Майков Аполлон Николаевич - Две судьбы - Книги

А. М. Майков

Две судьбы

Быль --------------------------------------

А. Н. Майков. Сочинения в двух томах. Том второй.

М., "Правда", 1984

OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru --------------------------------------

Кто более достоин сожаления? Чья судьба ужаснее?...

Увы! Я не смею произнести приговора.

Хор из Софокловой трагедии "Трахинийки"

ГЛАВА ПЕРВАЯ

На креслах, пред растворенным окном,

Один сидел больной Карлино. Сладко

Дыша в тени прохладным ветерком,

Он отдыхал, избитый лихорадкой.

Он снова жизнь улыбкою встречал,

В ней помня радости, забывши муки,

И весело, как будто по разлуке,

Знакомые предметы узнавал:

В углу кумир языческого бога,

Отрытый им в саду, без рук, без ног...

"Бог даст, - он думал, - сыщется знаток,

Даст пятьдесят пиастров: мне подмога..."

На золоте мадонна со Христом,

Сиенских старых мастеров работа,

Ряд древних копий с Липпи иль с Джиотта,

Оставленных ему еще отцом.

На полке книги - да, о человеке

Вы можете наверно заключать

По избранной его библиотеке,

В его душе, в понятиях читать, -

Лежали там комедии Гольдони,

История мадонны и святых,

Либретто оперы, стихи Тассони

Да календарь процессий храмовых...

Как старый друг, он встретил их улыбкой;

Потом на даль он перевел свой взор...

А что за виды с Фраскатанских гор!

Там дерева лозой обвиты гибкой,

Там в миртовых аллеях пышных вилл

Статуи, бюсты, мраморные группы;

Там римских пин зонтообразны купы

И кипарис, печальный друг могил...

Как рад он был, что снова видит дивный

В тумане очерк купола Петра

И в Рим дорогу лентою извивной

Между руин... А уж была пора,

Как солнце гасло, ночь шла от востока,

И слышно на долине лишь дроздов

Да караван навьюченных мулов,

Гремушками звенящий издалёка.

Не долго наш больной покоил взор

На дали и долиной любовался;

Заботливо порой он обращался

В соседний виноградник чрез забор.

Он видит: там, меж листьями мелькая

В корсете алом, белою рукой

Пригнув лозу, смуглянка молодая

Срывает с ветки гроздий золотой.

Пурпурный луч мерцающей денницы

Ее античный профиль озлащал,

И смоль косы, и черные ресницы,

И покрывало пышно обагрял.

"Нинета!" - ей кричит он чрез ограду,

И тотчас, легче серны молодой,

С корзинкою златого винограду

Влетела девушка в его покой.

"Проснулся ты? Тебе, Карлино милый,

Сегодня лучше?.. Знать, недаром я

Поутру в монастырь святой ходила

К обедне и молилась за тебя.

Я отнесла мадонне ожерелье".

И целовала дева-красота,

Резвясь, едва не плача от веселья,

Устами алыми его уста.

"Нинета! Ты всё прежняя резвушка!

Будь и всегда такая, и в те дни,

Как будем мы - господь тебя храни! -

Я - дряхл и хил, ты - добрая старушка.

Как мне легко! Как весел я душой!

Я будто вновь родился, и родился

К блаженству... Этот вечер, ты со мной...

Как будто ангел с неба мне явился...

Ах скоро ль я женой тебя введу

В свой дом! Пора! Наш домик будет раем.

Хозяйкою ты станешь... Мы сломаем

Докучливый забор в твоем саду.

Взгляни: мой виноград в твой садик, к лозам

Твоим через забор перебрался,

Твой олеандр к моим пригнулся розам,

И плющ мой вкруг него перевился.

Всё любится вкруг нас! Мы друг для друга

Назначены судьбой!" Упоена,

Молчала Нина. Думала ль она

О счастии, как будет мать, супруга,

Жалела ли девичьих вольных дней,

Иль страстных слов она не понимала,

Но молча им, рассеянно внимала,

Как колыбельной песенке своей...

Так следует головкою стыдливой

Цветок полей движеньям ветерка,

Так носится струями ручейка

Листок заблудший... Бурные порывы

И бес любви ее не трогал сна,

В ее душе ключом не бил, не стукал -

К любви Карлино искренней она

Еще привыкла в пору игр и кукол.

В ее душе читал он, как на дне

Прозрачного ручья: мечты, желанья,

Вся, вся она была его созданье;

Как юного орленка в вышине

Отец и мать, следил он мысли Нины,

Лелеял мир души и сердца сон;

А сердце спало в ней, как средь пелен

Младенец спит, про то не знал Карлино.

Как сердце спало? Стало быть, она,

Не знав любви, Карлино не любила?

Зачем же в монастырь она ходила

О нем молиться? Отчего одна

Она в дому его? И даже - боже! -

Что ж ничего она не говорит,

Как он ее целует? Что за стыд!

Ведь ни на что всё это не похоже!

Позвольте, всё вам верно объясню;

Но расскажите мне, когда угодно,

Зачем мы часто любим так свою

Собаку старую, халат негодный,

Одну всё трубку, няню, старый дом.

Тетради школьные?.. А если будем

Должны их бросить? Бросим и уйдем!

К вещам привычка! Точно то ж и к людям,

Покуда их та мысль не потрясла

И сердца их та страсть не взволновала,

Которая в душе у нас росла,

Бушует в ней или отбушевала...

Подобных встреч не много нам дано,

И с близкими мы часто как с чужими...

Иных же встретишь... кажется, давно

Видал их, знал, страдал и думал с ними.

Как к воздуху своих Фраскатских гор,

Как к небесам безоблачным Сабины,

Как к амбре роз, привыкло сердце Нины

К слепой любви Карлино с давних пор.

В ней даже мысли не было тревожной,

Что и других любить ему возможно...

А ей?.. Но вот ударило кольцо,

Какой-то гость идет к ним на крыльцо.

Широкий плащ свой на плечо закинув,

На брови шляпу круглую надвинув,

Вошел он к ним. Овальное лицо,

Высокий лоб и очи голубые,

И русый ус, и кудри золотые -

Всё означало в нем, что он был сын

Иной земли, небес, иной природы,

Не обожженный солнцем Апеннин,

Не оживленный дикой их свободой.

Умение собою управлять,

Морщины ранние и дум печать,

Во всех приемах легкая небрежность

И благородство говорили в нем,

Что он рожден и рос в краю таком,

Где с юных лет души порыв и нежность

Подавлены, где страсть - раба ума,

Жизнь - маскарад, природы глас - чума!..

Он русский был, дитя страны туманной,

И жил давно уже в краю чужом...

Его хозяйка, сьора Марианна,

Бывало, говорила так о нем:

"Он малый скромный, платит аккуратно

И добр: моим ребятам завсегда

Дает гостинца; только иногда

Так грустен, бедный! Впрочем, и понятно:

Ведь он язычник... Может быть, господь

Погибшего печалью посещает.

Дай бог ему спасти свой дух и плоть!

Легко ль! Не верит в папу он! Бывает,

Что целый день проводит он как тень

За книгами, или в долине бродит,

Иль блажь такая на него находит,

Что на коне он рыщет целый день".

Владимир (так мы гостя назовем)

Был поражен сей мирною картиной:

Полубольной Карлино, и при нем,

Облокотясь на спинку кресел, Нина;

И мать ее (простите, я забыл

Вам возвестить ее приход) глядела

На юную чету, и как яснела

Ей будущность!.. А по небу светил

Небесных лики ночь разоблачала,

И дымка влажная ночных паров

Вилась вокруг руин, гробниц, холмов,

Дышали розы... Музыка играла...

Владимир

На юг лишь сходит, только в этот рай,

Подобный вечер...

Карлино

А у вас, далёко

На севере, не то?

Владимир

О нет, жестоко

И зло природой наш обижен край.

Карлино

Зато, синьор, вы сильны, вы богаты?

Владимир

Да, но ни солнца, ни небес иных

Не прикупить за дорогую плату:

И что нам в них, в богатствах покупных?

Карлино, верьте, право, я желал бы

На вашем месте быть, клянусь душой.

Я жил бы здесь спокойно, изучал бы

Мир древности и отдыхал порой

Под сенью моего же винограда;

И умереть была бы мне отрада,

Я знал бы, что поплакать, помечтать

Придет на гроб мой друг любимый.

Нина

Боже!

Карлино был мне с детства братом...

Владимир

Что же?

Нина

И только, больше ничего сказать

Я не хочу.

Владимир

Простите мне, синьора,

Но вид блаженных южных стран во мне

Рождает грусть, и о родной стране

Во мне болеет мысль, полна укора;

Мне грустно, я хандрю еще сильней,

А тяжко на душе - язык вольней,

И говоришь о том, что так тревожит.

Но, впрочем, вас мой сплин занять не может,

Вы счастливы, как может быть счастлив

Здесь человек.

Он замолчал, сдавив

Украдкой грустный вздох в груди. Карлино

Сжал руку Нины, тихо обратив

К ней полные восторгом светлым взоры;

Она молчала, очи устремив

На дальние темнеющие горы.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В дни древности питомцы Эпикура,

Средь мраморов, под шум падущих вод,

Под звуки лир, в честь Вакха и Амура

Здесь пиром оглашали пышный свод.

Толпы невольниц, розами убранных,

Плясали вкруг скелетов увенчанных;

Спешили жить они, пока вино

В их кубках было ярко и хмельно,

Пока любовь играла пылкой кровью

И цвел венок, сплетенный им любовью.

Они всё те ж, Авзонии сыны!

Их пир гремит при песнях дев румяных,

В виду руин - скелетов, увенчанных

Плющом и миртом огненной весны.

Меж тем как смерть и мира отверженье

Вещает им монахов мрачный клир,

В земле вскипает лава разрушенья, -

Блестит вино, поет веселый пир,

И царствует богиня наслажденья.

Как я люблю Фраскати в праздник летний!

Лавр, кипарис высокой головой,

И роз кусты, и мирт, и дуб столетний

Рисуются так ярко на густой

Лазури неба и на дымке дали,

На бледном перламутре дальних гор.

Орган звучит торжественно. Собор

Гирляндами увит. В домах алеют

Пурпурные ковры из окон. Тут

С хоругвями по улицам идут

Процессии монахов; там пестреют,

Шумят толпы; луч солнца золотой,

Прорвавши свод аллеи вековой,

Вдруг обольет неведомым сияньем

Покров, главу смуглянки молодой:

Картина, полная очарованьем!

Для пришлеца она как пышный сон!