align="justify">
Жизнь отдавая свою!
Дай же, судьба, мне отраду
Пасть за свободу в бою!
1877
В БОЛЬНИЦЕ
Догорала румяная зорька,
С нею вместе и жизнь догорала.
Ты одна, улыбался горько,
На больничном одре умирала.
Скоро ляжешь ты в саване белом,
Усмехаясь улыбкою кроткой.
Фельдшера написали уж мелом
По-латыни: "Страдает чахоткой".
Было тихо в больнице. Стучали
Лишь часы с деревянной кукушкой,
Да уныло березы качали
Под окошком зеленой верхушкой...
Ох, березы, большие березы!
Ох, кукушка, бездушная птица!
Непонятны вам жгучие слёзы,
И нельзя к вам с мольбой обратиться,
А ведь было же время когда-то,
Ты с природою счастьем делилась,
И в саду деревенском так свято,
Так невинно о ком-то молилась.
Долетели молитвы до неба:
Кто-то сделался счастлив... Но, боже!
Богомолку он бросил без хлеба
На больничном страдальческом ложе.
Упади же скорей на подушку
И скрести исхудалые руки,
Допросивши вещунью-кукушку;
Скоро ль кончатся тяжкие муки?
...И кукует два раза кукушка.
Две минуты - и кончено дело!
Входит тихо сиделка-старушка
Обмывать неостывшее тело.
1877
НЯНИНЫ СКАЗКИ
Вспомнил я нянины старые сказки,
Мальчик пугливый, пугливее лани.
Ждал я хорошей, спокойной развязки
Чудных рассказов заботливой няни,
Я был доволен, когда от чудовищ
Храбрый Иван-королевич спасался;
С ним я, искатель несметных сокровищ,
В царство Кащея под землю спускался.
Если встречался нам Змей шестиглавый,
Меч-кладенец вынимал я, и в битву
Смело бросался, и бился со славой,
После победы читая молитву.
Бабы-яги волшебство и коварство
Мы побеждали с улыбкою гневной,
Мчались стрелой в тридесятое царство,
Вслед за невестой, за Марьей-царевной.
Годы прошли... Голова поседела...
Жду я от жизни печальной развязки.
Няня, которая так мне радела,
Спит на кладбище, не кончивши сказки.
Грустно могилу ее обнимаю,
Землю сырую целую, рыдая.
Сказки твои я теперь понимаю,
Добрая няня, старуха седая!
Я - не Иван-королевич, но много
В жизни встречалось мне страшных чудовищ;
Жил и живу безотрадно, убого,
Нет для меня в этом мире сокровищ.
Тянутся грустно и дни и недели;
Жизнь представляется вечным мытарством.
Жадные люди давно овладели
Славной добычей - Кащеевым царством.
Змей, как и прежде, летает по миру
В образе хитрого грешника Креза.
Молятся люди ему, как кумиру,
Золота просят, чуждаясь железа.
Баба-яга (безысходное горе)
В ступе развозит и холод и голод;
В ступе ее я, предчувствую, вскоре
Буду раздавлен, разбит и размолот.
Солнце, как факел, дымит, не блистая;
В сумрак вечерний народы одеты...
Марья-царевна, свобода святая,
Зорюшка наша! Да где же ты? Где ты?
13 сентября 1878
СПОКОЙСТВИЕ
Смотри на родник: как вода в нем свежа!
Сначала журчит он, чуть видимый оком,
Ударится в гору и, пенясь, дрожа,
С горы упадает бурливым потоком.
Кружится, волнуясь, и мчится вперед,
И, старые камни поднявши, грохочет;
В нем жизнь ни на миг не заснет, не замрет,
О мертвом покое он думать не хочет.
Теперь посмотри: от стоячей воды
Дыханием веет убийцы-злодея;
Зеленая плесень покрыла пруды;
Там гады клубятся, трясиной владея.
О мысль человека, беги и спеши
Вперед и вперед, как поток без преграды!
Покой - это гибель и смерть для души;
Покою, забвенью - лишь мертвые рады.
Но если, о мысль, утомившись в труде,
Вперед не пойдешь ты дорогой прямою,
Ты будешь подобна болотной воде,
И гады покроют вселенную тьмою.
2 июня 1879
ЕЛКА
Много елок уродилося в лесу.
Я одну из них тихонько унесу.
Елку бедную навеки погубя,
Не детей хочу утешить, а себя;
Для себя ее украшу как могу...
Только вы, друзья, о елке - ни гу-гу.
Ни картинок, ни игрушек, ни огней -
Ничего вы не увидите на ней.
Я по-своему украшу деревцо:
У меня вдруг затуманится лицо;
Слезы брызнут - слезы жгучие - из глаз
И на веточках заблещут, как алмаз.
Пусть на хвое, как таинственный наряд,
Эти слезы - эти блесточки горят.
Пусть погаснут лишь пред солнечным лучом, -
Вот тогда я не заплачу ни о чем...
Нет, заплачу. Но тогда уж ель мою
Я свободными слезами оболью.
25 декабря 1879
НАША ДОЛЯ - НАША ПЕСНЯ
(Памяти И. З. Сурикова)
Я тоски не снесу
И, прогнавши беду,
На свободе в лесу
Долю-счастье найду.
Отзовись и примчись,
Доля-счастье, скорей!
К сироте постучись
У тесовых дверей.
С хлебом-солью приму
Долю-счастье мое,
Никому, никому
Не отдам я ее!
Но в лесной глубине
Было страшно, темно.
Откликалося мне
Только эхо одно...
Так и песня моя
Замирает в глуши
Без ответа... Но я -
Я пою от души.
Пойте, братья, и вы!
Если будем мы петь,
Не склоняя главы, -
Легче горе терпеть.
Что ж мы тихо поем?
Что ж наш голос дрожит?
Не рекой, а ручьем
Наша песня бежит...
1880
ТЕНИ
Тени ходили толпою за нами;
Были мы сами мрачнее теней,
Но, утешаясь отрадными снами,
Ждали - безумные! - солнечных дней.
Солнце взошло. И пред солнцем колени
Мы преклонили... Но снова из туч
Вдруг появились ужасные тени
И заслонили нам солнечный луч.
Снова мы ропщем и жалобно стонем,
Грезим отрадно лишь только во сне...
Мы ли ужасные тени прогоним,
Или опять одолеют оне?
<1880>
БУЙНОЕ ВЕЧЕ
(Из "Записок" земца)
...И часто
Я отгадать хотел, о чем он пишет:
О грозном ли владычестве татар?
О буйном ли новогородском вече?
Пушкин
Гой еси, читатель! Слушай, человече,
Некое сказанье о недавнем вече...
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
За столом сидели умные "особы"
И решали плавно, чинно и без злобы
О хозяйстве сельском хитрые вопросы.
Это были "наши". Это были "россы",
Люди с головами, всё экономисты.
Помыслы их были радужны и чисты,
Как душа младенца; взоры - не свирепы;
Ибо, рассуждая о посадке репы
Или о горохе самым важным тоном,
Трудно быть Маратом, трудно быть Дантоном.
Даже сам картофель, скажем для примера,
Может ли из земца сделать Робеспьера?
Но, на всякий случай, средь экономистов
Важно поместился местный частный пристав,
Ради ли хозяйства, или ради страха, -
Это предоставим веденью аллаха.
"Съехались сюда мы из пяти губерний
(Начал Клим Степаныч) с целью, чтоб из терний
Вырастить пшеницу. Важная задача!
Что теперь хозяйство-с? Это... это кляча
Жалкая, худая, без ума, без силы:
Где копытом топнет - выроет могилы,
Где лягнет ногою - вырастет терновник...
Словом, эта кляча есть прямой виновник
Наших зол и бедствий, нашего банкротства,
Так сказать, источник "русского сиротства".
К вечу обращаюсь я с мольбою рабской:
Пусть из русской клячи выйдет конь арабский,
Гордый и свободный! Пусть на русском поле
Золотистый колос нежится на воле..." -
"Ваше выраженье не совсем удачно!" -
Молвил частный пристав, брови хмуря мрачно. -
Нужно, Клим Степаныч, быть поосторожней!
Здесь я представляюсь нравственной таможней,
Так сказать - заставой... в идеальном роде.
Говорите больше, больше о народе,
О народных пользах, о народном благе,
Но не повторяйте в буйственной отваге
Эти каламбуры, "экивоки", "вицы"...
У меня, заметьте, жестки рукавицы!
Я имею право, Клим Степаныч... Впрочем,
Вас "призвать к порядку" мы еще отсрочим.
Смело объясните, но без краснобайства:
В чем лежит основа сельского хозяйства?" -
"В чем? Но очень прос