Главная » Книги

Лонгфелло Генри Уодсворт - Песнь о Гайавате, Страница 10

Лонгфелло Генри Уодсворт - Песнь о Гайавате


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17

лы заблещут,
  
  
  Блюда - в вампум превратятся.
  
  
  Будут все огнем светиться,
  
  
  Блеском раковин пурпурных.
  
  
  
  И спадет проклятье с женщин,
  
  
  Иго тягостной работы:
  
  
  В птиц они все превратятся,
  
  
  Засияют звездным светом,
  
  
  Ярким отблеском заката
  
  
  На вечерних нежных тучках".
  
  
  
  Так сказал небесный голос;
  
  
  Но слова его понятны
  
  
  Были только для Оссэо,
  
  
  Остальным же он казался
  
  
  Грустным пеньем Вавонэйсы,
  
  
  Пеньем птиц во мраке леса,
  
  
  В отдаленных чащах леса.
  
  
  
  Вдруг жилище задрожало,
  
  
  Зашаталось, задрожало,
  
  
  И почувствовали гости,
  
  
  Что возносятся на воздух!
  
  
  В небеса, к далеким звездам,
  
  
  В темноте ветвистых сосен,
  
  
  Плыл вигвам, минуя ветви,
  
  
  Миновал - и вот все блюда
  
  
  Засияли алой краской,
  
  
  Все котлы из сизой глины -
  
  
  Вмиг серебряными стали,
  
  
  Все шесты вигвама ярко
  
  
  Засверкали в звездном свете,
  
  
  Как серебряные прутья,
  
  
  А его простая кровля -
  
  
  Как жуков блестящих крылья.
  
  
  
  Поглядел кругом Оссэо
  
  
  И увидел, что и сестры
  
  
  И мужья сестер-красавиц
  
  
  В разных птиц все превратились:
  
  
  Были тут скворцы с дроздами,
  
  
  Были сойки и сороки,
  
  
  И все прыгали, порхали,
  
  
  Охорашивались, пели,
  
  
  Щеголяли блеском перьев,
  
  
  Распускали хвост, как веер.
  
  
  
  Только Овини осталась
  
  
  Дряхлой, жалкою старухой
  
  
  И в тоске сидела молча.
  
  
  Но, взглянувши вверх, Оссэо
  
  
  Испустил вдруг крик тоскливый,
  
  
  Вопль отчаянья, как прежде,
  
  
  Над дуплистым старым дубом,
  
  
  И мгновенно к ней вернулась
  
  
  Красота ее и юность;
  
  
  Все ее лохмотья стали
  
  
  Белым мехом горностая,
  
  
  А клюка - пером блестящим,
  
  
  Да, серебряным, блестящим!
  
  
  
  И опять вигвам поднялся,
  
  
  В облаках поплыл прозрачных,
  
  
  По воздушному теченью,
  
  
  И пристал к Звезде Вечерней, -
  
  
  На звезду спустился тихо,
  
  
  Как снежинка на снежинку,
  
  
  Как листок на волны речки,
  
  
  Как пушок репейный в воду.
  
  
  
  Там с приветливой улыбкой
  
  
  Вышел к ним отец Оссэо,
  
  
  Старец с кротким, ясным взором,
  
  
  С серебристыми пудрями,
  
  
  И сказал: "Повесь, Оссэо,
  
  
  Клетку с птицами своими,
  
  
  Клетку с пестрой птичьей стаей,
  
  
  У дверей в моем вигваме!"
  
  
  
  У дверей повесив клетку,
  
  
  Он вошел в вигвам с женою,
  
  
  И тогда отец Оссэо,
  
  
  Властелин Звезды Вечерней,
  
  
  Им сказал: "О мой Оссэо!
  
  
  Я мольбы твои услышал,
  
  
  Возвратил тебе, Оссэо,
  
  
  Красоту твою и юность,
  
  
  Превратил сестер с мужьями
  
  
  В разноперых птиц за шутки,
  
  
  За насмешки над тобою.
  
  
  Не сумел никто меж ними
  
  
  Оценить в убогом старце,
  
  
  В жалком образе калеки
  
  
  Сердца пылкого Оссэо,
  
  
  Сердца вечно молодого.
  
  
  Только Овини сумела
  
  
  Оценить тебя, Оссэо!
  
  
  
  Там, на звездочке, что светит
  
  
  От Звезды Вечерней влево,
  
  
  Чародей живет, Вэбино,
  
  
  Дух и зависти и злобы;
  
  
  Превратил тебя он в старца.
  
  
  Берегись лучей Вэбино:
  
  
  В них волшебная есть сила -
  
  
  Это стрелы чародея!"
  
  
  
  Долго, в мире и согласье,
  
  
  На Звезде Вечерней мирной
  
  
  Жил с отцом своим Оссэо;
  
  
  Долго в клетке над вигвамом
  
  
  Птицы пели и порхали
  
  
  На серебряных шесточках,
  
  
  И супруга молодая
  
  
  Родила Оссэо сына:
  
  
  В мать он вышел красотою,
  
  
  А в отца - дородным видом.
  
  
  
  Мальчик рос, мужал с летами,
  
  
  И отец, ему в утеху,
  
  
  Сделал лук и стрел наделал,
  
  
  Отворил большую клетку
  
  
  И пустил всех птиц на волю,
  
  
  Чтоб, стреляя в теток, в дядей,
  
  
  Позабавился малютка.
  
  
  
  Там и сям они кружились,
  
  
  Наполняя воздух звонким
  
  
  Пеньем счастья и свободы,
  
  
  Блеском перьев разноцветных;
  
  
  Но напряг свой лук упругий,
  
  
  Запустил стрелу из лука
  
  
  Мальчик, маленький охотник, -
  
  
  И упала с ветки птичка,
  
  
  В ярких перышках, на землю,
  
  
  Насмерть раненная в сердце.
  
  
  
  Но - о, чудо! - уж не птицу
  
  
  Видит он перед собою,
  
  
  А красавицу младую
  
  
  С роковой стрелою в сердце!
  
  
  Кровь ее едва упала
  
  
  На священную планету,
  
  
  Как разрушилися чары,
  
  
  И стрелок отважный, юный
  
  
  Вдруг почувствовал, что кто-то
  
  
  По воздушному пространству
  
  
  В облаках его спускает
  
  
  На зеленый, злачный остров
  
  
  Посреди Большого Моря.
  
  
  
  Вслед за ним блестящей стаей
  
  
  Птицы падали, летали,
  
  
  Как осеннею порою
  
  
  Листья падают, пестрея,
  
  
  А за птицами спустился
  
  
  И вигвам с блестящей кровлей,
  
  
  На серебряных стропилах,
  
  
  И принес с собой Оссэо,
  
  
  Овини принес с собою.
  
  
  
  Вновь тут птицы превратились,
  
  
  Получили образ смертных,
  
  
  Образ смертных, но не рост их:
  
  
  Все Пигмеями остались,
  
  
  Да, Пигмеями - Пок-Вэджис,
  
  
  И на острове скалистом,
  
  
  На его прибрежных мелях
  
  
  И доныне хороводы
  
  
  Водят летними ночами
  
  
  Под Вечернею Звездою.
  
  
  
  Это их чертог блестящий
  
  
  Виден в тихий летний вечер;
  
  
  Рыбаки с прибрежья часто
  
  
  Слышат их веселый говор,
  
  
  Видят танцы в звездном свете".
  
  
  
  Кончив свой рассказ чудесный,
  
  
  Кончив сказку, старый Ягу
  
  
  Всех гостей обвел глазами
  
  
  И торжественно промолвил:
  
  
  "Есть возвышенные души,
  
  
  Есть непонятые люди!
  
  
  Я знавал таких немало.
  
  
  Зубоскалы их нередко
  
  
  Даже на смех подымают,
  
  
  Но насмешники должны бы
  
  
  Чаще думать об Оссэо!"
  
  
  
  Очарованные гости
  
  
  Повесть слушали с восторгом
  
  
  И рассказчика хвалили,
  
  
  Но шепталися друг с другом:
  
  
  "Неужель Оссэо - Ягу,
  
  
  Мы же - тетушки и дяди?"
  
  
  
  После снова Чайбайабос
  
  
  Пел им песнь любви-томленья,
  
  
  Пел им нежно, сладкозвучно
  
  
  И с задумчивой печалью
  
  
  Песню девушки, скорбящей
  
  
  Об Алгонкине, о милом.
  
  
  
  "Горе мне, когда о милом,
  
  
  Ах, о милом я мечтаю,
  
  
  Все о нем томлюсь-тоскую,
  
  
  Об Алгонкине, о милом!
  
  
  
  Ах, когда мы расставались,
  
  
  Он на память дал мне вампум,
  
  
  Белоснежный дал мне вампум,
  
  
  Мой возлюбленный, Алгонкин!
  
  
  
  "Я пойду с тобой, - шептал он, -
  
  
  Ах, в твою страну родную;
  
  
  О, позволь мне", - прошептал он,
  
  
  Мой возлюбленный, Алгонкин!
  
  
  
  "Далеко, - я отвечала, -
  
  
  
  Далеко, - я прошептала, -
  
  
  Ах, страна моя родная,
  
  
  Мой возлюбленный, Алгонкин!"
  
  
  
  Обернувшись, я глядела,
  
  
  На него с тоской глядела,
  
  
  И в мои глядел он очи,
  
  
  Мой возлюбленный, Алгонкин!
  
  
  
  Он один стоял под ивой,
  
  
  Под густой плакучей ивой,
  
  
  Что роняла слезы в воду,
  
  
  Мой возлюбленный, Алгонкин!
  
  
  
  Горе мне, когда о милом,
  
  
  Ах, о милом я мечтаю,
  
  
  Все о нем томлюсь-тоскую,
  
  
  Об Алгонкине, о милом!"
  
  
  
  Вот как праздновали свадьбу!
  
  
  Вот как пир увеселяли:
  
  
  По-Пок-Кивис - бурной пляской,
  
  
  Ягу - сказкою волшебной,
  
  
  Чайбайабос - нежной песней.
  
  
  С песней кончился и праздник,
  
  
  Разошлись со свадьбы гости
  
  
  И оставили счастливых
  
  
  Гайавату с Миннегагой
  
  
  Под покровом темной ночи.
  

  
   БЛАГОСЛОВЕНИЕ ПОЛЕЙ
  
  
  
  Пой, о песнь о Гайавате,
  
  
   Пой дни радости и счастья,
  
  
   Безмятежные дни мира
  
  
   На земле Оджибуэев!
  
  
   Пой таинственный Мондамин,
  
  
   Пой полей благословенье!
  
  
  
  Погребен топор кровавый,
  
  
   Погребен навеки в землю
  
  
   Тяжкий, грозный томагаук;
  
  
   Позабыты клики битвы, -
  
  
   Мир настал среди народов.
  
  
   Мирно мог теперь охотник
  
  
   Строить белую пирогу,
  
  
   На бобров капканы ставить
  
  
   И ловить сетями рыбу;
  
  
   Мирно женщины трудились:
  
  
   Гнали сладкий сок из клена,
  
  
   Дикий рис в лугах сбирали
  
  
   И выделывали кожи.
  
  
  
  Вкруг счастливого селенья
  
  
   Зеленели пышно нивы, -
  
  
   Вырастал Мондамин стройный
  
  
   В глянцевитых длинных перьях,
  
  
   В золотистых мягких косах.
  
  
   Это женщины весною
  
  
   Обрабатывали нивы, -
  
  
   Хоронили в землю маис
  
  
   На равнинах плодородных;
  
  
   Это женщины под осень
  
  
   Желтый плащ с него срывали,
  
  
   Обрывали косы, перья,
  
  
   Как учил их Гайавата.
  
  
  
  Раз, когда посев был кончен,
  
  
   Рассудительный и мудрый
  
  
   Гайавата обратился
  
  
   К Миннегаге и сказал ей:
  
  
   "Ты должна сегодня ночью
  
  
   Дать полям благословенье;
  
  
   Ты должна волшебным кругом
  
  
   Обвести свои посевы,
  
  
   Чтоб ничто им не вредило,
  
  
   Чтоб никто их не коснулся!
  
  
  
  В час ночной, когда все тихо,
  
  
   В час, когда все тьмой покрыто,
  
  
   В час, когда Дух Сна, Нэпавин,
  
  
   Затворяет все вигвамы,
  
  
   И ничье не слышит ухо,
  
  
   И ничье не видит око, -
  
  
   С ложа встань ты осторожно,
  
  
   Все сними с себя одежды,
  
  
   Обойди свои посевы,
  
  
   Обойди кругом все нивы,
  
  
   Только косами прикрыта,
  
  
   Только тьмой ночной одета.
  
  
  
  И обильней будет жатва;
  
  
   От следов твоих на ниве
  
  
   Круг останется волшебный,
  
  
   И тогда ни ржа, ни черви,
  
  
   Ни стрекозы, Куо-ни-ши,
  
  
   Ни тарантул, Соббикапш,
  
  
   Ни кузнечик, Па-пок-кина,
  
  
   Ни могучий Вэ-мок-квана,
  
  
   Царь всех гусениц мохнатых,
  
  
   Никогда не переступят
  
  
   Круг священный и волшебный!"
  
  
  
  Так промолвил Гайавата;
  
  
   А ворон голодных стая,
  
  
   Жадный Кагаги, Царь-Ворон,
  
  
   С шайкой черных мародеров
  
  
   Отдыхали в ближней роще
  
  
   И смеялись так, что сосны
  
  
   Содрогалися от смеха,
  
  
   От зловещего их смеха
  
  
   Над словами Гайаваты.
  
  
   "Ах, мудрец, ах, заговорщик!" -
  
  
   Говорили птицы громко.
  
  
  
  Вот простерлась ночь немая
  
  
   Над полями и лесами;
  
  
   Вот и скорбный Вавонэйса
  
  
   В темноте запел тоскливо,
  
  
   Притворил Дух Сна, Нэпавин,
  
  
   Двери каждого вигвама,
  
  
   И во мраке Миннегага
  
  
   Поднялась безмолвно с ложа;
  
  
   Все сняла она одежды
  
  
   И, окутанная тьмою,
  
  
   Без смущенья и без страха
  
  
   Обошла свои посевы,
  
  
   Начертала по равнине
  
  
   Круг волшебный и священный.
  
  
  
  Только Полночь созерцала
  
  
   Красоту ее во мраке;
  
  
   Только смолкший Вавонэйса
  
  
   Слышал тихое дыханье,
  
  
   Трепет сердца Миннегаги;
  
  
   Плотно мантией священной
  
  
   Ночи мрак ее окутал,
  
  
   Чтоб никто не мог хвастливо
  
  
   Говорить: "Ее я видел!"
  
  
  
  На заре, лишь день забрезжил,
  

Категория: Книги | Добавил: Armush (28.11.2012)
Просмотров: 390 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа