Некрасов Николай Алексеевич - Собрание стихотворений. Том 2.

даром билет, "Дай нам статьи либеральные!"- Хором кричат. Я в ответ: "Полноте, други любезные, Либерализм вам не впрок!" Сам же в ворота железные Прыг,- и защелкнул замок! "Ну! отвязались, ракалии!.." Тут я в квартиру нырнул И, покуривши регалии, Благополучно заснул.

  -- Жаль мне редактора бедного! Долго он будет грустить, Что направления вредного Негде ему проводить. Встретились мы: я почтительно Шляпу ему приподнял, Он улыбнулся язвительно И засвистал, засвистал! (Между январем и мартом 1863)

41. ИЗ АВТОБИОГРАФИИ ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТА

ФЕДОРА ИЛЛАРИОНОВИЧА РУДОМЕТОВА 2-го, уволенного в числе прочих в 1857 году "Убил ты точно, на веку Сто сорок два медведя, Но прочитал ли хоть строку Ты в жизни, милый Федя?" - "О нет! за множеством хлопот, Разводов и парадов, По милости игры, охот, Балов и маскарадов, Я книги в руки не бирал, Но близок с просвещеньем: Я очень долго управлял Учебным учрежденьем. В те времена всего важней Порядок был - до книг ли?- Мы брили молодых людей И как баранов стригли! Зато студент не бунтовал, Хоть был с осанкой хватской, Тогда закон не разбирал - Военный или статский; Дабы соединить с умом Проворство и сноровку, Пофилософствуй, а потом Иди на маршировку!.. Случилось также мне попасть В начальники цензуры, Конечно, не затем, чтоб красть,- Что взять с литературы?- А так, порядок водворить... Довольно было писку; Умел я разом сократить Журнальную подписку. Пятнадцать цензоров сменил (Все были либералы), Лицеям, школам воспретил Выписывать журналы. "Не успокоюсь, не поправ Писателей свирепость! Узнайте мой ужасный нрав, И мощь мою - и крепость!"- Я восклицал. Я их застиг, Как ураган в пустыне, И гибли, гибли сотни книг, Как мухи в керосине! Мать не встречала прописей Для дочери-девчонки, И лопнули в пятнадцать дней Все книжные лавчонки!.. Потом, когда обширный край Мне вверили по праву, Девиз "Блюди - и усмиряй!" Я оправдал на славу... .............. (Между январем и мартом 1863)

42. КАЛИСТРАТ

Надо мной певала матушка, Колыбель мою качаючи: "Будешь счастлив, Калистратушка! Будешь жить ты припеваючи!" И сбылось, по воле божией, Предсказанье моей матушки: Нет богаче, нет пригожее, Нет нарядней Калистратушки! В ключевой воде купаюся, Пятерней чешу волосыньки, Урожаю дожидаюся С непосеянной полосыньки! А хозяйка занимается На нагих детишек стиркою, Пуще мужа наряжается - Носит лапти с подковыркою!.. (5 июня 1863)

43. ПОЖАРИЩЕ

Весело бить вас, медведи почтенные, Только до вас добираться невесело, Кочи, ухабины, ели бессменные! Каждое дерево ветви повесило, Каркает ворон над белой равниною, Нищий в деревне за дровни цепляется. Этой сплошной безотрадной картиною Сердце подавлено, взор утомляется. Ой! надоела ты, глушь новгородская! Ой! истомила ты, бедность крестьянская! То ли бы дело лошадка заводская, С полостью санки, прогулка дворянская?.. Даже церквей здесь почти не имеется. Вот наконец впереди развлечение: Что-то на белой поляне чернеется, Что-то дымится - сгорело селение! Бедных, богатых не различающий, Шутку огонь подшутил презабавную: Только повсюду еще украшающий Освобожденную Русь православную Столб уцелел - и на нем сохраняются Строки: "Деревня помещика Вечева". С лаем собаки на нас не бросаются, Думают, видно: украсть вам тут нечего! (Так. А давно ли служили вы с верою, Лаяли, злились до самозабвения И на хребте своем шерсть черно-серую Ставили дыбом в защиту селения?..) Да на обломках стены штукатуренной Крайнего дома - должно быть, дворянского - Видны портреты: Кутузов нахмуренный, Блюхер бессменный и бок Забалканского. Лошадь дрожит у плетня почернелого, Куры бездомные с холоду ежатся, И на остатках жилья погорелого Люди, как черви на трупе, копошатся... (1863)

44. ОРИНА МАТЬ СОЛДАТСКАЯ

День-деньской моя печальница, В ночь - ночная богомолица, Векова моя сухотница... (Из народной песни) Чуть живые в ночь осеннюю Мы с охоты возвращаемся, До ночлега прошлогоднего, Слава богу, добираемся. "Вот и мы! Здорово, старая! Что насупилась ты, кумушка! Не о смерти ли задумалась? Брось! пустая эта думушка! Посетила ли кручинушка? Молви - может, и размыкаю".- И поведала Оринушка Мне печаль свою великую. "Восемь лет сынка не видела, Жив ли, нет - не откликается, Уж и свидеться не чаяла, Вдруг сыночек возвращается. Вышло молодцу в бессрочные... Истопила жарко банюшку, Напекла блинов Оринушка, Не насмотрится на Ванюшку! Да недолги были радости. Воротился сын больнехонек, Ночью кашель бьет солдатика, Белый плат в крови мокрехонек! Говорит: "Поправлюсь, матушка!" Да ошибся - не поправился, Девять дней хворал Иванушка, На десятый день преставился..." Замолчала - не прибавила Ни словечка, бесталанная. "Да с чего же привязалася К парню хворость окаянная? Хилый, что ли, был с рождения?.." Встрепенулася Оринушка: "Богатырского сложения, Здоровенный был детинушка! Подивился сам из Питера Генерал на парня этого, Как в рекрутское присутствие Привели его раздетого... На избенку эту бревнышки Он один таскал сосновые... И вилися у Иванушки Русы кудри как шелковые..." И опять молчит несчастная... "Не молчи - развей кручинушку! Что сгубило сына милого - Чай, спросила ты детинушка?" - "Не любил, сударь, рассказывать Он про жизнь свою военную, Грех мирянам-то показывать Душу - богу обреченную! Говорить - гневить всевышнего, Окаянных бесов радовать... Чтоб не молвить слова лишнего, На врагов не подосадовать, Немота перед кончиною Подобает христианину. Знает бог, какие тягости Сокрушили силу Ванину! Я узнать не добивалася. Никого не осуждаючи, Он одни слова утешные Говорил мне умираючи. Тихо по двору похаживал Да постукивал топориком, Избу ветхую обхаживал, Огород обнес забориком; Перекрыть сарай задумывал. Не сбылись его желания: Слег - и встал на ноги резвые Только за день до скончания! Поглядеть на солнце красное Пожелал,- пошла я с Ванею: Попрощался со скотинкою, Попрощался с ригой, с банею. Сенокосом шел - задумался. "Ты прости, прости, полянушка! Я косил тебя во младости!"- И заплакал мой Иванушка! Песня вдруг с дороги грянула, Подхватил, что было голосу, "Не белы снежки", закашлялся, Задышался - пал на полосу! Не стояли ноги резвые, Не держалася головушка! С час домой мы возвращалися... Было время - пел соловушка! Страшно в эту ночь последнюю Было: память потерялася, Всё ему перед кончиною Служба эта представлялася. Ходит, чистит амуницию, Набелил ремни солдатские, Языком играл сигналики, Песни пел - такие хватские! Артикул ружьем выкидывал Так, что весь домишка вздрагивал; Как журавль стоял на ноженьке На одной - носок вытягивал. Вдруг метнулся... смотрит жалобно... Повалился - плачет, кается, Крикнул: "Ваше благородие! Ваше!.." Вижу, задыхается. Я к нему. Утих, послушался - Лег на лавку. Я молилася: Не пошлет ли бог спасение?.. К утру память воротилася, Прошептал: "Прощай, родимая! Ты опять одна осталася!.." Я над Ваней наклонилася, Покрестила, попрощалася, И погас он, словно свеченька Восковая, предыконная..." Мало слов, а горя реченька, Горя реченька бездонная!.. (1863)

45. ПАМЯТИ ДОБРОЛЮБОВА

Суров ты был, ты в молодые годы Умел рассудку страсти подчинять. Учил ты жить для славы, для свободы, Но более учил ты умирать. Сознательно мирские наслажденья Ты отвергал, ты чистоту хранил, Ты жажде сердца не дал утоленья; Как женщину, ты родину любил, Свои труды, надежды, помышленья Ты отдал ей; ты честные сердца Ей покорял. Взывая к жизни новой, И светлый рай, и перлы для венца Готовил ты любовнице суровой, Но слишком рано твой ударил час И вещее перо из рук упало. Какой светильник разума угас! Какое сердце биться перестало! Года минули, страсти улеглись, И высоко вознесся ты над нами... Плачь, русская земля! но и гордись - С тех пор, как ты стоишь под небесами, Такого сына не рождала ты И в недра не брала свои обратно: Сокровища душевной красоты Совмещены в нем были благодатно... Природа-мать! когда б таких людей Ты иногда не посылала миру, Заглохла б нива жизни... (1864)

46. ВОЗВРАЩЕНИЕ

И здесь душа унынием объята. Неласков был мне родины привет; Так смотрит друг, любивший нас когда-то, Но в ком давно уж прежней веры нет. Сентябрь шумел, земля моя родная Вся под дождем рыдала без конца, И черных птиц за мной летела стая, Как будто бы почуяв мертвеца! Волнуемый тоскою и боязнью, Напрасно гнал я грозные мечты, Меж тем как лес с какой-то неприязнью В меня бросал холодные листы, И ветер мне гудел неумолимо: Зачем ты здесь, изнеженный поэт? Чего от нас ты хочешь? Мимо! мимо! Ты нам чужой, тебе здесь дела нет! И песню я услышал в отдаленьи. Знакомая, она была горька, Звучало в ней бессильное томленье, Бессильная и вялая тоска. С той песней вновь в душе зашевелилось, О чем давно я позабыл мечтать, И проклял я то сердце, что смутилось Перед борьбой - и отступило вспять!.. (1864)

47. ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА

Ваня (в кучерском ярмячке) Папаша! кто строил эту дорогу? Папаша (В пальто на красной подкладке) Граф Петр Андреевич Клейнмихель, душенька! (разговор в вагоне)

1

Славная осень! Здоровый, ядреный Воздух усталые силы бодрит; Лед неокрепший на речке студеной Словно как тающий сахар лежит; Около леса, как в мягкой постели, Выспаться можно - покой и простор! Листья поблекнуть еще не успели, Желты и свежи лежат, как ковер. Славная осень! Морозные ночи, Ясные, тихие дни... Нет безобразья в природе! И кочи, И моховые болота, и пни - Всё хорошо под сиянием лунным, Всюду родимую Русь узнаю... Быстро лечу я по рельсам чугунным, Думаю думу свою...

2

Добрый папаша! К чему в обаянии Умного Ваню держать? Вы мне позвольте при лунном сиянии Правду ему показать. Труд этот, Ваня, был страшно громаден - Не по плечу одному! В мире есть царь: этот царь беспощаден, Голод названье ему. Водит он армии; в море судами Правит; в артели сгоняет людей, Ходит за плугом, стоит за плечами Каменотесцев, ткачей. Он-то согнал сюда массы народные. Многие - в страшной борьбе, В жизни воззвав эти дебри бесплодные, Гроб обрели здесь себе. Прямо дороженька: насыпи узкие, Столбики, рельсы, мосты. А по бокам-то всё косточки русские... Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты? Чу, восклицанья послышались грозные! Топот и скрежет зубов; Тень набежала на стекла морозные... Что там? Толпа мертвецов! То обгоняют дорогу чугунную, То сторонами бегут. Слышишь ты пение?..."В ночь эту лунную, Любо нам видеть свой труд! Мы надрывались под зноем, под холодом, С вечно согнутой спиной, Жили в землянках, боролися с голодом, Мерзли и мокли, болели цынгой. Грабили нас грамотеи-десятники, Секло начальство, давила нужда... Всё притерпели мы, божии ратники, Мирные дети труда! Братья! вы наши плоды пожинаете! Нам же в земле истлевать суждено... Всё ли нас, бедных, добром поминаете Или забыли давно?..." Не ужасайся их пения дикого! С Волхова, с матушки Волги, с Оки, С разных концов государства великого - Это всё! братья твои - мужики! Стыдно робеть, закрываться перчаткою, Ты уж не маленький!.. Волосом рус, Видишь, стоит, изможден лихорадкою, Высокорослый, больной белорус: Губы бескровные, веки упавшие, Язвы на тощих руках, Вечно в воде по колено стоявшие Ноги опухли; колтун в волосах; Ямою грудь, что на заступ старательно Изо дня в день налегала весь век... Ты приглядись к нему, Ваня, внимательно: Трудно свой хлеб добывал человек! Не разогнул свою спину горбатую Он и теперь еще: тупо молчит И механически ржавой лопатою Мерзлую землю долбит! Эту привычку к труду благородную Нам бы не худо с тобой перенять... Благослови же работу народную И научись мужика уважать. Да не робей за отчизну любезную... Вынес достаточно русский народ, Вынес эту дорогу железную - Вынесет всё, что господь ни пошлет! Вынесет всё - и широкую, ясную Грудью дорогу проложит себе. Жаль только - жить в эту пору прекрасную Уж не придется - ни мне, ни тебе.

