Жуковский Василий Андреевич - Рустем и Зораб, Страница 5 - Книги

ликов тучи расшибались;

Стотысячно лик солнца отражался

На панцирях, на конских сбруях;

Как на пригорках в бурю

Волнуются вершины сосен,

Так волновались перья и султаны

На шишаках и на тюрбанах;

И там земля, как пестрый луг, сияла,

Где войско шло: но где оно прошло,

Там все являлось голой степью,

Там были все ключи иссушены

И в пыль растоптаны все нивы.

И скоро войско на границе

Ирана стан свой утвердило

В виду горы, на высоте которой,

Окрестности владыка, Белый Замок

Стоял, как туча громовая,

И в глубине той тучи громовой

Таился молния Зораб.

К н и г а п я т а я

ПИР В БЕЛОМ ЗАМКЕ

Зораб обрадован был вестью

О приближенье к замку персов;

Ему наскучило давно

Сидеть без дела за стенами

И ждать прибытия гостей...

Вот наконец пожаловали гости.

И было все готово к их приему:

И замок, снова укрепленный,

И рать, и мужество Зораба.

И вместе с Баруманом

Зораб, взошед на башню.

Окинул, как орел,

Очами всю окрестность -

Очам его открылось

Идущее вдали,

Дружина за дружиной,

Бесчисленное войско.

Как смелый радуется ястреб,

Увидя стадо голубей,

В котором он любого

Из множества в добычу выбрать может,

Так храброго Зораба

Обрадовала сила

Идущего против него врага.

Но Баруман от страха побледнел;

И, страх его заметя,

Зораб сказал с улыбкой:

"Не бойся, наведи

На щеки прежний их румянец.

Смотри, какой огромный ряд дружин!

Как он оружием сверкает!

Как много их сюда пришло,

Чтоб здесь мне дать победы славу!

И слава та навек моею будет!

Но если б я и гибель встретил

В борьбе с такой великой силой -

Все будет мне хвалою от людей,

Что я дерзнул надеяться победы.

Против утеса одного

Их море целое стеклося;

При имени моем затрепетал

В своей столице Кейкавус;

Все витязи Ирана,

Которых множество и силу

Повсюду славят в громких песнях,

Сошлися здесь против Зораба.

Скажи, о Баруман,

Не видишь ли в толпе

Там витязя такого,

С которым было б славно

И радостно сразиться,

Который лишь на сильных

И славных подымает

Прославленный свой меч,

Которому в бою не уступить

Великой честью озарило б

Мои младые годы?

Скажи, о Баруман,

Не видишь ли в толпе

Там витязя такого?"

Так спрашивал Зораб;

Но он не смел

По имени того назвать,

От чьей руки так скоро

Ему судьба назначила погибнуть.

И Баруман ответствовал Зорабу:

"Там много витязей, с которыми сразиться

Тебе великой было б славой;

Но знать хочу, о ком ты мыслишь сам?

О! благородно пламенеет,

Как факел, ночи озаритель,

Твоей души отважность молодая!

Но берегись, чтоб не упал

Твой факел в воду, - в хладной влаге

Он заклокочет, зашипит

И, задымяся, вдруг погаснет;

Не ведай страха, но врага

Не презирай: непостоянно счастье:

За ним твой конь летит, как на крылах,

Но миг один - во рву и конь и всадник.

Был мир, война спала -

Ее теперь ты разбудил;

Но знаешь ли, какую схватит

Она добычу жадными когтями?

Не удивляйся ж, примечая,

Что я дрожу,- не за себя дрожу я,

Дрожу за всех, чей будет вынут жребий,

И за тебя - судьбина прихотлива,

Она всегда бросается на лучших.

Иди же в бой, Зораб,

Не опрометчивым ребенком,

А твердо-осторожным мужем.

Благодари Афразиаба,

Что сильною тебя снабдил он ратью;

Стон с нею здесь, прикрытый крепким

замком,

Унершися в пего ее крылом,-

И враг тебя не одолеет; если ж

Захочешь славы - пусть тобой

На поединок вызван будет

Тот витязь, кем стоит Иран

И кто, сраженный, увлечет

В свое падение всю силу

И все величие Ирана".

Так говорил Зорабу,

Мешая мед совета

С отравою измены.

Коварный Баруман;

Но не посмел и он назвать

По имени Рустема: он бледнел

При этом имени - измена,

Как тайная змея,

Его сосала сердце.

Без подозренья, без тревоги,

Полюбовавшись на блестящий,

Равнину всю покрывший стан,

Зораб пошел с подзорной башни

И пир велел роскошный приготовить,

Чтоб весело, при звуке флейт и арф,

При звоне кубков, при шипенье

Злато-пурпурного вина,

Отпраздновать с друзьями

Врагов желанное явленье.

III

Тем временем в широкий стан

Иранское сдвигалось войско;

Сперва казалось, что коням,

Слонам, верблюдам будет тесно

Все беспредельное пространство;

Но наконец - когда разросся

Огромный лес шатров, и протянулись

Рядами улицы, н на широких

Меж ними площадях

Живая разлилась торговля -

В спокойное пришел устройство

Кипевший бурно беспорядок.

Когда ж на западное небо

Склонилось солнце и зашло

За край земли - утихло все,

И каждый ратник под своим

Заснул шатром, и в высоте

Один раскинулся над всеми

Шатер небес, звездами ночи

Усыпанный необозримо.

И в этот час, пришедши к шаху,

Ему сказал Рустем:

"Я не могу без дела оставаться;

Хочу идти к Зорабу в гости;

Хочу увидеть, кто навел

На вас такой незапный ужас;

Хочу взглянуть в лицо богатыря,

Перед которым весь Иран

Так задрожал; хочу своими

Глазами видеть, стоило ль труда

Седлать мне Грома, надевать

Свой старый шлем, и будет ли какая

Мне честь его убить моей рукою.

Туран я часто посещал;

Я знаю их язык и их обычай:

Турецкое надевши платье,

Прокрасться я намерен в Белый Замок

И все там осмотреть. Я у тебя,

Державный шах, пришел просить

На то соизволенья". Кейкавус

С улыбкой отвечал: "Рустем,

Ты и в турецком платье будешь

Красой и славою Ирана.

Рука всей рати в день сраженья,

Ты хочешь быть и зорким оком

Ее во тьме ночной. Иди,

И будь тебе проводником всевышний".

Одевшись турком, осторожно

Отправился в свой путь Рустем.

Хотя в шатре он все свои доспехи,

Свой панцирь, шлем и даже меч покинул -

Но безоружен не остался:

Его рука была, как булава

Железная, крепка. Во мраке ночи

Он к Белому подходит Замку -

Там были слышны крики пированья;

И близ ворот незатворенных

На страже не стоял никто. Как лев

голодный,

В тот час, когда, забыв

Заграду затворить, беспечно пастухи

Шумят на празднике ночном,

Врывается в средину стада

И из него сильнейшего быка

Уносит,- рев услыша, пастухи

Бегут за хищником; но он

С добычею, погони не страшася,

Медлительно идет в свой страшный лог,

А пастухи назад приходят в горе,

И вовсе их ночной расстроен праздник,-

Так в замок грозный лев Рустем

Прокрался пир расстроить турков.

Там двор широкий весь был озарен

Огнями; он шумел

От говора пирующих, от звона

Вином кипящих чаш,

От пенья, от бряцанья струн,

От бешено-веселой пляски:

Врагов явленье праздновал Зораб,

И все с ним праздновало войско.

И, притаяся в темном

Углу, на все смотрел

И видел все из темноты

Никем не видимый Рустем.

На пиршестве беспечно

При факелах зажженных

Зораб сидел с гостями;

На нем не шлем железный,

А праздничный из свежих

Цветов сиял венок,

И он, сам яркий блеск,

Был ярким окружен

Блистаньем, был прекрасен,

Как цвет благоуханный

Надежды, и в его

Груди кипела младость;

И голову младую

Он бодро подымал

И, обегая оком

Воспламененным праздник,

С весельем горделивым

Считал с ним пировавших

Сподвижников. И, видя

Его перед собою

Прекрасного так чудно,

Они позабывали

Вино, и клики их

До неба возносили

Его хвалу и славу.

А той порой из неба

С благоволеньем звезды

Смотрели на него,

И на небе о нем,

Земной звезде прекрасной,

Назначенной так скоро

В своей красе угаснуть,

Печалилися звезды.

Тогда одна из них

Своим сестрам небесным,

Печальная, сказала:

"Как жаль, что этот цвет

Так скоро, скоро должен

Увянуть! На земле

Прекрасного являлось

Нам много... и очей мы

Отвесть не успевали,

Как уж с земли оно

Скрывалось,- но доселе

Еще нам не случилось

Там видеть ничего

Прекрасней и мгновенной

Тон прелести, какая

Так сладко в зтот миг

Собой нас утешает

И так своею быстрой

Кончиною печалит.

О, как он мил! Как весел!

Пошлем в сиянье наших

Очей, им веселимых,

Видение туда.

Где мать о нем тоскует,

Куда уже к ней он

Не возвратится вечно:

Пускай его она

Хоть раз еще увидит

Живым, цветущим, полным

Отваги и надежды...

Его, быть может, завтра

Придет схватить судьбина".

Так говорили звезды неба

О милой праздника звезде.

И вот они паров и блеска -

В пространстве воздуха разлитых

Меж небом и землею - взяли

И свили сон...

И этот сон подобен

Был разноцветному ковру,

Блестящему шелками,

Какой жених издалека

Невесте милой посылает:

На нем она в земле своей

Все видит, что в земле далекой

Ее возлюбленного очи

Встречают: горы снеговые,

И многоводные потоки,

И чудных птиц на неизвестных

Деревьях. И когда

На тот ковер невеста

Глядит - ей мнится, что сама

Она с ним странствует, что близ нее

Он, воэвратяся, отдыхает.

Такую ткань видений

Из блеска и паров

Соткали звезды в высоте;

И дали воздуху они

Ее нести и с нею тихо

Лететь в Туран,

Чтоб спящей матери лицо

Она неслышимо покрыла;

И воздух полетел;

И матери привиделся прекрасный,

Как утро светлый сон;

И в этом сне увидела она

Сидящего на пиршестве ночном

За полным кубком сына;

Его горели щеки,

Его уста цвели,

Его сверкали очи,

Он полон был отваги;

И таяло от радости в ней сердце;

Казалось ей, что он

В немногие разлуки дни

Из отрока созрел

Могущественным мужем;

И вкруг него, казалось, много

Знакомых ей и незнакомых

Сидело витязей. Но в стороне,

Она увидела, стоял Рустем

Один; и, притаясь, из темноты

Смотрел на праздник он сурово;

Ей стало чудно и прискорбно,

Что к сыну выйти не хотел

Отец на свет; но горе скоро

Провеяло, как легкий воздух;

Ей стало весело, что к сыну

Отец так близко и что он,

Свою узнав повязку,

Из мрака выйдет и ему

С любовию протянет руку.

VII

Тем временем, как матери душа

Была таким прекрасным сновиденьем

Лелеема, Зораб

С гостями праздновал беспечно;

И пили все кипучее вино.

И два из них сидели рядом,

Один по правую, другой

По левую с ним руку:

Был слева Баруман,

К нему не из любви, не для храпенья

Приставленный Афразиабом;

А справа Синд; его

Послала вслед за сыном мать,

Чтоб, с глаз Зораба не спуская,

Он был ему в чужой земле

Хранителем и верным другом.

Он был из рода семенгамских

Царей, был крепок силой, ростом

Высок; был чуток слухом

И так очами зорок,

Что ночью видеть мог как днем;

И это побудило мать

Ему надзор за сыном вверить,

Дабы, когда им встретится Рустем,

Он мог немедля

Его Зорабу указать

(Остались в памяти у Синда

Черты Рустема с той поры,

Когда царем он в Семенгаме

Был так роскошно угощен

И браком сочетался

С царевною Теминой).

И Синд на празднике Зораба

Сидел, вино из кубка пил

И молча думал: "Завтра

Ему я укажу Рустема".

VIII

Но рысьими глазами Синд

Увидел вдруг, что кто-то в темноте

Стоял и прятался. Он встал

И к месту темному пошел

Поспешным шагом, чтоб своими

Его глазами осмотреть.

Он там увидел великана,

Огромного как слон;

Не помнилось ему, чтоб кто подобный

Его глазам когда встречался;

Таким он видел одного Рустема:

Но этот был в турецком платье,

Хотя и замечал

В нем Синд как будто что чужое.

"Кто ты? - воскликнул Синд.- Зачем

Здесь спрятался и выступить на свет

Не хочешь? Покажи свое лицо

И дай ответ". Но не дал

Ему Рустем ответа.

Тогда могучею рукою

Его за платье Синд схватил,

Чтоб вытянуть на свет из темноты;

Но булаву руки тяжелой

Рустем взмахнул

И грянул Синда кулаком

По голове - и Синд упал,

Не крикнув, мертвый. Той порой

Зораб, приметив, что ушедший

Не возвращался долго Синд,

Послал проведать, где он;

И посланный, его увидя

Бездыханно лежащего, обратно

Как исступленный прибежал,

Крича: "Убили Синда! Синд

Убит!" Затрепетав, Зораб

Вскочил; вскочили с ним вес гости

И с факелами побежали

Толпою к месту роковому.

Там на земле недвижим Синд лежал;

Он был убит - но кем?

Никто того не ведал.

"О горе! - возопил Зораб.-

В заграду волк ворвался

И лучшего зарезал в стаде

Овна; а пастухи

С собаками дремали.

Скорее все в погоню за убийцей !.."

Но некого уж было догонять.

Исчез ночной убийца. Возвратясь,

Зораб печально сел за стол;

Кругом его печально сели гости;

И он сказал: "Не радует меня

Теперь мое на этом пире место;

Направо от меня моим

Ближайшим другом занятое

Вдруг стало пусто. Был мне дан

Он милой матерью моею:

И мог один в Иране указать мне

Рустема; он один из нас

Его видал. Кто мне теперь

Его укажет?" То услыша, покраснел

Сидевший слева - покраснел

Предатель Баруман,

Не из любви, не для храпенья

Приставлеиный к нему Афразиабом;

Как Синд, Зорабу

Он мог бы указать Рустема;

Но было то ему запрещено,

И рабски он служил измене.

Зораб, подняв высоко

Вином наполненную чашу,

Воскликнул: "Пью последний кубок пира;

Он не вином, а клятвою кровавой

Наполнен, клятвою отмcтить

Убийце Синда. Кто б он ни был, я

Его найду, и будет от меня

Ему убийство за убийство.

Когда ж моей я клятвы не исполню,

Пускай в отраву обратится

И в жилах кровь мою сожжет

Виио в последней этой чаше,

Мной осушаемой до дна".

С такою клятвой мщенья

(Против кого? о том не ведал он)

Зораб вино из кубка выпил

И вдребезги расшиб, ударив оземь, кубок.

Потом все гости встали с мест,

Чтоб Синда в землю опустить;

И светлый пир стал мрачным погребеньем.

Тем временем Рустем достигиул стана

В том месте, где стоял на страже Геф.

При виде турка Геф его окликнул,

И вся его дружина стала в строй;

Рустем, узнав по клику зятя,

Ему знакомый подал голос;

И Геф, его впустив в заграду стана,

Спросил с великим изумленьем:

"Где был ты, старый богатырь?

Зачем один в такую пору бродишь?

С духами ль темными ночную

Беседу ты завел? в союз ли с ними

Вступил, чтоб чародейством

Себе придать перед сраженьем силы?

Мы знаем, с демонами тьмы

Давно ты водишься: и, верно,

От них ты занял черное искусство

Быть невредимым, что теперь

Так беззаботно, безоружным,

Один, переодетый турком, ходишь

Ночной порой между шатров Ирана".

Рустем сказал: "Не в этом дело;

Я был в гостях, я навестил Зораба;

Издалека его увидел я

И буду рад, когда вблизи увижу.

Но мне, лазутчику, другой лазутчик

Нежданный помешал; насильно

Меня хотел он вытащить на свет;

Я в темноте ударом кулака

Его убил - себе иначе

Помочь не мог я,- но о нем

Непостижимо грустно мне, и я готов

Почти заплакать. Геф, найди скорее

Персидский для меня убор;

Замаранное кровью это платье

Несносно мне; да и собаки здесь

Со всех сторон сбегутся с лаем

На турка, вкруг шатров персидских

Ходящего ночным дозором".

Вздохнув глубоко, снял с себя

Рустем турецкую одежду.

Какой-то жалобный в нем голос

Против ночного дела вопиял;

Невольно он жалел о Синде;

Как будто чувствовал, что в нем убил

Свое спасенье от чего-то,

Неиэбежимого теперь.

И не пошел он к шаху с донесеньем;

К себе в шатер он возвратился,

И лег, и тяжко спал всю ночь.

К н и г а ш е с т а я

ЗОРАБ И ХЕДЖИР

Когда взошла заря на небо,

Зораб взошел на башню замка;

С ее площадки мог он весь

Иранский стан как на ладони видеть.

И он велел позвать Хеджира.

Он думал: "Синда нет; Хеджнр

Рустема, верно, знает; мне

Его укажет он". Хеджир

Окованный был приведен. Оковы

С него своей рукою сняв, Зораб

Сказал: "Хеджир, железа плена

Я золотом свободы заменю,

Когда ты мне по правде дашь ответ

На все, о чем тебя расспрашивать я стану;

Будь откровенен; с чистым,

А не с подмешанным вином

Подай теперь свою мне чашу".

"Я не солгу,- ответствовал Хеджир,-

Готов я на твои вопросы

Все объявить, что самому

Известно мне", "Богатые шатры

Я в стане вижу,- продолжал Зораб.-

Какому витязю, скажи мне, каждый

Из тех шатров принадлежит?

Когда о том по истине мне скажешь,

Тебя осыплю золотом и честью;

Когда же нет, не усидит

Твоя на шее голова".

"Чего же медлишь? - возразил

Хеджир.- Расспрашивай, я буду

По правде отвечать; лжецом

Я не бывал, а смерти не страшуся".

И начал спрашивать Зораб:

"Там, в середине самой стана,