Архангельский Александр Григорьевич - Пародии. Эпиграммы, Страница 5 - Книги

АРАМБА ТАРА

Сгарамба тара.

Цувама ра.

Бей, бей, гитара.

Ура!

У!

Ра!

Ядрена лапоть.

Мне сорок лет!

Весь мир обцапать

Должен поэт.

Такого где еще

Зум-зум найдем?

В стране солнцевеющей

Го-го поем.

Эй, Кама, Волга,

Сгарамба мать!

Тебя недолго

Стихом поймать.

Эй-гей, цувама,

Главлита стан,

Не имай срама.

Дзинь! Бум! Госплан!

ШАРАБАРЬ, ЕМЕЛЯ

Ой, да то, да то се,

Да по Каме-реке

Плы-и-вет Васек,

Гармонь на боке.

Ой, да ой, да охоньки,

Я ль не юбилехонький.

Ох, да ах, да ошеньки,

Гряну на гармошеньке.

Ой, ядреный денек!

Ох, присяду на пенек!

Ой, рвану меха -

Баян тянется.

Поперек стиха

Емельянится.

Эй, дуй, пляши

Всех колен сорта!

Бардадым! Якши!

Впрямь для экспорта.

Вдоль по Камушке, по Каме

Шевели сапог носками.

В шароварах плисовых

Шарабарь! Выписывай!

Эй, играй, приплясывай

До поры бесклассовой!

Го-го!

В. Кириллов

ПОХОРОНЫ

Под звон трамваев я умру,

И все останется как было,

И на кладбище поутру

Меня в гробу свезет кобыла.

Пока не сунули в дыру

И не засыпали землею,

Я, встав из гроба, удеру

С улыбкой нервною и злою.

И, убежав с кладбища прочь,

Проклятья посылая миру,

Курить я буду день и ночь

"Таис", "Посольские" и "Иру".

А на другой унылый день

Мне молча сообщит газета,

Какую перли дребедень

Писаки памяти поэта:

"Он жил, в стихах себя развеяв,

И опочил от сих трудов,

Поэт - Владимир Тимофеев

Кириллов ста пяти годов".

С. Кирсанов

АЛЭ-ОП!

Торжествуя,

зычные

Гудки

ре-вут.

Ударники

фабричные,

Вас

зовут.

И я зову:

Асэ-е-ву!

Пролэтэр

в литэратэр

Эсэсээр!

Прежних дней

каркасики

Сданы

в ар-хив.

Маститые

классики

В пыли -

ап-чхи!

Я им

могилу

вырою -

Пожалте

в гроб!

Я рифмами

жонглирую -

Алэ-оп!

Вверх

вниз,

Вниз

вверх.

За

ткнись,

Гу

вэр!

Гувэр, за

ткнись!

Со

ци

лизм!

Б. К о р н и л о в

ПЕСНЬ

Зряще мя безгласна, бездыханна,

с вздутым выражением лица,

не вымайте пулю из нагана,

шкуру не сымайте с жеребца.

Жеребец стоит лиловой глыбой,

пышет из его ноздрей огонь,

он хвостом помахивает, ибо

это преимущественно конь.

Поелику саван я скидаю,

всуе плакать, друзи и родня,

задираю ногу и сидаю

на того арабского коня.

Без разгону на него стрибаю,

зрю на географию страны,

непрерывно шашкою рубаю

личность представителя шпаны.

Я рубаю, и ни в коем разе

промаху рубанье не дает.

Личность упадает прямо наземь,

не подносит и сама не пьет,

Возлегает от меня ощую,

впрочем, на ощую наплевать,

ибо надо самую большую,

безусловно, песню запевать.

Запеваю, ставлю исходящий

номер во главу ее угла

и ховаю одесную в ящик

письменного моего стола.

"Крестьянский" поэт

РАЗДВОЕНИЕ

Помогите, братцы!

Больше нету мочи!

Я - полукрестьянин,

Я - полурабочий.

Справа - рожь густая,

Цветики, природа,

Слева - шум моторов,

Мощный гул завода.

Справа - посиделки,

Зов родной тальянки,

Слева - цех слесарный,

Домны и вагранки.

Разрываюсь, братцы,

На две половины:

Справа - сивый мерин,

Слева же - машины.

У меня ведь, братцы,

Нету милой Маппы,

Сиротой расту я

Без родного Ваппы.

Что мне делать, братцы?

Жизнь сечет крапивой.

За авансом, что ли,

Двинуть красной нивой?

Нива моя, нива,

Нива дорогая,

Почему с тобою

Не растет другая?

Я бы днем работал,

Я не спал бы ночку, -

Все стихи писал бы...

По рублю за строчку!

В. Луговской

СУХОЖИЛИЕ

Товарищи!

Хорошая ли, плохая ли

На дворе погода, дело не в этом.

Товарищи! Главное, чтоб критики не охаяли

И признали меня молодым поэтом.

Мне двадцать шесть. Я пишу со скрипом,

Так тверда бумага и чернила густы.

Товарищи! Мое поколенье не липа,

Оно занимает высокие посты.

Мое поколение, говорю не хвастая,

Зубные врачи, монтеры, мастера,

Мое поколение ужасно очкастое,

Костистое, сухожильное, ура-ура!

Сегодня мобилизовать в поход решили мы

Опухоли бицепсов на фронт труда.

Мозги проколоты сапожными шилами.

Товарищи! Это, конечно, не беда.

Пусть дышат они широкими порами.

Но если опять задуют ветра,

Мы ринемся ассирийцами, египтянами, айсорами

С учетными книжками, ура-ура!

И так сочиняются ритмы и метры.

Про ветры и гетры и снова про ветры.

Как ветер лечу я на броневике

С винтовкою, саблей и бомбой в руке.

И голосом зычным поэмы слагаю

Назло юнкерью и назло Улагаю.

То ямбом, то дактилем, то анапестом,

Наотмашь, в клочья, с грохотом, треском.

От первой строки до последней строки

Ьетер играет в четыре руки.

Талант, говорят,

Кентавр, говорят,

Не глаза, говорят,

Фонари горят.

Ветер крепчает. В груди весна.

Строфы разворочены. Мать честна!

Эх, жить начеку

Молодым парнишкой.

Пулемет на боку,

Маузер под мышкой.

До чего ж я хорош -

Молодой да быстрый,

Под папахой вьется клеш,

Да эх, конструктивистский.

Ветер, стой! Смирно! Равняйсь!

На первый-второй рассчитайсь!

Кончается строчка.

Стоп!

Точка!

П. Маркиш
ЗАПЕВ
(Отрывок из вступления к поэме)

Сквозь строй бездонных бездн и млечные системы,

К протуберанцам солнц пути преодолев,

Для пламенной космической поэмы

Я отыскал неслыханный запев.

Вселенский хор гремит в надкрайности сверхзвездной

Превыше хладных лун и сказочных планет,

И мировой аккорд плывет над звучной бездной

В спиралях круговых стремительных комет.

Отверзлось все очам, что прежде было тайной,

И в грудь мою проник пылающий мажор.

В спиралях мировых, в сверхзвездности надкрайной

Аккордом мировым гремит вселенский хор.

Сквозь строй бездонных бездн и млечные системы

К протуберанцам солнц пути преодолев,

Для пламенной неслыханной поэмы

Я отыскал космический запев.

В. Маяковский

МОСКВА - МАДРИД

Довольно.

Еду,

от злости

неистов,

Кроя

живопись

наших

дней.

АХРРы

пишут

портреты

цекистов,

Демонстративно

забыв

обо мне.

любого

ростом

не ниже.

Речь

стихами

могу

сказать.

С меня

портрет

напишет

в Париже

Не аховый

АХРР,

а сам

Сезанн.

Хотя не осень -

кислейший вид.

Москва

провожает

слезливым

глянцем.

Мамаша!

Утритесь!

Еду

в Мадрид.

Вернусь

оттуда

испанцем.

Приехал.

Ясно -

в кафе

попер.

Про

го

ло

да

ешь

ся,

странствуя.

За каждым

столиком

тореадор.

Речь,

конечно,

испанская.

Уткнувшись

в тарелку,

ем

спеша,

К тому же

голод

чертовский.

А сзади

шепот;

- Дон Педро

Ша!

Это же

Ма

ков

ский!!!

- Да ну?!

- Ей-богу!

Шипит,

как уж,

чей-то

голос

гнусавый:

- Вы знаете?

Он -

Колонтаихин

муж

И внук

Морозова

Саввы!

Снежной

глыбой

ширится

спор.

- Ваша

испанская

Роста

хромает.

Он -

из Севильи

тореадор,

Под кличкою:

Ковский

Мая.

Шляпу

схватив,

задаю

стрекача.

Куда там!

И слева,

и справа

Толпы

испанцев

бегут,

крича:

- Дон

Маяковскому

слава!!!

Прошу

убедительно

граждан

всех:

Если

какие

испанские

черти

Скажут,

что я -

африканский

леф,

Будьте

любезны -

не верьте!

РАЗГОВОР С ПУШКИНЫМ

Александр

Сергеич,

арап

московский!

Сколько

зим!

Сколько

лет!

Не узнаете?

Да это ж

я -

Маяковский -

Ин

ди

ви

ду

аль

ный

поэт.

Разрешите

по плечу

похлопать.

Вы да я,

мы оба,

значит,

гении.

Остальные -

так -

рифмованная

копоть,

Поэтическое

недоразумение.

Вы - чудак:

насочиняли

ямбы,

Только

вот -

печатали

не впрок.

Были б живы,

показал я

вам бы,

Как

из строчки

сделать

десять

строк.

Например:

- Мой дядя

самых

честных

правил...

Как это?

- Когда

не в шутку

занемог,

Уважать,

стервец,

себя

заставил,

Словно

лучше

выдумать

не мог...

Глянь,

и строчек

набежал

излишек.

Только вот

беда:

налоги

бьют

дубьем.

Ненавижу

фининспекторишек,

Обожаю

внутренний

заем!

И. Молчанов

1. ТУФЛИ (1928)

Сядь со мною, друг бесценный,

Опусти свой пышный стан

На широкий довоенный

Мягкий плюшевый диван.

Время дымкой голубою

Проплывает у окна.

Ты, да я, да мы с тобою.

Безмятежность. Тишина.

Дай мне ротик, дай мне глазки,

Нежный личика овал.

Может, я для этой ласки

Кррровь на фронте проливал!

Может, плавал я во флоте,

Был в баталиях морских,

Чтобы в розовом капоте

Ты мне штопала носки.

Чтоб на кухне баритоном

Пел нам примус-балагур.

Чтоб над нами цвел пионом

Полнокровный абажур.

Чтобы счастьем мы набухли

На крутой, высокий лад...

Дорогая, дай мне туфли,

Дай мне стеганый халат!

2. ТРАКТОР (1931)

Закипает

Жизнь

другая.

Вьется

песня -

пенный

вал.

Отодвинься, дорогая.

Я сегодня

юн и ал.

К черту ротик!

Я зеваю.

Не садись

к плечу плечом.

Может, я переживаю -

Может, думаю о чем!

Я пылаю

жарким

пылом,

Сердцу тон

высокий дан.

Полотенце, бритву, мыло

Положи мне

в чемодан.

Приготовь

табак и трубку,

Без нее я глух и нем.

Не забудь

и рифморубку

Для писания поэм,

Чтобы песня закипела,

Чтоб гудели

провода,

Чтобы лозунгами пела

В радиаторе

вода,

Чтобы жечь прорыв и браки

Песней пылкой

и густой,

Восклицательные знаки

Чтобы стали

в строй крутой.

Я пою

широким трактом

На крутой,

Высокий

лад.

Дорогая,

дай мне

трактор,

Дай мне

кожаный халат!

П. Орешин

РЖАНАЯ ДУША

Грудь моя ржаная,

Голос избяной,

Мать моя честная,

Весь я аржаной!

Лью ржаные слезы.

Утираю нос.

Синие березы!

Голубой овес!

Сяду я у речки,

Лягу у межи.

Милые овечки!

Васильки во ржи!

От тоски-злодейки

Где найду приют?

Пташки-канарейки

Жалобно поют.

Эх, сижу ль в избе я,

Выйду ль на гумно, -

Самому себе я

Надоел давно!

Б. Пастернак
СРОКИ

Народ, как дом без кром...

Ты без него ничто.

Он, как свое изделье,

Кладет под долото

Твои мечты и цели.

Б. Пастернак.
"Из летних записок"

На даче ночь. В трюмо

Сквозь дождь играют Брамса.

Я весь навзрыд промок.

Сожмусь в комок. Не сдамся.

На даче дождь. Разбой

Стихий, свистков и выжиг.

Эпоха, я тобой,

Как прачкой, буду выжат.

Ты душу мне потом

Надавишь, как пипетку.

Расширишь долотом

Мою грудную клетку.

Когда ремонт груди

Закончится в опросах,

Не стану разводить

Турусы на колесах.

Скажу как на духу,

К тугому уху свесясь,

Что к внятному стиху

Приду лет через десять.

Не буду бить в набат,

Не поглядевши в святцы,

Куда ведет судьба,

Пойму лет через двадцать.

И под конец, узнав,

Что я уже не в шорах,

Я сдамся тем, кто прав,

Лет, видно, через сорок.

Дм. Петровский

Я И ЛЕРМОНТОВ

Я знаю, что Аз

Вначале, не Бе...

Дм. Петровский

Я знаю, что Аз

В обнимку с Мишелем

В лезгинке Кавказ

И шашлык по ущельям.

Печальный демон, дух изгнанья,

Пьет чихирь, жует жиго.

Стихи роскошного изданья

Обвалом брошу на него.

Напиток недопитый вылит,

Строфа долетела в духан,

И ею сраженный навылет

Под буркой лежит бездыхан.

Поэт, ты сегодня в ударе.

Казбека свисают усы.

Дарьяльским кинжалом Тамаре

Навылет срезают власы.

И вот опять, как век спустя,

Лица мишень.

Я у поручика в гостях:

- Бонжур, Мишель!

Взорвавшись Тереком в стволе,

Ему, не всем,

Кричу, пришпоренный к скале,

Слова поэм.

Но даже он средь скал-папах,

Средь гор в чалме,

Не понимал в моих стихах

Ни Бе, ни Me.

А. Прокофьев

БРАТЕННИКИ

Душа моя играет, душа моя поет,

А мне товарищ Пушкин руки не подает.

Александр Сергеич, брось, не форси,

Али ты, братенник, сердишьси?

Чего же ты мне, тезка, руки не подаешь?

Чего ж ты, майна-вира, погреться не идешь?

Остудно без шапки на холоде стоять.

Эх, мать моя Эпоха, высокая 0ять1

Наддали мы жару, эх! на холоду,

Как резали буржуев в семнадцатом году.

Выпустили с гадов крутые потроха.

Эх, Пиргал-Митала, тальянкины меха!

Ой, тырли-бутырли, эх, над Невой!

Курчавый братенник качает головой.

Отчаянный классик, парень в доску свой,

Александр Сергеич кивает головой.

Душа моя играет, душа моя поет,

Мне братенник Пушкин руку подает!

П. Радимов

СМОРКАНИЕ

Ныне, о муза, воспой иерея - отца Ипполита,

Поп знаменитый зело, первый в деревне сморкач.

Утром, восставши от сна, попадью на перине покинув,

На образа помолясь, выйдет сморкаться на двор.

Правую руку подняв, растопыривши веером пальцы,

Нос волосатый зажмет, голову набок склонив,

Левою свистнет ноздрей, а затем, пропустивши цезуру,

Правой ноздрею свистит, левую руку подняв.

Далее под носом он указательным пальцем проводит.

Эх, до чего ж хорошо! Так и сморкался б весь день.

Закукарекал петух, завизжали в грязи поросята,

Бык заревел, и в гробу перевернулся Гомер.

М. Светлов

ЛИРИЧЕСКИЙ СОН

Я видел сегодня

Лирический сон

И сном этим странным

Весьма поражен.

Серьезное дело

Поручено мне:

Давлю сапогами

Клопов на стене.

Большая работа,

Высокая честь,

Когда под рукой

Насекомые есть.

Клопиные трупы

Усеяли пол.

Вдруг дверь отворилась

И Гейне вошел.

Талантливый малый,

Немецкий поэт.

Вошел и сказал он: <