши в чертогах Крониона,
Огромных, созданных Ифестом.
&nb 
| |
| Просмотров: 461 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры