Скажите сами - как бы жили
На сорок марок с вами в день?
Потом зима... Пойдут морозы,
Дрова поднимутся сильней...
Судите ж вы, какие розы
Нам заготовил Гименей?...
Твердили все поэты в мире,
Что с милым рай и в шалаше,
Но рай в нетопленой квартире,
Онегин, мне не по душе.
Вот если б вместо всех мечтаний,
Как рай земной вдвоем найти,
Смогли бы вы для бедной Тани
Вагон с товаром провезти,
И вместо клятв безумно жарких
И без иллюзии в мечтах,
Поспекулировать на марках
И счастье попытать в фунтах.
Иль на других счастливцев глядя,
Не долго думая, как быть,
И из Америки от дяди
Немного долларов схватить,
Тогда совсем другое дело,
Тогда, не мучая себя,
Могла бы объявить я смело:
Евгений, я люблю тебя.
Тогда папашей отдана
Я буду век тебе верна".
Прочел Евгений. Как ни пылок
Он был - но хмуро промолчал
И только сумрачно затылок
Мизинцем левым почесал.
Да, дева юная - увы,
Прочь гонит гостя из Москвы.
Люблю поесть. Что может в мире
Так нежно радовать сердца,
Как ломтик ростбэфа в гарнире
Из молодого огурца?
Тебя пою, о шницель венский!
Тебя, котлета де-воляй!
А сочный клопс по-деревенски
Для глаза и желудка - рай.
Люблю я кухни разных наций,
Народов разных и племен -
Здесь должен сразу стушеваться
Шовинистический уклон.
Кусок российской кулебяки
Не вреден чуждым животам,
А гордость польской кухни - фляки
Подобны девичьим мечтам.
А сочный цимес - эта нега,
Как дар поэта между строк,
Я думаю, и пан Сапега
Охотно скушал бы кусок.
Пусть Украина самостийна,
Хочу идти я к ней в сыны:
Туда влекут меня стихийно
Ея мясные колдуны...
Хоть этот перечень банален,
- В нем простоты моей следы, -
Но я интернационален
В свободной области еды.
Таков как я и мой Евгений...
Он Таню знал совсем другой,
И вот решил: "Тут нет сомнений -
К Татьяне больше ни ногой.
Я ей чужой, я ей не нужен" -
Но хладный разум верх берет:
Папаша Танин званый ужин
Сегодня вечером дает.
"Пойду, поем... - сказал Евгений, -
Ужасный дом, но дивный стол",
И изо всех своих решений
Лишь это правильным нашел.
И вот он снова у Татьяны,
Сидит, уставив мрачный взгляд
Туда, где вилки и стаканы
Так обещающе гремят...
Скорей бы есть...Тоской снедаем,
Толкает дам он у дверей,
(Чем меньше женщину толкаем,
Тем больше нравимся мы ей).
Ура, зовут! На первом месте
Уселся папа. Горд и зол,
Кивнув отвергнутой невесте,
Онегин брякнулся за стол.
- Евгений, сядь со мною рядом! -
Шепнула Таня. Тот вздохнул,
И, отразив презренье взглядом,
Поближе блюдо подтянул.
Младая дева тяжко дышит,
Онегин холоден и тих;
Она к нему, но он не слышит,
И только ест за пятерых.
Дают дессерт. Наелись гости,
Онегин все не отстает,
И мощь сломив гусиной кости,
Себе он новую берет.
Звучит уж музыка в гостиной,
И веет в воздухе тус-тэп,
Онегин ест и в жир гусиный
Макает жадно белый хлеб.
Какой-то пьяный гость смеется,
На старой тете - нет лица,
И папа бешено клянется:
- Убью, зарежу наглеца...
Поев, идет Евгений к Тане,
Скрывая след недавних слез,
Она сидела на диване,
Он мрачно задает вопрос:
- "Как можно появляться в свете
И сохранять столь гнусный вид:
Кто там в коричневом жакете,
С послом латвийском говорит?"
- Не веря правде слов своих,
Сказала Таня: "Мой жених".
Я сам скандалов не любитель,
Но все же был большой скандал.
- "Так вот он, гнусный похититель! -
Онегин грозно закричал. -
Дуэль! Скорей дуэль! Две шпаги
Должны сейчас наш спор решать!
Перо, чернил, конверт, бумаги!
Я должен вызов написать!
В вашем доме, сударыня, в вашем,
Я любил, но безумно страдал:
Разным тетям и разным папашам
Я во всем и всегда уступал.
Но теперь узнаю и другое -
Вы и сами, как видно, не прочь,
Чтобы вас я оставил в покое,
О, папашина верная дочь...
До свиданья! Не место роману,
Где умеют шутя надувать -
Уходя, я плюю на Татьяну,
На меня же прошу не плевать".
Ушел шатаясь мой Евгений,
Таких сюрпризов он не ждал.
Считая в темноте ступени,
Онегин мрачно размышлял:
Ну вот и вышибли... За что же...
А впрочем, кажется, я пьян:
Тьмы низких там дороже,
Чем возвышающий обман.
Скорей отсюда! Нет сомнений -
Мечты - игра, любовь - обман...
Готовит срочно мой Евгений
Себе в дорогу чемодан.
Скорей в дорогу... Дни скитаний
Помогут мир душе найти,
Забыть о вероломстве Тани
И что-нибудь изобрести.
Вперед... Вперед... Я вольной птицы
Люблю стремительный полет...
Но, слава Богу, есть границы
И быстро не уйдешь вперед.
Судьбы изменчивой капризы
По голове нас часто бьют:
Захочешь ехать - надо визы,
А визы медленно дают.
Ходил Евгений на приемы,
Писал прошенья по пудам,
Пока один добряк знакомый
Не предложил: "Устрою вам..."
Ура, устроено... Евгений
Не понял как благодарить,
И после долгих размышлений
С знакомым начал говорить:
- "Я очень благодарен, право,
Но если б я, конечно знал..."
Знакомый, посмотрев лукаво,
"Сам понимаешь" - отвечал.
- Сам понимаю? Что-то скрыто
Здесь между строк... Понять нет сил... -
Знакомый, посмотрев сердито,
"Сам понимаешь" - повторил.
Онегин отвечал незнаньем:
- Не понимаю: опыт мал. -
Знакомый, с бешеным рычаньем,
"Сам понимаешь" - закричал.
Онегин понял. Часто знанье
Приносит быстрые плоды.
Вздохнул Онегин. Воздаянье
С печалью отдал за труды.
Науки юношей питают,
Отраду старцам подают;
Уча, нас часто обирают,
Но от последствий берегут.
Онегин, с визами в кармане,
В вагоне, чуть не опоздав...
Поговорим о днях скитаний
В одной из следующих глав.
Как лошадь бешено со старта
Летит вперед, хлыста раба,
Так поезд прилетел в Кибарты
До пограничнаго столба.
Кибарты смотрят зло и хитро,
У всех печаль и грусть в глазах:
Нельзя таскать мануфактуру,
Дела с валютой - тоже швах.
Везде суровый окрик: "нера",
Устав и правила в руках...
И мрачно кригс-миллионеры
Хранят зеленыя в чулках...
Как жаль с Онегиным расстаться,
Но перетерпим как-нибудь:
В страну порядка и эрзаца
Теперь Онегин держит путь.
Увы - приветливое небо
Литвы придется обменять
Ему на карточки для хлеба
И на другую благодать.
(Я прозаичней и на это
Весьма унылое меню,
С такой беспечностью поэта
Яиц и булок не сменю).
Люблю я немцев. Терпеливо
Они несут судьбы урок,
А если очень любят пиво -
Так это, право, не порок.
Что немец так лежать оставит?
У немца прирожденный дар:
Он пробку с камнем жестью сплавит,
А выйдет - медный самовар.
Он даром даже блох не ловит:
Идет на дело и блоха...
А если нужно - приготовит
Вам немка крем из лопуха.
В работе крепок и неистов,
Он из отбросов все создал
(И лишь на русских коммунистов
Пошел хороший матерьял;
И хоть судьба их потрепала
В коммунистическом аду,
Но все ж у многих не слиняла
Печать Берлина на заду).
Зачем в Берлин Онегин едет?
Зачем Литву он кинул вдруг?
Он об иной работе бредит,
Ему широкий нужен круг...
Онегин - русский. Это значит
Ему назначено - творить,
И раз Россия горько плачет,
Он должен много говорить.
Не прав ли я: - в Париже, в Вене,
В берлине, право, господа,
Таких дельцов, как мой Евгений,
Гуляют целыя стада.
И как ковчег во дни потопа,
До встречи с благостной горой,
Спасает бедная Европа
Пришельцев разношерстый рой...
* * *
И вот Евгений мой в Берлине;
Томит жарью знойный июль.
Онегин - в легкой пелерине,
В руках, конечно, держит "Руль".
Благословенная газета!
Люблю твой древний, пыльный тон
И запах праваго кадета
Приятней, чем одеколон...
Как рассуждают там толково,
Поняв несчастье всех веков:
Все зло идет от Милюкова,
И да погибнет Милюков!
И если б Милюков вдруг помер,
- Ведь смерть, увы, придет ко всем, -
"Руль", выпустив последний номер,
Скончался бы тогда без тем.
Прикован каторжанин к тачке -
Но счастлив, кто успел удрать
И может фракционной жвачки
В партийных стойлах не жевать.
Мой друг Евгений по натуре
Был беспартийным - не искал
Он в двухкопеечной брошюре
Грядущей жизни идеал.
Три грузных тома "Капитала"
Прочел он как-то, кинув лень;
Тогда душа его увяла
И увеличилась мигрень.
С тех пор всегда во время спора,
Лишь кто о Марксе затвердит,
Онегин чрезвычайно скоро
Хватает шляпу и бежит.
Евгений мой на Фридрихштрассе
Проводит дни как бонвиван,
Вертясь уютно в общей массе
Орловцев, питерцев, курян...
О, Русь! Куда тебя ни кинет,
В каком ты ни горишь огне,
Везде печать твоя застынет
В плевках, окурках и ругне...
Онегин, черт! Евгеша! Женька!
И ты сюда, душа моя!..
Как сейф? Как дом? Как деревенька?
Как Танька Ларина твоя?
Пойдем в шантан! Девиц захватим...
Что? Денег нет? Чудак, ей-ей...
Чем меньше женщине мы платим,
Тем больше нравимся мы ей.
Идет Онегин по Берлину,
Вдруг сразу по наитью - стоп:
Он видит страшную махину -
Огромный дом, а в доме - Копп...
Когда вас не волнуют страсти,
Картины мира нас влекут:
Рабочей и крестьянской власти
Приятно видеть нам уют.
Приятно зреть автомобили,
Ковры, наряды, зеркала,
И думать сладко: "Это ты ли,
Приют советскаго посла?
Блеснет заутра луч денницы -
У немцев все должно блистать -
Меня-то вышлют из столицы,
А ты останешься опять..."
(Когда мы взбесим всю Европу,
Так и за паспортом тогда
Всех будут посылать нас... к Коппу,
А может быть еще куда...)
Хотел зайти Евгений. Сунул
Швейцару карточку: "Отдай",
Потом одумался и плюнул:
Не хочется в советский рай...
Идет он дальше. Солнце жарко
Плывет вверху над головой:
Вдруг - тоже дом. А в доме - Марков,
Не просто Марков, а второй...
Я розу нюхаю охотней,
Чем завалявшийся лопух,
Но есть и в русской черной сотне
Свой аромат и крепкий дух.
В нем, правда, тонкости не сыщем,
Как сыщем в чем-нибудь другом:
Он густо пахнет кнутовищем
И двухпудовым сапогом.
(Поверьте, на моих губах нет
Улыбок лести - что мне в них?
Ведь нам Дзержинский тоже пахнет
Не лучше Марковых вторых).
Онегин сразу ароматом
Речей и фраз был опьянен...
Он слова просит - но куда там:
Затискан, сдавлен, окружен,
Он только водит робким взглядом...
И несмотря на шум и гул,
С каким-то генералом рядом
Онегин в грезах утонул.
Сон Онегина
И видит странный сон Евгений:
Берлина нет, а есть Москва,
От жутко-новых впечатлений
Кружится сладко голова.
В паче и шапке Мономаха
Выходит Ленин на крыльцо
И смотрят граждане без страха
На августейшее лицо.
Народ от умиленья плачет,
Трехцветный флаг везде висит;
От радости царь-пушка скачет,
В Кремле царь-колокол звонит.
А из Палаты Грановитой,
Чело нахмурив от забот,
Принявший сан митрополита,
Взирает Троцкий на народ.
Никто не смотрит друг за другом,
Убрал сынов своих Китай,
И рядом с царственным супругом
Стоит царица - Коллонтай.
В мундирах - члены Совнархоза,
Верхом гарцует Совнарком
И держит для Чернова розы
Дежурный царский Предревком.
Чичерин, в сане царской дочки,
С послом английским у крыльца...
Че-ка играет на песочке,
Дзержинский просит леденца...
И надо всем светло, но гордо
Кивая встречным головой,
Царит уверенно и твердо
Краса Руси - городовой.
Совдепов нет - везде участки,
Во всех участках - пристава,
Следы отмывши красной краски
Ликует сытая Москва.
И по углам, следя умильно,
Чтоб каждый был одет и сыт, -
Толкают булку в рот насильно
Тому, кто мимо пробежит.
Кто не возьмет - бегут вдогонку,
Оцепят сразу весь бульвар
И, мягко отведя в сторонку,
Суют часы и портсигар.
Завод повсюду - за заводом
Фабричных труб - дремучий лес,
И громко славится народом
Такое чудо из чудес.
Нигде нет красных флагов боле:
Держава новый герб нашла -
На красно-сине-белом поле
Портрет двуглаваго осла.
Везде почет тому, кто старше,
Цветет душой капиталист...
Так правит властию монаршей
Владимир I Коммунист.
Ах дивный сон... И мой Евгений
Готов был спать десяток лет,
Но слишком грузно на колени
К нему присел его сосед...
Проснулся... Кончен сон чудесный,
Исчез, развеяться спеша...
Ах, оболочкою телесной
Зачем так стеснена душа?
Душа и тело - мать и дочка:
Им расставаться страшно жаль,
Хоть тянет часто оболочку
В кабак, а душу тянет вдаль...
Собранье кончилось. Евгений
У входа взял себе мотор:
Хотя и враг он приключений,
Но проходной он знает двор...
Париж! Здесь все кипит и скачет,
Здесь места для унынья нет -
И лишь один Сапега плачет
Бриану доброму в жилет.
Сюда помчался мой Евгений,
Спустив за франки портсигар,
Чтоб в вихре жгучих наслаждений
Недавних дней забыть кошмар.
Увы, у самого вокзала
Мечте пришлось сказать прости:
В толпе, которая гуляла,
Не мог французов он найти.
Вот астраханские супруги,
Вот акушерка из Москвы,
Вот архитектор из Калуги...
О, парижане, где же вы?
Портье в отеле полусонный
Не мог ответить на вопрос
И только очень удивленно
Переспросил его "Чего-с?"
- "Вы тоже русский? В самом деле
Что здесь - Париж иль Кострома?
Куда вы всех французов дели?
Иль Франция сама ушла?"
Онегин скучен. Взор туманен.
Спешит на улицу - и вот
Ему на встречу парижанин
Походкой легкою мдет.
- "Как ваше имя?" Смотрит он
И отвечает: Агафон.
- Нет, надо повращаться в свете,
Смешно сидеть здесь взаперти...
По объявлениям в газете
Решает он - куда пойти.
- "Концерт Ивана Хрипунова"...
Опять... "Московский ресторна"...
"Вторая лекция Петрова"...
Фу, черт... "Самарский хор цыган"...
По объявленьям ниже, выше
Он переводит хмурый взгляд -
Нет... Здесь плакат "Летучей Мыши",
Здесь тоже "Русский зимний сад"...
- Пойду в кафэ, - решил Евгений.
Пошел. Недаром полон зал.
Оркестр "Ах сени мои, сени"
И "Коробейников" играл.
И здесь!.. Онегин в ресторане.
Меню дрожит в его руке:
"Пельмени. Борщ. Блинки в сметане -
И десять каш на молоке"
Вздохнул Евгений мой: - Однако
Здесь быстро не разгонишь сплин...
"Доне муа эн кулебяка,
А также эн большой графин".
Чем славился Париж вчерашний,
Краса и гордость всех столиц?
Все знают: Эйфелевой башней
И ножками своих девиц.
О них я говорить не буду,
Им всех похвал не повторишь
И первенство другому чуду
Отдал сегодняшний Париж.
Когда тверян, рижан, амурцев
В Париж пришла немая рать, -
В нем сам Владимир Львович Бурцев
Кометой яркой стал сиять.
Европе пишет он законы,
Державы перед ним дрожат;
Венчал он Врангеля короной
И не возьмет ее назад.
В могилу опустив Чернова,
Туда ж Керенскаго столкнул,
Прибавил сверху Милюкова
И на могиле отдохнул.
И не при деле в "Общем Деле",
Он голос грозный сохранил,
Чтобы враги его не смели
Вставать тенями из могил.
К нему заходит мой Евгений.
"Онегин? Были вы в Крыму?
В каком вы были наступленьи?
Что?! Не были совсем?! В тюрьму!"
Онегин тоном виноватым
Сказал: "Простите - почему?"
"Молчать! У Колчака солдатом
Вы были? Не были?! В тюрьму!"
Через минуту в гневном пыле
Опять он к другу моему:
"Вы у Юденича служил?
Нет? Тоже нет?! В тюрьму, в тюрьму!"
Онегин встал; тот ругань множит:
"Довольно-с! Будет с нас идей!
Кто не служил в Крыму - не может
Быть из порядочных людей!
Ты тот, к чьему вагону пл