| Главная » Книги |
Шершеневич Вадим Габриэлевич - Стихотворения, Страница 3
Шершеневич Вадим Габриэлевич - Стихотворения;
С грохотом терпким столкнулись в кровь,
А когда испуг и переполох оттаяли,
Из обломков, как рот без лица, запищала любовь.
А я от любви оставил только корешок,
А остальное не то выбросил, не то сжёг.
Отчего Вы не понимаете! Варит жизнь мои поступки
В котлах для асфальта, и подходят минуты парой,
Будоражат жижицу, намазывают на уступы и на уступки,
На маленькие уступы, лопатой разжевывают по тротуару.
Я все сочиняю, со мною не было ничего,
И минуты - такие послушные и робкие подростки!
Это я сам, акробат сердца своего,
Сам вскарабкался на рухающие подмостки!
Шатайтесь, шатучие, шаткие шапки!
Толпите шаги, шевелите прокисший стон!
Это жизнь кладет меня в безмолвие папки,
А я из последних сил ползу сквозь картон.
4
Это Вы привязали мою голую душу к дымовым
Хвостам фыркающих, озверевших диких моторов.
И пустили ее волочиться по падучим мостовым,
А из нее брызнула кровь, черная, как торф.
Всплескивались скелеты лифта, кричали дверныя адажио,
Исступленно переламывались колокольни, и над
Этим каменным галопом железобетонные двадцатиэтажия
Вскидывали к крышам свой водосточный канат.
А душа волочилась, и, как пилюли, глотало небо седое
Звезды, и чавкали его исполосованные молниями губы,
А сторожа и дворники грязною метлою
Чистили душе моей ржавые зубы.
Стоглазье трамвайное хохотало над прыткою пыткою,
И душа по булыжникам раздробила голову свою,
И кровавыми нитками было выткано
Мое меткое имя по снеговому шитью.
5
Прямо в небо качнул я вскрик свой,
Вскрик сердца, которое в кровоподтеках и в синяках.
Сквозь меня мотоциклы проходят, как лучи иксовые,
И площадь таращит пассажи на моих щеках.
Переулки выкидывают из мгёл пригоршнями
Одутловатых верблюдов, звенящих вперебой,
А навстречу им улицы ерзают поршнями
И кидают мою душу, пережаренную зазевавшейся судьбой.
Небоскреб выставляет свой живот обвислый,
Топокопытит по рельсам трамвай свой массивный скок,
А у барьера крыш, сквозь рекламные буквы и числа,
Хохочет кроваво электро-электроток.
Выходят из могил освещенных автомобили,
И, осклабясь, как индюк, харей смешной,
Они вдруг тяжелыми колокольнями забили
По барабану моей перепонки ушной.
Рвет крыши с домов. Темновато ночеет. Попарно
Врываются кабаки в мой охрипший лоб.
А прямо в пухлое небо, без гудка, бесфонарно,
Громкающий паровоз врезал свой стальной галоп.
6
Церковь за оградой осторожно привстала на цыпочки,
А двухэтажный флигель присел за небоскреб впопыхах,
Я весь трамваями и автомобилями выпачкан.
Где-где дождеет на всех парах.
Крутень винопьющих за отгородкой стекольной,
Сквозь витрину укусит мой вскрик ваши уши,
Вы заторопите шаги, затрясетесь походкой алкогольной,
Как свежегальванизированная лягушка.
А у прохожих автомобильное выражение. Донельзя
Обваливается штукатурка с души моей,
И взметнулся моего голоса испуганный шмель, за-
девая за провода сердец все сильней и гудей.
Заводской трубой вычернившееся небо пробило.
Засеменили вяло еженочный валторнопассаж.
И луна ошалелая, раскаленная добела,
Взвизгнула, пробегая беззвездный вираж.
Бухнули двери бестолковых часов,
Бодая пространство, разорвали рты.
На сердце железнул навечный засов,
И вошли Вы, как будто Вы были ты.
Все тукало, звукало, звякало, ляскало,
Я в кори сплетен сплетён со всем,
Что посторонне, что юнело и тряскало.
Знаете: постаревшая весна высохла совсем?!
Пусть же шаркают по снегу моторы. Некстати ле-
зет взглядом из язв застекленных за парою муж,
А я всем пропою о моей пьяной матери,
Пляшущей без платья среди забагровевших луж.
7
Прохожие липнут мухами к клейким
Витринам, где митинг ботинок,
И не надоест подъездным лейкам
Выцеживать зевак в воздух густой, как цинк.
Недоразумения, как параллели, сошлись и разбухли,
Чахотка в нервах подергивающихся проводов,
И я сам не понимаю: у небоскребов изо рта ли, из уха ли
Тянутся шероховатые почерки дымных клубков.
Вспенье трамваев из-за угла отвратительней,
Чем написанная на ремингтоне любовная записка,
А беременная женщина на площади живот пронзительный
Вываливает в неуклюжие руки толпящегося писка.
Кинематографы окровянили свои беззубые пасти
И глотают дверями и окнами зазевавшихся всех,
А я вяжу чулок моего неконченного счастья,
Бездумно на рельсы трамвая сев.
1913
* * *
Восклицательные знаки тополей обезлистели на строке
бульвара,
Флаги заплясали с ветерком.
И под глазом у этой проститутки старой,
Наверное, демон задел лиловым крылом.
Из кофейни Грека, как из огненного барабана,
Вылетает дробь смешка и как арфа платья извив;
И шепот признанья, как струпья с засохшей раны,
Слетает с болячки любви.
И в эту пепельницу доогневншх окурков
Упал я сегодня увязнуть в гул,
Потому что город, что-то пробуркав,
Небрежным пальцем меня, как пепел, стряхнул.
С лицом чьих-то взглядов мокрых,
Истертым, как старый, гладкий пятак,
Гляжу, как зубами фонарей ляскает кинематограф
И длинным рельсом площадь завязывает башмак.
И шершавой ночи, неприлично-влажной,
Огромная луна, как яйцо...
И десяткой чей-то бумажник
Заставил покраснеть проститутчье лицо.
Если луч луны только шприц разврата глухого,
Введенный прямо в душу кому-то, -
Я, глядящий, как зима надела на кусты чехлы белые снова,
Словно пальцы, ломаю минуты!..
* * *
Говорите, что любите? Что хочется близко,
Вкрадчиво близко, около быть?
Что город, сердце ваше истискав,
Успел ноги ему перебить?!
И потому и мне надо
На это около ответить нежно, по-хорошему?..
А сами-то уже третью неделю кряду
По ковру моего покоя бродите стоптанными калошами!
Неужели ж и мне, в огромных заплатах зевоты,
Опять мокробульварьем бродить, когда как сжатый
кулак голова,
Когда белый паук зимы позаплел тенета
Между деревьями, и ловить в них переулков слова?!
Неужели ж и мне карточный домик
Любви строить заново из замусленных дней,
И вами наполняться, как ваты комик
Набухает, водою полнея?!
И мне считать минуты, говоря, что они проклятые,
Потому что встали они между нас?..
А если я не хочу быть ватою?
Если вся душа как раскрытый глаз?
И в окно, испачканный злобой, как мундштук
никотином липким,
Истрепанный, как на учебниках переплет,
Одиноко смотрю, как в звездных строках ошибки.
...Просите: "Полюбите!" Нависли крышей,
С крыш по водостокам точите ручьи,
А я над вашим грёзным замком вышу и вышу
Как небо тяжелые шаги мои.
Смотрите: чувств так мало, что они, как на полке
Опустеющей книги, покосились сейчас!
Хотите, чтобы, как тонкий платок из лилового шелка,
Я к заплаканной душе моей поднес бы вас?!
* * *
Не может выбиться
Тонущая лунная баба из глубокого вздоха облаков.
На железной вывеске трясется белорыбица
Под звонкую рябь полицейских свистков.
Зеленый прибой бульвара о рыжий мол Страстного
Разбился, омыв каменные крути церквей.
И здесь луна утонула. Это пузырьки из ее рта больного -
Булькающие круги фонарей.
На рессорах ветра улыбаться бросить
Ржавому ржанью извозчичьих кляч.
Крест колоколен строг, как проседь,
Крестом колоколен перекрестится плач!
И потекут восторженники, как малые дети,
Неправедных в рай за волосы тянуть.
Мое сердце попало в реберные сети
И ушлое счастье обронило путь.
Но во взметы ночи, в сумеречные шишки,
В распустившиеся бутоны золотых куполов,
Мысли, летите, как мошки, бегите, как мышки,
Пробирайтесь в широкие щели рассохшихся слов.
С кругами под глазами - колеями грусти,
С сердцем пустым, как дача в октябре, -
Я весь как финал святых златоустий,
Я молод -
Холод,
Прогуливающийся по заре.
И мой голос громок; его укрепил я, кидая
Понапрасну богу его Отченаш;
И вот летит на аэро моя молитва большая,
Прочерчивая в небе след, как огромный карандаш.
Аэроплан и молитва - это одно и то же!
Обоим дано от груди земной отлетать!
Но, Господи Маленький! Но, Громадный Боже!
Почему им обоим суждено возвращаться вспять?!
* * *
Но все, что тронет, нас соединяет,
Как бы смычок, который извлекает
Тон лишь единый, две струны задев.
Рильке
Знайте, девушки, повисшие у меня на шее, как
на хвосте
Жеребца, мчащегося по миру громоздкими скачками:
Я не люблю целующих меня в темноте,
В камине полумрака вспыхивающих огоньками,
Ведь если все целуются по заведенному обычаю,
Складывая раковины губ, пока
Не выползет влажная улитка языка,
Вас, призываемых к новому от сегодня величию,
По-новому знаменем держит моя рука.
Вы, заламывающие, точно руки, тела свои, как
пальцы, хрупкие,
Вы, втискивающие в туннели моих пригоршен
вагоны грудей,
Исхрипевшиеся девушки, обронившие, точно листья,
юбки,
Неужели же вам мечталось, что вы будете совсем
моей?!
Нет! Не надо! Не стоит! Не верь ему!
Распятому сотни раз на крестах девичьих тел!
Он многих, о, многих, грубея по-зверьему,
Собой обессмертил - и сам помертвел.
Но только одной отдавался он, ею вспененный,
Когда мир вечерел, надевая синие очки,
Только ей, с ним единственной, нет! В нее
влюбленный,
Обезнадеженный вдруг, глядел в обуглившиеся
зрачки.
Вы, любовницы милые, не притворяйтесь,
покорствуя,
Вы, раздетые девушки, раскидавшие тело на диван!
Когда ласка вдруг станет ненужной и черствою,
Не говорите ему, что по-прежнему мил и желанн.
Перестаньте кокетничать, вздыхать, изнывая,
и охать, и,
Замечтавшись, не сливайтесь с мутною пленкой
ночей!
На расцветшее поле развернувшейся похоти
Выгоняйте проворней табуны страстей!
Мне, запевшему прямо, быть измятым суждено
пусть!
Чу! По страшной равнине дней, как прибой,
Надвигаются, катятся в меня, как в пропасть,
Эти оползни девушек, выжатых мной!
В этой жуткой лавине нет лиц и нет имени,
Только платье да плач, животы да белье!
Вы, трясущие грудями, как огромным выменем,
Прославляйте, святите Имя Мое!
Из книги "ИТАК ИТОГ" (1926)
Юлии Дижур
ПОСЛЕДНИЙ РИМ
Мороз в окно скребется, лая,
Хрустит, как сломанный калач.
Звенят над миром поцелуи,
Звенят, как рифмы наших встреч.
Была комета этим годом,
Дубы дрожали, как ольха.
Пришла любовь, за нею следом,
Как шпоры, брызнули стихи.
Куда б ни шел, но через долы
Придешь к любви, как в Третий Рим.
Лишь молния любви блеснула,
Уже стихом грохочет гром.
И я, бетонный и машинный,
Весь из асфальтов и желез,
Стою, как гимназист влюбленный,
Не смея глаз поднять на вас.
Все громче сердца скок по будням,
Как волки, губы в темноте.
Я нынче верю только бредням!
О разум! - Нам не по пути!
Уж вижу, словно сквозь деревья,
Сквозь дни - мой гроб - последний Рим,
И, коронованный любовью,
Я солнце посвящаю вам.
1922
ВОИСТИНУ ЛЮБЛЮ
Как мальчик, не видавший моря,
За море принял тихий пруд, -
Так я, лишь корчам тела веря,
Любовью страсть назвать был рад.
Мне все роднее мертвь левкоев,
И пальцев догорает воск.
Что в памяти? Склад поцелуев
И тяжкий груз легчайших ласк.
Уж не трещать мне долго песней,
Не лаять на луну слезой!
Пусть кровь из горла - розой красной
На гроб моих отпетых дней.
О, я ль не издевался солнцем,
Смешавши бред и сон и явь,
Как вдруг нечаянным румянцем
Расхохоталась мне любовь.
Весь изолгавшийся, безумный,
Я вижу с трепетом вблизи
Фамильный герб любви огромной -
Твои холодные глаза.
Что мне возможно? Ночью биться,
Шаг командора услыхав?
Иль, как щенку скуля, уткнуться
В холодной конуре стихов?
Твоей походкой я считаю
По циферблату шаг минут.
На грудь твою я головою
Вдруг никну, как на эшафот.
Уж только смерть последним штилем
Заменит буйство этих гроз.
Ах, кровь вскипает алкоголем,
Шампанским брызнувши из глаз.
Мне даже кажется, что выси
Сегодня ближе вниз, к земле.
Звучало мне: - Люблю воскресе!
И я: - Воистину люблю.
Друзья, прощайте, хлюп осенний,
Треск вывесок, слез цап-царап, -
Но радостью какою осиянно
Твое благовещенье губ.
1922
ИТАК ИТОГ
Бесцельно целый день жевать
Ногами плитку тротуара,
Блоху улыбки уловить
Во встречном взоре кавалера.
Следить мне, как ноябрь-паук
В ветвях плетет тенета снега,
И знать, что полночью в кабак
Дневная тыкнется дорога.
Под крышным черепом - ой, ой! -
Тоска бредет во всех квартирах,
И знать, что у виска скорей,
Чем через год, запахнет порох.
Итак итог: ходячий труп
Со стихотворною вязанкой!
Что ж смотришь, солнечный циклоп,
Небесная голубозвонка!
О солнце, кегельбанный шар!
Владыка твой, нацелься в злобе
И кегли дней моих в упор
Вращающимся солнцем выбей.
Но он не хочет выбивать,
& 
| |
| Просмотров: 412 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры