Некрасов Николай Алексеевич - Собрание стихотворений. Том 2.

и и на голых ногах След недавних обжогов и крови. Мой вожатый к нему подлетел: "Здравствуй, дедко!" - "Живите здоровы!" - "Погорели? а хлеб уцелел? Уцелели лошадки, коровы?.." - "Хлебу было сгореть мудрено,- Отвечал патриарх неохотно,- Мы его не имели давно. Спите, детки, окутавшись плотно! А к костру не ложитесь: огонь Подползет - опалит волосенки. Уцелел - из двенадцати - конь, Из семнадцати - три коровенки". - "Нет и ваших дремучих лесов? Век росли, а в неделю пропали!" - "Соблазняли они мужиков, Шутка! сколько у барина крали!" Молча взял он ружье у меня, Осмотрел, осторожно поставил. Я сказал: "Беспощадней огня Нет врага - ничего не оставил!" - "Не скажи. Рассудила судьба, Что нельзя же без древа-то в мире, И оставила нам на гроба Эти сосны..." (Их было четыре...)

3. У ТРОФИМА

Звезды осени мерцают Тускло, месяц без лучей, Кони бережно ступают, Реки налило дождей. Поскорей бы к самовару! Нетерпением томим, Жадно я курю сигару И молчу. Молчит Трофим, Он сказал мне: "Месяц в небе Словно сайка на столе"- Значит: думает о хлебе, Я мечтаю о тепле. Едем... едем... Тучи вьются И бегут... Конца им нет! Если разом все прольются - Поминай, как звали свет! Вот и наша деревенька! Встрепенулся спутник мой: "Есть тут валенки, надень-ка!" - "Чаю! рому!.. Всё долой!.." Вот погашена лучина, Ночь, но оба мы не спим. У меня своя причина, Но чего не спит Трофим? "Что ты охаешь, Степаныч?" - "Страшно, барин! мочи нет. Вспомнил то, чего бы на ночь Вспоминать совсем не след! И откуда черт приводит Эти мысли? Бороню, Управляющий подходит, Низко голову клоню, Поглядеть в глаза не смею, Да и он-то не глядит - Знай накладывает в шею. Шея, веришь ли? трещит! Только стану забываться, Голос барина: "Трофим! Недоимку!" Кувыркаться Начинаю перед ним..." - "Страшно, видно, воротиться К недалекой старине?" - "Так ли страшно, что мутится Вся утробушка во мне! И теперь уйдешь весь в пятки, Как посредник налетит, Да с Трофима взятки гладки: Пошумит - и укатит! И теперь в квашне солома Перемешана с мукой, Да зато покойно дома, А бывало - волком вой! Дети были малолетки, Я дрожал и за детей, Как цыплят из-под наседки Вырвет - пикнуть не посмей! Как томили! Как пороли! Сыну сказывать начну - Сын не верит. А давно ли?.. Дочку барином пугну - Девка прыснет, захохочет: "Шутишь, батька!" - "Погоди! Если только бог захочет, То ли будет впереди!"" - "Есть у вас в округе школы?" - "Есть".- "Учите-ка детей! Не беда, что люди голы, Лишь бы были поумней. Перестанет есть солому, Трусу праздновать народ... И твой внук отцу родному Не поверит в свой черед". (18 июля 1874)

117.

Скоро стану добычею тленья. Тяжело умирать, хорошо умереть; Ничьего не прошу сожаленья, Да и некому будет жалеть. Я дворянскому нашему роду Блеска лирой своей не стяжал; Я настолько же чуждым народу Умираю, как жить начинал:. Узы дружбы, союзов сердечных - Всё порвалось: мне с детства судьба Посылала врагов долговечных, А друзей уносила борьба. Песни вещие их не допеты, Пали жертвою злобы, измен В цвете лет; на меня их портреты Укоризненно смотрят со стен. (1874)

II

118. (В альбом О. С. Чернышевской)

Знаком с Вами будучи лично, Я рад Вам всегда угождать. Но в старости - вряд ли прилично В альбомы писать. Ах, младость! Ты - счастье, ты - радость, С тобой и любовь и стихи! А старость - ужасная гадость! Хи-хи!.. (1857)

119.

Всевышней волею Зевеса Вдруг пробудившись ото сна, Как быстро по пути прогресса Шагает русская страна: В печати уж давно не странность Слова "прогресс" и "либерал", И слово дикое -"гуманность" Уж повторяет генерал. То мало: вышел из под пресса Уж третий томик Щедрина... Как быстро по пути прогресса Шагает русская страна! На грамотность не без искусства Накинулся почтенный Даль - И обнаружил много чувства, И благородство, и мораль. По благородству, не из видов Статейку тиснул в пол-листа Какой-то господин Давыдов О пользе плети и кнута... Убавленный процентик банка, Весьма пониженный тариф, Статейки господина Бланка - Всё это были, а не миф. (Конец 1857- начало 1858)

120. Н. Ф. Крузе

В печальной стороне, где родились мы с вами, Где всё разумное придавлено тисками, Где всё безмозглое отмечено звездами, Где силен лишь обман,- В стране бесправия, невежества и дичи - Не часто говорить приходится нам спичи В честь доблестных граждан. Прими простой привет, боец неустрашимый! Луч света трепетный, сомнительный, чуть зримый, Внезапно вспыхнувший над родиной любимой, Ты не дал погасить,- ты объявил войну Слугам не родины, а царского семейства, Науку мудрую придворного лакейства Изведавшим одну. Впервые чрез тебя до бедного народа Дошли великие слова: Наука, истина, отечество, свобода, Гражданские права. Вступила родина на новую дорогу. Господь! ее храни и укрепляй. Отдай нам труд, борьбу, тревогу, Ей счастие отдай. (1858)

121. (В альбом С.Н. Степанову)

Пишите, други! Начат путь! Наполним быстро том альбомный, Но вряд ли скажет кто-нибудь Умней того, что прозой скромной Так поэтически сказать Сумела любящая мать!.. (17 ноября 1859)

122. (А. Е. Мартынову)

Со славою прошел ты полдороги, Полпоприща ты доблестно свершил, Мы молим одного: чтоб даровали боги Тебе надолго крепость сил!.. Чтоб в старости, былое вспоминая, Могли мы повторять смеясь: "А помнишь ли, гурьба какая На этот праздник собралась? Тут не было ни почестей народных, Ни громких хвал,- одним он дорог был: Свободную семью людей свободных Мартынов вкруг себя в тот день соединил! И чем же, чем? Ни подкупа, ни лести Тут и следа никто не мог бы отыскать!" Мы знаем все: ты стоишь большей чести, Но мы даем, что можем дать. (1859)

123. Забракованные

Трагедия в трех действиях, с эпилогом, с национальными песнями и плясками и великолепным бенгальским огнем Действующие лица: Григорий, дьячок села Пьянова, 52 лет. Михайло Триумвиратов, сын его, 19 лет, кончивший курс в губернской гимназии. Калистрат, второй сын Григория, 7 лет. Константин Харчин, 20 лет, сын уездного приказного. Александр Сергеевич Тузов, сын помещика села Пьянова, 20 лет. Никандр Иванович Кадыков, профессор. Девушки 1-я, 2-я и 3-я. Без речей: охотники, поселяне, собаки и лошади. Действие происходит в окрестностях села Пьянова.

Действие первое

Театр, представляющий обширный луг, скошенное сено частию поставлено в стоги, частию просушивается. Местами разбросаны разные принад- лежности сенокоса: грабли, косы; стоит отпряженная телега. Невда- леке видна река.

Сцена 1

Григорий и Калистратка. << Григорий >> бросая грабли Трапезовать прилично человеку, Егда почует некоторый глад. Дай закушу. А ты беги на реку Да зачерпни водицы, Калистрат! Или домой - чтоб нацедили квасу. Калистратка, живой мальчик, в халате, босиком, убегает с жбаном. Велик господь! Подрезали траву - И рожь поджали ко второму Спасу, Там молотьбой займемся к Покрову, А там простор крещенскому морозу, Там Пост Велик, а там опять весна, Весна - пора свезения навозу С двора на пашню. Чудно создана Природа-мать! Я к "Таинствам Натуры" Имел когда-то "Ключ", да затерял. Там сказано... Вздрагивает.

Сцена 2

Григорий и девушки 1-я, 2-я и 3-я. Через сцену проходит несколько крестьянских девушек в чистых белых рубашках и цветных платках, с песнею. << Григорий >>

  

   Эк, как горланят дуры! << 1-я девушка >> Бог на помочь. << Григорий >>

  

  Спасибо бы сказал, Да испугали. << 2-я девушка >> очень красивая

  

   Мы не ведьмы, дядя. << Григорий >> Не ведьмы-то не ведьмы, вижу я. << 3-я девушка >> Пойдем, чего остановилась, Надя? Смерть жарко... в воду так и брошусь я... << Григорий >> Да видишь, я задумался... Парила Бессмертная ко господу душа, Главу мою внезапно озарила Мысль некая... Я думал не спеша В нее войти - вдруг пенье... << 3-я девушка >>

  

  Ну, прощайте. << Григорий >> Да вы куда? << 2-я девушка >>

   Купаться. Девушки уходят с песней; слышны их голоса, смех и через несколько минут плесканье в воде. << Григорий >>

  

  

  С вами бог! Играйте, смейтесь, песни распевайте... Чу! бухаются в реку со всех ног! Как тело-то с размаху молодое Об воду ударяется... Эх-эх!

Сцена 3

Те же и Михайло Триумвиратов (в гимназическом старом сюртуке, очень грустный) << Григорий >> Ба! Миша! Ты откуда? Что такое? Не выдержал? << Триумвиратов >>

  

  Забраковали всех! << Григорий >> в отчаянии, после минуты молчания Не выдержал!.. Последние деньжонки Я на него лет десять убивал, Я покупал учебные книжонки, Халаты шил и сапоги тачал! Чтобы его в гимназию отправить, Я продал жеребенка-сосуна, Который мог со временем доставить Мне денежки: резвее скакуна Теперь на всем заводе у Тузова Нет, говорят. Недавно вот на нем Проехал барин: мещут огнь подковы! А ты гляди да щелкай языком. Лишив меня сокровища такого, Ты нежностью сыновней не умел Родителя утешить: из Тамбова, Припомни, как ты пеший прилетел - "Я не могу в гимназии остаться: И там посекли"; я еще побил И приказал обратно отправляться, Да сам пешком туда же поспешил. Насилу всё уладил, награжденье Единое имея впереди, Что в высшее ты вступишь заведенье В столичном граде. Бог тебя суди! Копя гроши в последнюю годину, Я в путь тебя отправил наконец. Но паки ты поверг меня в кручину - Не выдержал экзамену, подлец! << Триумвиратов >> Не я один. Вот тоже сын Тузова, Сын нашего повытчика - Харчин И многие. << Григорий >>

   Не ты один? Ни слова! Что выдумал еще - не он один! Тузову всё простительно: богаты Соседи наши; возвратился вспять - И рад отец, и мать, и сестры рады, И наши же поля начнет топтать С отцовской стаей ветреный невежда. Но ты, но ты... сын нищего дьячка, Семьи своей единая надежда, С тобой теперь разделка коротка! Замахивается. Что пялишься? Я выместить намерен Отцовскую печаль свою Немедленно... а завтра, будь уверен, Я абие тебя побью! << Триумвиратов >> Отец! отец! оставь угрозы, Напрасно сына не брани. Я плачу, видишь эти слезы - Уже не первые они. Ребенком ветреным, с косичкой, Когда еще, и глуп и мал, Я гнался за невинной птичкой И с грядок репу воровал,- Уже тогда твой взор суровый За мной заботливо следил: Ты бил дубинкою сосновой, Лапшой березовой кормил! А в бурсе... Там, от боли воя, К сеченью приводим был вновь По суткам на горохе стоя, Простаивал колени в кровь. Ох! памятна мне эта бурса - Вовек не позабыть о ней, Но гимназического курса Воспоминания свежей. Что сделать розгой или палкой Возможно - сделано давно. В душе я трус какой-то жалкой: Мне честь, бесчестье - всё равно; Что б предо мною ни творили - Смотрю с безмыслием глупца: Вот правого приговорили, Вот оправдали подлеца, Молчу - полнейшая безгласность! Как будто нет во мне души! Над всем господствует опасность Хватить березовой лапши. Ну, словом, розочной науки Я всю исчерпал благодать. Зачем же старческие руки Тебе напрасно утруждать? << Григорий >> А всё побью. Но изложи сначала Причину - почему не принят? << Триумвиратов >>

  

  

   Наступил Век строгости какой-то небывалой... Да вот Харчин: уж как прилежен был! Он до того зазубривался часто, Что отливали мы его водой. И что ж? увы!... Ну, уж пускай бы нас-то: Нет, и его... пешком пошел домой... Бедняжка! как он трусил! как боялся! Отец сердит и беден. Что-то с ним? Я к Харчину душевно привязался: Всегда задумчив, болен, нелюдим, Боюсь, что он не выдержит печали. << Калистратка >> за сценой Вот батюшка... ах, братец!.. ты...

Действие второе

<< Триумвиратов >>

  

  

  Харчин! Откуда ты? << Калистратка >>

   Да вот они искали: Я встретил и привел... Ласкается к брату. << Харчин >>

  

   Один теперь, один На целом свете! Батька рассердился И выгнал! << Григорий >>

  

  Благородный господин! Кто ты такой? Откуда появился? << Харчин >> Кто я? злосчастный Константин Харчин! В последний раз узрев родную землю, Готовлюсь к смерти я... Да вот вам вся история мол, Когда вы знать ее хотите. << Григорий >>

  

  

   Внемлю. << Харчин >> "Не спорю - дело честное Карать и обличать, Но нужно знанье местное - Вот мне так грех не брать! Как черствым хлебом давится Голодная семья, Так бескорыстьем славиться Позор - вот мысль моя!" Такие рассуждения Отец мой развивал И кожу без зазрения С живых и мертвых драл. Он за дельца удалого В уезде нашем слыл, Но был чинишка малого И очень бедно жил. "Эх! доля неоплатная, Ты долюшка моя!" - Певал он: необъятная Гнела его семья. По счастию, отличная Жена, детей штук пять, Да теща параличная, Да взбалмошная мать, Да брат с ногой оторванной Под Данцигом, да дед, Прожорливый, оборванный, Ста двадцати трех лет! Такая уж живучая Порода их была. В отце судьба могучая Кормильца им дала. И он свершал призвание - Безропотно кормил И даже их ворчание И злость переносил! Крутенько приходилося: Случалось - хлеба нет, Семья вся притаилася, Разбунтовался дед! "Всех накормлю, родимые!" - Промолвит - и уйдет И вдруг непостижимые Пути изобретет: Глядишь, деньга явилася! Утих задорный дед, Семья одушевилася... Так жил он сорок лет; Не изменял обычая, Кормил и холил нас, Лишь в год до безъязычия Пьян напивался раз. Тут только маску чинную Снимал он наконец: Прибьет жену невинную, Облает нас отец! Рассказ враля досадного О Данциге прервет И мучит деда жадного - Обедать не дает. Помощником родителя Лет с девяти я был: У каждого просителя Особо я просил И матушке грошовые Доходы отдавал... Да, смолоду суровые Картины я видал! К чему о них рассказывать? Но должен я сказать, Что темных дел показывать, В них сына посвящать - Ни малого желания Родитель не питал. "Тебе тут не компания - Иди!" - он замечал, Когда к нему стекалися Сутяги и дельцы. Но от меня старалися Напрасно скрыть концы: Во все их тайны грязные Чутьем я проникал... В проделки безобразные Как сам я не попал, Не сделался воришкою - То знает только мать, Почти еще мальчишкою Я начал понимать Всё, что в семье творилося... Желанье ей помочь В душе моей родилося - Я начал день и ночь Учиться, чтоб отправиться Весною далеко... "Разбогатеть, прославиться Там, дитятко, легко!"- С какой-то верой пламенной Мне говорила мать, Отец до Белокаменной Решился провожать. Пришла в смятенье чудное Вся бедная семья, И вдруг признанье трудное Свершила мать моя: "Возьмите вот, касатики, Скопила два рубля! Смотри из математики Не получи нуля!" Описывать не для чего, Как мы без денег шли, Способности подьячего Отцу тут помогли: В одном селе прикинулся Лазутчиком - ему, Чтоб только дальше двинулся, Грошей собрали тьму. У Иверской свидетелем Он руку приложил, Что кто-то благодетелем Своим засечен был. Была еще история, Но вспоминать зачем?- И со стыда и с горя я Сгорел тогда совсем... Один, в погоду скверную В столицу я вступил И горечь непомерную В ней бедности испил... Питаясь чуть не жестию, Я часто ощущал Такую индижестию, Что умереть желал. А тут ходьба далекая... Я по ночам зубрил; Каморка невысокая, Я в ней курил, курил! Лежали книги кучею Одни передо мной, Да дым носился тучею Над тусклою свечой. Способности усталые Я утром освежал: Без чаю с Охты Малыя На Остров пробегал; Как пеший-то по-конному Верст восемь продерешь, Так обаянью сонному С трудом не подпадешь! Тут голова беспутная Начнет ходить кругом, В ней безразличность мутная И тупость и содом! Для экстренной оказии Уж съехались туда Учителя гимназии... ... Запнулся - и беда! Стоишь вороной жалкою, А в голове стучит, Как будто сзади скалкою В затылок кто тузит! В глазах снуют видения, В ушах: лю-ли! лю-ли! И нет тебе спасения - Нули! Нули! Нули!.. За строгость не получите Профессорский диплом, Лишь бедняков отучите За сотни верст пешком Идти толпой голодною На берега Невы С надеждой благородною К развитью головы... Придешь домой - от сродников Лежит уж письмецо: "Моли, сынок, угодников, Учись, забудь винцо!" Эх! что вы, мои милые! Какое тут питье! Измаял больно силы я - Вот горюшко мое! Измаял - и решение Свершилось: мой язык, Мой ум пришел в смятение - Увы! я стал в тупик!.. Что толковать с невеждою? Учитель нуль всучил... С угаснувшей надеждою Я вдруг лишился сил. Сказались мне бессонные Четырнадцать ночей И похожденья конные На паре на своей! Смутил аудиторию - Осмелился упасть, И в новою историю Не преминул попасть. Сочли меня за пьяного, В горячке я кричал... У сторожа Иванова Очнулся: смерть я звал - Конец бы одинаковый! Но жив я до сих пор, Лишь с шеи крест тумпаковый Стащил какой-то вор. Падает в изнеможении на копну сена и остается с за - крытыми глазами и бледным лицом. слышны звуки охотничьих рогов.

Действие третье

Сцена 1

Те же и молодой Тузов, быстро въезжает верхом, окруженный собаками. << Тузов >> Что?.. Нет и здесь? Проклятый зверь! Как будто в землю провалился! Эй, Трошка! Да куда ж он скрылся? Где мне искать его теперь? Появляются еще охотники и собаки. Подлец! надул моих проворных хватов, Надул собак. Уж я ж тебя, косой! Доеду... А, камрад, Триумвиратов! Здорово, брат! Поедем-ка со мной! Что горевать? Великое несчастье - Не приняли! Я даже рад, ей-ей! Мгновенно я почувствовал пристрастье К охоте псовой... Книги поскорей Забросил... Целый день теперь ликую! Здоров, как бык, и волен, как орел. С собаками до сумерек гарцую. А вечером вино, хороший стол Да разговор про травлю, про угонки, И мало ль что... я вас утешу вмиг: Какие там чудесные девчонки Купаются!.. Ну, отпусти, старик! Сергей! Мирошка! кто-нибудь - слезайте. Дай лошадь им... << Григорий >>

  

   Когда угодно вам, Ослушаться не смею. Поезжайте! Что пятишься! << Триумвиратов >>

  

   Не до охоты нам! << Григорий >> Ученьем не хотел ты заниматься, Так вот изволь за зайцами гоняться! Вполголоса А вечером напомни-ка ему: Он обещал мне два куля мучицы. << Триумвиратов >> шепотом Нет, нет! избавь, родитель! Не возьму Подобной роли...

Сцена 2

Толпа крестьянских девушек, возвращаясь с купанья, с песнями переходит через сцену. << Тузов >>

  

   Здравствуйте, девицы! Куда спешите? спойте песню нам. << 1-я девушка >> Изволь,- споем, а ты нам на орехи Пожалуй, барин. << Тузов >>

  

   Что хотите - дам! << 2-я девушка >> Так мы попляшем для твоей потехи. Дивертисмент. Девушки поют и пляшут, Тузов слезает с лошади и пристраивается к одной из них, которая покрасивее. Та довольно грубо отталкивает его локтем, так что он падает и остается на копне сена, лицом к небу; девушки продолжают плясать. << Тузов >> впав в чувствительное настроение В виду сих туч, при легком ветерке По небесам бегущих так беспечно, И этих женщин, только что в реке Омывшихся, довольных бесконечно, Вдыхая сена чистый аромат И слушая простые хороводы, Я чувствую, что я остаться рад Под крылышком у матери-природы Всю жизнь мою. Благословляю час, Когда в виду судей моих суровых Произнести я принужден был: пасс!- По милости причин каких-то новых... Как я был глуп, когда воображал, Что я проникнул в таинства науки! Да и к чему? Вот счастья идеал! А впрочем, я готовился без скуки, С любовию; я не был ни ленив, Ни слишком туп; отец платил исправно, Учитель был умен, красноречив, Уж множество он приготовил славно,- Да вдруг... В толпе девушек раздаются внезапные крики. Во время пляски, достигнув до края реки, одна из них наступила на притаившегося в кусту зайца, который кинулся со всех ног в бегство. << Девушки >>

  

   Ай, ай, ай, ай, ай, ай! << Тузов >> Что там такое? << Девушки >>

  

   Заяц косоглазый! << Тузов >> Так вот где он укрылся! Подавай Мне лошадь поскорее, черномазый! Всеобщее смятение: собаки при первом появлении бросились за зай- цем (гончие с лаем), охотники кинулись к лошадям; один из них << второпях оставил недокуренную трубку у стога, где сидел; сено за- >> << горелось в минуту. Охватив стог, пламя побежало в то же время по >> << разбросанному сену и мгновенно передалось другим стогам. << Григорий >> Пожар! пожар! При великолепном бенгальском огне охотники уезжают, девки разбегаются. << Триумвиратов >>

  

   Пожар! пожар! спасите! Да что же ты не встаешь, Харчин? Сгоришь! Ба! умер он! Родитель мой! взгляните! Был человек, и вдруг погиб, как мышь, Я думал - он уснул; а он с землей расстался... << Григорий >> Что, умер он?! Никак ты помешался! Да, точно умер... Господи прости! Сгорело сено, человек скончался, И сбился сын с пути! Падает без чувств. Последний стог сена, ближайший к ним, загорается. << Триумвиратов >> Еще беда! Сгорят... Мутится разум! Авось снесу их разом! Двух разом... Уносит. Занавес опускается.

ЭПИЛОГ

Через год. >> << Театр представляет улицу села Пьянова.- Жаркий летний день. >> << Григорий стоит у своих ворот, мимо едет телега парой; подле >> << телеги идет г. Кадыков. << Кадыков >> А, старый друг, Григорий! Бог привел Увидеться еще. А я плетуся Домой в побывку. Я тебя нашел На этот раз постарей, признаюся. О чем грустишь? << Григорий >>

  

  Да сын меня крушит. Уж целый год с помещиком-соседом За зайцами гоняется, кутит - Ну сделался формальным дармоедом! Как прошлый год не приняли его - Пошел, пошел... и нет конца мученью! А - видит бог - сначала у него Была большая страсть к ученью! Да вишь, порядки новые у вас... Они и хороши, не смею сомневаться. Да только с ними вы как раз Без слушателей можете остаться... << Кадыков >> Аудитория далеко не полна, То правда, брат Григорий; Зато взглянул бы ты - какая тишина И никаких историй! Садится в телегу и уезжает. (1859)

124. ФИНАНСОВЫЕ СООБРАЖЕНИЯ

<< Голос из провинции >> Денег нет - перед деньгами. Народная пословица Между тем как в глуши В преферанс на гроши Мы палим, беззаботно ремизясь, Из столиц каждый час Весть доходит до нас Про какой-то финансовый кризис. Эх! вольно ж, господа, Вам туда и сюда Необдуманно деньги транжирить. Надо жить поскромней, Коли нет ни рублей, Ни уменья доходы расширить. А то роскошь у вас, Говорят, завелась, Непонятная даже рассудку. Не играйте, молю, В ералаш по рублю, Это первое: вредно желудку. Во-вторых, но - увы!.. Рассердились уж вы: "Ты советовать нам начинаешь?" Что ж? я буду молчать. Но ведь так продолжать - Так, пожалуй, своих не узнаешь! Каждый графом живет: Дай квартиру в пятьсот, Дай камин и от Тура кушетку. Одевает жену Так, что только - ну, ну! И публично содержит лоретку! Сам же чуть не банкрут... Что ж мудреного тут, Если вы и совсем разоритесь? Вам Прутков говорит: "Мудрый в корень глядит", Так смотрите на нас - и учитесь! Ведь у нас в городах, Ведь у нас в деревнях Деньги были всегда не обильны. А о кризисе дум Не вспадало на ум - Сохранял, сохраняет всесильный! Целый год наш уезд Всё готовое ест: Натащат, навезут мужичонки. На наряды жене Да на выпивку мне Только вот бы и нужны деньжонки. Что ж? добуду кой-как... А что беден бедняк, Так ведь был не богаче и прежде. Что поднимет мужик Среди улицы крик, Непростительный даже в невежде: "Я-де сено привез Да и отдал весь воз За размен трехрублевой бумажки! Лишь бы соли достать, А то стал я хворать И цинга появилась у Глашки",- Так за эту бы речь Мужичонку посечь Да с такой бы еще прибауткой: "Было что разменять, А ты смел рассуждать - Важный барин, с своею Глашуткой!" Ну и дело с концом... Больше, меньше рублем - Велика ли потеря на лаже? А для тех, у кого Вовсе нет ничего, Так совсем нечувствительно даже... <1860>

125.

О гласность русская! ты быстро зашагала, Как бы в восторженном каком-то забытье: Живого Чацкина ты прежде защищала, А ныне добралась до мертвого Кювье. (1860)

126. ЧТО ПОДЕЛЫВАЕТ НАША ВНУТРЕННЯЯ ГЛАСНОСТЬ

  Вместо предисловия Друзья мои! Мы много жили, Но мало думали о том: В какое время мы живем, Чему свидетелями были? Припомним, что не без искусства На грамотность ударил Даль - И обнаружил много чувства, И остроумье, и мораль; Но отразил его Карнович, И против грамоты один Теперь остался Беллюстин! Припомним: Михаил Петрович Звал Костомарова на бой; Но диспут вышел неудачен,- И, огорчен, уныл и мрачен, Молчит Погодин как немой! Припомним, что один Громека Заметно двинул нас вперед, Что "Русский вестник", к чести века, Уж издается пятый год... Что в нем писали Булкин, Ржевский, Матиль, Григорий Данилевский... За публицистом публицист В Москве являлся вдохновенный, А мы пускали легкий свист, Порой, быть может, дерзновенный... И мнил: "Настала мне беда!" Кривдой нажившийся мздоимец, И спал спокойно не всегда, Схвативши взятку, лихоимец. И русский пить переставал От Арзамаса до Украйны, И Кокорев публиковал, Что есть дела, где нужны тайны. Ну что ж? Решить нам не дано, Насколько двинулись мы точно... Ах! верно знаем мы одно, Что в мире всё непрочно, Где нам толкаться суждено, Где нам твердит memento mori Своею смертью "Атеней" И ужасает нас Ристори Грозой разнузданных страстей! (1860)

127. МЫСЛИ ЖУРНАЛИСТА

при чтении программы, обещающей не щадить литературных авторитетов Что ты задумал, несчастный? Что ты дерзнул обещать?.. Помысел самый опасный - Авторитеты карать! В доброе старое время, Время эклог и баллад, Пишущей братии племя Было скромнее стократ. С неостывающим жаром С детства до старости лет На альманачника даром Пишет, бывало, поэт; Скромен как майская роза, Он не гнался за грошом. Самая лучшая проза Тоже была нипочем. Руки дыханием грея, Труженик пел соловьем, А журналист, богатея, Строил - то дачу, то дом. Нынче - ужасное время, Нет и в поэтах души! Пишущей братии племя Стало сбирать барыши. Всякий живет сибаритом... Майков, Полонский и Фет - Подступу к этим пиитам, Что называется, нет! Дорог ужасно Тургенев - Публики первый герой - Эта Елена, Берсенев, Этот Инсаров... ой-ой! Выгрузишь разом карманы И поправляйся потом! На Гончарова романы Можно бы выстроить дом. Даже ученый историк Деньги лопатой гребет: Корень учения горек, Так подавай ему плод! Русский обычай издревле "Брать - так уж брать" говорит... Вот Молинари дешевле, Но чересчур плодовит! Мало что денег: почету Требовать стали теперь; Если поправишь работу, Рассвирепеет, как зверь! "Я журналисту полезен - Так сознаваться не смей!" Будь осторожен, любезен, Льсти, унижайся, немей. Я ли,- о боже мой, боже!- Им угождать не устал? А как повел себя строже, Так совершено пропал: Гордость их так нестерпима, Что ни строки не дают И, как татары из Крыма, Вон из журнала бегут... (1860)

128. РАЗГОВОР В ЖУРНАЛЬНОЙ КОНТОРЕ

"Одна-то книжка - за две книжки?" (Кричит подписчик сгоряча) << Приказчик >> То были плоские коврижки, А эта - толще кирпича! В ней есть "Гармония в природе" И битва с Утиным в "Смеси" Читайте, сударь, на свободе! << Подписчик >> принимая книгу Merci, почтеннейший, merci! Уходит. Так древле тощий "Москвитянин" По полугоду пропадал, И вдруг, огромен, пухл и странен, Как бомба, с неба упадал. Подписчик в радости великой Бросался с жадностью на том Плохих стихов и прозы дикой, И сердце ликовало в нем, Он говорил: "Так ты не умер? Как долго был ты нездоров!" И принимал нежданный нумер Охотно за пять нумеров. Примеч. конторщика. (Между 6 и 21 января 1861)

129. ГИМН "ВРЕМЕНИ"

  Новому журналу, издаваемому М. Достоевским Меж тем как Гарибальди дремлет, Колеблется пекинский трон, Гаэта реву пушек внемлет, Дает права Наполеон,- В стране затронутых вопросов, Не перешедших в сферу дел, Короче: там, где Ломоносов Когда-то лирою гремел, Явленье нового журнала Внезапно потрясло умы: В ней слышны громы Ювенала, В нем не заметно духа тьмы. Отважен тон его суровый, Его программа широка... Привет тебе, товарищ новый! Явил ты мудрость старика. Неси своей задачи бремя Не уставая и любя! Чтобы ни "Век", ни "Наше время" Не покраснели за тебя; Чтобы не сел тебе на плечи Редактор-дама "Русской речи", Чтоб фельетон "Ведомостей" Не похвалил твоих статей! Как пароксизмы лихорадки, Терпи журнальные нападки И Воскобойникова лай Без раздражения внимай! Блюди разумно дух журнала, Бумагу строго береги: Страшись "Суэцкого канала" И "Зундской пошлины" беги! С девонской, с силурийской почвы Ученой дани не бери; Кричи таким твореньям: "Прочь вы!" Творцам их: "Черт вас побери!" А то как "О сухих туманах" Статейку тиснешь невзначай, Внезапно засвистит в карманах... Беда! Ложись - и умирай! Будь резким, но не будь бранчливым, За личной местью не гонись. Не называй "Свистка" трусливым И сам безмерно не гордись! Припомни ямбы Хомякова, Что гордость - грешная черта, Припомни афоризм Пруткова, Что всё на свете - суета! Мы здесь живем не вечны годы, Здесь каждый шаг неверен наш, Погибнут царства и народы, Падет Штенбоковский пассаж, Со срамом Пинто удалится И лекций больше не прочтет, Со треском небо развалится И "Время" на косу падет! (Между 8 и 21 января 1861)

130.

Приятно встретиться в столице шумной с другом Зимой, Но друга увидать, идущего за плугом В деревне в летний зной,- Стократ приятнее. (1861)

131. ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО "СВИСТКА" К ЧИТАТЕЛЯМ

В те дни, когда в литературе Порядки новые пошли, Когда с вопросом о цензуре Начальство село на мели, Когда намеком да украдкой Касаться дела мудрено; Когда серьезною загадкой Всё занято, поглощено, Испугано,- а в журналистах Последний помрачает ум Какой-то спор о нигилистах, Глупейший и бесплодный шум; Когда при помощи Пановских Догадливый антрепренер И вождь "Ведомостей московских", Почуяв время и простор, Катков, прославленный вития, Один с Москвою речь ведет, Что предпринять должна Россия, И гимн безмолвию поет; Когда в затмении рассудка Юркевич лист бумаги мял И о намереньях желудка Публично лекции читал; Когда наклонностей военных Дух прививается ко всем, Когда мы видим избиенных Посредников; когда совсем Нейдут Краевского изданья И над Громекиной главой Летает бомба отрицанья, Как повествует сей герой; Когда сыны обширной Руси Вкусили волю наяву И всплакал Фет, что топчут гуси В его владениях траву; Когда ругнул Иван Аксаков Всех, кто в Европу укатил, И, негодуя против фраков Самих попов не пощадил; Когда, покончив подвиг трудный, Внезапно Павлов замолчал, А Амплий Очкин кунштик чудный С газетой "Очерки" удрал; Когда, подкошена как колос, Она исчезла навсегда; В те дни, когда явился "Голос" И прекратилась "Ерунда",- Тогда в невинности сердечной Любимый некогда поэт, Своей походкою беспечной "Свисток" опять вступает в свет... Как изменилось всё, создатель! Как редок лиц любимых ряд! Скажи: доволен ты, читатель? Знакомцу старому ты рад? Или изгладила "Заноза" Всё, чем "Свисток" тебя пленял, И как увянувшая роза Он для тебя ненужен стал? Меняет время человека: Быть может, пасмурный Катков, Быть может, пламенный Громека Теперь милей тебе свистков? Возненавидев нигилистов, Конечно, полюбить ты мог Сих благородных публицистов Возвышенный и смелый слог,- Когда такое вероломство Ты учинил - я не ропщу, Но ради старого знакомства Всё ж говорить с тобой хочу. "Узнай, по крайней мере, звуки, Бывало милые тебе, И думай, что во дни разлуки В моей изменчивой судьбе" Ты был моей мечтой любимой, И если слышал ты порой Хоть легкий свист, то знай: незримый Тогда витал я над тобой!...

  

  -- "Свисток" пред публику выходит. Высокомерья не любя, Он робко взор кругом обводит И никого вокруг себя Себя смиренней не находит! Да, изменились времена! Друг человечества бледнеет, Вражда повсюду семена Неистовства и злобы сеет. Газеты чуждые шумят... (О вы, исчадье вольной прессы!..) Черт их поймет, чего хотят, Чего волнуются, как бесы! Средь напряженной тишины Катков гремит с азартом, с чувством, Он жаждет славы и войны И вовсе пренебрег искусством. Оно унижено враждой, В пренебрежении науки, На брата брат подъемлет руки, И лезет мост на мост горой,- Ужасный вид!.. В сей час тяжелый Являясь в публику, "Свисток" Желает мирной и веселой Развязки бедствий и тревог; Чтобы в сумятице великой Напрасно не томился ум... И сбудется... Умолкнет шум Вражды отчаянной и дикой. Недружелюбный разговор Покончит публицист московский, И вновь начнут свой прежний спор Гиероглифов и Стелловский; Мир принесет искусствам дань, Престанут радоваться бесы, Уймется внутренняя брань, И смолкнет шум заморской прессы, Да, да! Скорее умолкай,- Не достигай пределов невских И гимны братьев Достоевских Самим себе не заглушай! (1863)

132. ЖУРНАЛИСТ-РУКОВОДИТЕЛЬ

Ну... небесам благодаренье! Свершен великий, трудный шаг! Теперь общественное мненье Сожму я крепко в мой кулак, За мной пойдут, со мной сольются... Ни слова о врагах моих! Ни слова! Сами попадутся! Ретивость их - погубит их! (Ноябрь-декабрь 1865)

133. ЖУРНАЛИСТ-РУТИНЕР

Созрела мысль, проект составлен, И вот он вышел,- я погиб! Я разорен, я обесславлен! Дух века и меня подшиб! Условья прессы подцензурной Поняв практическим умом, Плохой товар литературный Умел я продавать лицом; Провидя смелые затеи, Читатель упивался всласть, И дерзновенные идеи Во мне подозревала власть. Как я умел казаться новым, Являясь тот же каждый день, Твердя с унынием суровым Одну и ту же дребедень! Как я почтенных либералов, Моих подписчиков пленял, Каких высоких идеалов Я перспективы им казал! Я, впрочем, говорил не много, Я только говорил: "Друзья! Всегда останусь верен строго..." Чему? Тут точки ставил я... О точки! тонкие намеки! О недомолвки и тире! Умней казались с вами строки! Как не жалеть о той поре?.. Прилично сдержан, строго важен, Как бы невольно молчалив, Я был бездействуя отважен, Безмолвствуя - красноречив! Являлся я живой картиной - Гляди, любуйся, изучай! Реке, запруженной плотиной, Готовой хлынуть через край, Готовой бешеным потоком Сорвать мосты, разбить суда, В моем бездействии жестоком Я был подобен, господа! Теперь - как быть?.. "Толковой строчки В твоем изданьи,- скажут,- нет!" В ответ бы им поставить точки, Но точки - будут ли ответ? Заговорят: "Давай идею!" Но что ж могу ответить им? Одну идею я имею, Что все идеи эти - дым! Что в свете деньги только важны, Что надо их копить, копить... Что те лишь люди не продажны, Которых некому купить! Созрела мысль, проект составлен, И вот он вышел,- я погиб! Я разорен, я обесславлен... Дух века и меня подшиб! Еще не может быть исчислен Убыток, но грозит беда, Я больше не глубокомыслен, Не радикал я, господа! Не корифей литературы, Теперь я жалкий паразит, С уничтожением цензуры Мгновенно рухнет мой кредит. (Ноябрь-декабрь 1865)

134.

Предмет любопытный для взора: Огромный кусок лабрадора, На нем богатырь - великан В славянской кольчуге и в шлеме, Потомок могучих славян,- Но дело не в шлеме, а в теме: Назначен сей муж представлять Отчизны судьбы вековые И знамя во длани держать С девизом "единство России!". Под ним дорогой пьедестал, На нем: земледелья родного Орудья, и тут же газета, журнал - Изданья Михайлы Каткова. На книгах - идей океан - Чернильница; надпись: "Каткову Подарок московских дворян", И точка! Мудрейшему слову Блистать на пере суждено,- Так имя Каткову дано: "Макающий в разум перо"- имя это У древнего взято поэта... (1865)

135. ЛЕГЕНДА О НЕКОЕМ ПОКАЯВШЕМСЯ СТАРЦЕ,

или седина в бороду, а бес в ребро

  

  

   Посвящается редакции "Куриного эха" Жил да был себе издатель И журналов и газет. Помогал ему создатель Много, много лет. Дарованьем и трудами (Не своими, а других) Слыл он меж откупщиками Из передовых. Сам с осанкой благородной, В собственном большом дому Собирал он ежегодно С нищих денег тьму. Злу он просто был грозою, Прославлял одно добро... Вдруг толкнися с сединою Бес ему в ребро. И, как Лермонтова Демон, Старцу шепчет день и ночь... (Кто-то видел, вкрался чем он, Ну, его не гонят прочь!) << Бес >> Ты мудрец, и сед твой волос,- Не к лицу тебе мечты,- Ты запой на новый голос... << Старец >> Но скажи, кто ты? << Бес >> Я журналов покровитель. Без меня вы - прожились, Вы без денег убедите ль? << Старец >> в сторону Дух гордыни, провались! Громко Гм! Не Лермонтова Демон, Вижу, ты! Покойник был (Хоть помянут будь не тем он) Юношеский пыл. Он-то мне Ледрю-Ролена Некогда всучил... << Бес >> в сторону То-то не было полена - Я бы проучил! << Старец >> продолжая Но теперь с Ледрю-Роленом Баста! вышел весь! Твой я, Демон, новым пленом Я горжуся днесь! Рек - и заключил издатель: "Се настал прогресс: И отступится создатель, Так поможет бес!" (1865)

136. В. И. АСТАШЕВУ

Посылаю поклон Веньямину. На письмо твое должен сказать: Не за картами гну теперь спину, Как изволите вы полагать. Отказавшись от милой цензуры, Погубил я досуги свои,- Сам читаю теперь корректуры И мараю чужие статьи! Побежал бы, как школьник из класса, Я к тебе, позабывши журнал, Но не знаю свободного часа С той поры, как свободу узнал!.. Пусть цензуру мы сильно ругали, Но при ней мы спокойно так спали, На охоте бывать успевали И немало в картишки играли!.. А теперь не такая пора: Одолела пииту забота, Позабыл я, что значит игра, Позабыл я, что значит охота!- Потому что Валуев сердит; Потому что закон о печати Запрещеньем журналу грозит, Если слово обронишь некстати! Впрочем, в пятницу буду я рад До Любани с тобой прокатиться: Глухари уж поют, говорят, Да и вальдшнепу поволочиться, Полагаю, приходит черед... Сговоримся,- и завтра в поход! Так и чудится: вальдшнеп уж тянет, Величаво крылом шевеля, А известно - как вальдшнеп потянет, Так потянет и нас в лес, в поля!.. (7 апреля 1866)

137. ОСИПУ ИВАНОВИЧУ КОМИССАРОВУ

Не громка моя лира, в ней нет Величавых, торжественных песен, Но придет, народится поэт, Вдохновеньем могуч и чудесен, Он великую песню споет, И героями песни той чудной Будут: царь, что стезей многотрудной Царство русское к счастью ведет; Царь, покончивший рабские стоны, вековую бесправность людей И свободных сынов миллионы Даровавший отчизне своей; И крестьянин, кого возрастил В недрах Руси народ православный, Чтоб в себе - весь народ он явил Охранителем жизни державной! Сын народа! тебя я пою! Будешь славен ты много и много... Ты велик - как орудие бога, Направлявшего руку твою! (9 апреля 1866)

138.

Чего же вы хотели б от меня, Венчающие славой и позором Меня. Я слабый человек, Сын времени, скупого на героя. Я сам себя героем не считаю. По-моему, геройство - шутовство. (1866)

139.

Весь пыткой нравственной измятый, Уже опять с своим пером, Как землекоп с своей лопатой Перед мучительным трудом,- Он снова Музу призывает. (1866(?))

140.

Белый день был недолог, Вечера длинней. Крики перепелок Реже и грустней. Осень невидимкой На землю сошла, Сизо-серой дымкой Небо облекла. Солнце с утра канет В тучи, как в нору. Если и проглянет, Смотришь: не к добру! Словно как стыдливым Золотым лучом Пробежит по нивам, Глядь: перед дождем! Побежал проворно Оживленный ключ И ворчит задорно: "Как-де я могуч!" Весь день ветер дует, По ночам дожди; Пес работу чует: Дупельшнепов жди. (Между 1856 и 1866(?))

141. ЭПИТАФИЯ

Зимой играл в картишки В уездном городишке, А летом жил на воле, Травил зайчишек груды И умер пьяный в поле От водки и простуды. (1867(?))

142. ПРИТЧА

Прислушайте, братцы! Жил царь в старину, Он царствовал бодро и смело. Любя бескорыстно народ и страну, Задумал он славное дело: Он вместе с престолом наследовал храм, Где царства святыни хранились; Но храм был и тесен и ветх; по углам Летучие мыши гнездились; Сквозь треснувший пол прорастала полынь, В нем многое сгнило, упало, И места для многих народных святынь Давно уже в нем не хватало... И новый создать ему хочется храм, Достойный народа и века, Где б честь воздавалась и мудрым богам И славным делам человека. И сделался царь молчалив, нелюдим, Надолго отрекся от света И начал над планом великим своим Работать в тиши кабинета. И бог помогал ему - план поражал Изяществом, стройной красою, И царь приближенным его показал И был возвеличен хвалою. То правда, ввернули в хвалебную речь Сидевшие тут староверы, Что можно бы старого часть уберечь, Что слишком широки размеры, Но царь изменить не хотел ничего: "За всё я один отвечаю!.." И только что слухи о плане его Прошли по обширному краю, На каждую отрасль обширных работ Нашлися способные люди И двинулись дружной семьею в поход С запасом рабочих орудий. Давно они были согласны вполне С царем, устроителем края, Что новый палладиум нужен стране, Что старый - руина гнилая. И шли они с гордо поднятым челом, Исполнены честного жара; Их мускулы были развиты трудом И лица черны от загара. И вера сияла в очах их; горя Ко славе отчизны любовью, Они вдохновенному плану царя Готовились жертвовать кровью! Рабочие люди в столицу пришли, Котомки свои развязали, Иные у старого храма легли, Иные присели - и ждали... Но вот уже полдень - а их не зовут! Безропотно ждут они снова, Царь мимо проехал, вельможи идут - А всё им ни слова, ни слова! И вот уже скучно им праздно сидеть, Привыкшим трудиться до поту, И день уже начал приметно темнеть,- Их всё не зовут на работу! Увы! не дождутся они ничего! Пришельцы царю полюбились, Но их испугались вельможи его И в ноги царю повалились: "О царь! ты прославишься в поздних веках! За что же ты нас обижаешь? Давно уже преданность в наших сердцах К особе своей ты читаешь. А это пришельцы... Суровость их лиц Пророчит недоброе что-то, Их надо подальше держать от столиц, У них на уме не работа! Когда ты на площади ехал вчера И мы за тобой поспешали, Тебе они громко кричали: ура! На нас же сурово взирали. На площади Мира сегодня в ночи Они совещалися шумно... Строение храма ты нам поручи, А им доверять - неразумно!.." Волнуют царя и боязнь и печаль, Он слушает с видом суровым: И старых, испытанных слуг ему жаль, И вера колеблется к новым... И вышел указ... И за дело тогда Взялись празднолюбцы и воры... А люди, сгоравшие жаждой труда И рвеньем, сдвигающим горы, Связали пожитки свои - и пошли Стыдом неудачи палимы, И скорбь вавилонскую в сердце несли, Ни с чем уходя, пилигримы, И целая треть не вернулась домой: Иные - в пути умирали, Иные бродили по царству с сумой И смуты в умах поселяли, Иные скитались по чуждым странам, Иные в столице остались И зорко следили, как строился храм,- И втайне царю удивлялись. Строители храма не плану царя, А собственным целям служили, Они пожалели того алтаря, Где жертвы богам приносили, И многое, втайне ликуя, спасли, Задавшись задачею трудной, Они благотворную мысль низвели До уровня ветоши скудной. В основе труда подневольного их Лежала рутина - не гений... Зато было много эффектов пустых И бьющих в глаза украшений... Сплотившись в надменный и дружный кружок Лишь тех отличая вниманьем, Кто их заслонить перед троном не мог Энергией, разумом, знаньем, Они не внимали советам благим Людей, понимающих дело, Советы обидой казалися им. Царю говорят они смело: О царь, воспрети ты пустым крикунам Язвить нас насмешливым словом! Зане невозможно судить по частям О целом, еще не готовом!.." Указ роковой написали, прочли, И царь утвердил его тут же, Забыв поговорку своей же земли, Что "ум хорошо, а два лучше!". Но смело нарушил жестокий Закон Один гражданин именитый. Служил бескорыстно отечеству он И был уже старец маститый. Измлада он жизни умел не жалеть, Не знал за собой укоризны И детям внушал, что честней умереть, Чем видеть бесславье отчизны; По мужеству воин, по жизни монах И сеятель правды суровой, О "новом вине и о старых мехах" Напомнив библейское слово, Он истину резко раскрыл пред царем, Но слуги царя не дремали, Успев овладеть уже царским умом, Улик они много собрали: Отчизны врагом оказался старик - Чужда ему преданность, вера! И царь, пораженный избытком улик, Казнил старика для примера! И паника страха прошла по стране, Всё головы долу склонило, И строилось зданье в немой тишине, Как будто копалась могила... Леса убирают - убрали... и вот "Готово!"- царю возвещают, И царь по обширному храму идет, Вельможи его провожают... Но то ли пред ним, что когда-то в мечте Очам его царским являлось В такой поражающей ум красоте? Что неба достойным казалось? Над чем, напрягая взыскательный ум, Он плакал, ликуя душою? Нет! Это не плод его царственных дум!.. Царь грустно поник головою. Ни в целом, ни в малой отдельной черте, Увы! он не встретил отрады! Но всё ж в несказанной своей доброте Строителям роздал награды. И тотчас им разойтись приказал, А сам, перед капищем сидя, О плане великом своем тосковал, Его воплощенья не видя... (20 июля 1869)

143.

Сыны "народного бича", С тех пор как мы себя сознали, Жизнь как изгнанники влача, По свету долго мы блуждали; Не раз горючею слезой И потом оросив дорогу, На рубеже земли родной Мы робко становили ногу; Уж виден был домашний кров, Мы сладкий отдых предвкушали, Но снова нас грехи отцов От милых мест нещадно гнали, И зарыдав, мы дале шли В пыли, в крови; скитались годы И дань посильную несли С надеждой на алтарь свободы. И вот настал желанный час, Свободу громко возвестивший, И показалось нам, что с нас Проклятье снял народ оживший; И мы на родину пришли, Где был весь род наш ненавидим, Но там всё то же мы нашл