Главная » Книги

Бенедиктов Владимир Григорьевич - Стихотворения, Страница 5

Бенедиктов Владимир Григорьевич - Стихотворения


1 2 3 4 5 6 7 8

Твоих обаяньем помазанных уст.

Москва

Близко... Сердце встрепенулось; Ближе... ближе... Вот видна! Вот раскрылась, развернулась, - Храмы блещут: вот она! Хоть старушка, хоть седая, И вся пламенная, Светозарная, святая, Златоглавая, родная Белокаменная! Вот - она! - давно ль из пепла? А взгляните: какова! Встала, выросла, окрепла, И по - прежнему жива! И пожаром тем жестоким Сладко память шевеля, Вьётся поясом широким Вкруг высокого Кремля. И спокойный, величавый, Бодрый сторож русской славы - Кремль - и красен и велик, Где, лишь божий час возник, Ярким куполом венчанна Колокольня Иоанна Движет медный свой язык; Где кресты церквей далече По воздушным ступеням Идут, в золоте, навстречу К светлым, божьим небесам; Где за гранями твердыни, За щитом крутой стены. Живы таинства святыни И святыня старины. Град старинный, град упорный, Град, повитый красотой, Град церковный, град соборный И державный, и святой! Он с весёлым русским нравом, Тяжкой стройности уставам Непокорный, вольно лёг И раскинулся, как мог. Старым навыкам послушной Он с улыбкою радушной Сквозь раствор своих ворот Всех в объятия зовёт. Много прожил он на свете. Помнит предков времена, И в живом его привете Нараспашку Русь видна. Русь... Блестящий в чинном строе Ей Петрополь - голова, Ты ей - сердце ретивое, Православная Москва! Чинный, строгий, многодумной Он, суровый град Петра, Полн заботою разумной И стяжанием добра. Чадо хладной полуночи - Гордо к морю он проник: У него России очи, И неё судьбы язык. А она - Москва родная - В грудь России залегла, Углубилась, вековая. В недрах клады заперла. И вскипая русской кровью И могучею любовью К славе царской горяча, Исполинов коронует И звонит и торжествует; Но когда ей угрожает Силы вражеской напор, Для себя сама слагает Славный жертвенный костёр И, врагов завидя знамя, К древней близкое стене, Повергается во пламя И красуется в огне! Долго ждал я... грудь тоскою - Думой ныне голова; Наконец ты предо мною, Ненаглядная Москва! Дух тобою разволнован, Взор к красам твоим прикован. Чу! Зовут в обратный путь! Торопливого привета Вот мой голос: многи лета И жива и здрава будь! Да хранят твои раскаты Русской доблести следы! Да блестят твои палаты! Да цветут твои сады! И одета благодатью И любви и тишины И означена печатью Незабвенной старины, Без пятна, без укоризны, Под наитием чудес, Буди славою отчизны, Буди радостью небес!

Киев

В ризе святости и славы, Опоясан стариной, Старец - Киев предо мной Возблистал золотоглавый. Здравствуй, старец величавый! Здравствуй, труженик святой! Здравствуй, Днепр - поитель дивной Незабвенной старины! Чу! На звон твоей струны Сердце слышит плеск отзывной, Удалой, многоразливной Святославоской волны. Здесь Владимир кругом тесным Сыновей своих сомкнул И хоругви развернул, И наитьем полн небесным, Здесь, под знамением крестным, В Днепр народ свой окунул. Днепр - Перуна гроб кровавый, Путь наш к грекам! Не в тебе ль Русской славы колыбель? Семя царственной державы, Пелена народной славы, Наша крёстная купель? Ты спешишь в порыве смелом Краю северному в честь, О делах его дать весть Полдня сладостным пределам, И молву о царстве белом К морю чёрному принесть. И красуясь шириною Ладии носящих вод, Ты свершаешь влажный ход Говорливою волною, Под стремглавной крутизною Гордых киевских высот. Цвесть, холмы счастливые, небо вам дозволило, Славу вам навеяло; Добрая природа вас возвела и всходила, Взнежила, взлелеяла; Насадила тополи, дышит милой негою, Шепчет сладкой тайною, Веет ароматами над златобрегою Светлою Украиною. Брег заветный! Взыскан ты милостью небесною, Дланию всесильною: Каждый шаг означен здесь силою чудесною, Жизнью безмогильною. Руси дети мощные! Ополчимся ж, верные, На соблазны битвою И сойдём в безмолвии в глубины пещерные С тёплою молитвою!

Ревность

Это чувство адское: оно кипит вскипит в крови И, вызвав демонов, вселит их в рай любви. Лобзанья отравит, оледенит объятья, Вздох неги превратит в кипящий рой проклятья Отнимет всё - и свет, и слёзы у очей, В прельстительных власах укажет свитых змей В улыбке алых уст - гиены осклабленье И в лёгком шопоте - ехиднино шипенье. Смотрите - вот она! - Усмешка по устам Ползёт, как светлый червь по розовым листам. Она - с другим - нежна! Увлажены ресницы; И взоры чуждые сверкают, как зарницы, По шее мраморной! Как молния, скользят По персям трепетным, впиваются, язвят, По складкам бархата язвительно струятся И в искры адские у ног её дробятся, То брызжут ей в лицо, то лижут милый след. Вот - руку подала!.. Изменницы браслет Не стиснул ей руки... Уж вот её мизинца Коснулся этот лев из модного зверинца С косматой гривою! - Зачем на ней надет Сей ненавистный мне лазурный неба цвет? Условья нет ли здесь? В вас тайных знаков нет ли. Извинченных кудрей предательные петли? Вы, пряди чёрных кос, задёрнутые мглой! Вы, верви адские, облитые смолой, Щипцами демонов закрученные свитки! Снаряды колдовства, орудья вечной пытки?

Напрасно.

Напрасно, дева, бурю спрятать В мятежном сердце хочешь ты и тайну пламенной мечты Молчаньем вечным запечатать: Заветных дум твоих тайник Давно взор опытный проник. Признайся: мучима любовью И в ночь, бессонницей томясь, Младую голову не раз Метала ты по изголовью? Не зная, где её склонить, Ты в страстном трепете хотела Её от огненного тела Совсем отбросить, отделить, Себя от разума избавить И только сердце лишь оставить Пылать безумно и любить. Слеза с ресниц твоих срывалась И ночь - наперстница любви - В глаза лазурные твои Своими чёрными впивалась, Гордяся тем, что возросло Под тёмными её крылами Двумя чудесными звездами Несметных звёзд её число. Едва уснув, ты пробуждалась, Румянцем зарева горя, - И ночь бледнела и пугалась, И прочь хотела: ей казалось, Что в небе вспыхнула заря. В альбомы.

1.

(Написано на первой странице непочатого ещё альбома). Давно альбом уподобляют храму, Куда текут поклонники толпой, Где место и мольбам и фимиаму, Возжённому усердною рукой, Куда порой и хладное неверье Вторгается в обманчивой тиши. . Нет! Он не храм - но, может быть, преддверье К заветной храмине души. И первый я на чистые ступени Таинственной обители вхожу; Я стану здесь. Довольно, что молений Допущен я к святому рубежу! Вослед за мной, по светлому призванью, Сюда придут с обильной чувства данью И первого пришельца обойдут; Избранники торжественно и прямо Пройдут в алтарь доступного им храма, Где, может быть, последних обретут Ближайшими к святыне сокровенной; Возвысится служенья стройный чин, И гимны раздадутся: я один На паперти останусь, оглашенный!

2. В АЛЬБОМ Н. А. И.

В разлуке с резвыми мечтами Давно часы я провожу, И здесь - над светлыми листами - Я с темной думою сижу. Что жизнь? Я мыслю: лист альбомный, Который небо нам дает; Весь мир - один альбом огромный, Где каждый впишет и уйдет. Блажен, кто нес свою веригу, Свой крест, - и, полный правоты. Внес в эту памятную книгу Одни безгрешные черты. Блажен, кто, нисходя в гробницу, На память о своей судьбе Без пятен легкую страницу Умел оставить при себе. В день оный книга разогнется, И станут надписи судить... При этой мысли сердце рвется; И я дрожу... мне страшно жить!.. И в страхе б, с трепетной душою Входил я ныне в ваш альбом, Когда б я знал, что надо мною Ваш грянет суд и судный гром. Заране впал бы я в унылость... Но - нет, - предчувствие не лжет: За грешный стих меня ждет милость, Меня прощенье ваше ждет.

3. (Л. Е. Ф. )

Есть два альбома. Пред толпою Всегда один из них открыт, И всяк обычною тропою Туда ползет, идет, летит. Толпа несет туда девице - Альбома светлого царице - Желаний нежные цветы И лести розовой водицей Кропит альбомные листы. Там есть мечты, стихи, напевы И всякий вздор... Но есть другой Альбом у девы молодой: Альбом тот - сердце юной девы. Сперва он весь, как небо чист; Вы в нем ни строчки не найдете; Не тронут ни единый лист В его багряном переплете. Он - тайна вечная для нас; Толпа сей книжки не коснется: Для одного лишь в некий час Она украдкой развернется, - И счастлив тот, кто вензель свой, Угодный ангелу - девице, Нарежет огненной чертой На первой розовой странице!

4. Е. Н. Ш - ОЙ

Тонет в сумраке тумана Утра божьего краса. Тени облачный! Рано Вы мрачите небеса. Рано, в утренние годы, Оградясь щитом мольбы, Ты уж ведаешь невзгоды Испытующей судьбы, - И девические руки, Пробегая по струнам, Рвут с них огненные звуки, И, вещательница, нам В этих звуках, в их раскатах, Не успев еще расцвесть, Ты приносишь об утратах Сокрушительную весть. Пой, певица! - Путь твой тесен, Но просторна жизни даль. Лейся в звуках стройных песен, Вдохновенная печаль! Дар не тщетный, не случайный, Дан душе твоей: она В гармонические тайны От небес посвящена, И, вкушая песен сладость, Полных грустию твоей, Позавидует им радость: Не певать так сладко ей! Пой! терпенью срок наступит. Пой, лелей небесный дар! Верь: судьба сама искупит Свой ошибочный удар! Небо утреннее рано Для того оделось в тень, Чтоб из тени , из тумана Вывесть ярче красный день!

ВАЛЬС

Все блестит: цветы, кенкеты, И алмаз, и бирюза, Люстры, звезды, эполеты, Серьги, перстни и браслеты, Кудри фразы и глаза. Все в движеньи: воздух, люди. Блонды, локоны и груди И достойные венца Ножки с тайным их обетом, И страстями и корсетом Изнуренные сердца. Бурей вальса утомленный Круг, редея постепенно, Много блеска своего Уж утратил. Прихотливо Пары, с искрами разрыва, Отпадают от него. Будто прах неоценимый - Пыль с алмазного кольца, Осьпь с пышной диадимы, Брызги с царского венца; Будто звезды золотые, Что, покинув небеса, Вдруг летят в края земные, Будто блестки рассыпные, Переливчато - цветные, С огневого колеса. Вот осталась только пара, Лишь она и он. На ней Тонкий газ - белее пара; Он - весь облака черней. Гений тьмы и дух эдема, Мниться, реют в облаках, И Коперника система Торжествует в их глазах. Вот летят! - Смычки живее Сыплют гром; чета быстрее В новом блеске торжества Чертит молнии кругами, И плотней сплелись крылами Неземные существа. Тщетно хочет чернокрылой Удержать полет свой: силой Непонятною влеком Как над бездной океана, Он летит в слоях тумана, Весь обхваченный огнем. В сфере радужного света Сквозь хаос и огнь и дым Мчится мрачная планета С ясным спутником своим. Тщетно белый херувим Ищет силы иль заклятий Разломить кольцо объятий; Грудь томится, рвется речь, Мрут бесплодные усилья, Над огнем открытых плеч Веють блондовые крылья, Брызжет локонов река, В персях места нет дыханью, Воспаленная рука Крепко сжата адской дланью, А другою - горячо Ангел, в ужасе паденья, Держит демона круженья За железное плечо.

ПОЗВОЛЬ

Планетой чудной мне Анета, Очам являешься моим. Позволь мне, милая планета, Позволь - быть спутником твоим - Твоей луной! - Я не забуду Моих обязанностей: я Как ни кружись, усердно буду Идти, кружась вокруг тебя. Днем не помеха я: тут очи Ты можешь к солнцу обратить; Я буду рад хоть в мраке ночи Тебе немножко посветить; С зарёй уйду; потом обратно Приду в лучах другой зари, Лишь на мои ущербы, пятна Ты снисходительно смотри! С тобою с узах тяготенья Я буду вместе; чрез тебя Воспринимать свои затменья И проясняться буду я; Свершая вкруг себя обходы, Я буду - страж твоей погоды - Блюсти, чтобы она была Не слишком ветрена, светла Покорный твоему капризу, То поднимусь, то съеду книзу, Пойду и сбоку иногда И, свято чтя твои приказы, Свои менять я буду фазы, Подобно месяцу, всегда По прихоти твоей единой, С почтеньем стоя пред тобой То целиком, то половиной, А то хоть четвертью одной. Довольно близкие сравненья Я проводить без затрудненья Гораздо дальше был бы рад В чаду любви, в моём безумье, Но вдруг меня берёт раздумье: Ведь месяц иногда рогат!

Лестный отказ.

Пока я разумом страстей не ограничил, Несчастную любовь изведал я не раз; Но кто ж, красавицы, из вас. Меня, отвергнув, возвеличил? Она - единая! - Я душу ей открыл: Любовь мечтателя для ней была не новость; Но как её отказ поэту сладок был! какую, лестную суровость Мне милый лик изобразил! "Сносней один удар, чем долгое томленье, - Она сказала мне, - оставь меня, уйди! Я не хочу напрасно длить волненье В твоей пылающей груди. Я не хочу, чтоб в чаяньи тревожном Под тяжестию мной наложенных оков В толпе ненужных мне рабов Стоял ты пленником ничтожным. Другие - пусть! - довольно, коль порой. Когда мне не на чем остановить вниманье, Я им, как нищими подаянье, Улыбку, взгляд кидаю мой - Из милости, из состраданья. Тебе ль равняться с их судьбой? Рождённому для дум им жизни не безплодной, Тебе ли принимать богатою душой Убогие дары от женщины холодной? Я не хочу обманом искушать Поэта жар и стих покорной И полунежностью притворной Тебе коварно вдохновлять, Внушать страдальцу песнопенья И звукам, вырванным из сердца глубины, Рассеянно внимать с улыбкой одобренья И спрашивать: кому они посвящены? Заветных для мня ты струн не потревожишь - Нет! Для меня - к чему таить? - Необходим ты быть не можешь, А лишний - ты не должен быть! " И я внимал словам ласкательно суровым; Ловила их душа пленённая моя; Я им внимал - и с каждым словом Я крепнул думою и мужественнел я; И после видел я прозревшими очами, Как головы других покорности в залог, У ног красавицы простёртыми кудрями Сметали пыль с прелестных ног. Пустой надеждою питался каждый данник, А я стоял вдали - отвергнутый избранник.

Чёрный цвет.

В златые дни весенних лет, В ладу с судьбою, полной ласки Любил я радужные краски; Теперь люблю я чёрный цвет. Люблю я чёрный шёлк кудрей И чёрны очи светлой девы, Воззвавшей грустные напевы И поздний жар души моей. Мне музы сладостный привет Волнует грудь во мраке ночи, И чудный свет мне блещет в очи, И мил мне ночи чёрной цвет. Темна мне скудной жизни даль; Печаль в удел мне боги дали - Не радость. Чёрен цвет печали, А я люблю мою печаль. Иду туда, где скорби нет, И скорбь несу душою сильной, И милы мне - приют могильной И цвет могильный, чёрный цвет.

Перед бокалами.

Кубки наполнены. Пена, как младость, Резвится шумно на гранях стекла. Други! Какая ж внезапная радость Нас на вакхический пир собрала? Радость? - О нет! Если б с горнего неба Луч её в сердце случайно запал - Прочь все напитки, хотя бы нам Геба Вышла поднесть олимпийский фиал! Прочь! Не хотим! Оттолкнём её дружно! Радостью дух наш да полнится весь! Двух упоений сердцу не нужно; Вкусу обидна преступная смесь. Если ж кто может струёй виноградной, Бурно - кипящей и искристо - хладной, Радость усилить и, грудь пламеня, Сердцу подбавить вящую сладость, - Други! То бедная, жалкая радость; Радость такая - горю родня. Кубки высокие, полны шипенья, Блещут, - и круг умножается наш. Други! Ужели в бедах утешенья Ищем мы ныне на празднике чаш? Нет! - лютой горести зуб всегрызущий Душу терзал бы средь оргии пуще. Духа в печали вино не свежит: Злая настигнет и злобно укусит, Если кто в битве с судьбиною трусит И малодушно за чашу бежит. Сердцу покоя вином не воротишь: Горе увидишь и в самом вине; С каждою каплею горе проглотишь, Выпьешь до капли, а горе на дне. Над ж кто в страхе над жизненным морем Дух врачевал свой кипучим клико, - Други, поверьте, тот хвастал лишь горем, Скорби не знал, не страдал глубоко. нет! Мы не в радости, мы и не в горе Действуем видно в сём дружном соборе: Жизнь мы сухую сошлись окропить и потому равнодушно, спокойно, Так, как мужам средь беседы пристойно, Будем степенно, обдуманно пить!

Устарелой красавице.

Пережила, Аглая, ты Младые, розовые лета, Но и теперь цела примета Твоей минувшей красоты, Достойно звучного напева; Сгубило время наконец Твой прежний скипетр и венец. Но и без них ты - королева! И, обходя цветущих дев, Красе их лёгкой не во гнев, Знаток изящного, глубоко О дольной бренности скорбя, Своё задумчивое око Возводит часто на тебя. Так храма славного руины Наш останавливают взор Скорей, чем мелкие картины И зданья лёгкого в узор. Блеск отнят; краски отлетели: Всё ж этот мрамор - Парфенон, Где ж слава спит былых времён, Гнездясь в кудрявой капители Между дорических колонн.

И тщетно всё.

Казалось мне: довольно я томился. Довольно мне, сказал я, милых петь! Мой день любви навеки закатился - И - бог с ним! Пусть! его о нём жалеть? Пришла пора степенного раздумья; Довольно мне струной любви бренчать И титулом торжественным безумья Ребяческую глупость величать! Заветных ласк вовек не удостоен, Я начал жить без тайных сердца смут, Бесстрастно - твёрд, безрадостно - спокоен... Что счастье? - Вздор! - Без счастия живут. Я забывал минувшие страданья, И молодость отправя в тёмну даль, Я ей сказал: "прости" - не "до свиданья! " Нет, - мне тебя, напрасная, не жаль. Я оценил и тишь уединенья, Отрадный сон и благодатный труд, И в тайный час слезами вдохновенья Я доливал мой жизненный сосуд. Без бурого, мучительного пылу Я созерцал все мира красоты И тихую высматривал могилу, - Венок и крест... и вдруг явилась ты! И долго я упорствовал безмолвно, Пред чувствами рассудка ставил грань, И к сердцу я взвывал: ну, полно, полно! Не стыдно ли? - Уймися, перестань! И холодом притворного бесстрастья Я отвечал вниманью твоему; Замкнув глаза перед улыбкой счастья, Я всё хотел не верить ничему. И тщетно всё: я трепетного сердца Угомонить, усовестить не мог. И тщетно всё: под маскою безверца Луч веры тлел и сказывался бог.

Кокетка.

С какой сноровкою искусной Она, вздыхая тяжело, Как бы в задумчивости грустной, Склонила томное чело И, прислонясь к руке уныло Головкой хитрою своей, Прозрачны персты пропустила Сквозь волны дремлющий кудрей, Храня средь бального сиянья Вид соблазнительный страданья! Но вихрем вдруг увлечена, Стреляя молниями взгляда, С немым отчаяньем она Летит в Харибду галопада, Змеёю гнётся в полкольца, Блестит, скользит, мелькает, вьётся И звонко, бешено смеётся, Глотая взорами сердца; И вьются в ловком беспорядке И шепчут шорохом надежд Глубокомысленные складки Её взволнованных одежд. За что ж прелестницу злословью Ты предаешь, о злобный свет? Добыт трудом и куплен кровью Венок нелёгких ей побед. В сей жизни горестной и скудной Она свершает подвиг трудный: Здесь бледность ей нужна была И вот - она себя терзала, Лишала пищи, сна не знала И оцет с жадностью пила. Там - в силу нового условья Цвет яркой жизни и здоровья Ей был потребен - между тем Она поблекла уж совсем: Тогда, с заботой бескорыстной За труд хватаясь живописной, Она все розы прошлых лет На бледный образ свой бросала И на самом себе писала Возобновлённый свой портрет, - И херувима новой вербы Потом являлась вдруг свежей, С уменьем дивным скрыв ущербы Убогой пластики своей. Ей нет наград в святыне чувства. Ей предназначено в удел - Жить не для счастья - для искусства И для художественных дел; Влюблённых душ восторг и муку Прилежно разлагать в науку, Как книгу - зеркало читать, В нём терпеливо изучать Природы каждую ошибку, К устам примеривать улыбку, И ясно видеть над собой Грабёж годов, времён разбой. Что ж? - Погружённый в созерцанье Своих безжизненных сует, Ты понял ли, холодный свет, Кокетки тяжкое признанье, И оценил ли ты его, когда - страдалица - порою Играла мёрзлою корою Пустого сердца твоего И этот лёд насквозь пронзала, Его добила, как гроза, И эти дребезги бросала Тебе ж в нечистые глаза? И ты ль дашь место укоризне, Что колдовством коварных сил Она хоть тень, хоть призрак жизни Старалась вырвать из могил. Хоть чем-нибудь, соблазном, ложью, Поддельной в этих персях дрожью, Притворным пламенем в крови, Притравой жгучей сладострастья, Личиной муки, маской счастья, Карикатурою любви?

Обвинение.

И твой мне милый лик запечатлен виной. Неотразимое готов обвиненье. Да - ты виновна предо мной В невольном, страшном похищеньи. Одним сокровищем я в мире обладал, Гордился им, над ним рыдал. Его таил от взоров света В непроницаемой глуши, Таил - под рубищем поэта На дне измученной души. Ты унесла его лукаво: На лоно счастья мне голову склоня, Ты отняла навеки у меня Моё великое, единственное право: То право - никогда, кончая жизни путь, С усмешкою горькою на прошлое взглянуть, На всё, что рок мне в мире заповедал, На всё, что знал и проклял я, И с торжеством сказать друзьям моим: друзья! Вот жизнь моя. Я счастия не ведал Теперь - застенчиво я буду умирать. Начав минувшего черты перебирать, Блаженства образ я увижу Среди моих предсмертных грёз И мой последний час увижу Среди моих предсмертных грёз И мой последний час унижу До сожаленья и до слёз, - И в совести упрём родится беспокойный: Зачем я, счастья недостойный, Сосуд его к устам горящим приближал? Зачем не умер я в тоске перегорая? Зачем у неба похищал Частицы божеского рая? И боязливо я взгляну на небеса И остывающей рукою С последним трепетом прикрою Слезами полные глаза.

Юной мечтательнице.

Милое созданье! Мечтая, Веруешь ты в счастье. Каждый шаг Для тебя - надежда золотая. Думаешь: вот это будет так, Это - эдак; думаешь: природа Заодно с твоим желаньем; ждёшь. Что часы, где нужно, сбавят хода, День помедлит, если он хорош; Ну, куда ему спешить? Догонит Срок свой после! А уж он и прочь, И глухая сумрачная ночь, Как могила, всё в себе хоронит, И смотря, как набегает тень На твои слезящиеся очи, Становлюсь я сам темнее ночи, И досадно мне, что я - - не день: Я бы медлил, как тебе угодно, Или шёл скорей уж заодно, Для меня же это всё равно: И спешки и медлю я безплодно. не свожу я глаз с очей твоих, Слушая твои мечтанья сказки; Кажется, с устами вместе, глазки Мне твои рассказывают их; Кажется, я слушаю глазами, Понимая этот милый бред Не умом, но сердцем прошлых лет, И подчас расхлынулся б слезами. Но - довольно! Их давно уж нет. Понимаю этот лепет странный: Он проникнут негой и огнём; Понимаю - речь идёт о нём... Имени не нужно... безымянный! Он - да, он... кого твой ищет взор Там и здесь. Все свойства неземные Ты ему приписываешь... Вздор! Всё пустое! - За мечты златые, Может быть, заплатишь ты потом Горько, существенностию... "Что же? Не открыть ли истину ей? " - Боже! Нет! Мне жаль. Пускай хоть райским сном Насладится! - Нет! - И между прочим Думаю: храни её, творец! Что же я такое? - Не отец Для неё, - однакож и не вотчим, И не бич. - В развитии этих лет Над кипучим жизненным истоком Ощипать очарованья цвет Ледяным, убийственным уроком! И урок подействует ли? Нет! Он её напрасно лишь помучит. Осени поверит ли весна? Мне ль учить? - Есть мачеха: она Жизнию зовётся - та научит; И кривая голова тогда, Я рассказ мечтательницы милой Слушаю, и шопотом: да, да - Говорю, - а та с растущей силой Продолжает - дальше, дальше все. Слышится, как сердце у нее Разбивает юных персей крепость, И из уст рассказчицы блажной Чудная, прекрасная нелепость Неудержимой катится волной.

К БЫВШИМ СОУЧЕНИКАМ

(По случаю приезда старого наставника) В краю, где природа свой лик величавый Венчает суровым сосновым венцом И, снегом напудрив столетние дубравы, Льдом землю грунтует, а небо свинцом; В краю, где, касаясь творений начала, Рассевшийся камень, прохваченный мхом, Торчит над разинутой пастью провала Оскаленным зубом иль голым ребром, Где в скучной оправе, во впадине темной, Средь камней простых и нахмуренных гор, Сверкает наш яхонт прозрачный, огромной - Одно из великих, родимых озер; Где лирой Державин бряцал златострунной, Где воет Кивача "алмазаная гора", Где вызваны громы работы чугунной, Как молотом божьим, десницей Петра, Где след свой он врезал меж дубом и сосной, Когда он Россию плотил и ковал - Державный наш плотник, кузнец венценосный, Что в деле творенья творцу помогал.
   Там, други, помилости к нам провиденья, Нам было блаженное детство дано, И пало нам в душу зерно просвещенья И правды сердечной живое зерно. С тех пор не однажды весна распахнулась, И снова зима полегла по Руси;
  
   Не раз вокруг солнца земля повернулась, -
   И сколько вращалась кругом на оси! И много мы с ней и на ней перемчались В сугубом движеньи - по жизни - вперед: Иные уж с пылкими днями расстались, И к осени дело, и жатва идет. Представим же колос от нивы янтарной, Который дороже весенних цветов! Признательность, други, души благодарной - Один из прекрасных, чистейших плодов: Пред нами единый из сеявших семя; На миг пред своими питомцами он: Созрелые дети! Захватим же время Воздать ему вкупе усердный поклон, И вместе с глубоким приветом рассудка Ему наш сердечный привет принести В златую минуту сего промежутка Меж радостным "здравствуй" и тихим "прости"! И родине нашей поклон и почтенье, Где ныне, по стройному ходу годов, За ними другое встает поколенье И свежая спеет семья земляков
  
   Да здравствует севера угол суровый, Пока в нем онежские волны шумят, Потомкам вторится имя Петрово, И дивно воспетый ревет водопад.
  
  

НЕТАЙНОЕ ПРИЗНАНИЕ

Давно сроднив с судьбой моей печальной Поэзии заносчивую блажь, Всегда был рад свой стих многострадальной Вам посвящать усердный чтитель ваш. И признаюсь: я был не бескорыстен; - Тут был расчет: я этим украшал Непышный склад мной выраженных истин, И, славя вас, себя я возвышал. Что та, кого я славил, не уронит Моей мечты, - я в том был убежден, И как поэт всегда был вами понят И тем всегда с избытком награждён. Да! И на ту, кому самолюбиво Часть лучших дум моих посвящена, Всегда могу я указать нелживо и с гордостью воскликнуть: вот она! Достоинство умел я без ошибки В вас ценить, - к кому ж - сказать ли? - да! Умел ценить и прелесть той улыбки, Что с ваших уст слетала иногда. И голосу сознания послушен, Я чту в себе сан вашего певца. Скажу при всех: я к вам неравнодушен И был, и есмь, и буду до конца. Не льщу себе: могу ли тут не видеть, Что я стою со всеми наравне? Вас любят все. Холодностью обидеть Вас можно ли?.. Но нет... хотелось мне Не то сказать... С вниманьем постоянным Вам преданный и ныне так, как встарь, Проникнут я вам чувством безымянным, И потому не вставленный в словарь. О нём молчать я мог бы... но к чему же То чувство мне, как плод запретный, крыть, Когда при всех, и при ревнивом муже, О нём могу я смело говорить? Оно не так бессмысленно, как служба Поклонников, ласкателей, рабов; Оно не так бестрепетно, как дружба; Оно не так опасно, как любовь. Оно милей и братского сближенья И уз родства, заложенных в крови; Оно теплей, нежнее уваженья И - может быть - возвышенней любви.

Тоска.

Порою внезапно темнеет душа, - Тоска! - А бог знает - откуда? Осмотришь кругом свою жизнь: хороша, А к сердцу воротишься: худо! Всё хочется плакать. Слезами средь бед Мы сердце недужное лечим. Горючие, где вы? - Горючих уж нет! И рад бы поплакать, да нечем. Ужели пророческий сердца язык Сулит мне удар иль потерю? Нет, я от мечты суеверной отвык, Предчувствиям тёмным не верю. Нет! - Это - не будущих бедствий залог, Не скорби грядущей задаток, Не тайный на новое горе намёк, А старой печали остаток. Причина её позабыта давно: Она лишь там сохранилась, В груди опустелой на дно, И там залегла, притаилась, Уснула, - и тихо в потёмках лежит; Никто её, скрытой, не видит; А отдыхом силы она освежит, Проснётся - и выглянет, выйдет И душу обнимет. Той мрачной поры Пошёл бы рассеять ненастье, С людьми поделился б... Они так добры; У них наготове участье. Их много - и слишком - к утехе моей. Творец мой! Кому не известно, Что мир твой так полон прекрасных людей, Что прочим становится тесно? Да думаю: нет! Пусть же сердце моё Хоть эта подруга голубит! Она не мила мне; но гнать ли её, Тогда, как она меня любит? Её ласка жестка, её чаша горька, Но есть в ней и тайная сладость; Её схватка крепка, и рука не легка: Что ж делать! Она ведь - не радость! Останусь один. Пусть никто из друзей Её не осудит, не видит, И пусть не единый из добрых людей Насмешкой её не обидит!

Безумная (после пения Виардо - Гарсии).

Ты сердца моего и слёз и крови просишь, Певица дивная! - О, пощади, молю. Грудь разрывается, когда ты произносишь: "Я всё ещё его, безумная, люблю". "Я всё ещё" - едва ты три лишь эти слова Взяла и вылила их на душу мою, - Я всё предугадал: душа моя готова Уже заранее к последнему: "люблю". Ещё не сказано: "люблю", - а уж стократно Перегорел вопрос в груди моей: кого? И ты ответствуешь: "его". Тут всё понятно; Не нужно имени - о да, его, его! "Я всё ещё его" ... Кружится ум раздумьем... Мутятся мысли... Я жду слова - и ловлю: "Безумная" - да, да! - И я твоим безумьем Подавлен, потрясён... И наконец - "люблю". "Люблю". - С тобой весь мир, природа, область бога Слились в глубокое, безумное "люблю" Подавлен, потрясён... И наконец - "люблю". О, повтори "люблю"!.. Нет, дай отдохнуть немного! Нет не хочу дышать - лишь повтори, молю. И вот "я всё ещё" - вновь начал райский голос. И вот опять - "его" - я вздох в грудь давлю... "Безумная" - дрожу... Мне страшно... дыбом волос... "Люблю" - хоть умереть от этого "люблю".

К поэту.

Поэт! Не вверяйся сердечным тревогам! Не думай, что подвиг твой - вздохи любви! Ты призван на землю всежиждущим богом, Чтоб петь и молиться, и песни свои Сливать с бесконечной гармонией мира, И ржавые в прахе сердца потрясать, И, маску срывая с земного кумира, Венчать добродетель, порок ужасать. За истину бейся, страдай, подвизайся! На торжище мира будь мрачен и дик, И ежели хочешь быть честн и велик, - До грязного счастья земли не касайся, И если оно тебе просится в грудь, - Найди в себе силу его оттолкнуть! Пой жён светлооких и дев лепокудрых, Но помни, что призрак - земли красота! Люби их, но слушай учителей мудрых: Верховное благо - любовь, да не та. Когда же ты женщину выше поставил Великой, безмерной небес высоты И славой, творцу подобающей, славил Земное творенье - накажешься ты, Накажешься тяжко земным правосудьем Чрез женщину ж... Стой! Не ропщи на неё: Её назначенье - быть только орудьем Сей казни, воздать за безумье твоё. Смирись же! Творец тебе милость дарует И в казни: блестя милосердным лучом, Десница Господня тебя наказует Тобою же избранным, светлым бичом.

Богач.

Всё никнет и трепещет Перед ним. Всесилен он. Посмотрите, как он блещет - Сей ходячий миллион! Лицезренья удостоясь Господина своего, Люди кланяются в пояс, Лижут прах, пяты его; Но не думайте, что люди Золотой бездушной груде В тайном чаяньи наград Эти почести творят: Люди знают, что богатый На даянья не горазд, И не чают щедрой платы, - Им известно: он не даст. Нет, усердно и охотно, Бескорыстно, безрасчётно Злату рабствующий мир Чтит великий свой кумир. Хладный идол смотрит грозно, не кивая никому, А рабы религиозно Поклоняются ему. Люди знают: это - сила! Свойство ж силы - мять и рвать; Чтоб она их не крушила, Не ломала, не душила, Надо честь ей воздавать; И признательность развита В бедном смертном до того, Что коль Крез летит сердито, но не топчет в прах его Колесницей лучезарной, - Уж несчастный умилён И приносит благодарной Нетоптателю поклон.

Горемычная.

Жаль мне тебя, моя пташечка бедная: Целую ночь ты не спишь, Глазки в слезах, - изнурённая, бледная, Всё ты в раздумьи сидишь; Жаль мне; ведь даром средь горя бесплодного Сердце твоё изойдёт. Ждёшь ты, голубушка, мужа негодного, Третий уж за полночь бьёт. Думаешь ты, пригорюнясь, несчастная Лютой убита тоской: Ночь так темна и погода ненастная - Нет ли беды с ним какой? Ждёшь ты напрасно: на ноченьку пирную Принял он дружеский зов; Там он, с друзьями схватясь в безкозырную, Гнёт королей и тузов, - Бьют их. - "Поставлю же карточку новую, - Думает, - ну-ка, жена, Ты помоги вскрыл даму бубновую, Смотрит: убита она. "Ох! " - И рука его, трепетно сжатая, Карту заветную мнёт. "Помощи нет; - изменила, проклятая! Полно! " - И, бледный, встаёт, Хочет идти он... Как можно? Да кстати ли? Вспомни-ка рысь старины! "Тут лишь почин, - восклицают приятели, - Разве боишься жены? Пусть он идёт! Ведь не вовремя явится - Та ему страху задаст! Тут ведь не свой брат! - С женою управиться, Братцы, не всякий горазд. Мы - люди вольные. Пусть его тащится! Нам ли такой по плечу? " Вот он: "Да что мне жена за указчица? Вздор! - говорит: - не хочу! Эх, раззадорили кровь молодецкую! Что мне жена? - И пошёл: "Вот ещё! Пусть убирается в детскую! Я ведь детей ей завёл, - Долг свой исполнил я, даром что смолоду С вами немало кутил; Ну, и забочусь: не мрут они с голоду, По миру их не пустил; Сыты, одеты; покои приличные; Что мне там женская блажь? " - "Вот он - вскричали друзья закадычные, - Наш ещё друг - то, всё наш! " Стали разгуливать по столу чарочки. "Мало ли жён есть? - кричат, - Мало ли? Гей, вы красотки - сударочки! " Вот он где - твой супостат, Муж твой, губитель твой! Вот как заботится Он о жене своей там! Может быть, пьяный, он с бранью воротится; Может, даст волю рукам. Ты ж, ожидая такого сожителя, Мне отвечаешь, стеня: "Так суждено: полюбила губителя - Пусть же он губит меня! "

Стихотворения 1838 - 1846 годов, не включавшиеся в сборники.

На пятидесятилетний юбилей Крылова.

День счастливый, день прекрасный - Он настал - и полный клир, Душ отвёрстых клир согласный, Возвестил нам праздник ясный, Просвещенья светлый пир. Небесам благодаренье И владыке русских сил, Кто в родном соединенье Старца чуждого рожденье Пировать благословил! Духом юности моложе - Он пред нами, ставы сын Витых локонов пригоже, Золотых кудрей дороже Серебро его седин. Не сожмут сердец морозы: В нас горят к нему сердца. Он пред нами - сыпьтесь, розы, Лейтесь, радостные слёзы, На листы его венца!

31 декабря 1837 года.

Звучат часов медлительных удары, И новый год уже полувозник; Он близится; и ты уходишь, старый! Ступай, иди, мучительный старик. На пир зовут: я не пойду на пир. Шуми, толпа, в рассеяньи тревожном; Ничтожествуй, волнообразный мир, И, суетный кружись при блеске ложном Мильонов свеч и лучезарных ламп, Когда, следя мгновений бесконечность, Мой верный стих, мой пяти стопный ямб Минувший год проталкивает в вечность. Скорей, скорей! - настал последний час - И к выходу ему открыты двери. Иди, злой год. Ты много взял у нас, Ты нас обрёк на тяжкие потери... Умолк, угас наш выспренний певец. И музами и славою избранной; Его уж нет - торжественный венец Упал на гроб с главы его венчанной. Угас и он, кто сыпал нам цветы Блестящего, роскошного рассказа И Терека и браного Кавказа Передавал заветные черты. Ещё певца маститого не стало, Ещё почил возлюбленный поэт, Чьё пенье нам с первоначальных лет Игривое и сладкое звучало... Умолк металл осиротелых лир. ... ... ... ... ... ... ... . Суровый год! Твой кончен ход унылый; Последний твой уже исходит час; Скажи, ужель поэта в мир могилы Могучего переселив от нас, Земле взамен ты не дал поселенца, Руками муз повитого? Ужель Ни одного ты чудного младенца Не положил в земную колыбель? Да и взойдёт он! Таинственных велений Могуществом, быть может, уж влеком, В сей миг с грудным родимой молоком Он пьёт струи грядущих вдохновений, И некогда зиждительным огнём Наш сонный мир он потрясёт и двигнет, И песнь его у гроба нас настигнет, И весело в могилу мы сойдём...

Обновление.

Когда тяжёлый, душный день Горит и жжёт, отъемля тень, С нагих брегов, томленья полный, Кидался ль ты в морские волны? И вдруг, охвачен глубиной, Проникнут тайным трепетаньем Ты предавался ли лобзаньям Сей влаги светлой и живой? Окончив день тревожный свой С его заботой и страданьем, Устав измученной душой, Ты освежался ль в час ночной Небес глубоким созерцаньем? О, если жаждешь новых сил, Предайся бездне сей, но прежде Смири желаний дольных пыл И воспрети земной надежде; И, мысль земную оторвав, От грешных уст не дай ей слова! Не чист язык твой, без покрова Её, бесплотную, оставь; Узлом святого упованья Ей крылья светлые скрепи, И мысль, без слов, без одеянья, Нагую, в небе утопи. Пусть в эти дивные мгновенья, Её сиянием обвит, Святой венец благоговенья Твоё чело оледенит; Власы подымет трепет хладной, Слеза сверкнёт в твоих глазах, - И ты постигнешь, как отрадно Душой купаться в небесах!

Одесса.

Пёрл земли новороссийской Он цветёт, блестящий град, Полон славы мусикийской И возвышенных отрад; На морском высоком бреге Он вознёсся в южной неге Над окрестною страной И пред дольними красами Щеголяет небесами, Морем, солнцем и луной. И акация и тополь Привились к брегам крутым; Под рукой - Константинополь, Под другой - цветущий Крым И евксински бурны воды Шумно пенят пароходы, Хлеб идёт с конца в конец, А Одесса, что царица: У подножия пшеница, Из червонцев слит венец. А бульвар? - Приволье лени. Где сквозь вешний аромат По ковру вечерней тени Ножки лёгкие скользят, Моря вид и отблеск дальний И целебные купальни, Где в заветные часы Сквозь ревнивые завесы Блещут прелести Одессы Иль заезжие красы... И светла и благодатна Жизнь Одессы, сладок юг; Но и в солнце видим пятна, Чист не весь и лунный круг: Нов, спесив, от зноя бешен, Может быть в ином и грешен Юный город, а притом Сколь он небу не угоден, - Пылен, грязен и безводен. Эгоизм и степь кругом!

Ночь.

Всё смолкло. Тишина в чертогах и во храмах; Ночь над Петрополем прозрачна и тепла; С отливом пурпурным, подвижна и светла Нева красуется в своих гранитных рамах, И так торжественно полна её краса, Что, кажется, небес хрустальных полоса Отрезана, взята с каймой зари кровавой И кинута к ногам столицы величавой, Чтобы восставшая в час утренний от сна Над этим зеркалом оправилась она. Скользит по влаге челн. Свободно, без усилья Летит он; вёслами бока окрылены; Грудь острая крепка, размашистые крылья Росли в родных лесах, в дубравах рождены; Они склоняются и с шумом тонут дружно, Вдруг вынырнут они, - с них прыснет дождь жемчужной, И брызги окропят поверхность гладких струй. Задумчив юноша над гладкою равниной Плывёт. Ему незрим челна спокойный бег; А этот каменный великолепный брег Проходит перед ним широкою картиной, И пышно тянется необозримый ряд Сих зданий вековых, сна царственных громад, И каждая из них, приблизясь постепенно, Взглянув на путника сурово и надменно, Отводит медленно от грустного пловца И стёкла и врата блестящего лица. И вот заветный дом, где вьётся чёрный локон, Где ножка дивная паркет животворит; И тот на юношу бесчувственно глядит Недвижной синевой своих широких окон, И пуст на высоте привешенный балкон. Молчит ночной гребец. Везде глубокий сон.

Тайна.

Расступись, гора, развались, гора, Покажи мне, что в недрах твоих! Что сокрыто в тебе, что таится в тебе - Не богатство ли руд золотых? Ты скажи мне, гора, ты поведай, гора, Под тобою не клад ли лежит? Иль не злато в тебе, не богатство в тебе, А разросся гранит, да гранит? Ты раскройся, судьба, развернися, судьба! Покажи, что в твоей глубине! Что грядущие дни - отдалённые дни - В них назначены ль радости мне? Мне отрады ли ждать? Мне восторгов ли ждать? Совершатся ль желанья мои? Иль мой жребий в тоске, в неизменной тоске Пить лишь горечь, не сладость любви? Неподвижна гора, непреклонна судьба; Что в них скрыто - неведомо нам. Заступ гору сечёт, но судьбы не пробьёт, Вечной тайны не вскроет очам. Это цепи души - жить незнанья в глуши И смиренно ждать лучшей поры; Как же цепь мне сорвать, как судьбу разгадать, Вскрыть утробу сей страшной горы?

Мечтание.

Мечта роковая о деве мучительной Кипит и в полночной тиши; Мне льётся сиянье звезды вдохновительной, Ты блещешь мне, солнце души. К тебе, моей жизни светило прекрасное, Я страждущим сердцем лечу, И как мне не тяжко мечтание страстное, Расстаться я с ним не хочу. Чу! Слышу: сон входит ко мне невидимкою И веет воскрыльем одежд; Уже он коснулся волшебною дымкою Моих тяготеющих вежд. "Склонись, - он мне шепчет, - покой усладительной На ложе прими от меня. Для дум, для забот, для мечты сокрушительной Довольно мятежного дня". Нет, пусть целый свет с его чадами сонными Вкушает сей полночи пир! Отдельно живёт под своими законами Влюблённых таинственный мир. Своё и них сердце: оно не скрывается, Как жалкое сердце других; Всегда его свет в их очах разливается, А жар его в сердце у них. Оставь меня, сон. Ты коварен: желанного Не дашь ты мне видения мне! И образа милой, красою венчанного, Не встречу в томительном сне! Уйди от меня: ты на дашь упоения, Не дашь мне божественных слёз, И, может быть, злые несёшь сновидения Иль тучи бессмысленных грёз. Но если... В виденьях предстанет мне дивная... О, сон поспеши превозмочь! Пусть будет вся жизнь моя - ночь непрерывная, Одна беспробудная ночь! Будь долог, ты сон мой! Любви и беспечности Блаженством мне грудь спеленай, И с призраком милым в объятия вечности Украдкой меня передай!

К (***).

От ранних лет судьба мне указала Унылый, трудный жизни путь, Мне чашу горести пить в тайне завещала, И сила высшая мне долго заграждала Молчанием уста и крепостию грудь. Я не высказывал печали, Я сердце прятал от людей... Своею милостью они меня терзали, Пугали ласкою своей! Но чувствам замкнутым приют в груди стал тесен, И, одичалые в глуши, Они расторгли грудь!.. И звуки робких песен Случайно вырвались из трепетной души... И всё, что рок мне знать и чувствовать дозволил, - Обманчивый восторг и горькую любовь, И радость, и печаль, - я всё из сердца пролил, И сердце стало пусто вновь! И вот немногие страницы, Вот те убогие листы, Где ввёл я в мерные границы Души заветные черты. Здесь - быстрой юности живые заблужденья, Златые грёзы бытия, и сердца тщетные волненья, Всё, чем богат, чем беден я! Примите всё: мечты мои и слёзы, Примите очерки и чувств и дум моих, Где пред поэзией волшебной вашей прозы, Бледнея, гаснет каждый стих!

Недоверчивость.

Нет, нет! Душа моя не может Любить и веровать вполне! Меня, красавица, тревожит Твоё внимание ко мне. Я так привык к любви бесплатной И к неприветливой судьбе, Что счастье милым быть тебе Мне дико, странно, непонятно; В груди суровой и немой Храня безрадостную твёрдость, Я так привык питать тоской Мою страдальческую гордость И бед числом, числом потерь Среди счастливцев величаться, Что светлым счастием теперь Мне было б стыдно наслаждаться.

Евгении Петровне Майковой.

Усердный чтитель ваш и домосед угрюмой, Летя за вами вдаль завистливою думой, Спешу крылатою мгновенье изловить, Чтоб искренним стихом ваш путь благословить. Тревожною мечтой от Родины туманной Я часто отлетал в тот край обетованной; Хотелось, плакалось и думалось: "туда! " И ныне я б желал подслушать иногда, Как стонет и гремит благословленный Фебом Широкий, русский стих под итальянским небом, Когда его поёт, усвоив мощь и вкус И прелесть тайную горациева слога, Ваш первенец, служитель юный муз, Наперсник сих богинь и соимённик бога!

Московские цыганы.

Хор готов. Вожатый ярый Вышел; волю ждал плечу: Заиграло; вспыхнул старый! Стал, моргнул, качнул гитарой, Топнул, брякнул; - тише! чу! Груша поёт: голосок упоительный Тонкой серебряной нитью дрожит, Как замирает он в неге мучительной... Чу!.. Гром!.. Взрыв!.. Буря шумит. Грянул хор, сверкнули брызги От каскада голосов. Пламя молний! Ветра взвизги! Моря вой и шум лесов! Град ударов звонкой сечи! Перекрёстная гроза! Огнь из уст! Из глаз картечи! Пышут груди; ноют плечи; Рыщут дикие глаза. Вот запевает Лебедь - чародейка: Звонкий напев её душу сквозит, Льётся, как струйка, и вьётся, как змейка. Ластится к сердцу и сладко язвит. Чу!.. Свист!.. Вопль!.. Пожар трескучий! Гармоническая брань! То разинул хор гремучий Полну бешеных созвучий Раскалённую гортань! Вот разгульный крик несётся: "Мы живём среди полей! " Весь в огне Илья трясётся, Размахнётся, развернётся: "Живо! Веселей! " А вот "В тёмном лесе" - Матрёна колотит. Колотит, молотит, кипит и дробит, Кипит и колотит, дробит и молотит. И вот - поднялась, и взвилась, и дрожит... Врозь руками размахнула - Хочет целый мир обнять. Вот плывёт... скользит... вздрогнула, Кости старые тряхнула, Повернулась - да опять! Чудо - ведьма ты, злодейка! Вне себя Илья стучит, Рвётся, свищет и кричит: "Жизнь для нас - копейка! "

Три искушения.

В пылкой юности, в разгуле бытия, Я знал три гибели, знал три предмета я Всесокрушительных: то очи огневые Да кудри тёмные, да перси наливные. Те очи... небо в них являлось; но оно В две чёрных радуги бровей облечено; Сокрыв свою лазурь и яркий блеск денницы За облаками вежд, за иглами ресницы, Под сводом гордого, лилейного чела Мрачилась гневная, таинственная мгла По прихоти его мгновенно покрывала, Струила дождь и град и молнии метала. Те кудри чёрные... их страшно вспомянуть! Те кудри... Целый мир в них мог бы утонуть. Когда б они с главы упали вдруг разлиты И бурей взвеяны; извиты, перевиты, Как змеи лютые, они вились, черны, Как ковы зависти, как думы сатаны. Та чёрная коса, те локоны густые, И волны, пряди их и кольца смоляные, Когда б раскинуть их, казалось бы, могли Опутать, окружить, обвить весь шар земли, И целая земля явилась бы черницей, В глубоком трауре покрыта власяницей. Те перси юные... о! то был дивный край, Где жили свет и мрак, смыкались ад и рай; То был мятежный край смут, прихотей, коварства; То было буйное, взволнованное царство, Где не могли сдержать ни сила, ни закон Сомнительный венец и зыблющийся трон; То был подмытый брег над хлябью океана, Опасно движимый дыханием вулкана; Но жар тропический, но климат золотой, Но светлые холмы страны заповедной, Любви неопытной суля восторг и негу, Манили юношу к таинственному брегу.

СТИХОТВОРЕНИЯ 1859 - 1860 гг.

К МОЕЙ МУЗЕ

Благодарю тебя: меня ты отрывала От пошлости земной, и, отряхая прах, С тобой моя душа все в мире забывала И сладко мучилась в таинственны трудах. Сначала озарять пир юности кипучей Влетала ты ко мне в златые дни забав. Гремя литаврами и бубнами созвучий, Покровы распахнув и дико разметав Густые волосы по обнаженной груди. Тебя так видели и осуждали люди Нескромность буйную. Порою твой убор Был слишком прихотлив и оскорблял их взор. Сказали: он блестящ не в меру, он изыскан, И амброй чересчур и мускусом напрыскан, И ты казалась им кокеткою пустой, Продажной прелестью, бездушной красотой. Мир строг: он осудил твою младую шалость, Твой бешенный порыв; твоих проступко

Категория: Книги | Добавил: Armush (29.11.2012)
Просмотров: 591 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа