Бенедиктов Владимир Григорьевич - Стихотворения

вала там, Меня в свой рай переносила, Меня блаженствовать учила: Страдать - я выучился сам. Теперь волшебница далеко; Но и досель отрадно мне Бродить безлюдно, одиноко По той пустынной стороне. Мне там приветней блещет в очи И полдня пламенный убор И милый свет созвездий ночи - Небес недремлющий дозор. Земного счастья отчужденца - Все там живит меня досель, И тешит сердце, как младенца, И зыблет грудь, как колыбель!

Радость и горе

О радость! - Небесной ты гостьей слетела И мне взволновала уснувшую грудь. Где ж люди? Придите: я жажду раздела, Я жажду к вам полной душою прильнуть. Ты соком из гроздий любви набежала - О братья! вот нектар: идите на пир! Мне много, хоть капля в мой кубок упала: Мне хочется каплей забрызгать весь мир! Приди ко мне, старец - наперсник могилы! Минувшего зеркалом став пред тобой, Я новою жизнью зажгу твои силы, И ты затрепещешь отрадной мечтой! Дай руку, друг юный! Пусть милая радость Проглянет в пылающих братством очах, И крепко сомкнется со младостью младость За чашей, в напевах и бурных речах! Красавица - дева, мой змей черноокой, Приди: тебе в очи я радость мою, В уста твои, в перси, глубоко, глубоко, Мятежным лобзаньем моим перелью! Но ежели горе мне в душу запало - Прочь, люди! оно нераздельно мое. Вам брызги не дам я тогда из фиала, В котором заветное бродит питье! Как клад, я зарою тяжелое горе Печального сердца в своих тайниках, И миру не выдам ни в сумрачном взоре, Ни в трепетных вздохах, ни в жалких слезах. Нейдите с участьем: вам сердце откажет; В нем целое море страдания ляжет, - И скорби волна берегов не найдет! Пред искренним другом умедлю признаньем: Мне страшно - он станет меня утешать! И тайн моих дева не вырвет лобзаньем, Чтоб после с улыбкой о них лепетать. Так, чуждые миру, до дня рокового Я стану беречь мои скорби, - а там Пошлю все залоги терпенья святого На сладостный выкуп к эдемским вратам!

К черноокой

Нет, красавица, напрасно Твой язык лепечет мне, Что родилась ты в ненастной, В нашей хладной стороне! Нет, не верю: издалека Бурный ветер тебя увлек: Ты - жемчужина Востока, Поля жаркого цветок! Черный глаз и черный волос - Все не наших русских дев, И томительный твой голос Сыплет речь не на распев. Нет в лице твоем тумана, И извив живого стана - Азиатская змея. Ты глядишь, очей не жмуря, И в очах кипит смола, И тропическая буря Дышит пламенем с чела. Фосфор в бешенном блистанье - Взоры быстрые твои, И сладчайшее дыханье Веет мускусом любви.

Бездна

Взгляни, как высится прекрасно Младой прельстительницы грудь! Ее ты можешь в неге страстной Кольцом объятий обогнуть, Но и орла не могут взоры Сквозь эти жаркие затворы Пройти и в сердце заглянуть. О, там - пучина; в чудном споре С волной там борется волна, И необъятно это море, Неизмерима глубина. Там блещут искры золотые, Но мрак и гибель в глубине, Там скрыты перлы дорогие, И спят чудовища на дне. Те искры - неба отраженье, Алмазных звезд отображенье На хрустале спокойных вод: Возникнет страсти дуновенье - Взмутится тишь, пойдет волненье, И милый блеск их пропадет. Те перлы - в сумраке витают, Никем незримы, лишь порой Из мрака вызваны грозой Они в мир светлый выступают, Блестят в очах и упадают Любви чистейшею слезой; Но сам не пробуй, дерзновенный, Ты море темное рассечь И этот жемчуг драгоценный Из бездны сумрачной извлечь! Нет, трещины своей судьбины! Страшись порывом буйных сил Тревожит таинство пучины, Где тихо дремлет крокодил! Когда ж, согрев мечту родную И мысля сладко отдохнуть, Ты склонишь голову младую На эту царственную грудь, И слыша волн ее движенье, Закроешь очи жарким сном, То знай, что это усыпленье На зыбком береге морском. Страшись: прилив быть может хлынет; Тогда тебя, мой сонный челн, Умчит порыв нежданных волн, И захлестнет, и опрокинет!

А. Б....НУ

Мне были дороги мгновенья, Когда, вдали людей, в таинственной тиши, Ты доверял мне впечатленья Своей взволнованной души. Плененный девы красотою, Ты так восторженно мне говорил о ней! Ты, очарованный, со мною Делился жизнию твоих кипучих дней. Отживший сердцем, охладелый, Я понимал любви твоей язык; Мне в глубину души осиротелой Он чем - то родственным проник. И, мира гражданин опальный, Тебе я с жадностью внимал, Я забывал свой хлад печальный И твой восторг благословлял! Благое небо мне судило Увидеть вместе наконец Тебя и дней твоих светило, Тебя и деву - твой венец! Ты весь блистал перед собраньем, В каком - то очерке святом, Не всеми видимым сияньем, Не всем понятным торжеством. Твой вид тогда почиющую силу В моей груди пустынной пробуждал И всю прошедшего могилу С его блаженством раскрывал. Я мыслил: не придут минувшие волненья; Кумир мой пал, разрушен храм; Я не молюсь мне чуждым божествам, Но в сердце есть еще следы благоговенья; И я мой тяжкий рок в душе благословил, Что он меня ценить святыню научил, И втайне канули благоговенья слезы, Что я еще ношу, по милости творца, Хотя поблекнувшие розы В священных терниях венца! Не требуй от меня оценки хладнокровной Достоинства владычицы твоей! Где чувство говорит и сердца суд верховный, Там жалок глас ума взыскательных судей. Не спрашивай, заметен ли во взоре Ее души твоей души ответ, Иль нежный взор ее и сладость в разговоре Лишь навык светскости и общий всем привет? Мне ль разгадать? - Но верь: не тщетно предан Ты чувству бурному; с прекрасною мечтой Тебе от неба заповедан Удел высокий и святой. Награду сладкую сулит нам жар взаимный, Но сердца песнь - любовь; не подданный судьбе, Когда ж за сладостные гимны Певец награды ждет себе? Она перед тобой, как небо вдохновенья! Молись и не скрывай божественной слезы, Слезы восторга, умиленья; Но помни: в небе есть алмазы освещенья И семена крушительной грозы: Жди светлых дней торжественной красы, Но не страшись и молний отверженья! Прекрасен вид, когда мечтателя слезой Роскошно отражен луч солнца в полдень ясной, Но и под бурею прекрасно Его чело, обвитое грозой!

К АЛИНЕ

Алина, вижу: ты прекрасна; Я хладен к прелестям твоим; Но верь мне - назвала напрасно Мое ты сердце ледяным! Будь лед в груди моей: доныне Я был бы пленник красоты; Не трудно таять хладной льдине И от ничтожной теплоты, Тогда б, палимый чудным жаром, О солнце неги, пред тобой Мой лед курился влажным паром И капал вечною слезой! Войди мне в грудь глубоким взглядом - И сердце, чуждое любви, Суровым облитое хладом, Скорей железным назови! Оно тяжелым испытаньем Сквозь пыл страстей проведено; Оно проковано страданьем; Оно в бедах закалено. И грудь - потухшее горнило - Отягощяема им, По жизни носится уныло С железным бременем своим. Вот вешний пыл сошел в долины - Проснулся б лед - железо спит; Вот луч полудня - взор Алины: И тот мне сердца не живит! Но слушай: временно сей холод Почиет на сердце моем; Судьба - кузнец свой тяжкий молот Еще испробует на нем, Еще в жару оно потонет, И под ударами застонет, И брызнет кровью и огнем: Тогда приди взглянуть на друга, Мои мученья пережди - И после, в легкий час досуга, Скажи мне, что в моей груди!

ЖАЖДА ЛЮБВИ

Где вы, вспышки вдохновений? Где вы, страстные мечты? Где ты, праздник песнопений В честь верховной красоты? Все исчезло: нет царицы, Для кого в ночной тиши Стройный глаз моей цевницы Разливался от души. Тщетно жадный взор мой бродит Между прелестей: на зов К сердцу снова не приходит Своенравная любовь, А когда - то в неге праздной Забывая целый мир, Я покорно, безотказно К ней летел на званый пир! Пил - пил много - пил, не споря, - Подавала ль мне она Чашу гибели и горя, Шире неба, глубже моря - Выпивал я все до дна! Незабвенные мученья! Вас давно ль я выносил И у неба охлажденья Будто милости просил, И в томленьях стал проклятья На тяжелый свой удел, И от сердца оторвать я Цепи жгучие хотел? Что ж? - Я снова той же доли У судьбы прошу моей; Я опять прошу неволи, Я опять ищу цепей; И, быть может, их найду я, Ими сердце обверну, Их к душе моей прижму я - И опять их прокляну!

ОТРЫВКИ

Из книги любви

1.

Опять мятежная проснулась Давно затихнувшая страсть, И вновь пред бурною шатнулась Рассудка царственная власть. В груди, как прежде, сердцу тесно; Гроза любви бушует в нем; Оно горит мечтой небесной, Пылает выспренним огнём. Но обаятельной надежде Уразумлённое, оно Уже не верует, как прежде, Ему предвиденье дано; Оно грядущее предвидит, Оно, скорбя, предузнаёт, Что вновь судьба его обидит И чашей неги обойдёт. В любви не встреченный любовью, Ещё не раз паду я вновь С душевным воплем к изголовью: Страдальца слёзы брызнут кровью. И в сердце ядом хлынет кровь!

2.

С могучей страстию в мучительной борьбе Печалью тайною душа моя томима. Зачем меня, друзья, зовёте вы к себе? К чему в свой круг зовёте нелюдима? Мне будет чужд ваш светлый разговор; Утех не разделю я младости игривой; Я буду между вас сидеть потупя взор, Недвижный, мрачный, молчаливой. Хотите ль вы, чтоб я в день пирный представлял Собою скучный день похмелья, И краски вашего веселья Своим уныньем оттенял? Хотите ли вы ту, кого назвать не смею, С улыбкой шалости при мне именовать, И лёгкой шуткою своею Мне сердце сжатое терзать? Ваш резвый смех, о ветреные други, Усилит, растравит души моей недуги, - И тщетно, бурные, вы подадите мне Фиал с игрою звёзд в мятежной глубине: На ласку дружескую вашу Тогда, обиженный, я с злостию взгляну И сладким нектаром наполненную чашу От уст иссохших оттолкну! Я не найду в ней упоенья, Я жажды пламенной вином не утолю; Я чувства вечного в себе не оскорблю Призывом суетным минутного забвенья! Пируйте же, друзья! - Мне дорог ваш помин, Но чуждо мне бывалое веселье. Уйдите от меня! - Пускай в пустынной келье Останусь я - один! Один!.. Один!.. Мне милый образ блещет, И струны тайные в груди моей дрожат, Перо услужливо трепещет, И строки звучные горят!

3.

Когда настанет страшный миг, Когда нарушу я молчанье, И дерзкий двинется язык Тебе излить любви признанье, И задержав потоки слёз В груди, изнывшей без привета, Я буду требовать ответа На мой торжественный вопрос, - Прошу тебя: без замедленья Мои надежды разрушай, И грудь мою без сожаленья Прямым ударом отверженья С возможной силой поражай! Пусть на главу падёт мне громом Твой приговор! Несчастья весть Я в сердце, с бурями знакомом Найду способность перенесть; Страданье жизнь мою искупит; Над прахом сердце голова, Быть может, снова гордо вступит В свои суровые права. Но если... если друг желанный, Ты мне готовишь в тайный дар Из роз венок благоуханный, А не губительный удар, Тогда - молю твоей пощады! - Не вдруг, не разом ты пролей Лучи божественной награды В глубокий мрак души моей, - Да, взросший в сумраке ненастья, Себя к далёкой мысли счастья Я постепенно приучу: С судьбой враждебной вечно споря, Я умереть не мог от горя, А от блаженства не хочу!

4.

Пиши, поэт! слагай для милой девы Симфонии любовные свои! Переливай в могучие напевы Палящий жар страдальческой любви! Чтоб выразить таинственные муки, Чтоб сердца огнь в словах твоих изник. Изобретай неслыханные звуки. Выдумывай неведомый язык И он поёт. Любовью к милой дышит Откованный в горниле сердца стих; Певец поёт: она его не слышит; Он слёзы льёт: она не видит их. Когда ж молва, все тайны расторгая, Песнь жаркую по свету разнесёт, И, может быть, красавица другая Прочувствует её, не понимая, Она её бесчувственно поймёт; Она пройдёт, измерит без раздумья Всю глубину поэта тяжких дум; Её живой, быстро - летучий ум Поймёт язык сердечного безумья, И, гордая могуществом своим Пред данником и робким, и немым, На бурный стих она ему укажет, Где страсть его та бешено горит, С улыбкою: как это мило! - скажет, И, лёгкая, к забавам улетит. А ты ступай, мечтатель умиленный, Вновь расточать бесплатные мечты! Иди опять красавице надменной Ковать венец, работник вдохновенный, Ремесленник во славу красоты!

Я не люблю тебя

Я не люблю тебя. Любить уже не может, Кто выкупал в холодном море дум Свой сумрачный, тяжёлый ум, Кого везде, во всём, сомнение тревожит, Кто в школе опыта давно уж перешёл Сердечной музыки мучительную гамму И в жизни злую эпиграмму На всё прекрасное прочёл. Пусть юноша мечтам заветным предаётся! Я продал их, я прожил их давно; Мой ум давно уж там смеётся, Где сердцу плакать суждено. Что б не сбылось с душой моею, Какой бы ни горел огонь в моей крови, Я не люблю тебя, я именем любви Стремленья тайного знаменовать не смею, Но ты мила моим очам, Очам души моей мила, как день блаженный, И взора твоего к божественным лучам Прикован взор мой упоенный. Язык мой скован - и молчит; Его мой скрытный жар в посредники не просит, А сердце внятно говорит, Чего язык не произносит. Когда - то жизни на заре С душой, отверстою к приятию святыни, Я разводил свой огнь на алтаре Минувших дней моих богини. Тогда в мечтах заповедных Повсюду предо мной сияла бесконечность, И в думах девственных своих Я сочетал любовь и вечность; Но вскоре дал суровый рок Мне охладительный урок: Он мне открыл, что и любовь хранится Не доле милого цветка, Что вечность целая порой в неё ложится, Но эта вечность - коротка. Теперь, сим знаньем просвещённый, Я верить рад, что грудь моя Объята вспышкою мгновенной, Последним взрывом бытия. На хладный свой язык мне разум переводит, Что втайне чувство создаёт; Оно растёт, оно восходит, А он твердит: оно пройдёт! Но что ж? На грудь, волнуемую тщетно, Он хочет наложить свинцовую печать: Душе ль насильственно изгнать, Что в душу рвётся так приветно? Я не люблю тебя; - но как бы я желал Всегда с тобою быть, с тобою жизнию слиться, С тобою пить её фиал, С тобой от мира отделиться! И между тем как рыцарь наших дней Лепечет с лёгкостью и резвостью воздушной Бездушное "люблю" красавице бездушной Как сладко было б мне, склонясь к главе твоей, И руку сжав твою рукою воспалённой, И взор твой обратив, отрадный, на себя, Тебе шептать: мой друг бесценной! Мой милый друг! я не люблю тебя!

Ватерлоо

Видали ль вы, как из валов тумана Светило дня, восторг очей, Встаёт над бездной океана В кровавой ризе без лучей? Недолго на небе хранится Раздумья утреннего вид: Туманы упадут, восток озолотится, И огненный гигант высоко возлетит! Так дивный муж судеб, недавно погружённой Во мрак безвластия на острове немом, Опять возник туманным божеством Пред взорами Европы утомлённой. Прошли те дни, как взмах его руки, Одно движение нахмуренною бровью Могло стянуть и разметать полки, Измять венцы и мир забрызгать кровью, Когда так пышно и светло Звезда судьбы его сияла, И слава жадно целовала Его высокое чело. Теперь, когда ещё не тронуло забвенье В умах нарезанной черты, Что и гиганту с высоты Возможно страшное паденье, - Теперь, тревожное сомненье Украдкой шло по дну сердец; Слабей блистал однажды сбитый И свежим лавром не увитый Из праха поднятый венец, Которым вновь по воле рока Был до таинственного срока Увенчан царственный беглец. Туман минувшего вздымался, - И на виновника утрат Дух недоверчивых Палат Враждебным словом ополчался. Но миг - и дивный сет рассёк пучину мглы: Орлиный взор вождя сверкнул перед полками, И взор тот поняли орлы И бурю двинули крылами. Светило брани вновь парит, И мчатся вдаль громов раскаты: Пускай витийствуют Палаты! Их шум победа заглушит. Пусть спорят о судьбе! Её властитель - гений; Вковалась в мысль его она, И эта мысль заряжена Огнём гремучих вдохновений, И движет массами полков. И, опоясанная славой, Отражена в игре кровавой Живыми играми штыков. Как море, армии разлиты; Шумят шаги, звучат копыты; Враги сошлись, - и вспыхнул бой - Предтеча битвы роковой. День гаснул , бой горел и длился, И вот затих, и над землей В багряной ризе прокатился По небу вечер золотой. Уже томился воин каждой Желаньем отдыхать, а он - Он весь горел ужасной жаждой; Ему был чужд отрадный сон. Как он желал по небу ночи Провесть огонь, разлить пожар, Обрызнуть молниями очи И кончить верный свой удар! Но вид героев, их усталость... Впервые тронут и уныл, Дотоль неведомую милость Он в бурном сердце ощутил, И пред толпою утомленной Впервые просьбе умиленной Себя позволил превозмочь, Взглянув на ратников с любовью, И отдал им на отдых - с кровью Из сердца вырванную ночь И туч пелена небосклон оковала; Взор в небо послал он: под тяжкою мглой Последняя в небе звезда померкала, - То было затменье звезды роковой! И долу бессонные очи склоняя, С спокойствием тихим на бледном челе, Стоял он, с улыбкою взоры вперяя На ратников, спящих на хладной земле. Покойтесь, он думал, молчит непогода: Мной сладкая ночь вам, о люди дана! Подслушала тайную думу природа И свистнула по полю вихрем она. Бурный ветер тучи двинул; Зашатался ночи мрак; Тучи лопнули, и хлынул Ливень крупный на бивак, И ручьи студёной влаги На почиющих текли, И, дрожа, сыны отваги Поднималися с земли, И безропотно рукою Оттирали пот с очей, И осматривали к бою Грани ружей и мечей, И в порывах нетерпенья Ждали вызова к ружью, Чтоб сгореть в пылу сраженья Грудь иззябшую свою. Чуть день встрепенулся - герои стояли, И пламя струилось по светлым очам, И воздух весёлые клики взрывали, И сам, сто победный, летел по строям. Но взор к востоку: там денница Горит не пышно, не светло; Не всходит солнце Аустерлица Над грозным полем Ватерло! Чу! это вызвано ударом; Взыграл неотвратимый бой; Ряды осыпаны пальбой Окрестность вспыхнула пожаром; И он, державный исполин, Уже блеснул победными лучами; Он массы войск с дымящихся вершин Окидывал орлиными очами, И грозно в даль направленный им взор, Казалося, могуществом волшебным; Усиливал полков его напор И гибель силам нес враждебным; И между тем, как вновь, в боренье огневом Махало счастие сомнительным венком И на державного бросало взгляд разлуки, Он на груди своей крестом Укладывая царственные руки, Еще взирал доверчиво кругом На мощные ряды оград самодержавья - На старых воинов, готовых под конец Из самых челюстей бесславья Исхитить, спасть его венец. Бой длится; утрата наводит утрату; Смятение рыщет в усталых рядах; Багровое солнце склонилось к закату И тонет в вечерних густых облаках. Грозно глас вождя разлился, Очи вспыхнули его, И, как лес, зашевелился Сонм отважных вкруг него; И за ним как за судьбою, Жаром гибельным полна Быстро двинулася к бою Страшной гвардии стена; То сверкнет, то в дыме тонет... Тяжкий гул идет вдали; От пальбы дрожит и стонет, Ходит морем грудь земли. Сердце радостно взыграло: Этот гул... друзья, вперед! Это маршал запоздалой Силы свежие ведет! Рать - туда живым каскадом, Но шатнулася она, Крупным встреченная градом И свинца и чугуна, И последний строй героев, Помня славу прошлых лет, Лег на славу прежних боев, На трофеях ста побед. Где ж он, виновник губительной брани? Чрез труппы убитых, сквозь вопли и стон, Сквозь сумрак, сквозь ядра и гром восклицаний На бодром коне выбивался он. С позорища рока безмолвный, угрюмый, Он ехал закрывшись в полночную мглу. Судьба изменила: одни только думы Державному верны челу. И вот, утомленный, пред скипетром ночи Поник он, как данник, на ложе челом, И сном небывалым задернулись очи, Глубоким, железным, спасительным сном. Душа его долго со снами боролась, И он отражал их, как волны утес; Теперь покорился: неведомый голос Святое "свершилось" над ним произнес. Огнями небо разрывая, Летела туча громовая; Умолкла... Ветер не несет - И тихо в бездну океана Печальной глыбою тумана Огнегремучая падет. Губящ, блистателен, огромен, Прошел дозволенный ей пир, И в миг паденья грозно - темен Прощальный взгляд его на мир. Еще она не догремела, Еще палящих сил зерно В ее клубах заключено; Но сила тщетная замлела, И молний замкнутый колчан Без грому спущен в океан. Он пал, помазанник судьбины! Там, между скал, в немой дали, гас во мраке, средь пучины, На скудном лоскуте земли. Не мог, неволею томимый, Унять он бурных дум своих: Не убаюкивали их Ни ночи мир не нарушимый, Ни томный шум волны, дробимой О край утесов вековых; Не мог смирить державной страсти Он искусительных тревог, На дребезгах разбитой власти Он успокоиться не мог; - И в миг, когда в могильной грани Жизнь исполина перешла, В последний миг земных страданий Его душа с мечтой о брани В обитель мира потекла. Величья дольнего граница - Над прахом гения воздвигнулась гробница, И те пустынные места осенены Наитием священной тишины, И, кажется, ровней там ветер дышит, И осторожней гнет покорную лозу, И трепетным листком таинственней колышет, Бояся пробудить почившую грозу; И, кажется, кругом на царственном просторе Самодоввольней плещет море, Как бы гордясь, что удержать могло Гиганта-пленника своим кристаллом синим И грозного земным твердыням В оковах влаги сберегло; И облекает мрак угрюмый Гробницу острова; лукаво шепчет лес, И облака стекаются, как думы, На сумрачном челе небес.

Бивак

Темно. Ни звездочки на черном неба своде. Под проливным дождем на длинном переходе Промокнув до костей, л сердца, до души, Пришли на место мы - и мигом шалаши Восстали, выросли. Ну слава богу: дома И - роскошь! - вносится в отрадный мой шалаш Сухая, свежая, упругая солома. "А чайник что? " - Кипит. - О чай - спаситель наш! Он тут. Идет денщик - служитель ратных станов, И, слаще музыки, приветный звон стаканов Вдали уж слышится; и чайная струя Спешит стаканов ряд наполнить до края. Садишься и берешь - и с сладостной дрожью Пьешь нектар, радость пьешь, глотаешь милость божью. Нет, житель городской: как хочешь, величай Напиток жалкий свой, а только он не чай! Нет, люди мирные, когда вы не живали Бивачной жизнию, вы чаю не пивали. Глядишь: все движится, волнуется, кишит; Огни разведены - и что за чудный вид! Такого и во сне вы, верно, не видали: На грунте сумрачном необразимой дали Фигуры воинов, как тени, то черны, То алым пламенем красно освещены, Картинно видятся в различных положениях, Кругами, группами, в раскидистых движеньях, Облиты заревом, под искрами огней, Со всею прелестью голов их поседелых, Мохнатых их усов, нависших их бровей И глаз сверкающих и лиц перегорелых. Забавник - шут острит, и красное словцо И добрый, звонкий смех готовы налицо. Кругом и крик, и шум, и общий слитный говор. Пред нами вновь денщик: теперь уж, он как повар, Явился; ужин наш готов уже совсем. Спасибо, мой Ватель! Спасибо, мой Карем! Прекрасно! - И, делим живой артелью братской, Как вкусен без приправ простой кусок солдатской! Поели - на лоб крест - и на солому бух! И ж герой храпит во весь геройский дух. О богатырский сон! - Едва ль он перервется, Хоть гром из тучи грянь, обрушься неба твердь, Великий сон! - Он, глубже мне сдается, Чем тот, которому дано названье: смерть. Там спишь, а душу все подталкивает совесть И над ухом ее нашептывает повесть Минувших дней твоих; - а тут... но барабан Вдруг грянул - и восстал, воспрянул ратный стан.

Улетевшим мечтам

Нервы жизни - где вы? где вы? Где ваш светлый, легкий рой? Обольстительницы девы, Обожаемые мной? Что за ветер вас развеял? Как я нежил вас в тиши, Как, прияв в чертог души, Целомудренно лелеял! Где ж вы, райские цветы, Неба утреннего звезды, Пташки сердца - мечты! Где ж теперь вы свили гнезды? Полетел бы я вам вслед, Но - напрасные усилья! Оковал желаний крылья Строгий опыт тяжких бед. В хладном сердце - лед и вьюга; Вы же, - в теплые края Унеслись на лоно юга, Перелетные друзья!..

Евгении Петровне Майковой

Когда из школы испытаний Печальный вынесен урок, И цвет пленительных мечтаний В груди остынувшей поблек, Тогда с надеждою тревожной Проститься разум нам велит, И от обманов жизни ложной Нас недоверчивость хранит. Она добыта в битве чудной С мятежным полчищем страстей; Она залог победы трудной, Страданьем купленный трофей. Мы дышим воздухом сомненья; Мы поклялись души движенья Очам людей не открывать; Чтоб черной бездны вновь не мерить, Не все друзьям передавать, Себе не твердо доверять, И твердо - женщинам не верить. Что ж? - Непонятные, оне Сперва в нас веру усыпляют, Потом ее же в глубине Души холодной возбуждают. Своим достоинством опять Они колеблют наши мненья, Где роз не нужно им срывать, Срывают лавры уваженья; И снова им дано смутить В нас крепкий сон души и сердца, И закоснелого безверца В его безверьи пристыдить.

Две прелестницы

Взгляните. Как вьется, резва и пышна, Прелестница шумного света. Как носится пламенным вихрем она По бальным раскатам паркета. Владычицу мира и мира кумир - Опасной кокеткой зовет ее мир. В ней слито блистанье нескромного дня С заманчивой негою ночи; Для жадных очей не жалеют огня Ее огнестрельные очи; Речь, полная воли, алмазный наряд, Открытые перси, с кудрей аромат. "Кокетка! кокетка! " - И юноша прочь Летит, поражен метеором; Не в силах он взора ее превозмочь Своим полудевственным взором. Мной, други, пучины огня пройдены: Я прочь не бегу от блестящей жены. А вот - дева неги: на яхонт очей Опущены томно ресницы, Речь льется молитвой, и голос нежней Пленительных стонов цевницы. В ней все умиленье, мечта, тишина; Туманна, эфирна, небесна она. Толпою, толпою мечтателей к ней, - К задумчивой, бледной, прелестной; Но я отойду от лазурных очей, Отпряну от девы небесной. Однажды мне дан был полезный урок; Мне в душу залег он, тяжел и глубок. Я знаю обманчив божественный вид; Страшитесь подлунной богини. Лик святостью дышит, а демон укрыт Под легким покровом святыни, И блещет улыбка на хитрых устах, Как надпись блаженства на адских дверях.

Обновление

Растворяйся, рай мечтаний! из - за темных грусти туч Вновь пробился яркий луч Золотых очарований. Муза, дай мне поцелуй! Грудь разнежь и разволнуйся! И из крыльев Купидона Подари певцу перо, Да огнем Анакреона Блещет рифм моим сребро! Да сверкнут в моем напеве Блестки пламенной души! Да спою в моей тиши Песню сердца милой деве! Да поймаю в море хвал Чистый жемчуг и коралл И создам венец чудесной, И да будет им светло Лучшей девой поднебесной Херувимское чело! Миновался мрак разлуки; Налетают те же дни, В сердце те же вновь огни, Та же сила, те же звуки, Та же дева предо мной С той же райской красотой, И с таинственной лаской, С электричеством очей, С восхитительной краской, С чистым золотом речей! Я затеплил вновь лампаду Пред святынею любви И молюсь, - мольбы мои Льют мне на сердце прохладу, Будто горный серафим Машет крылышком над ним... Рою бездну выражений; Для любви она пуста, - И молчанья гордый гений Замыкает мне уста. Повергаюсь онемелой Пред богинею стихов; Да пошлет мне силу слов На возвышенное дело! Да промчится мой напев И прославит деву дев! Да о ней благовествую, Возгремлю и воспою, И главу ее святую Морем звуков оболью!

Стихотворения 1838 - 1850 гг.

Туча

Темна и громадна, грозна и могуча Пол небу несется тяжелая туча. Порывистый ветер ей кудри клубит, Врывается в грудь ей и, полный усилья, Приняв ее тяжесть на смелые крылья, Ее по пространству воздушному мчит. Ничто не смущает разгульного хода; Кругом беспредельный простор и свобода; Вселенная вся с высоты ей видна; Пред нею открыты лазурные бездны, Сады херувимов и таинства звездны - И что же? - Взгляните на тучу: черна, Сурова, угрюма, - с нахмуренным ликом, На мир она смотрит в молчании диком, И грустно, и душно ей в небе родном, И вид ее гневный исполнен угрозы; В свинцовых глазах ее сомкнуты слезы; Меж ребрами пламя, под мышцами гром. Скитальца - поэта удел ей назначен: Высок ее путь, и свободен, и мрачен; До срочной минуты все стихло кругом, Но вдруг - встрепенулись дозревшие силы: Браздами просекли огнистые жилы, И в крупных аккордах рассыпался гром. И после уснувшей, утихнувшей бури Живее сияние бездонной лазури, Свежее дубравы зеленая сень, Душистей дыханье и роз и ясминов; - И радугу пышно с плеча перекинув, Нагнулся на запад ликующий день. А туча, изринув и громы и пламя, Уходит в лоскутьях, как ветхое знамя, Как эти святые хоругви войны, Измятые в схватке последнего боя, Как честное рубище мужа - героя - Изгнанника светлой родной стороны. И вот, остальные разрешаясь ударом, Подъемлется туча редеющим паром, Прозрачна, чуть зрима для слабых очей, И к небу прильнув золотистым туманом, Она исчезает в отливе багряном При матовом свете закатных лучей.

Пир

Крыт лазурным пышным сводом, Вековой чертог стоит, И пирующим народом Он семь тысяч лет кипит. В шесть великих дней построен Он так прочно, а в седьмой Мощный зодчий успокоен В лоне вечности самой. Чудно яркое убранство, И негаснущим огнем Необъятное пространство Озаряется кругом. То, взносясь на свод хрустальный, Блещет светоч колоссальный; То сверкает вышина Миллионом люстр алмазных, Морем брызг огнеобразных, И средь бездны их одна, Будто пастырь в группе стада, Величавая лампада И елейна, и ясна, Светом матовым полна. В блеске праздничной одежды Здесь ликует сибарит; Тут и бедный чуть прикрыт Ветхим лоскутом надежды, Мудрецы, глупцы, невежды, - Всем гостям места даны; Все равно приглашены. Но не всем удел веселья, Угощенье не одно; Тем - отрава злого зелья, Тем - кипящее вино; Тот блестящими глазами Смотрит сверху; тот - внизу, И под старыми слезами Прячет новую слезу. Брат! Мгновенна доля наша: Пей и пой, пока стоит Пред тобою жизни чаша! "Пью, да горько" - говорит. Те выносят для приличья Груз улыбки на устах; Терны грустного величья Скрыты в царственных венцах. Много всякой тут забавы: Там - под диким воплем славы Оклик избранных имен, Удостоенных огласки; Там - под музыкой времен Окровавленные пляски Поколений и племен, - Крики, брань, приветы, ласки, Хор поэтов, нищий клир, Арлекинов пестрый мир И бесчисленные маски: Чудный пир! Великий пир! Ежечасны перемены: Те уходят с общей сцены, Те на смену им идут; После праздничной тревоги Гостя мирного на дроги С должной почестью кладут. Упоили, угостили, Проводили, отпустили. И недвижный, и немой, Он отправился домой; Чашу горького веселья Он до капли осушил И до страшного похмелья Сном глубоким опочил; И во дни чередовые Вслед за ним ушли другие: Остаются от гостей Груды тлеющих костей. Взглянешь: многие постыдно На пиру себя ведут, А хозяина не видно, А невидимый - он тут. Час придет - он бурей грянет, И смятенный мир предстанет Перед ним на грозный суд.

Италия

Есть дивный край: художник внемлет Его призыв и рвется в путь. Там небо с жадностью объемлет Земли изнеженную грудь. Могущества и страсти полны, Нося по безднам корабли, Кругом, дробясь, лобзают волны Брега роскошной сей земли, К ней мчатся в бешенных порывах; Она ж, в венце хлопот стыдливых, Их ласки тихо приняла И морю место в двух заливах У жарких плеч своих дала. С одной руки - громадной стройной Подъемлясь, Генуя спокойно Глядит на зеркальный раздол; С другой - в водах своих играя, Лежит Венеция златая И машет веслами гондол. Страна любви! Сребристой пены Живой каймой обведена Поет, и голосом сирены Чарует внемлющих она. Красавица! - Вот волны Бренты: У ней на персях дан им бег; По этим персям вьются ленты Игриво сыплющихся рек. Волшебный стан! - Змееобразным Он Тибра поясом обвит, И вечный Рим замком алмазным На этом поясе горит; А здесь - все юный и прекрасный, Лежит в одежде древних стен Неаполь, как любовник страстный, У царственных ее колен; С ним и соперник здесь опасный, Везувий, пышит и бурлит, Иль, кроя умысел ужасный, Коварно тухнет и молчит. А тут - к ногам богини чудной Повержен остров изумрудной, И, щедрых нив дарами полн, Он жертвенным простерся храмом С возженным Этны фимиамом Над зыбью средиземных волн. Заветный край! Тобою дышит Сын вдохновенного труда, И сердце зов приветный слышит - Небесный зов: туда! туда!

Грехопадение

В красоте, от праха взятой, Вдохновенным сном объятой, У разбега райских рек Почивал наш прародитель - Стран эдемских юный житель - Мира новый человек. Спит; - а творческого дела Совершается добро: Вынимается из тела К сердцу близкое ребро; Пышет пламень в нем священной, И звучит небесный клир, И на свет из кости бренной Рвется к жизни новый мир, - И прекрасного созданья Образ царственный возник: Полный райского сиянья Дышит негой женский лик, И власы текут и блещут, Ясны очи взоры мещут, Речью движутся уста, Перси жизнию трепещут, В целом свет и красота. Пробудись, супруг блаженный, И прими сей дар небес, Светлый, чистый, совершенный, Сей венец земных чудес! По предвечному уставу Рай удвоен для тебя: Встань! и черпай божью славу Из двойного бытия! Величай творца хвалою! Встань! Она перед тобою, Чудной прелестью полна, Новосозданная дева, От губительного древа Невкусившая жена! И он восстал - и зрит, и внемлет... И полн святого торжества Супругу юную приемлет Из щедрой длани божества, И средь небесных обаяний, Вполне блаженна и чиста, В цветах - в морях благоуханий Ликует райская чета; И все, что с нею населяет Эдема чудную страну, С улыбкой радостной взирает На светозарную жену; Звучит ей гимн семьи пернатой; К ней, чужд кровавых, хищных игр, Подходит с маской зверь косматой - Покорный волк и кроткий тигр, И, первенствуя в их собранье, Спокойный, величавый лев, Взглянув на новое созданье, Приветственный подъемлет рев, И, видя образ пред собою С венцом бессмертья на челе, Смиренно никнет головою И стелет гриву по земле. А там украдкою на Еву Глядит коварная змея И жмется к роковому древу, В изгибах радость затая; Любуясь женскими красами, Тихонько вьется и скользит, Сверкая узкими глазами И острым жалом шевелит. Речь змеи кольцеобразной Ева внемлет. - Прельщена Сладким яблоком соблазна, Пала слабая жена. И виновник мирозданья, Грянув гневом с высоты, Возложил венец страданья На царицу красоты, Чтоб она на грех паденья, За вкушенный ею плод, Все красы и все мученья Предала в позднейший род; И караются потомки: Дверь небесного шара Заперта для вас, обломки От адамова ребра! И за страшный плод познанья - С горькой участью изгнанья Долю скорби и трудов Бог изрек в громовых звуках Для рожденных в тяжких муках Ваших горестных сынов. Взмах руки своей заносит Смерть над наших дней И серпом нещадным косит Злак невызревших полей. Мерным ходом век за веком С грузом горя и забот Над страдальцем - человеком В бездну вечности идет: На земле ряды уступов Прах усопших намостил; Стал весь мир громадой трупов; Людям тесно от могил. Но с здесь - в краю изгнанья - Не покинул смертных бог: Сердцу светоч упованья В мраке скорби он возжет, И на поприще суровом, Где кипит и рыщет зло, Он святит венком терновым Падшей женщины чело; Казнью гнев свой обнаружа И смягчая правый суд, Светлый ум и мышцы мужа Укрепляет он на труд, И любовью бесконечной Обновляя смертных род, В дольней смерти к жизни вечной Указал нам переход. Он открыл нам в край небесный Двери царственные вновь: Чей пред нами образ крестный В язвах казни за любовь? Это бог в крови распятья Прекращает смерти пир, Расторгает цепь проклятья И в кровавые объятья Заключает грешный мир!

Слезы и звуки

О дева! Покровом завистливой мглы Подернулся взор твой - Соперник денницы; Ты плачешь - и слезы, как капли смолы, Дрожат и сверкают на иглах ресниц. И больно, и тяжко от слез мне твоих, Но если под бурей на жизненном море Скорбящей душе твоей легче от них - Плачь, милая, чаще: выплакивай горе! Всегда тебе вере целебный сей ключ, Родник утешенья, источник отрады; Под сердцем рожден и под сердцем кипуч - Сквозь очи он ищет воздушной прохлады. А я... злая мука в предизбранный час Мне сердце зальет отравленной кровью, И грузом нависнув над стянутой бровью, Слезинки не выжмет из сумрачных глаз. Порой лишь, в минуты таинственной муки, Из сердца, где живы все язвы любви, Исходят и льются согласные звуки, И в них мне отрада: в них - слезы мои. Но ключ сей услады не верен: докучный, Порой н доходит до неба мой клик, Спирается грудь, и безмолвный, беззвучный, От зноя и жажды сгорает язык.

Казаку - поэту

(Е. П. Г. ) Дни умчались... много сгибло! Тяжелее с каждым днем; Горе буйную зашибло И тоска на ретивом. Извели певца невзгоды, Извели и песен дар; Эх, когда бы прежни годы, Да разгул, да юный жар, - Оживлен приязнью братской, Может быть, умел бы я Песнью с удалью казацкой Поприветствовать тебя. Много знал я звуков дивных, Бойких, звонких, разливных, Молодецки - заунывных, Богатырски - удалых. Я из них сковал бы слово Пуще грому и огня - Про наездника лихова, Да про бурного коня, Да про Днепр, что сыплет воды Вал за валом вперевал, Да про светлый сад природы, Где недавно ты гулял, Где кругом зернистым хлебом Раззолочены поля, Где пирует с ясным небом Обрученная земля, Где сильнее солнце греет, Где Маруся иногда В час условный пышно рдеет Краской неги и стыда. Этот край, твой край родимый, На тебе венец двойной: Ты - и сын его любимый И певец его родной. И теперь, когда судьбою Суждено мне петь тайком, Мне ль бурлить перед тобою, Пред залетным казаком?

К женщине

К тебе мой стих. - Прошло безумье! Теперь, покорствуя судьбе, Спокойно, в тихое раздумье Я погружаюсь о тебе, Непостижимое созданье! Цвет мира - женщина - слиянье Лучей и мрака, благ и зол! В тебе явила нам природа Последних тайн своих символ, Грань человеческого рода Тобою перст ее провел. Она, готовя быт мужчины, Глубоко мыслила, творя, Когда себе из горсти глины Земного вызвала царя; - Творя тебя, она мечтала, Начальным звуком уст своих Она созвучья лишь искала И извлекла волшебный стих: Живо, томительный и гибкой Сей стих - граница красоты - Сей стих с слезою и с улыбкой. С душой и сердцем - это ты! В душе ты носишь свет надзвездный, А в сердце пламенную кровь - Две дивно сомкнутые бездны, Два моря, слитые в любовь. Земля и небо сжали руки И снова братски обнялись, Когда, познав тоску разлуки, Они в груди твоей сошлись, Но демон их расторгнуть хочет, И в этой храмине красот Земля пирует и хохочет, Тогда как небо слезы льет. Когда ж напрасные усилья Стремишь ты в высь - к родной звезде, Я мыслю: бедный ангел! где Твои оторванные крылья? Я их найду, я их отдам Твоим небесным раменам... Лети!.. Но этот дар бесценной Ты захотела ль бы принять, И мир вещественности бренной На мир воздушный променять? Нет! - Иль с тобой в край жизни новой Дары земли, какие есть, Взяла б ты от земли суровой, Чтобы туда их груз свинцовой На нежных персях перенесть! Без обожаемого праха Тебе и рай - обитель страха, И грустно в небе голубом: Твой взор, столь ясный, видит в нем Одни лазоревые степи; Там пусто - и душе твоей Земные тягостные цепи Полета горного милей! О небо, небо голубое - Очаровательная степь! Разгул, раздолье вековое Блаженство душ, сорвавших цепь! Там млечный пояс, там зарница; Там свет полярный - исполин; Там блещет утра багряница; Там ездит солнца колесница; Там бродит месяц - бедуин; Там идут звезды караваном; Порою вихрем - ураганом Комета бурная летит. Там, там когда - то в хоре звездном, Неукротим, свободен, дик, Мой юный взор, скользя по безднам, Встречал волшебный женский лик; Там образ дивного созданья Сиял мне в сумрачную ночь; Там... Но к чему воспоминанья? Прочь, возмутительные, прочь! Широко, ясно небо божье, - Но ты, повитая красой, Тебе земля, твое подножье, Милей, чем свод над головой! Упрека нет: такая доля Тебе, быть может, суждена; Твоя младенческая воля Чертой судеб обведена. Должна от света ты зависеть, Склоняться, падать перед ним, Чтоб, может быть, его возвысить Паденьем горестным твоим; Должна и мучиться и мучить, Сливаться с бренностью вещей, Чтоб тяжесть мира улетучить Эфирной легкостью твоей; Не постигая вдохновенья Слезой сердечной заменять; Порою на груди безверца Быть всем, быть верой для него, Порою там, где нету сердца, Его создать из ничего, Бездарному быть божьим даром Уму надменному назло, Отринув ум с безумным жаром Лобзать безумное чело; Порой быть жертвою обмана, Мольбы и вопли отвергать, Венчать любовью истукана И камень к сердцу прижимать. Ты любишь: нет тебе укора! В нас сердце - полное чудес, И нет земного приговора Тебе - посланнице небес! Не яркой прелестью улыбки Ты искупать должна порой Свои сердечные ошибки, Но мук ужасных глубиной, Томленьем, грустью безнадежной Души, рожденной для забав, И небом вложенной так нежно В телесный, радужный состав. Жемчужина в венце творений! Ты вся - любовь; все дни твои - Кругом извитые ступени Высокой лествицы любви! Дитя: ты пьёшь святое чувство На персях матери; оно Тобой в глубокое искусство Нежнейших ласк облечено. Ты - дева юная; любовью, Быть может, новой ты полна; Ты шепчешь имя изголовью, Забыв другие имена, Таишь восторг и втайне плачешь, От света хладного в груди Опасный пламень робко прячешь И шепчешь сердцу: погоди! Супруга ты; священным клиром Ты в этот сан возведена: Твоя любовь пред целом миром Уже открыта, ты - жена! Перед лицом друзей и братий Уже ты любишь без стыда! Тебя супруг кольцом объятий Перепоясал навсегда; Тебе дано его покоить, Судьбу и жизнь его делить, Его все радости удвоить, Его печали раздвоить. И вот - ты мать переселенца Из мрачных стран небытия: Весь мир твой в образе младенца Теперь на персях у тебя; Теперь, как в небе беспредельном, Покоясь в лоне колыбельном, Лежит вселенная твоя; Её ты воплям чутко внемлешь, Стремишься к ней - и посреди Глубокой тьме её подъемлешь К своей питательной груди, И в этот час, как всё в покое, В пучине слов и темноты, Не спят, не дремлят только двое: Звезда полночная да ты! И я, возникший для волнений, За жизнь собратий и свою Тебе венец благословенный От всех рождённых подаю!

СТИХ

Из слова железного он образован, Серебряной рифмы насечкой скреплён, В груди, как в горниле, проплавлен, прокован И в кладезе дум, как булат, закалён, И мерный, и звучный из сердца он вынут И с громом в мир божий, как молния, кинут. Трепещет и блещет, гремит и звенит, И тешит ребёнка гремушкой созвучий, И юноши душу надеждой кипучей И жаром мятежных страстей пламенит, И, лавой струясь по сердечным изгибам, Грудь ставит горою и волосы дыбом. То крепкою мыслью, как грудью, вперёд Он к гордому мужу навстречу идёт И смелою думой на думы ответит, То грустно звуча о протекшем: "увы! " - И к старцу влетев, на мгновенье осветит Предсмертные грёзы седой головы. О тайнах ли сердца волшебно звучит он? Проникнут любовью и негой пропитан, - К воспетой красе он отважно летит Полётом незримого мощного духа И крадется змеем к святилищу слуха, Где локон её, извиваясь, дрожит; Он тут, он ей в грудь залегает глубоко, И нежные перси тайком шевелит, А бедный поэт, отчуждённый, далёко, В толпе незаметный, печальный стоит. И вот - на уста светлоокой царицы Стих пламенный принят с бездушной страницы; Он ею пропитан, и вновь, и опять, И сердце в ней ходит с утроенным стуком, И снова живым, гармоническим звукам Дозволено эти уста целовать. Потом эти звуки, с участьем, с любовью, Прелестная шепчет, склонясь к изголовью... Уснула... уста не сомкнулись... на них Под тайной завесой, в роскошном затишьи, Перерванный сном на крутом полустишьи, Уснул в упоеньи восторженный стих; А труженник песен? - Он чужд усыпленья; Не в силах глубокой тоски превозмочь, Он демоном страсти терзаем всю ночь, Измученный, бледный, в слезах вдохновенья. Стих, вырванный с кровью из жизни певца! Ты весело рыщешь на поприще света. Блаженное чадо страдальца - поэта! Творенье! За что ты счастливей творца? Страшись! Пожираемой ревностью к деве, Поэт взнегодует и в творческом гневе Тебя разразит беспощадной рукой, Тебя он осудит на казнь и на муки, Он гром твой рассыплет на мелкие звуки, И звуки развеет в пустыне глухой. Нет, детище сердца! не бойся угрозы: Руки на тебя не поднимет певец; Пускай на тебя только сыплются розы - Он бодро износит терновый венец, Пред роком не склонит главы злополучной - Ты только будь счастлив, о стих громозвучной! Готов он погибнуть - ты только живи, Души его вестник, глашатай любви!

МОРОЗ

Чу! С двора стучится в ставни: Узнаю богатыря. Здравствуй, друг, знакомец давний! Здравствуй, чадо декабря! Дым из труб ползёт лениво; Снег под полозом визжит; Солнце бледное спесиво Сквозь туман на мир глядит. Я люблю сей благодатный Острый холод зимних дней. Сани мчатся. Кучер статный, Окрылив младых коней, Бодр и красен: кровь играет, И окладисто - горда, Серебрится и сверкает В снежных искрах борода. Кони полны рьяной прыти! Дым в ноздрях, в ногах - метель! А она - то? - Посмотрите: Как мила теперь Адель! Сколько блеску хлад ей придал! Други! Это уж не тот Бледный, мраморный ваш идол: В этом лике жизнь цветёт; Членов трепетом и дрожью Обличён заветный жар, И из уст, дышавших ложью, Бьёт теперь - чистейший пар, Грудь в движении волнистом; Неги полное плечо, Кроясь в соболе пушистом, Шевелится горячо; Летней, яркою денницей Пышно искрятся глаза; И по шёлковой реснице Брызжет первая слеза. Кто ж сей мрамор на досуге Оживил? - Таков вопрос. Это он - не льститесь, други, - Это он - седой мороз! Жадно лилии он щиплет, И в лицо, взамен их, сыплет Пламя свежих, алых роз. Лишь его гигантской мочи Эти гибельные очи Удалось пронять до слёз.

РЕКИ

Игриво поверхность земли рассекая, Волнуясь и пенясь, кипя и сверкая, Хрустальные реки текут в океан, Бегут, ниспадают по склону земному В бездонную пасть к великану седому, И их поглощает седой великан. О, как разновиден их бег своенравный! Та мчится угрюмо под тенью дубравной, А эта - широкой жемчужной стеной Отважно упала с гранитной вершины И стелется лёгкой, весёлой волной, Как светлая лента по персям долины Здесь дикий поток, весь - лишь пена и прах. Дрожит и вздувает хребет серебристой, Упорствует в схватке с оградой кремнистой И мучится, сжатый в крутых берегах. Там речка без битвы напрасной м трудной Преграды обходит покорной дугой И чистого поля ковёр изумрудной, Резвясь, огибает алмазной каймой, И дальше - спокойно, струёю безмолвной, Втекла в многовидный, шумливый поток: Взыграл многоводной, в строптивые волны Взял милые капли и в море повлёк. Там катятся реки, и в дольнем теченье Не общий удел им природою дан; Но там - их смыкает одно назначенье: Но там их приемлет один океан!

ЗЕМНАЯ ТЫ

О нет, нельзя назвать небесной Сей ощутимой красоты И этой прелести телесной: Красавица! Земная ты. Так что ж? Лишь в юности начальной Мы ищем девы идеальной; Как беззакатный, вечный день Нам блещут девственные очи, Но вечно день да день... нет мочи! И в самый день давай нам тень! Мы днем хотим хоть каплю ночи. Земная ты... но кто поймет Небес далеких глас призывной. Когда хоть луч один блеснет Твоей вещественности дивной? Земная ты... Но небеса Творит сама твоя краса: Ее вседвижущая сила Свои ворочает светила; Твоя взволнованная грудь В себе хранит свой млечный путь; И, соразмерив все движенья покорных спутников своих, Вокруг себя ты водишь их По всем законам тяготенья. Земная ты... Но небосклон Единым солнцем озарен И то лишь днем; - а в лоне ночи Ты, к изумленью естества, Едва откроешь ясны очи - Сейчас воспламеняешь два, И их сияньем превосходишь Сиянье неба во сто крат, И их с восхода на закат В одно мг