3

В эту минуту свисток оглушительный Взвизгнул - исчезла толпа мертвецов! "Видел, папаша, я сон удивительный,- Ваня сказал, - тысяч пять мужиков, Русских племен и пород представители Вдруг появились - и он мне сказал: "Вот они - нашей дороги строители!.."" Захохотал генерал! "Был я недавно в стенах Ватикана, По Колизею две ночи бродил, Видел я в Вене святого Стефана, Что же... всё это народ сотворил? Вы извините мне смех этот дерзкий, Логика ваша немножко дика. Или для вас Аполлон Бельведерский Хуже печного горшка? Вот ваш народ - эти термы и бани, Чудо искусства - он всё растаскал!" -"Я говорю не для вас, а для Вани..." Но генерал возражать не давал: "Ваш славянин, англосакс и германец Не создавать - разрушать мастера, Варвары! дикое скопище пьяниц!.. Впрочем, Ванюшей заняться пора; Знаете, зрелищем смерти, печали Детское сердце грешно возмущать. Вы бы ребенку теперь показали Светлую сторону..."

4

  

  -"Рад показать! Слушай, мой милый: труды роковые Кончены - немец уж рельсы кладет. Мертвые в землю зарыты; больные Скрыты в землянках; рабочий народ Тесной гурьбой у конторы собрался... Крепко затылки чесали они: Каждый подрядчику должен остался, Стали в копейку прогульные дни! Всё заносили десятники в книжку - Брал ли на баню, лежал ли больной. "Может, и есть тут теперича лишку, Да вот поди ты!.."- махнули рукой... В синем кафтане - почтенный лабазник, Толстый, присадистый, красный, как медь, Едет подрядчик по линии в праздник, Едет работы свои посмотреть. Праздный народ расступается чинно... Пот отирает купчина с лица И говорит, подбоченясь картинно: "Ладно... нешто... молодца!... молодца!... С богом, теперь по домам, - проздравляю! (Шапки долой - коли я говорю!) Бочку рабочим вина выставляю И - недоимку дарю..." Кто-то "ура" закричал, Подхватили Громче, дружнее, протяжнее... Глядь: С песней десятники бочку катили... Тут и ленивый не мог устоять! Выпряг народ лошадей - и купчину С криком "ура" по дороге помчал... Кажется, трудно отрадней картину Нарисовать, генерал?.. (1864)

48. ПРИТЧА О ЕРМОЛАЕ ТРУДЯЩЕМСЯ

Раньше людей Ермолай подымается, Позже людей с полосы возвращается, Разбогатеть ему хочется пашнею. Правит мужик свою нужду домашнюю Да и семян запасает порядочно - Тужит, землицы ему недостаточно! Сила меж тем в мужике убавляется, Старость подходит, частенько хворается,- Стало хозяйство тогда поправлятися: Стало земли от семян оставатися! 1864

49. НАЧАЛО ПОЭМЫ

Опять она, родная сторона С ее зеленым, благодатным летом, И вновь душа поэзией полна... Да, только здесь могу я быть поэтом! (На Западе - не вызвал я ничем Красивых строф, пластических и сильных, В Германии я был как рыба нем, В Италии - писал о русских ссыльных, Давно то было... Город наш родной, Санкт-Петербург, как он ни поэтичен, Но в нем я постоянно сам не свой - Зол, озабочен или апатичен...) Опять леса в уборе вековом, Зверей и птиц угрюмые чертоги, И меж дерев, нависнувших шатром, Травнистые, зеленые дороги! На первый раз сказать позвольте вам, Чем пахнут вообще дороги наши - То запах дегтя с сеном пополам. Не знаю, каково на нервы ваши Он действует, но мне приятен он, Он мысль мою свежит и направляет: Куда б мечтой я ни был увлечен, Он вмиг ее к народу возвращает... Чу! воз скрипит! Плетутся два вола, Снопы пред нами в зелени ныряют, Подобие зеленого стола, На коем груды золота мелькают. (Друзья мои картежники! для вас Придумано сравненье на досуге...) Но мы догнали воз - и порвалась Нить вольных мыслей. Вздрогнул я в испуге: Почудились на этом мне возу, Сидящие рядком, как на картине, Столичный франт со стеклышком в глазу И барыня в широком кринолине!.. 1864

50-54. O ПОГОДЕ

   Уличные впечатления Что за славная столица Развеселый Петербург!

  ( Лакейская песня )

Часть первая

1

УТРЕННЯЯ ПРОГУЛКА

Слава богу, стрелять перестали! Ни минуты мы нынче не спали, И едва ли кто в городе спал: Ночью пушечный гром грохотал, Не до сна! Вся столица молилась, Чтоб Нева в берега воротилась, И минула большая беда - Понемногу сбывает вода. Начинается день безобразный - Мутный, ветреный, темный и грязный. Ах, еще бы на мир нам с улыбкой смотреть! Мы глядим на него через тусклую сеть, Что как слезы струится по окнам домов От туманов сырых, от дождей и снегов! Злость берет, сокрушает хандра, Так и просятся слезы из глаз. Нет! Я лучше уйду со двора... Я ушел - и наткнулся как раз На тяжелую сцену. Везли на погост Чей-то вохрой окрашенный гроб Через длинный Исакиев мост. Перед гробом не шли ни родные, ни поп, Не лежала на нем золотая парча, Только, в крышу дощатого гроба стуча, Прыгал град да извозчик-палач Бил кургузым кнутом спотыкавшихся кляч, И вдоль спин побелевших удары кнута Полосами ложились. Съезжая с моста, Зацепила за дроги коляска, стремглав С офицером, кричавшим: "Пошел!"- проскакав, Гроб упал и раскрылся.

  

  "Сердечный ты мой! Натерпелся ты горя живой, Да пришлося терпеть и по смерти... То случится проклятый пожар, То теперь наскакали вдруг - черти! Вот уж подлинно бедный Макар! Дом-то, где его тело стояло, Загорелся, - забыли о нем,- Я схватилась: побились немало, Да спасли-таки гроб целиком, Так опять неудача сегодня! Видно, участь его такова... Расходилась рука-то господня, Не удержишь!.."

  

  Такие слова Говорила бездушно и звонко, Подбежав к мертвецу впопыхах, Провожавшая гроб старушонка, В кацавейке, в мужских сапогах. "Вишь, проклятые! Ехать им тесно!" -"Кто он был?" - я старуху спросил. "Кто он был? да чиновник, известно; В департаментах разных служил. Петербург ему солон достался: В наводненье жену потерял, Целый век по квартирам таскался И четырнадцать раз погорал. А уж службой себя как неволил! В будни сиднем сидел да писал, А по праздникам ноги мозолил - Всё начальство свое поздравлял. Вот и кончилось тем - простудился! Звал из Шуи родную сестру, Да деньжонок послать поскупился. "Так один, говорит, и умру, Не дождусь... кто меня похоронит? Хоть уж ты не оставь, помоги!" Страх, бывало, возьмет, как застонет! "Подари, говорю, сапоги, А то, вишь, разошелся дождище! Неравно в самом деле умрешь, В чем пойду проводить на кладбище?" Закивал головой..." - "Ну и что ж?" -"Ну и умер - и больше ни слова: Надо места искать у другого!" -"И тебе его будто не жаль?" -"Что жалеть! нам жалеть недосужно. Что жалеть! хоронить теперь нужно. Эка, батюшка, страшная даль! Эко времечко!.. господи боже! Как ни дорого бедному жить, Умирать ему вдвое дороже: На кладбище-то место купить, Да попу, да на гроб, да на свечи..." Говоря эти грустные речи, До кладбища мы скоро дошли И покойника в церковь внесли. Много их там гуртом отпевалось, Было тесно - и трудно дышалось. Я ушел по кладбищу гулять; Там одной незаметной могилы, Где уснули великие силы, Мне хотелось давно поискать. Сделав даром три добрые круга, Я у сторожа вздумал спросить. Имя, званье, все признаки друга Он заставил пять раз повторить И сказал: "Нет, такого не знаю; А, пожалуй, примету скажу, Как искать: Ты ищи его с краю, Перешедши вот эту межу, И смотри: где кресты - там мещане, Офицеры, простые дворяне; Над чиновником больше плита, Под плитой же бывает учитель, А где нет ни плиты, ни креста, Там, должно быть, и есть сочинитель". За совет я спасибо сказал, Но могилы в тот день не искал. Я старуху знакомую встретил И покойника с ней хоронил. День, по-прежнему гнил и не светел, Вместо града дождем нас мочил. Средь могил, по мосткам деревянным Довелось нам долгонько шагать. Впереди, под навесом туманным, Открывалась болотная гладь: Ни жилья, ни травы, ни кусточка, Всё мертво - только ветер свистит. Вон виднеется черная точка: Это сторож. "Скорее!" - кричит. По танцующим жердочкам прямо Мы направились с гробом туда. Наконец вот и свежая яма, И уж в ней по колено вода! В эту воду мы гроб опустили, Жидкой грязью его завалили, И конец! Старушонка опять Не могла пересилить досады: "Ну, дождался, сердечный, отрады! Что б уж, кажется, с мертвого взять? Да господь, как захочет обидеть, Так обидит: Вчера погорал, А сегодня, изволите видеть, Из огня прямо в воду попал!" Я взглянул на нее - и заметил, Что старухе-то жаль бедняка: Бровь одну поводило слегка... Я немым ей поклоном ответил И ушел.. Я доволен собой, Я недаром на улицу вышел: Я хандру разогнал и смешной Каламбур на кладбище услышал, Подготовленный жизнью самой... 27 декабря 1858

2

ДО СУМЕРЕК

1

Ветер что-то удушлив не в меру, В нем зловещая нота звучит, Всё холеру - холеру - холеру - Тиф и всякую немочь сулит! Все больны, торжествует аптека И варит свои зелья гуртом; В целом городе нет человека, В ком бы желчь не кипела ключом; Муж, супругою страстно любимый, В этот день не понравится ей, И преступник, сегодня судимый, Вдвое больше получит плетей. Всюду встретишь жестокую сцену,- Полицейский, не в меру сердит, Тесаком, как в гранитную стену, В спину бедного Ваньки стучит. Чу! визгливые стоны собаки! Вот сильней,- видно, треснули вновь... Стали греться - догрелись до драки Два калашника... хохот - и кровь!

2

Под жестокой рукой человека Чуть жива, безобразно тоща, Надрывается лошадь-калека, Непосильную ношу влача. Вот она зашаталась и стала. "Ну!"- погонщик полено схватил (Показалось кнута ему мало) - И уж бил ее, бил ее, бил! Ноги как-то расставив широко, Вся дымясь, оседая назад, Лошадь только вздыхала глубоко И глядела... ( так люди глядят, Покоряясь неправым нападкам). Он опять: по спине, по бокам, И вперед забежав, по лопаткам И по плачущим, кротким глазам! Всё напрасно. Клячонка стояла, Полосатая вся от кнута, Лишь на каждый удар отвечала Равномерным движеньем хвоста. Это праздных прохожих смешило, Каждый вставил словечко свое, Я сердился - и думал уныло: "Не вступиться ли мне за нее? В наше время сочувствовать мода, Мы помочь бы тебе и не прочь, Безответная жертва народа,- Да себе не умеем помочь!" А погонщик недаром трудился - Наконец-таки толку добился! Но последняя сцена была Возмутительней первой для взора: Лошадь вдруг напряглась - и пошла Как-то боком, нервически скоро, А погонщик при каждом прыжке, В благодарность за эти усилья, Поддавал ей ударами крылья И сам рядом бежал налегке.

3

Я горячим рожден патриотом, Я весьма терпеливо стою, Если войско, несметное счетом, Переходит дорогу мою. Ускользнут ли часы из кармана, До костей ли прохватит мороз Под воинственный гром барабана, Не жалею: я истинный росс! Жаль, что нынче погода дурная, Солнца нет, кивера не блестят И не лоснится масть вороная Лошадей... Только сабли звенят; На солдатах едва ли что сухо, С лиц бегут дождевые струи, Артиллерия тяжко и глухо Продвигает орудья свои. Всё молчит. В этой раме туманной Лица воинов жалки на вид, И подмоченный звук барабанный Словно издали жидко гремит...

4

Прибывает толпа ожидающих, Сколько дрожек, колясок, карет! Пеших, едущих, праздно-зевающих

   Счету нет! Тут квартальный с захваченным пьяницей, Как Федотов его срисовал; Тут старуха с аптечною сткляницей, Тут жандармский седой генерал; Тут и дама такая сердитая - Открывай ей немедленно путь! Тут и лошадь, недавно побитая: Бог привел и ее отдохнуть! Смотрит прямо в окошко каретное, На стекле надышала пятно. Вот лицо, молодое, приветное, Вот и ручка,- раскрылось окно, И погладила клячу несчастную Ручка белая... Дождь зачастил, Словно спрятаться ручку прекрасную

   Поскорей торопил. Тут бедняк итальянец с фигурами, Тут чухна, продающий грибы, Тут рассыльный Минай с корректурами. "Что, старинушка, много ходьбы?" -"Много было до сорок девятого; Отдохнули потом... да опять С пятьдесят этак прорвало с пятого, Успевай только ноги таскать!" -"А какие ты носишь издания?" -"Пропасть их - перечесть мудрено. Я "Записки" носил с основания, С "Современником" нянчусь давно: То носил к Александру Сергеичу, А теперь уж тринадцатый год Всё ношу к Николай Алексеичу,-

  На Литейной живет. Слог хорош, а жиденько издание, Так, оберточкой больше берут. Вот "Записки"- одно уж название! Но и эти, случается, врут. Всё зарезать друг дружку стараются. Впрочем, нас же надуть норовят: В месяц тридцать листов обещаются, А рассыльный таскай шестьдесят! Знай ходи - то в Коломну, то к Невскому, Даже Фрейганг устанет марать: "Объяви, говорит, ты Краевскому, Что я больше не стану читать!.." Вот и нынче несу что-то спешное - Да пускай подождут, не впервой. Эх, умаялось тело-то грешное!.." -"Да, пора бы тебе на покой". -"То-то нет! Говорили мне многие, Даже доктор (в тридцатом году Я носил к нему "Курс патологии"): "Жить тебе, пока ты на ходу!" И ведь точно: сильней нездоровится, Коли в праздник ходьба остановится: Ноет спинушка, жилы ведет! Я хожу уж полвека без малого, Человека такого усталого

  Не держи - пусть идет! Умереть бы привел бог со славою, Отдохнуть отдохнем, потрудясь..." Принял позу старик величавую, На Исакия смотрит, крестясь. Мне понравилась речь эта странная. "Трудно дело твое!"- я сказал. "Дела нет, а ходьба беспрестанная, Зато город я славно узнал! Знаю, сколько в нем храмов считается, В каждой улице сколько домов, Сколько вывесок, сколько шагов (Так, идешь да считаешь, случается). Грешен, знаю число кабаков. Что ни есть в этом городе жителей, Всех по времени вызнал с лица". -"Ну, а много видал сочинителей?" -"День считай - не дойдешь до конца, Чай, и счет потерял в литераторах! Коих помню - пожалуй, скажу. При царице, при трех императорах К ним ходил... при четвертом хожу: Знал Булгарина, Греча, Сенковского, У Воейкова долго служил, В Шепелевском сыпал у Жуковского И у Пушкина в Царском гостил. Походил я к Василью Андреичу, Да гроша от него не видал, Не чета Александру Сергеичу - Тот частенько на водку давал. Да зато попрекал всё цензурою: Если красные встретит кресты, Так и пустит в тебя корректурою:

  Убирайся, мол, ты! Глядя, как человек убивается, Раз я молвил: сойдет-де и так! "Это кровь, говорит, проливается,

  Кровь моя,- ты дурак!.."

5

Полно ждать! за последней колонною

   Отсталые прошли, И покрытою красной попоною В заключенье коня привели. Торжествуя конец ожидания, Кучера завопили: "Пади!" Всё спешит."Ну, старик, до свидания, Коли нужно идти, так иди!!!"

6

Я, продрогнув, домой побежал. Небо, видно, сегодня не сжалится:

   Только дождь перестал, Снег лепешками крупными валится! Город начал пустеть - и пора! Только бедный и пьяный шатаются, Да близ медной статуи Петра, У присутственных мест дожидаются Сотни сотен крестьянских дровней И так щедро с небес посыпаются, Что за снегом не видно людей. Чу! рыдание баб истеричное! Сдали парня?.. Жалей не жалей, Перемелется - дело привычное! Злость-тоску мужики на лошадках сорвут, Коли денежки есть - раскошелятся И кручинушку штофом запьют, А слезами-то бабы поделятся! По ведерочку слез на сестренок уйдет, С полведра молодухе достанется, А старуха-то мать и без меры возьмет - И без меры возьмет - что останется! (10 февраля 1859)

3. СУМЕРКИ

Говорят, еще день. Правда, я не видал, Чтобы месяц свой рог золотой показал,

  Но и солнца не видел никто. Без его даровых, благодатных лучей Золоченые куполы пышных церквей

  И вся роскошь столицы - ничто. Надо всем, что ни есть: над дворцом и тюрьмой, И над медным Петром, и над грозной Невой, До чугунных коней на воротах застав (Что хотят ускакать из столицы стремглав)-

  Надо всем распростерся туман.

  Душный, стройный, угрюмый, гнилой, Некрасив в эту пору наш город большой,

  Как изношенный фат без румян... Наша улица улиц столичных краса,

  В ней дома всё в четыре этажа,

  Не лазурны над ней небеса,

  Да зато процветает продажа.

  Сверху донизу вывески сплошь

  Покрывают громадные стены,

  Сколько хочешь тут немцев найдешь -

  Из Берлина, из Риги, из Вены.

  Всё соблазны, помилуй нас бог!

  Там перчатка с руки великана,

  Там торчит Веллингтонов сапог,

  Там с открытою грудью Диана,

  Даже ты, Варсонофий Петров,

  Подле вывески "Делают гробы"

  Прицепил полуженые скобы

  И другие снаряды гробов,

  Словно хочешь сказать:"Друг прохожий!

  Соблазнись - и умри поскорей!"

  Человек ты, я знаю, хороший,

  Да многонько родил ты детей -

  Непрестанные нужны заказы...

  Ничего! обеспечен твой труд,

  Бедность гибельней всякой заразы -

  В нашей улице люди так мрут,

  Что по ней то и знай на кладбища,

  Как в холеру, тащат мертвецов:

  Холод, голод, сырые жилища -

  Не робей, Варсонофий Петров!..

  В нашей улице жизнь трудовая:

  Начинают ни свет ни заря

  Свой ужасный концерт, припевая,

  Токари, резчики, слесаря,

  А в ответ им гремит мостовая!

  Дикий крик продавца-мужика,

  И шарманка с пронзительным воем,

  И кондуктор с трубой, и войска,

  С барабанным идущие боем,

  Понуканье измученных кляч,

  Чуть живых, окровавленных, грязных,

  И детей раздирающий плач

  На руках у старух безобразных -

  Всё сливается, стонет, гудет,

  Как-то глухо и грозно рокочет, Словно цепи куют на несчастный народ,

  Словно город обрушиться хочет.

  Давка, говор...(о чем голоса?

  Всё о деньгах, о нужде, о хлебе)

  Смрад и копоть. Глядишь в небеса,

  Но отрады не встретишь и в небе.

  Этот омут хорош для людей,

  Расставляющих ближнему сети,

  Но не жалко ли бедных людей!

  Вы зачем тут, несчастные дети?

  Неужели душе молодой

  Уж знакомы нужда и неволя?

  Ах, уйдите, уйдите со мной

  В тишину деревенского поля!

  Не такой там услышите шум,-

  Там шумит созревающий колос,

  Усыпляя младенческий ум

  И страстей преждевременный голос.

  Солнце, воздух, цветов аромат -

  Это всех поколений наследство,

  За пределами душных оград

  Проведете вы сладкое детство.

  Нет! вам красного детства не знать,

  Не прожить вам покойно и честно.

  Жребий ваш... но к чему повторять

  То, что даже ребенку известно? На спине ли дрова ты несешь на чердак,

  Через лоб протянувши веревку,

  Грош ли просишь, идешь ли в кабак,

  Задают ли тебе потасовку - Ты знаком уже нам, петербургский бедняк,

  Нарисованный ловкою кистью

  В модной книге, - угрюмый, худой,

  Обессмысленный дикой корыстью,

  Страхом, голодом, мелкой борьбой!

  Мы довольно похвал расточали,

  И довольно сплели мы венков

  Тем, которые нам рисовали

  Любопытную жизнь бедняков.

  Где ж плоды той работы полезной?

  Увидав, как читатель иной

  Льет над книгою слезы рекой,

  Так и хочешь сказать: "Друг любезный,

  Не сочувствуй ты горю людей,

  Не читай ты гуманных книжонок,

  Но не ставь за каретой гвоздей,

  Чтоб, вскочив, накололся ребенок!" (Между январем и 15 марта 1859)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

4. Крещенские морозы

"Государь мой! куда вы бежите?" -"В канцелярию; что за вопрос? Я не знаю вас!" - "Трите же, трите Поскорей, бога ради, ваш нос! Побелел!"-"А! весьма благодарен!" -"Ну, а мой-то?"-"Да ваш лучезарен!" -"То-то принял я меры..."-"Чего-с?" -"Ничего. Пейте водку в морозы - Сбережете наверно ваш нос, На щеках же появятся розы!" Усмехнувшись, они разошлись, И за каждым извозчик помчался. Бедный Ванька! надеждой не льстись, Чтоб сегодня седок отыскался: Двадцать градусов, ветер притом,- Бескаретные ходят пешком. Разыгралися силы господни! На пространстве пяти саженей Насчитаешь наверно до сотни Отмороженных щек и ушей. Двадцать градусов! щеки и уши Не беда, как-нибудь ототрем! Целиком христианские души Часто гибнут теперь; подождем - Часовой ли замерзнет, бедняга, Или Ванька, уснувший в санях, Всё прочтем, коли стерпит бумага, Завтра утром в газетных листах. Ежедневно газетная проза Обличает проделки мороза; Кучера его громко клянут, У подъездов господ поджидая, Бедняки ему песню поют, Зубом на зуб едва попадая: "Уходи из подвалов сырых, Полутемных, зловонных, дымящихся, Уходи от голодных, больных, Озабоченных, вечно трудящихся, Уходи, уходи, уходи! Петербургскую голь пощади!" Но мороз не щадит,- прибавляется. Приуныла столица; один Самоед на Неве удивляется: От каких чрезвычайных причин На оленях никто не катается? Там, где строй заготовленных льдин Возвышается синею клеткою, Ходит он со своей самоедкою, Песни родины дальней поет, Седока-благодетеля ждет... Самоедские нервы и кости Стерпят всякую стужу, но вам, Голосистые южные гости, Хорошо ли у нас по зимам? Вспомним - Бозио. Чванный Петрополь Не жалел ничего для нее. Но напрасно ты кутала в соболь Соловьиное горло свое, Дочь Италии! С русским морозом Трудно ладить полуденным розам. Перед силой его роковой Ты поникла челом идеальным, И лежишь ты в отчизне чужой На кладбище пустом и печальном. Позабыл тебя чуждый народ В тот же день, как земле тебя сдали, И давно там другая поет, Где цветами тебя осыпали. Там светло, там гудет контрабас, Там по-прежнему громки литавры. Да! на севере грустном у нас Трудны деньги и дороги лавры! Всевозможные тифы, горячки, Воспаленья - идут чередом, Мрут, как мухи, извозчики, прачки, Мерзнут дети на ложе своем. Ни в одной петербургской больнице Нет кровати за сотню рублей. Появился убийца в столице, Бич довольных и сытых людей. С бедняками, с сословием грубым, Не имеет он дела! тайком Ходит он по гостиным, по клубам С смертоносным своим кистенем. "Побранился с супругой своею После ужина Нестор Фомич, Ухватил за короткую шею И прихлопнул его паралич! Генерал Федор Карлыч фон Штубе, Десятипудовой генерал, Скушал четверть телятины в клубе, Крикнул: "Пас!- и со стула не встал!" Таковы-то теперь разговоры, Что ни день, то плачевная весть. В клубах мрак и унынье: обжоры Поклялися не пить и не есть. Мучим голодом, страхом томимый, Сановит и солиден на вид, В сильный ветер, в мороз нестерпимый, Кто по Невскому быстро бежит? И кого он на Невском встречает? И о чем начался разговор? В эту пору никто не гуляет, Кроме мнительных, тучных обжор. Говоря меж собой про удары, Повторяя обеты не есть, Ходят эти угрюмые пары, До обеда не смея присесть, А потом наедаются вдвое, И на утро разносится слух, Слух ужасный - о новом герое, Испустившем нечаянно дух! Никакие известья из Вильно, Никакие статьи из Москвы Нас теперь не волнуют так сильно, Как подобные слухи... Увы! Неприятно с местечек солидных, Из хороших казенных квартир Вдруг, без всяких причин благовидных, Удаляться в неведомый мир! Впрочем, если уж смерть неизбежна, Так зимой умирать хорошо: Для супруги, нас любящей нежно, Сохранимся мы чисто, свежо До последней минуты лобзанья, И друзьям нашим будет легко Подходить к нам в минуту прощанья; Понесут они гроб далеко. Похоронная музыка чище И звончей на морозе слышна, Вместо грязи покрыто кладбище Белым снегом; сурово-пышна Обстановка; гроб бросят не в лужу, Червь не скоро в него заползет, Сам покойник в жестокую стужу Дольше важный свой вид сбережет. И притом, если друг неутешный Нас живьем схоронить поспешит, Мы избавимся муки кромешной: Дело смерти мороз довершит. Умирай же, богач, в стужу сильную! Бедняки пускай осенью мрут, Потому что за яму могильную Вдвое больше в морозы берут. ( Между 1863 и 1865)

6

КОМУ ХОЛОДНО, КОМУ ЖАРКО!

Свечерело. В предместиях дальных, Где, как черные змеи, летят Клубы дыма из труб колоссальных, Где сплошными огнями горят Красных фабрик громадные стены, Окаймляя столицу кругом,- Начинаются мрачные сцены. Но в предместия мы не пойдем. Нам зимою приятней столица Там, где ярко горят фонари, Где гуляют довольные лица, Где катаются сами цари. Надышавшись классической пылью В Петербурге, паспорт берем И чихать уезжаем в Севилью. Но кто летом толкается в нем, Тот ему одного пожелает - Чистоты, чистоты, чистоты! Грязны улицы, лавки, мосты, Каждый дом золотухой страдает; Штукатурка валится - и бьет Тротуаром идущий народ, А для едущих есть мостовая, Не щадящая бедных боков; Летом взроют ее, починяя, Да наставят зловонных костров; Как дорогой бросаются в очи На зеленом лугу огоньки, Ты заметишь в туманные ночи На вершине костров светляки, Берегись!.. В дополнение, с мая, Не весьма-то чиста и всегда, От природы отстать не желая, Зацветает в каналах вода... (Наша муза парит невысоко, Но мы пишем не легкий сонет, Наше дело исчерпать глубоко Воспеваемый нами предмет.) Уж давно в тебя летней порою Не случалося нам заглянуть, Милый город! где трудной борьбою Надорвали мы смолоду грудь, Но того мы еще не забыли, Что в июле пропитан ты весь Смесью водки, конюшни и пыли - Характерная русская смесь. Но зимой - дышишь вольно; для глаза - Роскошь! Улицы, зданья, мосты При волшебном сиянии газа Получают печать красоты. Как проворно по хрупкому снегу Мчится тысячный, кровный рысак! Даже клячи извозчичьи бегу Прибавляют теперь. Каждый шаг, Каждый звук так отчетливо слышен, Всё свежо, всё эффектно: зимой, Словно весь посеребренный, пышен Петербург самобытной красой! По каналам, что летом зловонны, Блещет лед, ожидая коньков, Серебром отливают колонны, Орнаменты ворот и мостов; В серебре лошадиные гривы, Шапки, бороды, брови людей, И, как бабочек крылья, красивы Ореолы вокруг фонарей! Пусть с какой-то тоской безотрадной Месяц с ясного неба глядит На Неву, что гробницей громадной В берегах освещенных лежит, И на шпиль, за угрюмой Невою, Перед длинной стеной крепостною, Наводящей унынье и сплин. Мы не тужим. У русской столицы, Кроме мрачной Невы и темницы, Есть довольно и светлых картин. Невский полон: эстампы и книги, Бриллианты из окон глядят, Вновь прибывшие девы из Риги Неподдельным румянцем блестят. Всюду люди - шумят, суетятся. Вот красивая тройка бежит: "Не хотите ли с нами кататься?"- Деве бравый усач говорит. Поглядела, подумала, села. И другую сманили,- летят! Полумерзлые девы несмело На своих кавалеров глядят. "Ваше имя?"- "Матильда".- "А ваше?" -"Александра". К Матильде один, А другой подвигается к Саше. "Вы модистка?"- "Да, шью в магазин". - "Эй! пошел хорошенько, Тараска!"- Город из виду скоро пропал. Начинается зимняя сказка: Ветер злился, гудел и стонал, Франты песню удалую пели, Кучер громко подтягивал ей, Кони, фыркая, вихрем летели, Злой мороз пробирал до костей. Прискакали в открытое поле. "Да куда же везете вы нас? Мы одеты легко... мудрено ли Простудиться?" - "Приедем сейчас! Ну, потрогивай! живо, дружище!" Снова скачут! Могилы вокруг, Монументы.... "Да это кладбище",- Шепчет Саша Матильде - и вдруг Сани набок! Упали девицы.... Повернули назад господа, И умчали их кони, как птицы. Девы встали. "Куда ж вы? куда?" Нет ответа! Несчастные девы В чистом поле остались одни. Дикий хохот, лихие напевы Постепенно умолкли. Они Огляделись: безлюдно и тихо, Звезды с ясного неба глядят.... "Мы сегодня потешились лихо!"- Франты в клубе друзьям говорят... А театры, балы, маскарады? Впрочем, здесь и конец, господа, Мы бы там побывать с вами рады, Но нас цензор не пустит туда. До того, что творится в природе, Дела нашему цензору нет. "Вы взялися писать о погоде, Воспевайте же данный предмет!" -"Но озябли мы, друг наш угрюмый! Пощади - нам погреться пора!" -"Вот вам случай - взгляните: над Думой Показались два красных шара, В вашей власти наполнить пожаром Сто страниц - и погреетесь даром!" Где ж пожар? пешеходы глядят. Чу! неистовый топот раздался, И на бочке верхом полицейский солдат, Медной шапкой блестя, показался. Вот другой - не поспеешь считать! Мчатся вихрем красивые тройки. Осторожней, пожарная рать! Кони сытые слишком уж бойки. Вся команда на борзых конях Через Невский проспект прокатилась И на окнах аптек, в разноцветных шарах Вверх ногами на миг отразилась.... Озадаченный люд толковал, Где пожар и причина какая? Вдруг еще появился сигнал, И промчалась команда другая. Постепенно во многих местах Небо вспыхнуло заревом красным, Топот, грохот! Народ впопыхах Разбежался по улицам разным, Каждый в свой торопился квартал, "Не у нас ли горит? - помышляя,- Бог помилуй!" Огонь не дремал, Лавки, церкви, дома пожирая.... Семь пожаров случилось в ту ночь, Но смотреть их нам было невмочь. В сильный жар да в морозы трескучие В Петербурге пожарные случаи Беспрестанны - на днях как-нибудь И пожары успеем взглянуть.... Между 1863 и 1865

55.

Явно родственны с землей, В тайном браке с "Вестью", Земства модною броней Прикрываясь с честью, Снова ловят мужиков В крепостные сети Николаевских орлов Доблестные дети... (Между 1863 и 1865)

56. ГАЗЕТНАЯ

... Через дым, разъедающий очи Милых дам, убивающих ночи За игрою в лото-домино, Разглядеть что-нибудь мудрено. Миновав этот омут кромешный, Это тусклое царство теней, Добрались мы походкой поспешной До газетной....

   Здесь воздух свежей; Пол с ковром, с абажурами свечи, Стол с газетами, с книгами шкап. Неуместны здесь громкие речи, А еще неприличнее храп, Но сморит после наших обедов Хоть какого чтеца, и притом Прав доныне старик Грибоедов - С русской книгой мы вечно уснем. Мы не любим словесности русской И доныне, предвидя досуг, Запасаемся книгой французской. Что же так?... Даже избранный круг Увлекали талантом недавно Граф Толстой, Фет и просто Толстой. "Русский слог исправляется явно!"- Замечают тузы меж собой. Не без гордости русская пресса Именует себя иногда Путеводной звездою прогресса, И недаром она так горда: Говорят - о, Гомер и Овидий!- До того расходилась печать, Что явилась потребность субсидий. Эк хватила куда! исполать! Таксы нет на гражданские слезы, Но и так они льются рекой. Образцы изумительной прозы Замечаются в прессе родной: Тот добился успеха во многом И удачно врагов обуздал, Кто идею свободы с поджогом С грабежом и убийством мешал; Тот прославился другом народа И мечтает, что пользу принес, Кто на тему: вино и свобода На народ напечатал донос. Нам Катков предстоит великаном, Мы Тургенева кушать зовем... Почему же французским романам Предпочтение мы отдаем? Не избыток хорошего тона, Не картин соблазнительный ряд, Нас отсутствие "мрака и стона" К ним влечет... Мудрецы говорят: "Час досуга, за утренним чаем, Для чего я тоской отравлю? Наши немощи знаем мы, знаем, Но я думать о них не люблю!.." Эта песня давно уже слышится, Но она не ведет ни к чему. Коли нам так писалось и пишется,- Значит, есть и причина тому! Не заказано ветру свободному Петь тоскливые песни в полях, Не заказаны волку голодному Заунывные стоны в лесах; Спокон веку дождем разливаются Над родной стороной небеса, Гнутся, стонут, под бурей ломаются Спокон веку родные леса, Спокон веку работа народная Под унылую песню кипит, Вторит ей наша муза свободная, Вторит ей - или честно молчит. Как бы ни было, в комнате этой Праздно кипы журналов лежат, Пусто! разве, прикрывшись газетой, Два-три члена солидные спят. (Как не скажешь: москвич идеальней, Там газетная вечно полна, Рядом с ней, нареченная "вральней", Есть там мрачная зала одна - Если ты не московского мненья, Не входи туда - будешь побит!) В Петербурге любители чтенья Пробегают один "Инвалид"; В дни, когда высочайшим приказом Назначается много наград, Десять рук к нему тянется разом, Да порой наш журнальный собрат Дерзновенную штуку отколет, Тронет личность, известную нам, О! тогда целый клуб соизволит Прикоснуться к презренным листам. Шепот, говор. Приводится в ясность - Кто затронут, метка ли статья? И суровые толки про гласность Начинаются. Слыхивал я Здесь такие сужденья и споры... Поневоле поникнешь лицом И потупишь смущенные взоры... Не в суждениях дело, а в том, Что судила такая особа... Впрочем, я ей обязан до гроба! Раз послушав такого туза, Не забыть до скончания века. В мановении брови - гроза! В полуслове - судьба человека! Согласишься, почтителен, тих, Постоишь, удалишься украдкой И начнешь сатирический стих В комплимент перелаживать сладкий... Да! Но все-таки грустен напев Наших песен, нельзя не сознаться. Переделать его не сумев, Мы решились при нем оставаться. Примиритесь же с Музой моей! Я не знаю другого напева. Кто живет без печали и гнева, Тот не любит отчизны своей... С давних пор только два человека Постоянно в газетной сидят: Одному уж три четверти века, Но он крепок и силен на взгляд. Про него бесконечны рассказы: Жаден, скуп, ненавидит детей. Здесь он к старосте пишет приказы, Чтобы дома не тратить свечей. Говорят, одному человеку Удалось из-за плеч старика Прочитать, что он пишет: "В аптеку, Чтоб спасти бедняка мужика, Пос