Кукольник Нестор Васильевич - Стихотворения - Книги

Н. В. Кукольник

Стихотворения --------------------------------------

Библиотека поэта. Поэты 1820-1830-х годов. Том второй

Биографические справки, составление, подготовка текста и примечания

В. С. Киселева-Сергенина

Общая редакция Л. Я. Гинзбург

Л., Советский писатель, 1972

OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru --------------------------------------

СОДЕРЖАНИЕ

Вступительная заметка

288-291. <Из драматической фантазии "Джулио Мости">

1. "Беги, фонтан, лети, фонтан..."

2. Импровизация I ("К чему? Как будто вдохновенье...")

3. Импровизация II ("Простите, люди: сердцу больно...")

4. Импровизация III ("Чего весь Рим на Ветряной Горе...")

292. <Из драматической фантазии "Джакобо Санназар">

293. <Из драмы "Роксолана">

294. Встреча пароходов

295. Охлаждение

296-301. Из записок влюбленного

1. "И я люблю душистые цветы..."

2. "О боже мой, как я ее люблю..."

3. "Заутра я приду к заветному порогу..."

4. "Я изнемог!.. Откройте путь другой..."

5. "Скажи, за что тебя я полюбил?.."

6. "Э, други, полно! Что за радость..."

302. К П... ("В саду, в окне, в театре и карете...")

303. Элегия ("Я здесь опять! Я обошел весь сад!..")

304. Школа

305. <Из драматической фантазии "Иоанн Антон Лейзевиц">

306. Просьба поэта

307. Английский романс

308-311. <Из поэмы "Давид Риццио">

1. Романс Риццио ("Кто она и где она...")

2. Из пятой песни

3. Распутье. Песнь Риццио из поэмы "Мария Стюарт"

4. Из альбома Риццио

312. <Послание к И. П. Мятлеву>

313. Леноре

314. Прощальная песня из недоконченной поэмы

315. Романс ("Стой, мой верный, бурный конь...")

316. <Из романа "Эвелина де Вальероль"> Virtus antiqua

317. <Песня из драмы "Князь Даниил Дмитриевич Холмский"> ("Ходит ветер у ворот...")

320. "Холмистые дали как волны..."

321. Империя

322. К Дону

323. Бал на льду

324. "Есть имена: любовника, супруга..."

Отец Нестора Кукольника - неимущий дворянин, словак по национальности - происходил из местечка Кокольники Мункаческого округа (в Закарпатской Украине), входившего тогда в состав Австрийской империи. Он получил образование в Венском университете, но славянское происхождение связывало ему руки. Перебравшись в польский город Замосць, он некоторое время преподает в тамошнем лицее физику, естественную историю и агрономию. Заручившись протекцией Н. Н. Новосильцева, Василий Григорьевич Кукольник с женой (полькой С. Н. Пилянкевич) и пятью детьми едет в Петербург, и тут ему наконец повезло. В 1803 году он уже в качестве профессора Педагогического института читает физику, химию и другие дисциплины.

Ко времени рождения Нестора Кукольника - он появился на свет 8 сентября 1809 года - его семья уже достаточно обрусела, но отсутствие прочных связей с русским миром сказалось на воспитании и складе личности будущего поэта.

Материальное благополучие Кукольников сильно пошатнулось после смерти (в 1821 году) В. Г. Кукольника, незадолго до кончины переселившегося из Петербурга на Украину - в г. Нежин, где он взялся было за организацию нового учебного заведения - так называемой Гимназии высших наук. Сын его Нестор был принят в Нежинский лицей лишь в 1824 году, а до этого времени находился в Житомире, где посещал уездное училище.

На своих учителей и товарищей, исключая, впрочем, одного Гоголя, Кукольник сразу же произвел впечатление феноменально одаренного юноши. Он знал несколько иностранных языков (немецкий, польский, французский, итальянский, латинский), прочел множество книг, играл на фортепьяно и гитаре, сочинял стихи, увлекался историей и в особенности театром - актерствовал, наряду с Гоголем, в любительских гимназических спектаклях.

Уверенно выдержав выпускные экзамены, Кукольник в том же 1829 году переезжает к старшему брату Павлу в Вильно и около двух лет преподает русский язык и словесность в местной гимназии. Но, мечтая о литературной деятельности, о лаврах именитого писателя, Кукольник рвется в Петербург.

С рукописью давно начатой пьесы "Торквато Тассо" и другими сочинениями он в 1831 году появляется в столице. В следующем году пьеса выходит из печати и приносит молодому автору шумный, почти сенсационный успех.

Главный герой произведения - великий поэт, но бедный, униженный человек. Творец "Освобожденного Иерусалима" - жертва высокомерия и произвола сильных мира сего, осудивших Тассо на скитания, нищету и болезнь. Постановка этой темы расположила к Кукольнику видного критика и журналиста демократического направления Н. А. Полевого. Он поспешил превознести "Торквато Тассо", невзирая на то, что социальная природа конфликта героя с феррарским двором и герцогом Альфонсом была сильно затушевана, а вся коллизия в значительной мере сведена к мысли о влиянии на жизнь поэта неких фатальных сил. "Имя автора, кажется, не было знакомо читателям печатно... - писал Н. А. Полевой. - И вдруг является он в толпе истертых литературных известностей... с творением поэтическим, прекрасным по идее, прекрасным по стихам и обещающим многое в будущем". {"Московский телеграф", 1833, 16, с. 565.} Вслед за "Московским телеграфом" с крикливым панегириком пьесе Кукольника выступил в "Библиотеке для чтения" (1834, 1) О. И. Сенковский.

К тому времени Кукольник успел сочинить еще одну стихотворную драму - "Рука всевышнего отечество спасла", сюжет которой был почерпнут из эпохи Смутного времени. Она была закончена в октябре 1832 года, а 15 января 1834 года состоялась ее премьера на сцене Александрийского театра. На одном из первых представлений побывал Николай I, после чего автор пьесы был приглашен в Зимний дворец. {Об этом эпизоде см.: (В. А. Роткирх), "Рука всевышнего отечество спасла". Драма Н. В. Кукольника. Из воспоминаний Теобальда. - "Русский архив", 1889, 12, с. 509-511. О премьере пьесы см. также в воспоминаниях А. М. Каратыгиной - в кн.: П. А. Каратыгин, Записки, т. 2, Л., 1930, с. 177-178.} Он получил "высочайшее одобрение" из уст самого монарха, а вместе с тем и ряд указаний по улучшению пьесы. Не теряя времени, Кукольник засел за переделку некоторых сцен, и в этой обновленной редакции драма была канонизирована в качестве образцово-патриотического сочинения. Последующие спектакли "Руки всевышнего" вылились в своего рода ритуальные манифестации. Театр наполнялся придворными, высокопоставленными чиновниками и военными. Восхваление пьесы считалось показателем истинного патриотизма и благонамеренности. "Аплодисментам не было конца, - вспоминает очевидец. - Много хлопал и государь. Автор выходил в директорскую ложу несколько раз, чтобы раскланиваться публике, и всякий раз его встречали оглушительными криками "браво" и неистовыми аплодисментами. В райке простой народ, которому "Рука всевышнего" пришлась по душе, так орал и бесновался, что всякую минуту можно было ожидать, что оттуда кто-нибудь вывалится". {М. Ф. Каменская, Воспоминания. - "Исторический вестник", 1894, 9, с. 632.}

Пьеса Кукольника представляла собой ряд разрозненных сцен, показывающих постепенное водворение порядка на Руси, то есть организацию ополчения в Нижнем Новгороде, изгнание поляков, разгром мятежных отрядов и, наконец, восшествие на престол Михаила Романова. По идее произведения, вся эта цепь событий выражает фатальную неизбежность. Бог возлюбил Россию, спас ее от внутренней крамолы и внешнего врага, даровал ей нового, истинного царя, а в его лице - единство, мир, народное благоденствие. Эта жесткая провиденциальная концепция превращала персонажей пьесы в говорящих марионеток. Своих положительных героев Кукольник лишал самостоятельности, характеров, более того - доблестей и заслуг перед родиной, так как, по смыслу драмы, каждый из них был только орудием высшей силы и действовал под ее покровительством.

Кукольник писал свою пьесу в период торжества самодержавия над внутренним и внешним врагом (декабристы были разбиты, польское восстание 1830-1831 годов потоплено в крови; в конце 20-х годов Россия одну за другой выиграла две войны - с турками и персами). В обстановке головокружения от побед и родился миф о беспредельном могуществе самодержавия и о его будто бы общенародном, представительном характере. В литературную разработку этой легенды Кукольник, пожалуй, внес самый значительный вклад.

В пьесе выделяется своего рода демократическая сцена - обсуждается избрание нового царя. Но кандидатура у всех одна, и у всех в голове одно и то же решение, продиктованное свыше. Такой эфемерный, показной "демократизм" вполне устраивал Николая I. Однако он вызвал отпор со стороны того самого Н. А. Полевого, который только что горячо хвалил Кукольника. Не подозревая о том, что "Рука всевышнего" получила такое значение в высших сферах Петербурга, он напечатал в своем "Московском телеграфе" разгромную рецензию. "Новая драма г-на Кукольника, - говорилось там, - весьма печалит нас... Как можно столь мало щадить себя, столь мало думать о собственном своем достоинстве! _От великого до смешного один шаг_". {"Московский телеграф", 1834, 3, с. 498-499.} Через несколько дней Н. А. Полевой в сопровождении жандармского унтер-офицера был отправлен в Петербург, где его ожидал допрос в III Отделении. Бенкендорф задал Полевому вопрос: "каким побуждением руководствовался он в своем отзыве о патриотической драме Кукольника? И как мог он выразить мнение, противоположное мнению всех". {Кс. Полевой, Записки, СПб., 1888, с. 338.} Полевому не удалось оправдаться, и его журнал как враждебный видам правительства был немедленно запрещен. Событие это подало повод к остроумной эпиграмме, которая за короткий срок приобрела широчайшую известность:

Рука всевышнего три чуда совершила:

Отечество спасла, поэту ход дала

И Полевого задушила. {*}

{* П. А. Ефремов (в кн.: "Мнимый Пушкин в стихах, прозе и изображениях", СПб., 1903, с. 15) приписывал ее К. А. Бахтурину, а М. А. Дмитриев ("Мелочи из запаса моей памяти", М., 1869, с. 111) возводил ее к каламбуру А. Д. Курбатова.}

Кукольник был больно задет ею, тем более, что молва приписывала ее самому Пушкину.

"Торквато Тассо" и "Рука всевышнего" положили начало двум типам пьес Кукольника. {От внимания современников Кукольника ускользнул тот факт, что дебютировал он не "Торквато Тассо", а небольшой пьесой "Тортини", напечатанной несколько раньше в альманахе "Альциона" (СПб., 1833). Эта "интермедия-фантазия" объединяет признаки обоих родов кукольниковской драматургии: действие происходит в Италии, но в сюжет вплетена и тема России, которую представляют русские путешественники - посланцы Петра I.} В первом преобладала национально-историческая тематика, другие посвящены были биографиям людей из мира искусства - преимущественно итальянских, реже немецких, художников и поэтов. Следом за "Тассо" Кукольник пишет пьесы: "Мейстер Минд", "Джакобо Санназар", "Джулио Мости", дилогию "Доменикино" ("Доменикино в Риме" и "Доменикино в Неаполе"), "Иоанн Антон Лейзевиц", "Импровизатор"; принимается, но не заканчивает пьесу "Пиэтро Аретино". Замыкают эту серию поздние пьесы - о русском поэте XVIII века "Ермил Иванович Костров" {1851) и об английском актере "Давид Гаррик" (1861). За исключением "Мейстера Минда" и "Лейзевица", текст всех остальных - стихотворный.

Примерно за это же время, то есть в течение 30-х - начала 40-х годов, были созданы следующие пьесы на исторические темы: "Князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский", "Генерал-поручик Иоганн Рейнгольд Паткуль", "Иван Рябов, рыбак архангелогородский", "Статуя Кристофа в Риге, или Будет война", "Князь Даниил Дмитриевич Холмский", "Боярин Федор Васильевич Басенок" - все в стихотворной или стихотворно-прозаической форме.

Особняком среди драматических произведений Кукольника стоит "Роксолана" (1834). Эта пьеса с острым конфликтом, с нарастающим драматическим напряжением в сюжете и с кровавой развязкой не походит на прочие пьесы Кукольника.

Пьесы о художниках и писателях Кукольник обыкновенно именовал "драматическими фантазиями", подчеркивая необычность своей драматургии. Историческая драма Кукольника в принципе нисколько не отличалась от "фантазий". "Кто прочел одну драму г. Кукольника, - говорил Белинский, - тот знает все его драмы: так одинаковы их пружины и приемы". {В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. 10, М., 1956, с. 126.} Действительно, любая пьеса Кукольника является распространением нескольких мыслей и мотивов, перелитых в форму монологов, диалогов, разговоров, массовых сцен. Сквозное проведение этих идей и мотивов через текст произведения (как в лирике) производило впечатление художественной новизны и насыщенности мыслью. Поклонники Кукольника считали его поэтом мысли, а сам он не сомневался в том, что превзошел Пушкина обширностью и глубиной идей.

Каждый из двух типов пьес Кукольника имеет свой центр тяжести, вокруг которого располагаются персонажи, строятся их отношения. В исторических драмах - это личность монарха, правителя страны, выступающего как символ национального единства и народного благополучия. Царь не всегда выводится на сцене (например, Петр I в "Иване Рябове" и в "Паткуле"), Но в таких случаях он словно незримый дух направляет ход событий, завязывая и развязывая их. Положительные "исторические" герои Кукольника не имеют собственных интересов. Ими руководит одно сверхличное чувство - беспредельная преданность престолу. Это чувство поглощает у Кукольника всего человека, со всей его интимной и частной жизнью. Напротив, все отрицательные герои - эгоисты, безудержные честолюбцы. Всякое стремление к возвышению личности, к непокорству законному царю подается как измена и преступление.

В пьесах о художниках и поэтах все вертится вокруг другого рода власти - славы, то есть преклонения толпы. Положительный герой этих пьес - человек, целиком ушедший в свое высокое призвание, но слабый и беспомощный в жизни, неспособный постоять за личное счастье, соединиться с любимой женщиной. Его донимают завистники-коллеги, он страдает от непризнанности, слава бежит от него, чтобы засиять над ним либо при дверях гроба, либо посмертно. Антипод этого героя - наглый, преуспевающий делец от искусства, бесчестный шарлатан, незаконный похититель славы. Таков коварный интриган Ланфранко (в "Доменикино"), или преступник Джулио Мости (в одноименной пьесе), или поэт-вельможа Аретино, гнусный эпикуреец, утопающий в роскоши (в незаконченной фантазии, носящей его имя). В этих произведениях - весь Кукольник с его манией величия, с его социальной ущемленностью и боязнью литературных конкурентов.

Облик человека с огромными претензиями и малыми возможностями проглядывает и в лирике Кукольника. Многие его стихотворения 30-х годов - это как бы страницы одной интимной истории, внушенные чувством к некой таинственной особе. Лирический герой Кукольника нисколько не претендует на счастливый исход и довольствуется почтительным созерцанием своей избранницы. Но банальность этого "мечтательного" романа выдается за "дерзость" героя. Дело в том, что предмет его страсти - знатная дама, существо отличное от всех по своему высокому положению, имя которой не произносимо в устах простого смертного. Не довольствуясь намеками на это обстоятельство, заключенными в самих стихах, Кукольник разжигал любопытство к ним и к своему засекреченному роману в "доверительных" беседах с приятелями.

Превосходно дополняет "лирический роман" Кукольника его незавершенная поэма "Давид Риццио", герой которой, бедный итальянский певец и поэт-импровизатор, томится от страсти к наследнице шотландского престола Марии Стюарт. Кое-кто из знакомых Кукольника догадывался, что в Риццио он изобразил самого себя, а в Марии Стюарт - "одну значительную даму" (И. И. Панаев).

Удача сопутствовала Кукольнику на протяжении всего петербургского периода его биографии (1832-1847). С 1832 года он служит - сначала в канцелярии министерства финансов, потом столоначальником во II отделении императорской канцелярии (1834- 1836) и, наконец, переводчиком с польского в капитуле орденов (1837-1839). Литературные гонорары его возросли до таких размеров, что с июня 1839 года он вовсе отказался от казенной службы, на которую вновь определился лишь в апреле 1843 года (в канцелярию военного министра).

Во второй половине 30-х годов Кукольник был главным сотрудником первого в России коммерческого многотиражного журнала "Библиотека для чтения", что по тем временам было лучшим видом рекламы. Без пьес Кукольника нельзя было представить себе тогдашний театральный репертуар. С 1836 по 1838 год он издает "Художественную газету", которую наполняет собственными статьями о музыке, живописи, ваянии, архитектуре, театре, гравировальном и медальерном искусстве, резьбе по дереву и т. д.

Зимой 1837-1838 года петербургская квартира братьев Нестора и Платона Кукольников становится местом многолюдных собраний литераторов, журналистов, художников и актеров. Густая толпа гостей, посещавшая "среды" Кукольника, была пестрой и непостоянной по составу. Компанейский нрав хозяина, его талант рассказчика и стихотворца-импровизатора также способствовали его популярности. Очень выигрывал Кукольник во мнении своих бесчисленных знакомых и благодаря приятельским отношениям с М. И. Глинкой и К. П. Брюлловым. Вокруг этой тройки, которая в глазах многих современников символизировала союз трех искусств (живописи, музыки и поэзии), сгруппировался небольшой интимный кружок, именовавшийся "братией". Участники его собирались келейно и проводили время в беседах и пирах, сопровождавшихся пением, игрой на фортепьяно, шутками, стихами. До нас дошли рассказы очевидцев об "оргиях дурного тона" (А. Н. Струговщиков), в которые порой выливались эти сборища, и о неприглядной роли Кукольника как инициатора "возлияний".

При всей безыдейности кружка (он распался к середине 40-х годов), возникновение его было заметным и характерным фактом своего времени. Следует учесть, что тесные творческие контакты между представителями разных видов искусств впервые нашли здесь свое прямое выражение. Кукольник был музыкально образованный чело- век и понимал толк в живописи. Он печатно пропагандировал труды Глинки и Брюллова, он вникал в мельчайшие детали творческой работы композитора. Кукольник участвовал в создании либретто обеих его опер (ему, в частности, принадлежит сцена Вани в "Иване Сусанине"). В 1840 году был закончен цикл романсов Глинки под названием "Прощание с Петербургом" на стихи Кукольника, и в том же году композитор написал музыку для его драмы "Князь Холмский".

Как ни обширны были связи и знакомства Кукольника с артистическим миром, бросался в глаза тот факт, что Пушкин и писатели его круга - прежде всего Жуковский, Вяземский, Плетнев - сторонились его компании. Кукольник начал подозревать Пушкина в зависти и злословии на свой счет. Услышав о гибели поэта, он записал в своем дневнике: "Пушкин умер... он был злейший мой врат: сколько обид, сколько незаслуженных оскорблений он мне нанес, и за что? Я никогда не подал ему ни малейшего повода. Я, напротив, избегал его, как избегал вообще аристократии; а он непрестанно меня преследовал. Я всегда почитал в нем высокое дарование, поэтический гений, хотя находил его ученость слишком поверхностною, аристократическою, но в сию минуту забываю все..." {"Баян", 1888, 11, с. 98. О недостоверности фактической основы этого "дневника" см.: Б. С. Штейнпресс, "Дневник" Кукольника как источник биографии Глинки. - Сб. "Глинка. Исследования и материалы", Л.-М., 1950, с. 88-118.}

Судя по имеющимся данным, Пушкин отзывался о Кукольнике либо очень уклончиво, либо иронически. Все остальное - плод мнительности и уязвленного самолюбия Кукольника. Возможность же каких бы то ни было тесных контактов между ними исключалась ввиду диаметральной противоположности их творческих позиций и социальных устремлений. Позднее, уже после смерти Пушкина, П. А. Плетнев, основываясь на устных высказываниях Кукольника, с возмущением писал о нем: "Он ни Жуковского, ни Пушкина не признает поэтами. Разве Державин в состоянии заменить их? Какое глупое пренебрежение, обнаруживающее столько претензии и нисколько чувства и любви к искусству". {Письмо к Я. К. Гроту от 8 августа 1844 г. - "Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым", т. 2, СПб., 1896, с. 300.}

Ходячее представление о Кукольнике как беззастенчивом трубадуре самодержавия, основавшем свою славу на чисто внешних эффектах и темпераментном фразерстве, нуждается в существенных коррективах. Дело в том, что монархизм Кукольника тесно переплетался со своеобразным демократизмом. И в этом, надо полагать, одна из главных причин его колоссальной популярности. Своим творчеством он откликнулся на запросы многочисленных кругов мещанской публики. Она чувствовала себя неуверенно и униженно, но мечтала о "честной службе" царю и, соответственно, о приличных чинах и окладах. Чаяния эти были не совсем неосновательны: раздавившее дворянскую оппозицию самодержавие не пренебрегало услугами людей худородных, исполненных рвения, готовых слепо выполнять любое распоряжение начальства. Но дворянство в целом все еще служило опорой самодержавию и преграждало путь к преуспеянию для представителей других сословий.

Знаменательно, что, рисуя образы властителей русской земли, особенно Петра I, Кукольник стремится показать их близость к людям простого звания. Царь доверяет им важные государственные дела, щедро одаряет за верную службу, вникает в их нужды.

Романтический культ личности в творчестве Кукольника обернулся апологией коронованного диктатора. Но следует учесть, что это восхваление относится только к персоне венценосца, а не к системе сословной иерархии, из которой и вырастал принцип самовластия. Кукольник охотно показывает расторопность, смелость и талантливость людей из народа, а главное - их верность царскому дому. Для автора "Руки всевышнего" было очень важно, что патриотизм русского человека сильнее и ярче всего проявился у мещанина Минина, сумевшего заразить своей энергией и оптимизмом князя Пожарского.

Ощущается у Кукольника и другая тенденция: он любит выставлять в неприглядном виде героев с привилегированным положением. В рассказе "Сержант Иван Иванович Иванов, или Все заодно" (1841) Кукольник сочувственно обрисовал дворового человека и в разоблачительной манере - его жестокого, разнузданного барина. Рассказ повествует о том, как по воле обстоятельств эти герои меняются ролями: бывший раб получает власть над своим недавним господином и законным порядком творит над ним экзекуцию, расплачиваясь за старые обиды. Эта малоправдоподобная ситуация тем не менее направляла сознание читателя к весьма опасным политическим выводам. Рассказ заслужил полное одобрение Белинского и вызвал гнев Николая I, приказавшего сделать автору строгое внушение. Бенкендорф немедленно настрочил Кукольнику нотацию, которую заключил прямой угрозой: "Желание ваше беспрерывно выказывать добродетель податного состояния и пороки высшего класса людей не может иметь хороших последствий, а потому не благоугодно ли вам будет на будущее время воздержаться от печатания статей, противных духу времени и правительства, дабы тем избежать взыскания, которому вы, при меньшей как ныне снисходительности, подвергнуться можете". {Письмо к Кукольнику от 6 января 1842 г. - "Письма графа Бенкендорфа к Н. В. Кукольнику". Сообщение И. А. Пузыревского. - "Русская старина", 1871, 6, с. 793.}

Как видно, в своем откровенном выражении программа кукольниковского демократизма - одинаковое рабство для всех при владычестве одного - вступала в противоречие с "духом правительства", которое не собиралось упразднять привилегии потомственного дворянства. При всем том, эта программа заключала в себе глубоко реакционный смысл, так как она отвергала идею свободы личности, которую отстаивали независимо настроенные и оппозиционные круги дворянской интеллигенции.

В начале 40-х годов писательская плодовитость Кукольника вырастает до невиданных размеров - главным образом за счет беллетристики, тогда как стихотворство явно идет на убыль. По наблюдению Белинского, "г. Кукольник один пишет в год больше, чем все литераторы наши, вместе взятые". {В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. 6, М., 1955, с. 666.} За семилетие с 1840 по 1846 год он написал и напечатал несколько десятков рассказов, повестей и семь пухлых романов ("Эвелина де Вальероль", "Альф и Альдона", "Дурочка Луиза", "Историческая красавица", "Два Ивана, два Степаныча, два Костылькова", "Три периода", "Барон Фанфарон и маркиз Петиметр"). При этом Кукольник в 1841 году редактировал "Русский вестник", а в 1845 - 1846 годах - еженедельник "Иллюстрация".

С конца 1847 года по заданию военного министерства Кукольник около десятка лет проводит в разъездах по южным губерниям России (от Бессарабии до Кавказа) в качестве эксперта по снабжению армии продовольствием и фуражом. Литературная производительность его за эти годы приметно свертывается. Все же в это время Кукольник написал ряд повестей, рассказов, пьес ("Ермил Иванович Костров", "Денщик", "Маркитантка", "Морской праздник в Севастополе", "Азовское сидение. Историческое сказание в лицах"), роман "Тонин, или Ревель при Петре Великом". В 1851-1853 годах он выпускает десятитомное собрание своих сочинений.

После окончания Крымской войны Кукольник возвращается в Петербург и вскоре (в декабре 1857 года) выходит в отставку в чине действительного статского советника. По причине расстроенного здоровья он переселяется на юг - в Таганрог. От былой его писательской популярности к тому времени почти ничего не осталось, и в прессе 60-х годов имя Кукольника попадается редко. Лишь в 1865 году он напомнил о себе изданием романа "Две сестры".

Умер писатель 8 декабря 1868 года в Таганроге. Он не успел или не смог опубликовать несколько законченных произведений: три повести ("Мориц Саксонский", "Ольгин яр", "Крепостной художник"), роман "Иоанн III, собиратель земли русской", появившиеся в печати посмертно, и пьесу "Гоф-юнкер", запрещенную к печати в 1864 году. {Изображение в "Гоф-юнкере" продажности и произвола придворной клики в одном из мелких немецких государств было не чем иным, как замаскированной критикой русской придворной аристократии. Этим и объясняется запрет драмы, сохранившейся в автографе ПД.}

288-291. <ИЗ ДРАМАТИЧЕСКОЙ ФАНТАЗИИ "ДЖУЛИО МОСТИ">

Беги, фонтан, лети, фонтан,

Алмазной пылью рассыпайся!

Блестящим солнцем осиян,

То упадай, то возвышайся!

Ты жизнь моя, ты мой портрет!

Один, в саду благой природы,

Не ведая мирских сует,

В беседе чувства и свободы,

С моей божественной мечтой,

С моею радостью прекрасной,

Слова в созвучности согласной

Мечу обильною струей.

Я счастлив, как и ты! Свободно

Я лепечу слова мои,

Как ты бросаешь своевольно

Свои зеркальные струи.

Я не желаю глупой славы

И гордых не маню очей,

Не пью людских похвал отравы

И не горю в огне страстей.

Лето 1833

ИМПРОВИЗАЦИЯ I

К чему? Как будто вдохновенье

Полюбит заданный предмет!

Как будто истинный поэт

Продаст свое воображенье!

Я раб, поденщик, я торгаш!

Я должен, грешник, вам за злато,

За сребреник ничтожный ваш

Платить божественною платой!

Я должен божью благодать

Пред недостойными ушами,

Как дар продажный, расточать

Богохуливыми устами!

Погибни, златодушный мир,

Высоких помыслов пустыня!

Не сребролюбия ль кумир

Твоя единая святыня?

Не мзда ли - царь в твоей земле?

Пред распаленными очами

Не гидра ль движется во мгле

Бесчисленными головами

И жаждет мзды за пенязь свой?

Смотрите, взор их златом блещет,

Грудь сребролюбием трепещет,

Уста курятся клеветой.

И вам ли слушать песнопенья?..

Прочь, дети смрадные греха!

Для торгашей нет вдохновенья,

Нет ни единого стиха!

ИМПРОВИЗАЦИЯ II

Простите, люди: сердцу больно

Утратить счастье многих лет,

Нарушить жертвой добровольной

Души торжественный обет.

Я расскажу вам, - были годы,

Душа невинностью цвела,

Два дара гордо берегла -

Дар вдохновений и свободы.

Свободный стих звучал шутя,

Шутя играло вдохновенье;

Из сновиденья в сновиденье

Летало божие дитя.

Везде простор, везде приволье;

Жизнь была чудно хороша!..

И крепла вольная душа,

Как дикий лев на дикой воле.

День счастия ничтожно мал,

Путь независимости тесен.

Я шел вперед, бледнел, страдал,

Но никогда не торговал

Богатством сладкозвучных песен.

Теперь уж всё известно вам!

Певца, страдальца, не вините;

Внимайте заказным стихам,

А слову дерзкому простите.

ИМПРОВИЗАЦИЯ III

Чего весь Рим на Ветряной Горе,

У врат Святого Духа ждет печально? {*}

Зачем огни горят в монастыре?

И Чинтио в одежде погребальной

Один стоит в соборном алтаре?

О ком поют так смутно в келье дальной?

Идут!.. Чей гроб и в лаврах, и цветах

На иноческих движется плечах?..

Заприте храм! Людскому состраданью

Не дайте прах великий оскорблять!

Не люди ль Тасса предали страданью;

Теперь пришли убитого венчать!

Не верьте их пустому покаянью:

Они пришли одежды разделять!

Поверьте, зависть, клевета и злоба

Находят пищу даже в недрах гроба.

(Приметив Мости, возвышает голос.)

Заприте храм! Еще есть клеветник!

Тогда он плакал чистыми слезами,

Но грех сломал, порок его проник,

Соблазн обвил кровавыми руками,

И прогорел хулой его язык,

Душа растлилась гнусными страстями.

Могила величайших из людей -

Жилище смрадных гадин и червей!..

1832 или 1833

{* Смотри описание Рима Феи, том III, стр. 65. "На сей части Яникула, называемой ныне Ветряною Горою (Monte Ventoso), Евгений IV повелел воздвигнуть эту церковь (Св. Онуфрия) в 1439 году" и т. д. И далее на стр. 66: "Внизу и почти насупротив (церкви) находятся Врата "Св. Духа"". Торквато Тассо скончался в монастыре, а гроб его поставлен в церкви Св. Онуфрия, в притворе того же Святого.}

292. <ИЗ ДРАМАТИЧЕСКОЙ ФАНТАЗИИ "ДЖАБОБО САННАЗАР">

Сердце бедное не знает,

Для чего и для кого

Гимн торжественный слагает!

Ум не видит н