| Главная » Книги |
Огарев Николай Платонович - Юмор, Страница 2
Огарев Николай Платонович - Юмор/div>
Идут молиться в божий дом.
Там тускл огонь свечей. В алтарь
Сердито входит поп косматый,
Угрюмо бродит пономарь,
Дьячок бормочет бородатый
И дьякон ищет свой стихарь;
Просвирня зябнет, сном объята,
Кадило рой детей.несет
И веет ладан на народ.
Но, признаюсь, не вижу я
Особенной отрады в этом.
Говейте вы себе, друзья,
Я разве после стану - летом.
Попы, дьячки и ектенья
Не могут быть любви предметом.
Весь этот пародьяльный тон
Меня вгоняет в гнев иль сон.
Но если б жил я в веке том,
Когда Христос учил народы, -
Его б я был учеником
Во имя духа и свободы;
Оставил бы семью и дом,
Не побоялся бы невзгоды
И радостно б за веру пал
И свой удел благословлял.
Бывало, часто в час ночной
Перед распятьем на колени
Я падал с теплою мольбой,
Чтобы он дал среди мучений
Мне тот безоблачный покой,
С которым он без злобы, пени,
С любовью крест тяжелый нес
И всем прощенье произнес.
О друг мой! как бы нам дойти,
Чтоб духом выше стать страданья
И ровно жизнь свою вести,
Как светлое души созданье,
Встречаться с каждым на пути
С любовью, полной упованья,
Привлечь его, не дать коснеть
И сердце сердцем отогреть.
Но мы влиянье на других
В тоске растратили невольно;
Мы слишком любим нас самих,
Людей же любим не довольно;
Мы нашей скорбью мучим их,
Что многим скучно, близким больно,
А жизни лучшей идеал
Для нас невыполнимым стал.
Но, впрочем, что же? На кого
Прикажете иметь влиянье?
Собрать людей вокруг чего?
К чему им указать призванье?
Какая мысль скорей всего
Их расшатать бы в состояньи?
Как, эгоизм изгнав из них,
Направить к высшей цели их?
Не знаю, право. Целый век
Из этого я крепко бился,
На поиск направлял свой бег,
Везде знакомился, дружился;
Но современный человек
Был глух на крик мой. Я смирился,
И только малый круг друзей
Я затворил в любви моей.
В науке весь наш мир идей;
Но Гегель, Штраус не успели
Внедриться в жизнь толпы людей,
И лишь на тех успех имели,
Которые для жизни всей
Науку целью взять умели.
А если б понял их народ,
Наверно б был переворот.
Итак, мой друг, когда пять-шесть
Друзей к нам вышло на дорогу,
То, право, мы должны принесть
Большую благодарность богу,
И в этом много счастья есть;
Он дал нам много, очень много,
И грех великий нам хандрить
И дара неба не ценить.
С немногими свершим наш путь,
Но не погибнет наше слово;
Оно отыщет где-нибудь
Средь поколенья молодого
Способных далее шагнуть;
Они пусть идут в бой суровый,
А мы умрем среди тоски, -
Страданья с верою легки.
1 Я всюду чужестранец (нем.)
9
Вдоль улиц фонари горят,
Еще безмолвна мостовая,
И лужи кое-где блестят,
Огонь печально отражая;
Но фонарей огнистых ряд
В ночи горит, не озаряя,
И звезды ярко смотрят в ночь,
Но тьмы не могут превозмочь.
Раздался ровно в полночь звон,
В церквах "Христос воскрес" запели,
Бежит народ со всех сторон,
Кареты дружно зашумели.
Вы спите, друг мой? Сладкий сон
Дай бог на мягкой вам постели,
А я пойду... Но грустно мне.
Я лучше б плакал в тишине.
Но нету слез и веры нет
Младенческой в душе усталой,
На ней сомнений грустный след,
На ней печали покрывало,
И радость прежних детских лет
Давно ей незнакома стала.
На звон без цели я иду,
Подарков от родных не жду.
И где родные все мои?
В тиши могил, отсель далече,
Заснули вечным сном одни;
С другими мне не нужно встречи;
Меж нами вовсе нет любви,
Докучны мне их вид к речи;
Конечно, есть еще друзья,
Но и они грустят, как я.
Смотрю с кремлевских теремов
Куда-то вдаль. Воспоминанье
Живит черты былых годов,
Назад влечет меня желанье;
Там мир любви и светлых снов
И молодого упованья...
Но как кругом - в душе моей
Ночь, ночь и бледен свет огнен.
С чего грущу? Не знаю сам.
Пойду домой. Как грудь изныла!
Как сердце рвется пополам!
О, если бы имел я силу
На ложе волю дать слезам, -
Быть может, мне бы легче было;
Но, боже мой! как стар я стал,
Уж я и плакать перестал!
10
Я еду завтра. Может быть,
Меня отпустят за границу,
И в жизни новую раскрыть
Тогда придется мне страницу.
Но не могу я позабыть
Ни вас, ни древнюю столицу;
Пожалуйста, мой друг, вдвоем
Последний день мы проведем.
Садитесь! Много кой о чем
Поговорить нам с вами можно.
Есть тайный страх в уме моем,
От думы на сердце тревожно...
Как знать? Вдали, в краю чужом
(Хотя я езгку осторожно)
Умру, быть может. Жалко вам?
Да не желал бы я и сам.
Вот воля вам моя одна:
Скажите тем, кого любил я,
Что в смертный час, их имена
Произнося, благословил я,
Что смерть моя была ясна,
Что помнить обо мне просил я,
Смирясь, покорствовал судьбе
И скоро жду их всех к себе.
А может быть, из дальних стран
Я возвращусь здоровей втрое,
Очищен от сердечных ран
И вылечен от геморроя,
И довезет мой чемодан
Мне фрак последнего покроя;
А на прощание вдвоем
Бутылки две мы разопьем.
Сперва в бокал зеленый лью
Струю янтарную рейнвейна;
Во славу рыцарства я пью
И берегов цветущих Рейна.
Отвагу прежних лет люблю
От Карла и до Валленипейна,
И песнь любви средь жарких сеч,
Где в латы бил тяжелый меч.
Пристрастен к средним я векам,
Люблю их замки и ограды,
Балкон высокий, нежных дам,
И под балконом серенады...
Луна плывет по небесам,
А звуки так полны отрады,
И ропот Рейна вторит им...
С зарей поход в Иерусалим.
Но что мечтать о старине -
Ай уж в розовом бокале,
Звездясь, мечты другие мне
Несет игриво... Что ж вы стали
И уст не мочите в вине?
Раз в раз бокалы застучали..
На юг, на юг хочу, друзья!
Да здравствует Италия!
Цветет лимон, и золотой
Меж листьев померанец рдеет,
И воздух теплою струей
С небес лазурных тихо веет;
Лавр гордый поднялся главой,
И скромно мирта зеленеет.
Туда, туда! Среди друид
Там голос Нормы мне звучит.
Но прежде чем увижу юг,
Услышу музыку Беллини,
Заеду в Питер я, мой друг,
Где не бывал еще доныне.
Аристократов рабский круг
Там жаждет царской благостыни,
И, ползая у царских ног,
Рад облизать на них сапог.
Скорей оставлю скучный град,
Пущусь на пароходе в море.
О, как впервые буду рад
Я на морском дышать просторе!
Далеко оттолкну назад
Хандру и истинное горе,
И буду, вдохновенья полн,
Внимать немолчный говор волн.
И буду взором я тонуть
В безбрежье неба голубого...
Но, боже! вдруг стеснилась грудь,
И грустно сердце бьется снова.
Мне жзль пускаться в дальний путь,
И жалко края мне родного...
Ведь я люблю его, мой друг,
Одно я тело с ним и дух.
Я много покидаю в нем,
Расставшись с ним, теряю много.
Едва ль, я не уверен в том,
Мне чужеземная дорога
Его заменит... А потом,
Как разбирать все вещи строго -
Чего бы, кажется, искать?..
Я, впрочем, буду к вам писать.
Куда б ни ехать - все равно:
Везде с собою сами в споре,
Мученье мы найдем одно,
Будь то на суше иль на море;
Как прежде, как давным-давно,
За нами вслед помчится горе,
Аккорд нам полный, господа,
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Farewell!
Byron(1)
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит.
Пушкин
We see and read,
Admire and sigh and then
Succumb and bleed.
Byron (2)
1 Прощайте! Байрон (англ.).
2 Мы видим и читаем, восхищаемся и вздыхаем, по-
ПИСЬМО ПЕРВОЕ
3 апреля. Станция
1
Я начинаю к вам писать,
Мой друг, уже с полудороги.
Мне на шоссе нельзя пенять,
Он гладок, горы все отлоги,
Но в дилижансе плохо спать
И протянуть неловко ноги.
Я этим начал, чтоб потом
Не говорить уж мне о том.
Когда Москву оставил я,
В последний раз пожал вам руку,
Невольно сжалась грудь моя
И сердце ощутило муку.
О, с вами горько для меня,
Невыносимо несть разлуку.
Как ни крепился я - слеза
Мне навернулась на глаза.
Я ехал. Над моей Москвой
Ночное небо ясно было,
И тихо так на город мой
Звездами яркими светило.
А впереди, передо мной,
Все небо тучей обложило,
Меня встречал зловещий мрак;
Я думал: то недобрый знак!
Так, не довольные ничем,
Бог весть куда стремимся всё мы,
Толкаемы, не знаю кем,
И вдаль, не знаю чем, влекомы,
Безумно расстаемся с тем,
Что мило нам; друзей и домы
Бросаем - сколько их ни жаль...
И ищем новую печаль.
Уж, право, не вернуться ль мне?
А вы, мой друг! Теперь, чай, сели
Перед камином, в тишине;
К вам думы грустные слетели;
Но раз, гадая на огне,
Мою судьбу вы знать хотели...
Что ж? вспыхнет синий огонек?
Да! нет! И гаснет уголек.
А предо мной во тьме ночной
Равнина тянется печально,
И ветви сосны молодой
Чернеют грустно в роще дальной.
Плетется дилижанс рысцой,
Как пол лощеный в зале бальной,
Гладка дорога, скатов нет...
В степи печален и рассвет.
Рассвет! С улыбкой на устах,
Земной печали ввек не зная,
Восходит солнце; на полях
Кой-где белеет снег, блистая,
И листьев нет еще в лесах,
Не вышла травка молодая;
А жаворонок средь небес
Уж с вольной песнию исчез.
И грустно мне певцу весны
Внимать в раздумьи и печали
Среди пустынной стороны;
Передо мною смутно встали
Все недоконченные сны,
Которыми полны бывали
Мои мечты в родной стране...
Опять вздохнуть пришлося мне!
Но полно. Перейти должны
Мы вновь к практическим предметам.
Мы разъезжать приучены
В России и зимой и летом;
Но все ж, подчас поражены,
Должны критическим заметам
Отвесть мы место хоть слегка
Средь путевого дневника.
Во-первых, я замечу вам,
По непривычке ли к свободе,
По непривычке ли к правам,
Везде у нас в простом народе
Пристрастье к площадным словам:
Ругаться - в чрезвычайной моде...
Неделикатно и смешно,
И оскорбительно оно.
Люблю, когда перед избой
В кафтане, шапка набекрени,
Ямщик с широкой бородой
Сидит в припадке русской лени,
Склонясь на руки головой,
Поставив локти на колени,
И про себя поет в тиши
Про очи девицы-души.
И смотрит вдаль... и ждет и ждет,
Вот колокольчик раздается,
И по мосту, стуча, вперед
Телега тройкою несется
К нему - и стала у ворот,
И пар от коней клубом вьется.
И вот ямщик уж ямщиком
Встречаем бранью иль толчком.
Характер русский на пути
Мне стал предметом изученья,
И в нем я должен был найти -
Лень, удальство и грусть в смешеньи
С лукавством (боже нас прости!).
К обманам гнусным угнетенье
Нас приучило, также кнут.
Мудреного не вижу тут...
Всегда мы, встретясь с кем-нибудь,
Врага в нем видя иль Иуду,
Его же ищем обмануть.
Я это порицать не буду,
Весьма естествен этот путь;
А лень хвалить я просто буду:
Как мужику любить свой труд?
Богат он - больше оберут.
Я это говорю смеясь;
Но, друг мой, если бы вы знали,
Как желчь бунтует каждый раз,
Как вся душа полна печали,
Когда я думаю о нас!
Надежды все почти пропали,
Свое бессилье я сознал,
И нрав мой зол и мрачен стал.
Но, виноват! зовут меня -
Уж пристегнули торопливо
К постромкам пятого коня;
Кондуктор ждет меня учтиво,
Сурово нищих прочь гоня;
Уж сел ямщик нетерпеливый.
Мой друг, пора, пора! Спешу!
Из Петербурга напишу.
2
Петербург
Я прибыл вечером, друг мой.
Шел дождик мелкий, понемногу
Дома скрывались в тьме ночной,..
Свершив трехдневную дорогу,
Хотел скорей я на покой;
Но сердца странную тревогу
Преодолеть никак не мог
И долго спать еще не лег.
Хотел я тут же к вам писать,
Но как-то глуп был; стал уныло
По комнате моей шагать,
И что меня тогда томило,
Не в силах я пересказать:
Утраты ли того, что было,
Иль недоверчивость к судьбе -
Не мог отчета дать себе.
Но было на душе темно.
Я поздно лег, проснулся рано;
Мне ветр сырой пахнул в окно"
Седое небо сверх тумана
На мир смотрело холодно,
И будто призрак великана,
В сырую мглу погружена,
Мне каланча была видна.
Вы согласитесь, что плохой
Прием мне сделала погода;
Я если б не страдал хандрой,
Ее туманная природа
На ум навеяла бы мой...
Здесь говорят, что середь года
Выходит солнце только раз...
Блеснет и спрячется тотчас.
Я думал: житель здешних стран
Быть должен мрачен, даже злобен,
Всегда недуг сердечных ран
В себе самом таить способен,
Угрюм, задумчив, как туман,
Во всем стране своей подобен,
И даже песнь его должна
Быть однозвучна и грустна.
Хотелось город видеть мне.
Я на проспект пошел, зевая, -
И изумился! Нам во сне
Толпа не грезилась такая
В Москве, где мы по старине
Все по домам сидим, скучая;
А здесь, напротив, круглый год
Как бы на ярмарке народ.
Без стуку по торцам катясь,
Стремятся дрожки и кареты;
Заботой праздною томясь,
Толпы людей, с утра одеты,
Спешат, толкаясь и бранясь.
Мелькают перья, эполеты,
Бурнусы дам, пальто мужчин;
В одеждах всех покрой один.
Чем эти люди заняты?
Какая цель? К чему стремленье?
Какая мысль средь суеты,
Среди всеобщего движенья,
Средь этой шумной пестроты?
Уж не народное ль волненье?
И! что вы? право, никакой
Тут мысли вовсе нет, друг мой.
Толпа стремится просто так,
Поесть иль пробежать глазами,
Как Магомет, султана враг,
Гоним союзными дворами, -
И день убит уж кое-как.
С косой в руке, на лбу с часами,
Седой Сатурн на них на всех
Глядит сквозь ядовитый смех.
Мне стало страшно... Предо мной
Явилась вдруг жизнь миллионов
Людей, объятых пустотой,
К стыду всех божеских законов...
В толпе один приятель мой
Мне указал двух-трех шпионов,
И царь проехал мимо нас,
И сняли шляпы мы тотчас.
Потом пошли, и время шло,
И длинный день тянулся вяло,
И все мне было тяжело.
Толпа шуметь не преставала.
Обед; вино лилось светло,
Но уж меня не забавляло;
Так я, являяся на бал,
Всегда угрюм и дик бывал,
Мне странен смех казался их
В огромной освещенной зале;
Я был среди людей чужих,
И сам чужой был всем на бале,
И мысли далеко от них
Меня печально увлекали
Туда, куда-то в мирный дол,
Где годы детства я провел.
Но я кладу письмо в пакет,
Его с оказией вам шлю я.
Для вас ведь нового в том нет.
Писать по почте не люблю я;
Случиться может и секрет,
А уж никак не потерплю я,
Чтоб мне Коко какой-нибудь
Смел в жизнь и душу заглянуть.
3
Ложилась ночь, росла волна,
И льдины проносились с треском;
Седою пеною полна,
Подернута свинцовым блеском,
Нева казалася страшна,
Стуча в гранит сердитым плеском.
В тумане тусклом ряд домов
Смотрел печально с берегов.
Уже огни погашены,
Беспечно люди сном объяты;
Под ропот плещущей волны
Поденщики, аристократы,
Свои все люди грезят сны.
Безмолвны стогны и палаты...
Один, недвижен, на коне
Огромный всадник виден мне.
Чернея сквозь ночной туман,
С подъятой гордо головою,
Надменно выпрямив свой стан,
Куда-то кажет вдаль рукою
С коня могучий великан;
А конь, притянутый уздою,
Поднялся вверх с передних ног,
Чтоб всадник дальше видеть мог.
Куда рукою кажет он?
Куда сквозь тьму вперил он очи?
Какою мыслью вдохновлен
Не знает сна он середь ночи?
С чего он горд? Чем увлечен?
Из всей он будто конской мочи
Вскакал бесстрашно на гранит
И неподвижен тут стоит?
Он тут стоит затем, что тут
Построил он свой город славный;
С рассветом корабли придут -
Oн кажет вдаль рукой державной;
Они с собою привезут
Европы ум в наш край дубравный,
Чтоб в наши дебри свет проник;
Он горд затем, что он велик!
Благоговел я в поздний час,
И трепет пробегал по телу;
Я сам был горд на этот раз,
Как будто б был причастен к делу,
Которым он велик для нас.
Надменно вместе и несмело
Пред ним колено я склонил
И чувствовал, что русский был.
Подняв я голову, потом
В лицо взглянул ему - и было
Как будто грустное что в нем;
Он на меня смотрел уныло
И все мне вдаль казал перстом.
Какая скорбь его томила?
Куда казал он мне с коня?
Чего хотел он от меня?
И я невольно был смущен;
Печально, робкими шагами
Я отошел, но долго он
Был у меня перед глазами;
Я от него был отделен
Адмиралтейскими стенами,
А он за мною все следил,
И вид его так мрачен был.
И вот дворец передо мной
Стоял угрюмо и высоко;
В полудремоте часовой
Шагал у двери одиноко,
И страхом веял мне покой,
В котором спал дворец глубоко.
У ног моих Нева одна
Шумела, ярости полна.
А там, далеко за Невой,
Еще страшней чернелось зданье
С зубчатой мрачною стеной
И рядом башня. Вопль, рыданья
И жертв напрасных стон глухой,
Проклятий полный и страданья,
Мне ветер нес с тех берегов
Сквозь стуки льдин и плеск валов.
Дворец! Тюрьма! Зачем сквозь тьму
Глядите вы здесь друг на друга?
Ужель навек она ему
Рабыня, злобная подруга?
Ужель, взирая на тюрьму,
Дворец свободен от испуга?
Ужель тюрьмою силен он
И слышать рад печальный стон? .
О! сройте, сройте поскорей
Вы эти стены, эти своды,
Замки отбейте у дверей,
Зовите всех на пир свободы!
Тогда, тогда толпы людей,
Тогда из века в век народы
Благословят вас и почтут
И вас святыми назовут.
Но глух дворец, глуха тюрьма,
И голос мой звучит в пустыне,
Кругом туман да ночи тьма,
И с шумом вал бежит по льдине...
Тоска души, тоска ума
Еще сильнее, чем доныне,
И тяжелее жизни крест...
И я бежал от этих мест.
И снова он, все тот же он,
Явился всадник предо мною,
Все так же горд и вдохновлен,
Все вдаль с простертою рукою.
И мне казалось, как сквозь сон,
С подъятой гордо головою,
Надменно выпрямив свой стаи,
Смеялся горько великан.
4
Что я писал вам в этот раз?
Письмо ли это или ода,
Или элегия? У нас
Последнего не терпят рода...
А было время - развелась
На вздохи, слезы, стоны мода;
Все вспоминали юны дни
И лезли в Пушкины они.
Да я и сам... но, боже мой!
Кого я назвал? Плач надгробный
Ужели смолк в стране родной?
Где наш певец, душой незлобный?
Где дивных песен дар святой
И голос, шуму вод подобный?
Где слава наших тусклых дней?
Внимайте повести моей.
О! там.,, в тиши родной Москвы.
От бурь мирских задвинув ставень,
И не предчувствуете вы,
Как душу здесь сжигает пламень;
Но будьте вы как лед Невы,
Или бесчувственны, как камень,
Все ж вас растопит мой рассказ
И выжмет слез ручей из вас.
Когда молву, что нет его,
В столице древней услыхали,
Всем было грустно от того;
Все посердились, покричали,
Но через день, как ничего,
Опять спокойно замолчали;
Так шумный рой спугнутых мух,
Взлетев на миг, садится вдруг.
Вчера я встретил невзначай -
Два мальчика прошли с лотками
Статуек. Тут был попугай,
Качали кошки головами,
Наполеон и Николай
Стояли, обратясь спинами,
И Пушкин, голову склоня,
Скрестивши руки, близ коня.
И равнодушною толпой
Шли люди мимо без вниманья,
И каждый занят был собой,
Не замечая Изваянья.
Да хоть взгляните, боже мой!
На лик, исполненный страданья
И дум и грез... Ведь он поэт!
Да дайте ж лепт свой за портрет!
Поэт не надобен для них,
Ему внимать им даже скучно,
И звонкий, грустный, яркий стих
Они услышат равнодушно,
Как скрип телег на мостовых,
Песнь аматера в зале душной.
Они согласны быть скорей
Час целый у резных дверей,
Пока лакей им в галунах
Отворит вход жилищ священных,
Где можно ползать им в ногах
Временщиков и бар надменных
И целовать ничтожный прах
Людей ничтожных и презренных,
Которых кознями поэт
Погиб в всей силе лучших лет.
Ему досадой сердце жгли,
И дело быстро шло к дуэли;
Предотвратить ее могли,
Но не хотели, не хотели,
К нему на похороны шли
Лишь люди в фризовой шинели,
И тех обманом отвели,
И гроб тихонько увезли.
Поэта мучить и терзать,
Губить со злобою холодной,
На тело мертвое не дать
Пролить слезу любви народной, -
Что ж можно вам еще сказать,
Что б было хуже? Благородный,
Священный гнев в душе моей
Кипит - чем скрытей, тем сильней.
Но только втайне пару слов
Могу сказать в кругу собратий,
Боясь тюрьмы, боясь оков,
Боясь предательских объятий.
А как бы на его врагов
Я, сколько есть в душе проклятий,
Собрать был рад в единый миг,
Чтобы в лицо им плюнуть их!
И ваш еще спокоен дух,
И не дрожите вы с досады,
Что так бессильны мы, мой друг,
И что нам правду прятать надо 
| |
| Просмотров: 326 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры