Коринфский Аполлон Аполлонович - Стихотворения

  

  

   А. А. Коринфский

  

  

  

   Стихотворения --------------------------------------

  Поэты 1880-1890-х годов.

  Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание

  Л., "Советский писатель".

  Составление, подготовка текста, биографические справки и примечания

  Л. К. Долгополова и Л. А. Николаевой

  Дополнение по:

  Стихотворная сатира первой русской революции (1905-1907)

  Составление, подготовка текстов и примечания Н. Б. Банк, Н. Г. Захаренко и Э. М. Шнейдермана

  Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание

  Л., "Советский писатель", 1969

  OCR Бычков М. Н. mailto:bmn@lib.ru --------------------------------------

  

  

  

  

  Содержание

  Биографическая справка

  357. "Если в мгновенье тоски роковой..."

  358. Я видел

  359. "Безотчетные порывы..."

  360. Из осенних набросков

  361. В тумане

  362. В вагоне

  363. В полях

  364. "Венок цветущих иммортелей..."

  365. "Свободною душой далек от всех вопросов..."

  366. "В стенах неволи городской..."

  367. Никогда!

  368. Круговорот

  369. "Бледное, чахлое утро туманное..."

  370. Влюбленные фавны (Из классического мира)

  371. Святогор

  372. Русалочья заводь (Из волжских преданий)

  373. На чужом пиру

  374. Во дни безвременья

  375. "Поздно! Цветы облетают..."

  376. Гигантские чаши

  377. Карнавал. Южные картинки

  378. "Роковые вопросы страстей..."

  379. Красная весна

  380. "Ты прав, мой друг: мы все чудес ждем в эти дни..."

  381. Микула. Песня о старом богатыре

  382. Ответ

  383. Жигули

  384. "Под темным наметом сосны вековой..."

  385. "К пустынному приволью..."

  386. Расчет

  387. Памяти графа Алексея Константиновича Толстого

  

  

  

  

  Дополнения

  100. Столичные рифмы

  101. Рыцарь наших дней

  Аполлон Аполлонович Коринфский родился 29 августа 1868 года в городе Симбирске в небогатой дворянской семье. Отец его, Аполлон Михайлович, кандидат естественных наук Казанского университета, много лет прослужил в должности городского судьи и мирового посредника, а затем поселился в своем имении, сельце Ртищево-Каменский Отколоток Симбирского уезда. Там и прошло детство поэта. Мать Коринфского, Серафима Семеновна Волкова, умерла в день рождения сына, и все заботы о судьбе осиротевшего мальчика легли на отца.

  Родоначальником потомственных дворян Коринфских был дед поэта, Михаил Петрович, выходец из семьи арзамасского крестьянина-мордвина Варенцова, занимавшегося земледелием и мелкой торговлей. Выучившись грамоте у приходского дьячка, Михаил Варенцов бежал из дому, с помощью друзей-семинаристов поступил в Казанскую гимназию, с успехом окончил ее и за выдающиеся способности к рисованию был послан на казенный счет в Петербургскую Академию художеств. Избрав своей специальностью архитектуру, он при выпуске представил проект в коринфском стиле, за который получил большую золотую медаль и звание академика. Как отмечает в своей автобиографии Коринфский, император Александр I, присутствовавший на торжественном акте Академии, "заинтересовался личностью автора-художника и, узнав о его судьбе, повелел именоваться ему не Баренцевым, а Коринфским, собственноручно написав об этом на его конкурсном плане". {ПД.}

  Впоследствии многие считали литературное имя Аполлона Коринфского многозначительным псевдонимом в стиле "чистого искусства", не подозревая, откуда в действительности такая звучная фамилия у поэта, происходившего по прямой линии из мордовских крестьян.

  Пяти лет Коринфский остался круглым сиротой, после смерти отца его воспитанием занялись родственники и гувернантки. Еще не умея читать, он заучивал наизусть стихотворения Фета, Майкова, Полонского, которых называл потом своими первыми поэтическими учителями.

  В 1879 году Коринфский поступил в Симбирскую гимназию и был зачислен в первый класс - тот самый, что и девятилетний Владимир Ульянов (Ленин). "Семь лет волею судеб и в силу землячества, - писал Коринфский, - мне пришлось провести с ним в стенах Симбирской губернской гимназии. Оба мы - волжане симбирцы... Илья Николаевич Ульянов, отец его, был довольно заметным на губернском горизонте деятелем... И. Н. Ульянов являл собою живую силу на фоне плесневевшей от затхлой мертвечины провинциальной глуши. Один (старший) из его сыновей - Александр - пал жертвой старого режима, принеся многообещающую молодую жизнь на алтарь "погибающих за великое дело любви" - к родине, к родному народу. Будучи студентом С.-Петербургского университета, этот питомец той же Симбирской гимназии принадлежал к тайной революционной организации, подготовлявшей государственный переворот в восьмидесятых годах, - был выслежен, арестован и казнен "ad majorem Александра III gloriam" (к вящей славе. - Ред.). Он шел в гимназии класса на четыре, на три старше нас с Владимиром.

  Другой сын Ильи Николаевича - Ленин. Этим все сказано: комментарии были бы, при его всесветной известности, совершенно излишни в этих... "листках воспоминаний"". {"Вечернее слово", 1918, 1 июня. Это едва ли не первые опубликованные воспоминания о гимназических годах В. И. Ульянова-Ленина, содержащие интересные подробности из жизни Симбирской гимназии 80-х годов.}

  Сохранились свидетельства, подтверждающие, что в юношеские годы В. И. Ленин бывал у Коринфского, пользовался его прекрасной домашней библиотекой, вызывавшей восхищение школьных друзей. Библиотека эта помещалась в так называемом Языковском доме в Симбирске, где когда-то останавливался Пушкин. Здесь Владимир Ульянов мог получить книги революционных демократов, изъятые к 80-м годам из общественных библиотек, комплекты старых литературных журналов, произведения классиков мировой литературы и многие редкие книги, которые в Симбирске нелегко было достать. {См.: Д. М. Андреев, В гимназические годы. - "Звезда", 1941, No 6, с. 7; Ж. Трофимов, Здесь каждый камень Ленина помнит... - "Наука и жизнь", 1969, No 8, с. 12-13.}

  Сам Коринфский указывает, что после гимназии он никогда не встречался с Владимиром Ульяновым и до выступления Ленина с балкона дворца Кшесинской в 1917 году не мог даже предположить, что Ленин и Ульянов - одно и то же лицо.

  В старших классах гимназии Коринфский входил в литературный кружок и одно время издавал рукописный журнал "Плоды досуга". Гимназическое начальство довольно косо смотрело на эти "плоды", как и вообще на усиленное внеклассное чтение книг, не предусмотренных казенной программой. Это обстоятельство, между прочим, и послужило причиной досрочного выхода Коринфского из гимназии. Он решил бросить последний выпускной класс и сменить наскучившие занятия на свободный литературный труд. Вскоре после ухода из гимназии Коринфский заведовал симбирским отделением "Казанского листка".

  Начало литературной деятельности Коринфского относится к 1886 году. В симбирских и казанских газетах он печатал библиографические заметки, фельетоны и корреспонденции из симбирской жизни; вел также "Журнальное обозрение" "Симбирской газеты" (за подписью "Б. О. Колюпанов"). В 1887 году Коринфский опубликовал в "Казанском листке" свой первый рассказ "Не вынесла!"; в следующем, 1888 году один из петербургских иллюстрированных журналов поместил первое его стихотворение. С тех пор многочисленные стихотворения, беллетристические и этнографические очерки, фельетоны на общественные темы и критические статьи Коринфского регулярно печатались в провинциальной и столичной прессе.

  С начала 90-х годов Коринфский - деятельный сотрудник многих литературных изданий и журналов. Он принимал участие в редактировании московского иллюстрированного журнала "Россия" (в 1890 году), был помощником редактора журнала "Наше время" (1892-1894), ближайшим сотрудником журнала "Всемирная иллюстрация" и других. В письме к редактору "Всемирной иллюстрации" П. В. Быкову Коринфский откровенно признавался: "Появление стихов в печати в настоящее время моего "рукопечатания" меня едва ли меньше радует, чем десять лет тому назад, когда я выступал робким новичком в провинции и кое-где по столичным мелким журнальцам... А я весь - по уши увяз в сушащей мозг и убивающей творчество работе... Ежедневная каторга... день и ночь в редакции... Тяжело достается хлеб, но ведь без каторжного труда не просуществовать нашему брату-пролетарию с семьей. Взялся за гуж - не говори, что не дюж". {ПД.}

  С середины 1894 года Коринфский заведовал редакцией журнала "Север", а с конца 1896 по октябрь 1897 года был редактором этого журнала. Положение Коринфского в литературе упрочилось. С середины 90-х годов он издает одну книгу за другой: "Песни сердца" (1894, 2-е издание - 1898), "Черные розы" (1896), "На ранней зорьке" (1896), "Тени жизни" (1897), "Гимн красоте" (1899), "Бывальщины" (1899), "В лучах мечты" (1905) и другие. Сохранилось письмо И. А. Бунина к Ап. Коринфскому (от 7 сентября 1895 года), где он осведомляется о выходе его ближайшей книги и добавляет: "Вам везет, Аполлон Аполлонович, - Вам нужно работать, потому что это Ваша сфера, говорю серьезно и искренно, именно сфера, потому что Вы свободны в ней". {ПД.} Но спустя два года на очередной (четвертый) сборник его стихотворений Бунин написал уже резко отрицательную рецензию, в которой иронически и зло высмеял многописание Ап. Коринфского. {"Новое слово", 1897, кн. 6 (в разделе "Новые книги"). Рецензия была опубликована без подписи. Об авторстве И. А. Бунина см.: А. Бабореко, И. А. Бунин. Материалы для биографии, М., 1967, с. 61.}

  В Петербурге у Коринфского образовался широкий круг разнообразных литературных знакомств. Он бывал в доме Я. П. Полонского, на "пятницах" К. К. Случевского, где собирались поэты разных поколений и школ. Своеобразной данью этим литературным вечерам были критические этюды Коринфского - "Поэзия К. К. Случевского" (СПб., 1900) и "Д. Н. Садовников и его поэзия" (СПб., 1900). С К. К. Случевским, который занимал официальный пост главного редактора "Правительственного вестника", Коринфский был связан также служебными отношениями - с 1895 года он состоял одним из помощников главного редактора по историческому отделу, и почти все историко-этнографические очерки, появлявшиеся в "Правительственном вестнике" во второй половине 90-х годов, принадлежали его перу.

  Рано пристрастившись к литературе, Коринфский и в гимназии, и в более поздние годы с повышенным интересом прислушивался к народному слову, к сказкам, преданиям, пословицам и загадкам пестрого волжского люда. Коринфский хорошо знал волжский фольклор, и для изучающих народный быт и нравы Поволжья некоторые его наблюдения в стихах и прозе представляют несомненный интерес ("Бывальщины и Картины Поволжья", СПб., 1899; "Народная Русь. Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц", М., 1901; "Волга. Сказания, картины и думы", М., 1903; "В мире сказаний. Очерки народных взглядов и поверий", Пб., 1905; "За далью веков. Исторические рассказы, очерки и стихотворения", М., 1909).

  В русской поэзии Коринфский - современник Бальмонта, Бунина, Брюсова, но по оригинальности и масштабам таланта их трудно сравнивать. Слишком много в стихах Коринфского вторичного, книжного, светившего отраженным светом. Отвечая на одну из литературных анкет, Коринфский перечислил писателей, которые имела на него наибольшее влияние; среди них на первом месте - Пушкин, Фет, А. К. Толстой, Полонский, Некрасов. {Ап. Ап. Коринфский. Анкета от 23 декабря 1914 года. - ПД.}

  Коринфский стремился соединить некоторые риторические формулы "гражданской поэзии" с эстетическими канонами "чистого искусства". Сам он определял свое кредо тройственной формулой! "Возвышающая красота. - Доля народа. - Свобода мысли и труда". {Там же.}

  За стилизации в былинно-эпическом духе Ап. Коринфского называли наследником Алексея Толстого и Льва Мея, а иногда даже причисляли к поэтам народнического направления. На самом деле он держался умеренных взглядов, в которых не было ничего специфически народнического. При всей цветистости, тяге к старине и славянскому орнаменту, в поэзии Коринфского звучали порой и злободневные ноты, искреннее сочувствие к тяжкой народной доле ("Песни голи и бедноты", СПб., 1909).

  В пору общественного подъема революции 1905 года Коринфский написал и напечатал (под разными псевдонимами) {Свои произведения он подписывал псевдонимами: Б. Колюпавов, Н. Варенцов, Semper Idem, Фебуфис, Присяжный читатель, Аполлон Рифмачев, Кор. А - н и другими.} массу сатирических стихотворений обличительного характера. С осени 1905 по март 1908 года Коринфский редактировал газету "Голос правды", но в общем политика мало занимала его. Он не отличался определенностью политических взглядов и сотрудничал в литературных изданиях самых разных общественных оттенков и направлений - от радикального сатирического журнала "Зритель" до официозного "Правительственного вестника".

  За долгие годы своей литературной деятельности Коринфский не мог пожаловаться на невнимание критики. Выпущенные им книги отмечены большим числом печатных отзывов и рецензий (сам поэт насчитывал их более четырехсот). Однако Коринфский не был баловнем критики. Многие критические суждения о его поэзии была достаточно суровы, в особенности отзывы П. Гриневича (Якубовича), А. Волынского, И. Бунина, В. Брюсова и других. "В груде стихотворных томов г. Коринфского мерцает огонек поэтического воодушевления, - писал В. Брюсов, - но он еле теплится, редкие художественные строчки разделены целыми десятками трафаретных стихов; отдельные яркие образы вправлены в тусклые, ремесленно задуманные пьесы. Г. Коринфский стремится, по-видимому, быть "народным" поэтом, но для этого недостаточно наполнять свои стихи условно русскими выражениями... Пушкин был народным поэтом, не рядя своих созданий в эти оперные костюмы, даже изображая Испанию или средневековую Германию, потому что выражал особенности русского духа". {В. Брюсов, Аполлон Коринфский. В тучах мечты. Новые стихотворения. - "Весы", 1905, No 11, с. 67.}

  Сам Коринфский, сознавая неравноценность многих произведений своей плодовитой музы, выделил в автобиографии ряд наиболее удачных, с его точки зрения, произведений из "народного" цикла; "Наибольшую ценность придает автор своим "Бывальщинам", "Северному лесу" и "Картинкам Поволжья" - стихотворениям, в которых он то в эпической, то в лирической форме хотел воскресить сроднившиеся с его фантазией образы родной старины - как отошедшие в глубь седых веков, так и теперь обступающие кровно близкую ему северную душу народа-пахаря". {ПД.} Не случайно с одним из самых видных поэтов "народа-пахаря", С. Д. Дрожжиным, Коринфского связывала многолетняя дружба. {См.: А. Милютина, С. Д. Дрожжин в его переписке с А. А. Коринфским. - "Ученые записки Енисейского государственного педагогического института", вып. 5, Красноярск, 1963, с. 65-92.}

  В разные годы Коринфский много переводил из зарубежной поэзии. Ему, в частности, принадлежат переводы из Гейне, Колриджа, Мицкевича, Юл. Словацкого, Рунеберга, Роденбаха и других иностранных поэтов. Переводы Ап. Коринфского тогдашней критикой оценивались как малоудачные.

  Как и многие литераторы близкой ему буржуазной ителлигентской среды, Коринфский восторженно встретил Февральскую революцию 1917 года, но не смог понять и оценить историческое значение Октября. Его литературная деятельность после революции резко пошла на убыль. В 20-е годы Коринфский продолжал только переводческую работу (переводил Шевченко, Янку Купалу). Выступления с собственными стихами были редкими - в самом конце 20-х годов Коринфский написал ряд стихотворений, воспевавших советскую новь, под общим заглавием "Моя страна" (из "Современного дневника"): "Моя советская страна", "В

  советской

  деревне",

  "Рабочий

  городок

  (чудо-городок)", "Рабоче-крестьянской республике" и другие. В 1929 году Коринфский из Лигово под Ленинградом перебрался в Тверь, где работал в местном издательстве. Умер Коринфский 12 января 1937 года в безвестности.

  

  

  

  

   357

  

  

   Если в мгновенье тоски роковой

  

  

   Сердце твое вдруг сильнее забьется,

  

  

   Если в душе, усыпленной средой,

  

  

   Чувство живое нежданно проснется

  

  

  

  И, обо всем позабыв,

  

  

  

  Бросишься ты на призыв

  

  

  

  К бурям и грозам борьбы

  

  

  

  Против всевластной судьбы, -

  

  

   Милый мой друг, под тревожной грозой

  

  

   Не вспоминай ты, встречая невзгоды,

  

  

   Тихого счастья бесстрастные годы:

  

  

  

  Мертвому - мертвый покой!..

  

  

   Если - измученный тяжкой борьбой -

  

  

   Ты, без трофеев, увенчанных славой,

  

  

   С сердцем изнывшим, с разбитой душой,

  

  

   С поля далекого битвы кровавой

  

  

  

  Снова вернешься сюда,

  

  

  

  К пристани мирной труда, -

  

  

  

  С гнетом бессилья в груди,

  

  

  

  С мукою ран впереди, -

  

  

   Милый мой друг, не клонись головой

  

  

   И не рыдай у бескрестной могилы,

  

  

   Где схоронил ты кипучие силы:

  

  

  

  Мертвому - мертвый покой!..

  

  

   1889

  

  

   Симбирск

  

  

  

   358. Я ВИДЕЛ

  

   Я видел, как в углу подвала умирал

  

   Больной старик, детьми покинутый своими,

  

   Как взором гаснущим кого-то он искал,

  

   Устами бледными шептал он чье-то имя...

  

   Он одиноко жил, и друга не нашлось

  

   Закрыть в предсмертный час померкнувшие очи,

  

   И он ушел навек во мрак загробной ночи

  

   Один с своей тоской невыплаканных слез...

  

   Я видел, как стоял мужик над полосой,

  

   Распаханной его могучими руками,

  

   Заколосившейся пшеницей золотой

  

   И градом выбитой... Горючими слезами

  

   Он не встречал своей негаданной беды:

  

   Угрюм и даже дик был взор его унылый,

  

   И молча он стоял, беспомощный и хилый,

  

   Согбенный тяжестью безвыходной нужды...

  

   Я видел, как дитя единственное мать

  

   Сама несла в гробу, - как в церкви от страданья

  

   Она уж не могла молиться и рыдать...

  

   Окончился обряд печальный отпеванья, -

  

   Она была без чувств... Малютку понесли

  

   В последний путь, - она, собрав остаток силы,

  

   Едва могла дойти до дорогой могилы

  

   И сыну бросить горсть последнюю земли...

  

   Я видел, как в тюрьме на дремлющую степь

  

   Сквозь переплет окна задумчиво смотрела

  

   Колодников толпа; и слышал я, как цепь

  

   Нежданно в тишине на ком-то прозвенела;

  

   И лица темные исполнились у них

  

   Такого жгучего сознания и боли,

  

   Что сразу понял я, что в этот самый миг

  

   Забылись узники в мечтах о прежней воле.

  

   Я видел, как в тоске голодной протянул

  

   Оборванный бедняк нарядной даме руку

  

   И, милостыню взяв, в лицо ее взглянул

  

   И замер, как стоял, не проронив ни звука...

  

   Немая скорбь прошла, и бросил деньги прочь

  

   С рыданием старик: в раскрашенном созданье,

  

   Проехавшем с толпой гуляк на посмеянье,

  

   Бедняк узнал ее - свою родную дочь!..

  

   Я видел это всё, когда одна печаль

  

   Роднилася с моей пытливою душою,

  

   Когда до боли мне чего-то было жаль,

  

   К кому-то рвался вновь я с горькою мольбою...

  

   Я видел это всё и понял, что тоска -

  

   Тоска моей души, исполненной желанья, -

  

   Пред всеми этими примерами страданья

  

   Ничтожна и мелка...

  

   1 июля 1890

  

   Москва

  

  

  

  

   359

  

  

  

  Безотчетные порывы

  

  

  

  Мимолетного волненья,

  

  

  

  Мимолетные приливы

  

  

  

  Безотчетного томленья!

  

  

  

  Грезы юности желанной,

  

  

  

  Отблеск страсти пережитой,

  

  

  

  Свет весны моей туманной,

  

  

  

  Безо времени забытой, -

  

  

  

  Всё мелькает предо мною

  

  

  

  В них нестройной вереницей -

  

  

  

  Потухающей зарею,

  

  

  

  Отдаленною зарницей...

  

  

  

  Нет вам смены, нет забвенья,

  

  

  

  Мимолетные порывы

  

  

  

  Безотчетного волненья!

  

  

  

  Для меня полны значенья

  

  

  

  Безотчетные приливы

  

  

  

  Мимолетного томленья!..

  

  

  

  31 июля 1890

  

  

   360. ИЗ ОСЕННИХ НАБРОСКОВ

  

  

  Сегодня целый день бродил я по лугам,

  

  

  С двустволкою в руках... Знакомые картины

  

  

  Мелькали предо мной... Пестрели здесь и там

  

  

  Усадьбы серые: дымилися овины

  

  

  На гумнах у крестьян; по берегу реки

  

  

  Ютилось на горе село с убогим храмом;

  

  

  Паслись по озимям стада-особняки;

  

  

  Обманывая глаз, на горизонте самом

  

  

  Зубчатою стеной вставал сосновый бор,

  

  

  И летом, и зимой хранящий свой убор...

  

  

  На всем заметен был истомы грустной след...

  

  

  Угрюм, печален вид природы сиротливой

  

  

  Осеннею порой, - а всё ж иной поэт

  

  

  Найдет ее подчас и пестрой, и красивой!..

  

  

  Его пленит собой узорная гряда

  

  

  Курчавых облаков на бледном небосводе,

  

  

  Излучина реки; быть может, иногда

  

  

  И самая печаль, разлитая в природе...

  

  

  Она его душе мечтательной сродни:

  

  

  В ней - отголосок дум, желаний и волнений,

  

  

  Она исполнена тревоги, как они,

  

  

  Она таинственна, как своенравный гений

  

  

  Певца-художника... Невидимая нить

  

  

  Привязывает к ней природы властелина,

  

  

  И - с ней наедине - способен он забыть

  

  

  Минуты горькие, часы тупого сплина,

  

  

  Обиду кровную, лишений тяжкий гнет,

  

  

  Измену женщины, грядущих дней тревогу, -

  

  

  Его упавший дух невольно оживет,

  

  

  Больная мысль найдет желанную дорогу...

  

  

  Куда ни кинет он пытливо грустный взгляд -

  

  

  Мелькают образы, плывут живые тени;

  

  

  Повеет ветерком - неслышно налетят

  

  

  Все спутники его минутных вдохновений;

  

  

  Тут рифмы звонкие ласкают чуткий слух,

  

  

  Здесь строфы мерные сплетают ряд созвучий,

  

  

  А там - растет мотив... И вмиг воспрянет дух,

  

  

  И сердце застучит, и стих готов летучий...

  

  

  ...Так вот и я с утра до вечера бродил

  

  

  По берегам реки, среди родной природы...

  

  

  Забывши о ружье, нередко я следил

  

  

  За стаей вольных птиц, прорезывавших своды

  

  

  Тяжелой мантией нависших облаков,

  

  

  Терявшихся вдали, в таинственном просторе;

  

  

  И крикнуть был порой, смотря им вслед, готов:

  

  

  "Снесите мой привет за радужное море!.."

  

  

  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

  

  

  Лишь поздним вечером вернулся я домой,

  

  

  С пустою сумкою, измученный, усталый...

  

  

  Казался город мне огромною тюрьмой,

  

  

  И грудь была полна тоскою небывалой;

  

  

  Душа опять рвалась от каменных громад

  

  

  На волю, на простор... А сердце в песню муки,

  

  

  В больную песнь любви, слагало наугад

  

  

  Природой серою подсказанные звуки...

  

  

  6 октября 1890

  

  

  

   361. В ТУМАНЕ

  

  

  Конст<антину> Михайл<овичу> Фофанову

  

  

  И вот опять ползут косматые туманы

  

  

  Из северных болот и сумрачных лесов,

  

  

  Покинув нехотя просторные поляны

  

  

  Для тесной суеты шумливых городов...

  

  

  Задернуты с утра какой-то мутной мглою

  

  

  Огромные дома, сады и острова,

  

  

  Гранитные дворцы над смолкшею рекою

  

  

  И в латах ледяных красавица Нева...

  

  

  И снова целый день по улицам туманным

  

  

  Брожу я, затаив в груди печаль свою,

  

  

  И - как больной в бреду - в своем кошмаре странном

  

  

  Ни близких, ни врагов кругом не узнаю...

  

  

  Худые, бледные, измученные лица

  

  

  Повсюду предо мной мелькают; из-за них

  

  

  Глядит в мои глаза туманная столица

  

  

  Зрачками мутными несчетных глаз своих...

  

  

  И думается мне: весь этот город шумный

  

  

  Внезапно заболел, и бред его больной,

  

  

  Сливаяся с моей тоскою многодумной,

  

  

  Звучит во мне самом и гонится за мной...

  

  

  19 декабря 1891

  

  

  С.-Петербург

  

  

  

   362. В ВАГОНЕ

  

  

  Павлу Владим<ировичу> Засодимскому

  

  

   Несется поезд... Дым змеистый

  

  

   Клубами тает позади,

  

  

   Картиной яркой и лучистой

  

  

   Даль развернулась впереди...

  

  

   Ручьев серебряных извивы

  

  

   Мелькают всюду предо мной,

  

  

   Кустов щетинистые гривы

  

  

   Плывут зеленою волной;

  

  

   Водой размытые долины

  

  

   Хранят остатки снежных гор;