| Главная » Книги |
Востоков Александр Христофорович - Стихотворения, Страница 4
Востоков Александр Христофорович - Стихотворения/div>
И исчезает легкокрылых Сильфов шорох;
Склоняю слух: еще несет ко мне Зефир
Дрожащи, тонки звуки дальних хоров;
Склоняю паки слух: немая тишина.
За темный горизонт скатилася луна.
Где Обероновы волшебные палаты?
С кристальными столпами храм?
Поля воздушные, волнистой мглой объяты,
Являют хаос лишь блуждающим очам.
Любезны призраки, куда, куда вы делись
От оживляющей фантазии моей?
Луна сокрылася - и вы сокрылись с ней,
Парами тонкими мгновенно разлетелись.
Не ты ли мать фантомов сих,
Луна, волшебств богиня!
Когда сребром лучей твоих
Осветится небес окружность темно-синя,
Низведши кроткий взор на землю и моря,
В лишенья солнца их улыбкой утешаешь
И, тысячи существ из зыбкой мглы творя,
С воображением моим играешь!
Благодарю тебя, о мой эфирный друг!
Питай меня всегда амврозией мечтаний,
Переноси мой чаще дух
В страну очарований,
В воздушны теремы, где радости одни,
Куда бы злых забот и скуку не впускали.
Стократно счастлив тот, чьи дни
Суть продолжительны, волшебны, сладки сны,
Он чужд снедающей печали.
ОСЕНЬ
Ода к Теону, в 1801-м году
Гонимы сильным ветром, мчатся
От моря грозны облака,
И башни Петрограда тмятся,
И поднялась река.
А я, в спокойной лежа сени,
Забвеньем сладостным объят,
Вихрь свищущ слышу, дождь осенний,
Биющий в окна град.
О как влияние погоды
Над нами действует, мой друг!
Когда туманен лик природы,
Мой унывает дух.
Но буря паки отвлекает
Меня теперь от грустных дум;
К великим сценам возбуждает,
Свой усугубив шум.
Не зрю ль в восторге: Зевс дождливый,1
Во влагу небо претворя,
С власов и мышц водоточивых
Шумящи льет моря?
Меж тем к Олимпу руки вздела
От наводняемых холмов
Столповенчанная Цибела,
Почтенна мать богов.
В глубоком сокрушенье зрится,
В слезах и в трепете она;
Ее священна колесница
В водах погружена:
Впряженны в ону львы ретивы
Студеный терпят дождь и град;
Глаза их блещут, всторглись гривы,
Хвосты в бока разят.
Но дождь шумит, и ветры дуют
Из сильнодышащих устен;
Стихии борются, бунтуют,
О ужас! - о Дойен!
Изящного жрецы священны,
Художник, музыкант, поэт!
О, будьте мной благословенны!
В вас дух богов живет.
Стократно в жизни сей печальной
Благодарить мы вас должны;
Вы мир физический, моральной
Перерождать сильны.
Мой друг! да будет и пред нами
Раскрыта книга естества:
Прочтем душевными очами
В ней мысли Божества.
Прочтем, и будем исполняться
Святым ученьем книги той,
Дабы не мог поколебаться
Наш дух напастью злой.
Как бурных волн удар приемлет
Невы гранитный, твердый брег
(Их шум смятенный слух мой внемлет,
Обратный зрю их бег), -
Так праведник, гонимый роком,
В терпенье облачен стоит;
Средь бурь, в волнении жестоком,
Он тверд, как сей гранит.
Смотри, Теон, как все горюет!
Все чувствует зимы приход;
Зефир цветков уж не целует,
И вихрь сшиб с древа плод.
Смотри, как ветви обнаженны
Гнет ветер на древах, Теон!
Не слышится ль во пне стесненный
Гамадриадин стон?..
Лишь, кровля вранов, зеленеет
Уединенна сосна там;
Все блекнет, рушится, мертвеет
Готовым пасть снегам.
О, сетуйте леса, стенайте;
Морозами дохнет зима!
Из устьев реки утекайте:
Вас льдом скует она!
Но трон ее растает снова
Как придет милая весна;
Совлекшись снежного покрова,
Воспрянет все от сна.
И обновится вид природы
И в рощах птички запоют.
В брегах веселых Невски воды,
Сверкая, потекут.
Тогда с тобой, Теон любезный,
Пойдем мы на поле гулять!
Оставим скучный город, тесный,
Чтоб свежестью дышать.
Тогда примите, о Дриады,
Под тень древес поэтов вы -
Воспеть весну среди прохлады,
На берегах Невы!
1 "Зевс дождливый". Сей прекрасный Дойенев эскиз, сочиненный для плафона, выгравирован в Академии художеств г-м Скотниковым. Дойен, ученик славного Карла Ванлоо и учитель Давида, во многом равняется с тем и с другим. Он упражнялся наиболее в роде плафонов. Упомянутый эскиз сочинен им в лучшие его лета в Париже, откуда Дойен при начале революции выписан был в Россию для Петербургской Академии художеств. Теперь он стар. Но и теперь можно удивляться в нем этой французской живости в словах и поступках, этому еще искреющему огню, который прежде жарким пламенем изливался.
К БОРЕЮ
В первый день мая 1802 года
[Горацианским размером1]
[ v-v-v, -vv-vv ]
[ v-v-v, -vv-vv ]
[ v-v-v-v-v ]
[ -vv-vv-v- ]
Борей! доколе будешь свирепствовать?
Дождь хладный с градом сыпать неустально,
И даже снег! - зима престала;
Злой истребитель! не тронь весну.
Нева давно уж урну оттаяла
От льдин: лелеет флоты в объятиях,
И я давно алтарь Вулкана
Чтить перестал всесожженьем дров.
Уже в эфире светло-лазоревом
Поюща радость птиц раздавалася;
Лучами солнца растворенный,
Воздух амврозией нас питал.
В прохладе струек тонких, невидимых,
Купал он нежно пляшущих девушек,
И на брегах озелененных
Слышимо было мычанье стад.
Все развивалось, полнилось жизнию,
Сошли с Олимпа смехи и Грации;
Предтеча сладостной Венеры,
Резвый Амур напрягал свой лук.
Но ты напал от севера с бурями,
И дунул хладом. Вдруг помертвело все:
Младые почки древ поникли,
В гнезда попрятались пташки все.
Весенни игры гонишь ты взмахом крыл,
Тиран! твои власы снегоносные
Над Петрополем разлетелись,
Светлого Феба закрывши лик.
Но се - страшися! он уж готовится
Карать тебя за дерзость. Лучи его
Прекрасный запад осияли,
Ты же, стыдом покровен, бежишь!
1 Горацианский размер по имени Горация назван потому, что чаще всего употребляется в его одах. Размер же сей собственно принадлежит Греческому стихотворцу Алцею.
Строфа горацианская, или алцейская, в первых двух стихах имеет два ямба, краткий слог, делающий пресечение, и два дактиля; в третьем стихе четыре ямба с кратким слогом на конце; в четвертом два дактиля и два хорея. Но в сей пиесе сделана в том маленькая перемена: от четвертого стиха на конце один слог отнят.
Ник. Ал. Радищев, преложивши в стихи одно место из Оссиановых песней, употребил горацианской размер, не наблюдая, однако, в первых двух стихах пресечения и отняв два слога на конце, так что последний стих состоит из двух дактилей и одного хорея:
В помещенной же на странице 84 сих "Лирических опытов" Горациевой оде к Вакху употреблен полный Горацианской размер.
Все сии пробы дактилических и иных разностопных стихов не для того выставлены, чтоб требовать точного им подражания и хотеть на русском языке именно сафических, алцейских, асклепиадейских, ферекратийских стихов. Нет, пусть бы это только побудило молодых наших поэтов заняться обработанием собственной нашей просодии, не ограничиваясь в одних ямбах и хореях, но испытывая все пути, пользуясь всеми пособиями, которые предлагает нам славенорусский язык, благомерный и звучный.
К СОЛНЦУ
1802, августа 25-го, во время болезни
Светило жизни, здравствуй!
Я ждал тебя;
Пролей мне в сердце томно
Отрады луч!
Весь день холодны ветры
Во мраке туч
Тебя от нас скрывали
И лили дождь -
Уныла осень алчет
Еще вкусить
Твое благое пламя,
Душа планет!
Венчанный класом август,
Серпом блестя,
Простер манящи длани
Свои к тебе.
Он вопиет: помедли,
Рассей туман,
Обрадуй зрелость года
Еще собой! -
И я, светило жизни,
Прошу тебя:
Помедли в теплотворном
Сиянии!
Болю душой и телом,
Целитель будь;
Согрей лучом отрады
Скорбящу грудь.
К ДРУГУ
В сентябре 1802 года
Осення ночь одела мглою
Петрополь - шум дневной утих;
Все спит - лишь мне болезнь не хочет дать покою,
И гонит сон от глаз моих!
Не написать ли на досуге
К тебе письмо, любезный мой!
Что может слаще быть, как помышлять о друге,
Который хоть вдали, но близок к нам душой!..
Сия приятна мысль теперь меня объемлет;
Держу перо в руке, а сам я вне себя;
В восторге кажется твой голос ухо внемлет
И видит взор тебя.
В забвении ловлю сей голос жадным ухом
И призраком твоим свой томный тешу взор.
Не занесен ли ты из-за Валдайских гор
Ко мне каким-нибудь благим волшебным духом,
Который помогать любви и дружбе скор!
Или твоя душа, оставив члены тела
Усталые в Москве, в объятьях крепка сна,
Теперь, когда везде витает тишина,
Беседовать со мной в Петрополь прилетела,
В сии, обоим нам любезные, места...
Пребудь же долее, о званный гость, со мною!
Здесь долее пребудь, дражайшая мечта!
Я сердце все тебе стесненное открою
И облегчу его - в нем та же чистота,
Оно тебя еще достойно,
Нo что-то уж не так теперь оно спокойно:
Когда б природы красота
Несытых чувств моих подчас не занимала,
Не знаю, что б со мною стало!...
- - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - "Любить?..
А ежели по сю пору предмета
Еще я не нашел себе, то как мне быть?"
"Ищи..." - Но где? ужель в шуму большого света.
Где всяк притворство чтит за долг,
Где всем поступкам ложный толк,
Где любящее сердце стонет,
Зря всюду лед, и ах! само в ничтожство тонет?
Нет, лучше посижу я здесь, и потерплю;
Авось либо судьба, сия всемочна фея,
Подчас и обо мне жалея,
Вдруг подарит мне ту, которую люблю,
Которую боготворю в воображенье...
Ах, часто в райском сновиденье
Ее перед собой стоящую я зрел,
В ее стыдливые объятия летел -
И как соловьюшек весной для милой пел
Святую песнь любви, в сладчайшем восхищенье!
Мечтаю; но оставь меня, мой друг, мечтать:
Кто в сумерках блажен, тот белу дню не рад.
ТЕЛЕМА И МАКАР, ИЛИ ЖЕЛАНИЕ И БЛАЖЕНСТВО
(Вольтерова сказка)
Телема живостью и красотой блистает,
Нетерпелива лишь она;
Собою никогда довольна не бывает,
Всегда какой-нибудь мечтой ослеплена.
Телеме юноша понравился прекрасный,
Но только нрав имел он с нею несогласный;
Всегда в чертах его лица,
Веселость чистая яснеет,
Влекущая сердца;
В очах его любовь сама свой трон имеет,
Который тихою улыбкой озарен.
За то уже печаль при нем и быть не смеет,
И даже от забав он шумных удален.
Ах, как его спокоен сон!
Ах, как приятно пробужденье!
Всечасно новое вкушает услажденье,
Зовется же Макаром он.
Нескромная его невеста,
Когда-то, очень не у места,
Пастушку страстную задумала играть.
Заахала некстати и замлела,
Быть обожаемой хотела,
И ну в холодности Макара упрекать, -
Что даже и ему нагнала скуку!
Он, смеючись, ее оставил и ушел
Неведомо куда; но через то навел
Бедняжке во сто крат несноснейшую муку:
Она без памяти пустилась вслед за ним
По всем краям земным,
Не в состоянии переносить разлуку
С непостоянным сим.
Во-первых ко двору Телема прискакала
И стала спрашивать у царедворцев всех:
Могу ли здесь найти Макара?
Телему бедную все подняли на смех,
Когда услышали толь странное названье:
"Макар!.. Какой Макар?.. Да что он за созданье?
Где затеряла ты его?
Ха-ха, желалось бы нам слышать описанье
Про молодца сего."
Она насмешникам со вздохом отвечает:
"Макар есть образец, пример для всех людей!
Он всяких вредных чужд пороков и страстей;
Всегда он здраво рассуждает,
Во всем себя умно ведет,
От всех любовь приобретает,
И вечно без забот живет".
На это не с другого слова
Сказали ей в ответ:
"Голубушка, у нас здесь нет
Макара твоего драгова;
Во веки чудака такова
Не видывал придворный свет."
Телема в горести скорейшими шагами
Оттуда к городу пошла,
И на дороге монастырь нашла:
- Авось либо за этими стенами
Запрятался любовник мой;
Здесь, сказывают, все простились со страстями,
Итак, здесь должен жить моей души покой! -
Подумав так, она с надеждою вступила
В обитель тихую затворников святых,
И о Макаре вопросила.
"С которых пор уже, - в ответ игумен их, -
К себе Макара мы в обитель ожидаем;
Но ах! греховными увидеть очесы
Еще поднесь не возмогаем
Его божественной красы!
А в ожиданье плоть свою мы изнуряем,
Бранимся, молимся, зеваем
И тратим попусту часы."
Тут странствующей сей красотке
Сказал, перебирая четки,
Смиренным голосом один сухой чернец:
"Сударыня! Престань ты по свету скитаться!
Нигде тебе его, поверь, не доискаться;
Я слышал, будто бы скончался твой беглец".
Телема гневом воспылала
От дерзкой речи той.
"Честной отец! - она вскричала, -
Ты ошибаешься, в живых любовник мой;
Он для меня рожден на свет, - во мне одной
Стихию лишь ему найти для жизни можно;
Я в том уверена неложно;
А кто вам иначе натолковал,
Бесстыдно тот солгал..."
Конечно он у философов,
У умников и острословов,
Которы в книгах так превознесли его
И часто так о нем твердили,
Они, конечно, заманили
К себе Макара моего! -
Но те на сделанный вопрос ей отвечали:
"Макар нам, право, незнаком,
И мы его своим пером
По слуху только описали,
В лицо же никогда его мы не видали".
И, пригорюнившись, она от них пошла.
К Фемидиной палате
Полюбопытствовать Телема подошла,
Но в двери - и назад, сказав: "Уж вот не кстати
Ему бы здесь часы драгие провождать!
Вовек не будет в магистрате
Макар мой милый заседать!"
Искала нежная Телема
Неверного сего и там,
Талия где и Мельпомена,
Имеют свой изящный храм,
Но нет, при зрелищах любезного Макара
Телема не нашла отнюдь.
Она его не раз и в обществах искала,
Которы лучшими слывут.
Казалось, на него там много кто походит
На первый взгляд;
Но прорицательну Телему не приводит
В обман блестящая наружность и наряд:
Хотя поступки их и речи изъявляют,
Что им хотелось бы принять Макаров вид,
Но все они ему напрасно подражают,
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Просмотров: 392 | Рейтинг: 0.0/0 | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры