Гнедич Николай Иванович - Стихотворения

bsp; 

  В устах дышала жизнь и прелесть разговоров.

  

  

  Они явилися втроем, рука с рукой,

  

  

  

  Рука с рукой и улетели.

  

  

   И видел я даров союз святой,

  

  

  Я видел Троицу на масленой неделе,

  

  

   И молвил я: о тройственный союз

  

  

  

  Цариц по дарованью!

  

  

   Да сохранится святость ваших уз

  

  

   Наперекор враждебному желанью;

  

  

  Пусть лопнет завистью раздутый человек

  

  

  Скорей, чем разорвет вам узы золотые;

  

  

   И будете вы троицей в России

  

  

  И поклоняемой и славимой вовек!

  

  

  1826

  {* На приезд ко мне Семеновой старш. вместе с обеими Колосовыми: союз дарований, по тогдашним их отношениям неожиданный.}

  

  

  

  

  МЕДВЕДЬ

  

   Медведя по дворам цыган водил плясать.

  

   В деревне русскую медведь увидев пляску,

  

   Сам захотел ее, затейник, перенять.

  

  

  

  Медведи, нечего сказать,

  

  

  

   Ловки перенимать.

  

   Вот раз, как днем цыган на солнце спал врастяжку,

  

   Мой Мишенька поднялся на дыбки,

  

   Платок хозяйский взял он в лапу,

  

  

  

  Из-под цыгана вынул шляпу,

  

   Набросил набекрень, как хваты-ямщики,

  

   И, топнувши ногой, медведь плясать пустился.

  

   "А, каково?" - Барбосу он сказал.

  

   Барбос вблизи на этот раз случился;

  

   Собака - умный зверь, и пляски он видал.

  

   "Да плохо!" - пес Барбос медведю отвечал.

  

   "Ты судишь строго, брат!" - собаке молвил Мишка. -

  

  

  

  Я чем не молодцом пляшу?

  

   Чем хуже, как вчера плясал ямщик ваш Гришка?

  

  

  Гляди, как ловко я платком машу,

  

  

  

  Как выступаю важно, плавно!.."

  

  

  

   "Ай, Миша! славно, славно!

  

  

  

  

  Такого плясуна

  

   Еще не видела вся наша сторона!

  

  

  

   Легок ты, как цыпленок!" -

  

   Так крикнул мимо тут бежавший поросенок:,

  

  

  Порода их, известно, как умна!

  

  

  

   Но Миша,

  

  

  

   Суд поросенка слыша,

  

   Задумался, вздохнул, трудиться перестал

  

   И, с видом скромным, сам с собою бормотал:

  

   "Хулит меня собака, то не чудо;

  

   Успеху сам не очень верил я;

  

  

   Но если хвалит уж свинья -

  

  

  

   Пляшу я, верно, худо!"

  

   Быть может, и людьми за правило взято

  

  

   Медвежье слово золотое:

  

   Как умный что хулит, наверно худо то;

  

  

   А хвалит глупый - хуже вдвое!

  

   1827

  

  

  

  ТАНТАЛ И СИЗИФ В АДЕ

  

  

   (Из Одиссеи. Песнь XI, ст. 581)

  

   После увидел я Т_а_нтала; горькую муку он терпит:

  

  В озере старец стоит, и вода к подбородку доходит;

  

  Но, сгорая от жажды, напиться страдалец не может:

  

  Каждый раз, лишь наклонится старец, напиться пылая,

  

  Вдруг пропадает вода поглощенная; он под ногами

  

  Видит лишь землю черную: демон ее иссушает.

  

  Вкруг над его головою деревья плоды преклоняли,

  

  Груши, блестящие яблоки, полные сока гранаты,

  

  Яркозеленые маслин плоды и сладкие смоквы;

  

  Но как скоро их старец рукою схватить устремлялся,

  

  Ветер отбрасывал их, подымая до облаков темных.

  

   Там и Сизифа узрел я; жестокие муки он терпит:

  

  Тяжкий, огромный руками обеими камень катает:

  

  Он и руками его и ногами, что сил подпирая,

  

  Катит скалу на высокую гору; но чуть на вершину

  

  Чает вскатить, как назад устремляется страшная тягость;

  

  Снова на дол, закрутившися, падает камень коварный.

  

  Снова тот камень он катит и мучится; льется ручьями

  

  Пот из составов страдальца, и пыль вкруг главы его вьется.

  

  1827

  

  

   НА СМЕРТЬ БАРОНА А. А. ДЕЛЬВИГА

  

  

  Милый, младой наш певец! на могиле, уже мне грозившей,

  

  

  Ты обещался воспеть дружбы прощальную песнь; {*}

  

   Так не исполнилось! Я над твоею могилою ранней

  

  

  Слышу надгробный плач дружбы и муз и любви!

  

  

  Бросил ты смертные песни, оставил ты бренную землю,

  

  

  Мрачное царство вражды, грустное светлой душе!

  

   В мир неземной ты унесся, небесно-прекрасного алчный;

  

  

  И как над прахом твоим слезы мы льем на земле,

  

   Ты, во вратах уже неба, с фиалом бессмертия в длани,

  

  

  Песнь несловесную там с звездами утра поешь!

  

   1831

  {* Покойный Дельвиг, во время опасной моей болезни, в дружеских разговорах, обещал написать стихи в случае смерти моей.}

  

  

   К НЕМУ ЖЕ, ПРИ ПОГРЕБЕНИИ

  

  Друг, до свидания! Скоро и я наслажусь моей частью:

  

  Жил я, чтобы умереть; скоро умру, чтобы жить!

  

  1831

  

  

  

   А. С. ПУШКИНУ,

  

   ПО ПРОЧТЕНИИ СКАЗКИ ЕГО О ЦАРЕ САЛТАНЕ И ПРОЧ.

  

  

  

   Пушкин, Протей

  

  

  Гибким твоим языком и волшебством твоих песнопений!

  

  

  

  Уши закрой от похвал и сравнений

  

  

  

   Добрых друзей;

  

  

   Пой, как поешь ты, родной соловей!

  

  

  Байрона гений, иль Гете, Шекспира,

  

  

   Гений их неба, их нравов, их стран -

  

  

  Ты же, постигнувший таинство русского духа и мира,

  

  

   Пой нам по-своему, русский баян!

  

  

  

   Небом родным вдохновенный,

  

  

   Будь на Руси ты певец _несравненный_.

  

  

  23 апреля 1832

  

  Пушкин, прийми от Гнедича два в одно время привета:

  

  Первый привет с новосельем; при нем, по обычаю

  

  

  

  

  

  

  

  предков,

  

  Хлеб-соль прийми ты, в образе гекзаметрической булки; {*}

  

  А другой привет мой - с счастьем отца, тебе новым,

  

  Сладким, прекрасным и самой любви удвояющим сладость!

  

  Мая 26 1832

  {* Она, как часто случается и с гекзаметрами, наломалась.}

  

  

  

  

   ДУМА

  

  

  Печален мой жребий, удел мой жесток!

  

  

   Ничьей не ласкаем рукою,

  

  

  От детства я рос одинок, сиротою:

  

  

   В путь жизни пошел одинок;

  

  

  Прошел одинок его - тощее поле,

  

  

  На коем, как в знойной ливийской юдоле,

  

  

  Не встретились взору ни тень, ни цветок;

  

  

   Мой путь одинок я кончаю,

  

  

   И хилую старость встречаю

  

  

   В домашнем быту одинок:

  

  

  Печален мой жребий, удел мой жесток!

  

  

  1832

  

  

  

  

   ДУМА

  

  

  Кто на земле не вкушал жизни на лоне любви,

  

   Тот бытия земного возвышенной цели не понял;

  

  

  Тот предвкусить не успел сладостной жизни другой:

  

   Он, как туман, при рождении гибнущий, умер, не живши.

  

   1832

  

  

  

   НЕИЗВЕСТНЫЕ ГОДЫ

  

  

  

   КАВКАЗСКАЯ БЫЛЬ

  

  

   Кавказ освещается полной луной;

  

  

  Аул и станица на горном покате

  

  

  Соседние спят; лишь казак молодой,

  

  

  Без сна, одинокий, сидит в своей хате.

  

  

   Напрасно, казак, ты задумчив сидишь,

  

  

  И сердца биеньем минуты считаешь;

  

  

  Напрасно в окно на ручей ты глядишь,

  

  

  Где тайного с милой свидания чаешь.

  

  

   Желанный свидания час наступил,

  

  

  Но нет у ручья кабардинки прекрасной,

  

  

  Где счастлив он первым свиданием был

  

  

  И первой любовию девы, им страстной;

  

  

   Где, страстию к деве он сам ослеплен,

  

  

  Дал клятву от веры своей отступиться,

  

  

  И скоро принять Магометов закон,

  

  

  И скоро на Фати прекрасной жениться.

  

  

   Глядит на ручей он, сидя под окном,

  

  

  И видит он вдруг, близ окна, перед хатой,

  

  

  Угрюмый и бледный, покрыт башлыком,

  

  

  Стоит кабардинец под буркой косматой.

  

  

   То брат кабардинки, любимой им, был,

  

  

  Давнишний кунак казаку обреченный;

  

  

  Он тайну любви их преступной открыл:

  

  

  Беда кабардинке, яуром прельщенной!

  

  

   "Сестры моей ждешь ты? - он молвит. - Сестра

  

  

  К ручью за водой не пойдет уже, чаю;

  

  

  Но клятву жениться ты дал ей: пора!

  

  

  Исполни ее... Ты молчишь? Понимаю.

  

  

   Пойми ж и меня ты. Три дня тебя ждать

  

  

  В ауле мы станем; а если забудешь,

  

  

  Казак, свою клятву, - пришел я сказать,

  

  

  Что Фати в день третий сама к нему будет".

  

  

   Сказал он и скрылся. Казак молодой

  

  

  Любовью и совестью три дни крушится.

  

  

  И как изменить ему вере святой?

  

  

  И как ему Фати прекрасной лишиться?

  

  

   И вот на исходе уж третьего дня,

  

  

  Когда он, размучен тоскою глубокой,

  

  

  Уж в полночь, жестокий свой жребий кляня,

  

  

  Страдалец упал на свой одр одинокий, -

  

  

   Стучатся; он встал, отпирает он дверь;

  

  

  Вошел кабардинец с мешком за плечами;

  

  

  Он мрачен как ночь, он ужасен как зверь,

  

  

  И глухо бормочет, сверкая очами:

  

  

   "Сестра моя здесь, для услуг кунака", -

  

  

  Сказал он и стал сопротиву кровати,

  

  

  Мешок развязал, и к ногам казака

  

  

  Вдруг выкатил мертвую голову Фати.

  

  

   "Для девы без чести нет жизни у нас;

  

  

  Ты - чести и жизни ее похититель -

  

  

  Целуйся ж теперь с ней хоть каждый ты час!

  

  

  Прощай! я - кунак твой, а бог - тебе мститель!"

  

  

   На голову девы безмолвно взирал

  

  

  Казак одичалыми страшно очами;

  

  

  Безмолвно пред ней на колени упал,

  

  

  И с мертвой - живой сочетался устами...

  

  

   Сребрятся вершины Кавказа всего;

  

  

  Был день; к перекличке, пред дом кошевого,

  

  

  Сошлись все казаки, и нет одного -

  

  

  И нет одного казака молодого!

  

  

  

  

  ЛАСТОЧКА

  

   Ласточка, ласточка, как я люблю твои вешние песни!

  

  Милый твой вид я люблю, как весна и живой и веселый!

  

  Пой, весны провозвестница, пой и кружись надо мною;

  

  Может быть, сладкие песни и мне напоешь ты на душу.

  

   Птица, любезная людям! ты любишь сама человека;

  

  Ты лишь одна из пернатых свободных гостишь в его доме;

  

  Днями чистейшей любви под его наслаждаешься кровлей;

  

  Дружбе его и свой маленький дом и семейство вверяешь,

  

  И, зимы лишь бежа, оставляешь дом человека.

  

  С первым паденьем листов улетаешь ты, милая гостья!

  

  Но куда? за какие моря, за какие пределы

  

  Странствуешь ты, чтоб искать обновления жизни прекрасной,

  

  Песней искать и любви, без которых жить ты не можешь?

  

  Кто по пустыням воздушным, досель не отгаданный нами,

  

  Путь для тебя указует, чтоб снова пред нами являться?

  

  С первым дыханьем весны ты являешься снова, как с неба,

  

  Песнями нас привечать с воскресеньем бессмертной природы.

  

  Хату и пышный чертог избираешь ты, вольная птица,

  

  Домом себе; но ни хаты жилец, ни чертога владыка

  

  Дерзкой рукою не может гнезда твоего прикоснуться,

  

  Если он счастия дома с тобой потерять не страшится.

  

  Счастье приносишь ты в дом, где приют нетревожный находишь,

  

  _Божия птица_, {*} как набожный пахарь тебя называет:

  

  Он как священную птицу тебя почитает и любит

  

  (Так песнопевцев народы в века благочестия чтили).

  

  Кто ж, нечестивый, посмеет гнезда твоего прикоснуться -

  

  Дом ты его покидаешь, как бы говоря человеку:

  

  "Будь покровителем мне, но свободы моей не касайся!"

  

   Птица любови и мира, всех птиц ненавидишь ты хищных.

  

  Первая, криком тревожным - домашним ты птицам смиренным

  

  Весть подаешь о налете погибельном коршуна злого,

  

  Криком встречаешь его и до облак преследуешь криком,

  

  Часто крылатого хищника умысл кровавый ничтожа.

  

   Чистая птица, на прахе земном ты ног не покоишь,

  

  Разве на миг, чтоб пищу восхитить, садишься на землю.

  

  Целую жизнь, и поя и гуляя, ты плаваешь в небе,

  

  Так же легко и свободно, как мощный дельфин в океане.

  

  Часто с высот поднебесных ты смотришь на бедную землю;

  

  Горы, леса, города и все гордые здания смертных

  

  Кажутся взорам твоим не выше долин и потоков, -

  

  Так для взоров поэта земля и всё, что земное,

  

  В шар единый сливается, свыше лучом озаренный.

  

   Пой, легкокрылая ласточка, пой и кружись надо мною!

  

  Может быть, песнь не последнюю ты мне на душу напела.

  {* Так в некоторых полуденных губерниях России народ называет ласточку.}

  

  

  

  

  ЭПИГРАММА

  

  

  

   Помещик Балабан,

  

   Благочестивый муж, Христу из угожденья,

  

   Для нищих на селе построил дом призренья,

  

   И нищих для него наделал из крестьян.

  

  

   НАДПИСЬ К ГРОБУ КАНТЕМИРА

  

   Порочный, не смей подходить к сей гробнице:

  

  

  Твой бич, Кантемир здесь лежит.

  

   Ты ж, добрый, к могиле приникни спокойно

  

  

  И, если захочешь, усни.

  

  

  

  НАДПИСЬ К ГРОБУ СУВОРОВА

  

  

  

  Ты ищешь монумента?..

  

  

  

  Суворов здесь лежит.

  

  

  

  

  АМБРА

  

  Амбра, душистая амбра, скольких ты и мух и червей

  

  

   Предохраняешь от тленья!

  

  Амбра - поэзия: что без нее именитость людей?

  

  

   Блеск метеора, добыча забвенья!

  

  

  

  

  ПРИМЕЧАНИЯ

  

  

  

   ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

  Все наиболее значительные произведения и переводы свои Гнедич печатал отдельными изданиями (см. стр. 844-845).

  В 1829 году вышел труд почти всей жизни Гнедича - перевод "Илиады" Гомера.

  Лирические стихотворения и переводы печатались в различных журналах, сборниках и альманахах в 1804-1831 годах, иногда за полной подписью, иногда за подписью "Г-ч", "Г" или NN. Большая часть этих произведений была введена в единственный прижизненный сборник "Стихотворения" Н. Гнедича. СПб., 1832. Собрание это Гнедич составил из наиболее известных своих произведений и переводов. На первом месте, после вступительного стихотворения "К моим стихам", помещены: поэма "Рождение Гомера" и две идиллии (перевод идиллии "Сиракузянки" Феокрита и оригинальная идиллия "Рыбаки"). Стихотворения размещены в двух отделах: "Лирические, дидактические и другие стихотворения" и "Смесь". Сборник замыкается двумя крупными переводами: "Простонародных песен нынешних греков" и трагедии Вольтера "Танкред".

  Из известных в настоящее время 120 лирических произведений Гнедича в сборник 1832 года избрано 77. Тот же состав в издании 1854 года. В издание, именуемое "Первым полным", 1884 года, вошли еще 14 стихотворений. В следующем, являющемся последним ("Полное собрание сочинений и переводов". СПб., 1905), в томе первом нет стихотворения "Зачем в час грустный расставанья" и имеется стихотворение "К сестре", не вошедшее в предыдущие издания.

  В оба эти издания не вошли 4 стихотворения из опубликованных в 1884 году П. Тихановым. В 1903 и 1915 годах были опубликованы еще 8 стихотворений, не вошедших ни в одно издание сочинений Гнедича. Сверх этих 104 стихотворений, известны еще 6, печатавшихся в разное время и не вошедших ни в одно издание, а также 10 черновых набросков и стихотворений, имеющих характер домашних шуток и посланий, до настоящего времени не опубликованных (см. стр. 842-843).

  В данное издание включено лишь 50 из общего количества 120 стихотворений, известных по печатным или рукописным источникам.

  Цель издания - познакомить читателя с теми произведениями Гнедича, которые наиболее четко характеризуют своеобразие его поэзии. Тем самым основное место в данном издании отведено знаменитому переводу "Илиады" Гомера. Выбор остальных произведений и переводов Гнедича основан на его собственном отборе для единственного сборника стихотворений издания 1832 года.

  Все крупные произведения сборника 1832 года вошли и в данное издание, из мелких произведений сборника 1832 года в данное издание не вошли некоторые незначительные стихотворения альбомно-бытового характера, а также несколько официальных произведений ("Приношение Екатерине Павловне, покойной королеве Виртембергской" и др.).

  Из стихотворений, которые по своим поэтическим достоинствам не относятся к лучшим, несколько стихотворений тем не менее введены в данное издание в качестве образцов того или иного жанра (басня "Медведь", эпиграмма "Помещик Балабан"), или для иллюстрации литературных и театральных взглядов и связей поэта (сатирический "Ответ Хвостову", "Троица на масленой неделе").

  Из стихотворений, не входивших в сборник 1832 года, в данное издание введены те произведения, которые были написаны или окончательно обработаны после мая 1832 года (дата цензурного разрешения сборника 1832 года), а также н те наиболее значительные стихотворения, которые не вошли в прижизненное издание Гнедича по причинам цензурного порядка ("Общежитие" и др.) или по соображениям литературной дипломатии ("Циклоп").

  Основными источниками текста данного издания являются: сборник стихотворных произведений Гнедича 1832 года и издание перевода "Илиады" 1829 года с теми последними поправками, которые Гнедич нанес на принадлежавшие ему экземпляры того и другого издания (хранятся в Гос. Публ. библ. им. Салтыкова-Щедрина, см. стр. 842).

  Для произведений, не входивших в издание 1832 года, источниками текста являются прижизненные публикации или рукописи, а в случае отсутствия таковых - публикации посмертные.

  Немногочисленные черновые рукописи не дают возможности полностью проследить историю текстов произведений Гнедича. Между редакциями ранних и позднейших прижизненных публикаций существенной разницы в большинстве случаев не наблюдается. Исключение представляют собой сохранившиеся черновики и ранние публикации отдельных отрывков перевода "Илиады", дающие возможность изучить направление кардинальной переработки перевода: работы над усовершенствованием гекзаметра и стилем.

  Стихотворные произведения Гнедича в данном издании расположены в следующем порядке:

  I - Лирика; II - Поэма, идиллии, "Простонародные песни нынешних греков", трагедия "Танкред"; III - "Илиада".

  В собрании своих стихотворений Гнедич не отделял переводы (составляющие треть лирики) от оригинальных стихотворений. Этот принцип Гнедича соблюден и в данном издании. Оригинальные и переводные лирические произведения размещены в общей, хронологической последовательности.

  Стихотворения первого раздела расположены в хронологическом порядке лет (более точная датировка имеется только в отношении нескольких произведений). Те стихотворения, в отношении которых датировка не установлена, помещены в конце первого раздела. Одно из них - "К моим стихам", напечатанное в качестве предисловия к сборнику 1832 года (см. примечание), - поставлено в начале данного собрания.

  Второй раздел состоит из произведений крупных жанров. Поэма и идиллии расположены в той последовательности, какая установлена в издании 1832 года, после них следуют переводы "Простонародных песен нынешних греков" и трагедии Вольтера.

  Орфография и пунктуация текстов Гнедича по возможности даны современные, но с сохранением некоторых особенностей языка Гнедича.

  Несовпадение пунктуации, принятой в тексте "Илиады", с современными нормами во многих случаях объясняется архаическим синтаксисом перевода (типа: "Лучше, когда, совокупно сошед мы с пути боевого, сядем на холме подзорном, а брань человекам оставим"). В других случаях редакция стремилась передать особенности стиха Гнедича, которые он зафиксировал своей, индивидуальной пунктуацией в прижизненном издании (типа: "Так возгласивши бессмертные, вновь удалились к бессмертным").

  Данное издание является первым комментированным. В примечаниях оговорены сколько-нибудь значительные различия между ранними и последними редакциями произведений, но варианты даны выборочно, лишь для характеристики работы Гнедича над стилем и стихом. В виде исключения полностью приведена в примечаниях первая редакция стихотворения "Семеновой при посылке ей экземпляра трагедии "Леар", так как эта редакция дает более ясное представление о театральных отношениях начала 1800-х годов, на которые имеется лишь намек в поздней редакции. В примечаниях к переводу "Илиады" дано довольно большое количество примеров усиленной работы Гнедича над текстом (часть этих примеров приведена во вступительной статье к данному изданию).

  Примечания к переводу "Илиады", сохраняя структуру комментария к изданиям большой серии "Библиотеки поэта" (необходимая библиография и фактические справки по тексту), несколько выделяются своим объемом. Комментарий этот разделен на две части: 1. Комментарий к переводу. 2. Примечания к тексту "Илиады" Гомера. {Объяснения сделаны на основе комментария И. М. Тройского (Гомер. "Илиада". Academia, М.-Л., 1935) и отчасти работы С. И. Пономарева ("К изданию "Илиады" в переводе Гнедича". СПб., 1886).}

  За последние годы, в связи с широким масштабом переводческой деятельности в СССР, подняты и вопросы теории перевода. По этому поводу написаны и пишутся не только статьи, но и книги. Начинающих и многих известных поэтов волнуют вопросы методов и характера переводческого мастерства. Перевод "Илиады" по праву может быть назван грандиознейшим переводческим подвигом поэта. Труду этому было посвящено около двадцати лет. История и система перевода, изложенные в примечаниях к данному изданию, могут быть интересны и поучительны для поэтов-переводчиков.

  

  

  

  

  ПРИМЕЧАНИЯ

  

  

  

  

   I

  К моим стихам (стр. 59). Дата неизвестна. Впервые - в сборнике "Стих