tify">
В темном омуте, в жизненной тине,
Ширь, раздолье полей мудрено
Рисовать на унылой картине.
Нет, боюсь я цветущих полей,
Начертить их не хватит отваги...
Карандаш, не жалея бумаги,
Деревеньку рисует смелей.
Ох, деревня! Печально и ты
Раскидалась вдоль речки за мостом,
Щеголяя обширным погостом...
Всюду ставлю кресты да кресты...
Карандаш мой, не ведая меры,
Под рукою дрожащей горит
И людей православных морит
Хуже ведьмы проклятой - холеры.
Я ему подчинился невольно:
Он рукою моей, как злодей,
Овладел и мучительно, больно жжет ее...
Мертвых слишком довольно,
Нам живых подавайте людей!
Вот и люди... И дьякон, и поп
На гумне, утомившись, молотят,
И неспелые зерна, как гроб
Преждевременный, глухо колотят.
. . . . . . . . . . . . . . . .
...Вот и люди... Огромный этап
За пригорком идет вереницей...
Овладевши моею десницей,
Карандаш на мгновенье ослаб,
Не рисует: склонился, как раб
Перед грозной восточной царицей.
Я его тороплю, чтобы он
Передал в очертаниях ясных
И бряцание цепи, и стон,
И мольбу за погибших, "несчастных"...
У колодца молодка стоит,
Устремив на несчастных взор бледный...
Подойдут к ней - она наградит
Их последней копейкою медной...
...Вот и люди, веселые даже,
Подпершись молодецки в бока,
Входят с хохотом в дверь кабака...
...О создатель, создатель!; Когда же
Нарисую я тонко, слегка,
Не кабак, а просторную школу,
Где бы люд православный сидел,
Где бы поп о народе радел?
Но, на грех, моему произволу
Карандаш назначает предел.
Оп рисует и бойко и метко
Только горе да жизненный хлам,
И ломаю зато я нередко
Мой тупой карандаш пополам.
1870
К МОЕМУ СТИХУ
Мой бедный неуклюжий стих
Плохими рифмами наряжен,
Ты, как овечка, слаб и тих,
_Но, слава богу, не продажен_. -
"Слова! Слова! Одни слова!" -
О нет, зачем же мне не верить?
Пусть ошибется голова,
Но сердцу стыдно лицемерить.
5 ноября 1870
СОЛДАТСКИЙ КЛАД
(Рассказ)
В кафтан изношенный одетый,
Дьячок Иван сидит с газетой,
Читает нараспев.
К нему подходят инвалиды;
Они видали также виды,
Они дрались в горах Тавриды,
Врага не одолев.
И говорит один калека:
"Читаешь ты, небось, про грека,
Не то - про басурман?
Скажи нам, братец, по газете;
Что нового на белом свете,
И нет ли драки на примете?
Да не введи в обман!" -
"Зачем обманывать, служивый,
Но за рассказ какой поживой
Утешен буду я?
Поставьте мне косушку водки,
И, не жалея сильной глотки,
Все, значит, до последней нотки
Вам расскажу, друзья!"
Друзья пошли в "приют веселья";
Они дьячку купили зелья
На кровный пятачок.
И закипели живо речи:
О митральезах {*}, о картечи,
Об ужасах седанской сечи
Витийствовал дьячок.
"Теперь (сказал дьячок с усмешкой)
Играет немец, будто пешкой,
Французом. Наш сосед,
Глядишь, и к нам заглянет в гости..." -
"А мы ему сломаем кости,
Мы загрызем его со злости.
Храбрее русских нет!" -
"Старуха надвое сказала...
Альма вам дружбу доказала;
Фельдфебель без ноги;
Ты, унтер, также петушился,
Зато руки своей лишился;
А Севастополь порешился;
В него вошли враги".
Вздохнули усачи уныло.
И горько им, и сладко было
При имени Альмы.
Дьячок задел их за живое,
Он тронул сердце боевое,
И оба думают: нас двое, -
Дьячку отплатим мы.
"Послушай, человек любезный,
Едали мы горох железный,
А ты едал кутью.
Есть у тебя и голосище,
И в церкви служишь ты, дружище,
И мы служили, да почище,
В особую статью.
Егорья дали нам недаром,
Им не торгуют, как товаром.
А дело было так:
Угодно, значит, было богу,
Чтоб на попятную дорогу
Мы отступали понемногу
От вражеских атак.
Отдав врагу позицью нашу,
Мы встали, заварили кашу:
Солдатик есть здоров.
И ели мы, ворча сквозь зубы:
На первый раз французы грубы,
Они согрели нас без шубы,
Паля из штуцеров.
Владимирцы и все другие,
Все наши братья дорогие,
Могли бы счет свести
С французами. Да обманула,
Ружьем кремневым всех надула
Заводчица родная - Тула,
Господь ее прости!
Настала ночь. "Петров, Фадеев!
В ночную цепь, искать злодеев!"
Мы, ружья на плечо,
Идем - отборное капральство,
Идем, куда ведет начальство,
Вдруг рана у меня - канальство! -
Заныла горячо...
Я ранен был, как видишь, в руку,
Но затаил на время муку
От наших лекарей:
И дело смыслят, и не плуты,
Да в обращеньи больно люты,
Отрежут лапу в две минуты,
Чтоб зажило скорей.
Тихонько говорю Петрову:
"Ты по-добру, да по-здорову,
А я... я ранен, брат!"
Петров сказал в ответ сердито:
"И мне ударили в копыто,
Да это дело шито-крыто:
Я схоронил мой _клад_".
И что ж? Подслушал, как лазутчик,
Нас сзади молодой поручик;
Он не из русских был;
Хоть не какой-нибудь татарин,
По-нашенски молился барин;
Не то он - серб, не то - болгарин,
Фамилию забыл.
Как бешеный, он вскрикнул дико:
"Вы мертвых грабить? Покажи-ка
Мне этот клад сюда.
"Скорей! Разбойников не скрою
И вас сейчас, ночной порою,
Сам расстреляю и зарою
Без всякого суда.
Вы - звери! Вы достойны плахи,
Вы рады сдернуть и рубахи
С убитых честных тел;
Спокойно, не моргнувши бровью,
Умоетесь родною кровью...
А я, глупец, с такой любовью
В Россию прилетел!
Кажи свой _клад_!" - "Да мне зазорно, -
Сказал ему Петров покорно,
Не чувствуя вины: -
Я в ногу ранен, и, примером,
Никоим не могим манером
Стащить с себя пред офицером
Казенные штаны".
Поручик обласкал нас взглядом.
"И ты, Фадеев, с тем же _кладом_?
Признайся, брат, не трусь!"
А в чем мне было сознаваться?
И без того мог догадаться,
Что и безрукому подраться
Желательно за Русь.
Нас потащили в госпитали,
И там, как водится, пытали,
И усыпили нас
Каким-то дьявольским дурманом
И искалечили обманом,
Чтоб не могли мы с басурманом
Еще сойтись хоть раз.
Пошли мы оба в деревеньку,
Где я оставил сына Сеньку,
Лихого молодца.
Когда нагрянут супостаты,
Сам поведу его из хаты
И сдам охотою в солдаты -
Подраться за отца.
А у Петрова - дочь девица.
Бела, свежа и круглолица...
Петров, не забракуй:
По девке парень сохнет, вянет.
И только мясоед настанет, -
Не правда ли, товарищ? - грянет
"Исайя, ликуй!" -
"Согласен, братец, с уговором,
Чтоб не якшаться с этим вором.
Дьячок, але-машир!
На свадьбу ты имеешь виды, _
Но за насмешки и обиды
Тебе отплатят инвалиды:
Не позовут на пир.
Мы не остались без награды
За наши раны, наши _клады_,
И, доживая век,
Свои кресты с любовью носим,
Людей напрасно не поносим.
Засим у вас прощенья просим,
Любезный человек.
И молвим снова, друг любезный"
Едали мы горох железный,
А ты едал кутью.
Есть у тебя и голосище,
И в церкви служишь ты, дружище,
И мы служили, да почище,