Аркадий Бухов. Товарищ Онегин.
Памяти А. С. Пушкина, сочинения котораго у меня отняли комиссары.
Автор
Деревня, где скучал Евгений,
Была прелестный уголок,
Там друг невинных наслаждений
Осатанеть бы сразу мог.
С утра лихие "продотряды"
Хватали масло, рожь, грибы,
И мужики бывали рады,
Когда хоть день был без стрельбы.
Онегин продавал подтяжки,
Менял белье на колбасу,
Обрюзг, ходил в одной рубашке
И ( - шокинг! - ) ковырял в - носу.
Судьба Онегина хранила,
Хотя один агент че-ка
И обещал "ударить в рыло",
Но отпустил, измяв бока.
Соседей не было в помине;
Татьяна, быстро огрубев,
Носила в ведрах корм скотине
И чистила коровий хлев.
И Ольга ела хлеб не даром,
Легка, игрива, весела,
Стакнувшись с неким комиссаром,
В "совето-барышни" пошла.
И лишь поэт убитый Ленский
Лежал в могиле деревенский,
"Прияв покой под сенью струй..."
И пусть лежит себе буржуй.
"Вы человека тут убили?" -
Был Онегину вопрос.
- "Я..." - "Что ж вы к нам не заходили,
Нас саботируете, что-с?".
"Да я, помилуйте..." Но краток
Был их ответ и жутко прост.
- Вот вам пожалуйте задаток
И марш в Москву на крупный пост.
В Москве Онегин. В платье чистом
Он снова принял прежний вид
И, записавшись коммунистом,
Презренный старый строй бранит.
Он сыт - чего же больше надо,
Коляски нет - есть пара ног;
А как приятная награда
Был дан усиленный паек.
Однажды, в день весьма тревожный
Был съезд великой Р. К. П.
Шагал Онегин осторожно
В демократической толпе.
"Крестьянам хлеб... Все деньги в банки...
Забудем старые грешки...
Филипов продает баранки,
А в магазинах - пирожки".
Онегин встал как обалделый,
Вдруг муж Татьяны - тут как тут.
"Товарищ Гремин - в чем тут дело?"
С улыбкой тот шепнул: "Капут...
Еде все возрасты покорны,
Ея порывы благотворны.
И юноша в семнадцать лет
За деву не отдаст обед,
И старец лет хотя б в сто пять
И тот, конечно, любит жрать..."
Мы все учились понемногу
Чему-нибудь и как-нибудь,
Но без питанья, слава богу,
Нам не пройти свой трудный путь.
Опять же, жить одной надеждой,
Что где-то, по воде скользя,
Идет к нам пароход с одеждой
И с осетриною - нельзя.
Тогда, в программе неизменен,
Но в гибкой тактике силен,
Великий Царь Московский Ленин
Издал для подданных закон:
"Весна. Крестьянин торжествуя
Нам хлеба больше не дает,
Его лошадка, корм почуя,
И та на нашу власть плюет.
Крестьянам я не прекословлю,
Боясь за наш монарший трон,
Даю свободную торговлю,
А совнархозы вышлю вон.
Коммунистический наш танец
Весьма Россию утомил
И да приидит иностранец
С запасом золота и сил.
Буржуям лавки открываю,
Купцам отдам за складом склад,
И вас к порядку призываю:
Назад, товарищи, назад.
Был путь покрыт к коммуне мраком,
Когда мы грудью шли вперед,
Так поползем обратно раком,
Быть может, так нам повезет".
Была чудесная погода,
Стояли чудные деньки,
Среди голоднаго народа
Сновали весело шпики.
Онегин был настроен кротко,
Но все же мрачно размышлял:
"Сегодня выдана селедка,
Вот нашей жизни идеал...
Что день грядущий нам готовит?
Хоть приготовил бы обед...
Чего мой взор напрасно ловит,
Когда продуктов больше нет?
В коммунистическом экстазе
Мне надоело пребывать...
Дадут еще колесной мази,
А больше нечего давать..."
Так думал мрачно мой Евгений,
На мир взирая свысока,
А где-то сзади, точно тени,
Шли два агента из че-ка.
"Чего задумался, детина, -
Один приветливо спросил:
- Какая на сердце кручина,
Или тебя кто огорчил?"
(Я знаю: это неприлично
Вставлять здесь песенный мотив;
Но век наш столь демократичный,
Что мне простится мой порыв:
Горю желаньем благородным
Исправить Пушкина грехи
И оживить словцом народным
Белогвардейские стихи).
- Ваш паспорт! - Паспорт? Нате, что же...
- Онегин... Бывший офицер...
Я узнаю тебя по роже:
Ты заговорщик, ты - эсер...
Часы урочные пробили,
Как и для всех они пробьют;
На грузовом автомобиле
В тюрьму Онегина везут...
Сидит в Бутырках мой Евгений
И мрачно думает порой:
"Теперь не может быть сомнений -
Какой несимпатичный строй...
Когда бы жизнь домашним кругом
Я ограничить захотел,
Наверно б я прельстился югом,
В Крыму конечно бы сидел...
Сейчас со всеми был бы в Ницце,
А может быть попал в Париж,
Где все поет, все веселится,
Где в вихре жизни угоришь...
Здесь страх и голод. Износились
Мои последние штаны...
Куда, куда вы удалились,
Златые дни моей весны?
Там в прошлом - булки, кофе, пенки,
Уют, халат и самовар,
А здесь - быть может, завтра к стенке
Меня поставит комиссар,
Потом зароют в общей яме
И дева юная прочтет,
Шепча дрожащими устами:
"Онегин. Выведен в расход".
Но вы, друзья, не огорчайтесь,
На свете, правда, много зол,
Но существует Балтрушайтис,
Поэт литовский и посол.
Забыл сказать я, что Евгений,
Хоть был и жителем Москвы,
Но был наследником имений
Покойной тетки из Литвы.
Чего же думать, если можно
Покинуть нам советский ад?
И вот Онегин осторожно
Шлет Балтрушайтису доклад:
"Я вам пишу - чего же боле?
Что я могу еще сказать -
Теперь я знаю в вашей воле
Меня из этих стен убрать...
Прошу вас - запросите Ковно,
Там вся родня еще жива
И восстановит безусловно
Мои литовские права.
О тамста, тамста! Я сгораю,
Как бедный жмогус без ума...
На вас надежды возлагаю...
Ваш Е. Онегинас. Тюрьма".
Прошло три дня. Тюремщик строгий
Пришел - и чудо - гонит вон:
"Товарищ... Будь готов к дороге,
Идет литовский эшелон..."
Скорей в Литву! Ведь сборов мало -
Убог Онегина багаж:
Штаны, две свечки, одеяло,
Будильник, трость и саквояж.
О, как судьбе мы благодарны,
Когда помнут со всех сторон:
Нам, кажется, вагон товарный
Приятней, чем вагон-салон.
Онегин едет. На границе
Осмотр души и паспортов.
Но все прошло и поезд мчится,
Онегин танцевать готов.
Свободный ветер в сердце дунул,
Прошел всех испытаний срок!
На прошлое Евгений плюнул
И шлет Кремлю холеру в бок...
Шел эшелон лишь три недели,
- Не так уж долго, пустяки,
Пока на станции Абели
Не замелькали огоньки.
Онегин вылез. В карантине
Ему отведена кровать;
Ему, как взрослому мужчине,
Необходимо прививать:
Бронхит, холеру, вид падучей,
Мигрень, бациллу от глиста,
А кстати и на всякий случай
Чуму рогатого скота.
"Чем больше колют - тем полезней,
- Решил Онегин - хватит сил".
И тут же женских две болезни
Он из любезности привил.
Все молча перенес подряд он,
Истыканный со всех сторон.
Потом полез в сапог, где спрятан
Под левой пяткой миллион.
Мильон советских... Неужели
Он был и правда мильонер?
Увы, на станции Абели
Освобождают от химер:
Там знают всякую валюту,
Какую только надо знать -
Специалист в одну минуту
Вам все сумеет разменять.
Менял Онегин. Спор был жарок
И тяжек был его урон -
Ему досталось - триста марок,
Менял же - целый миллион.
Скорей на поезд... Полетели
Поля, сады, леса, мосты,
И снова тихия Абели
До новых беженцев пусты.
Онегин в Ковно. Верный клятве
Уйти от жизненных тревог,
На самой отдаленной "гатве"
Он снял спокойный уголок.
Там правда не было уютно:
Постель на крышке сундука,
Бродили крысы поминутно
И капал дождик с потолка...
Но все же с завистью смотрели
Все на него: "Вот хитрый черт,
Искал не более недели
И вдруг нашел такой комфорт"
* * *
Блажен, кто смолоду был молод,
Кто сил сумел не растерять
И молодой здоровый голод
Привык обедом утолять.
Но втрое, вчетверо блаженней
Кто понял жизни нашей суть
И мог, как добрый мой Евгений,
Корову съесть и не моргнуть.
Заел Онегин... В ресторане
Сидит он с самаго утра:
То просит блинчиков в сметане,
То голубцов, то осетра.
Бывает время в жизни вашей,
Берет свои права живот,
Тогда мы крем мешаем с кашей
И с мясом яблочный компот.
В коммунистической отчизне
Онегин кушать не привык.
Там, восхваляя прелесть жизни,
Глотают слюни и язык.
А здесь, увидя горы хлеба,
Телят, индюшек и коров,
Благословил Онегин небо,
А вместе с небом - поваров.
Шесть суток ровно ел Евгений,
Пока от радостной земли
В тоске его желудочных мучений
Его в больницу не свезли.
Литва, Литва! На всем просторе,
Где раньше был российский трон,
Лишь ты одна даешь обжоре
Припомнить рай былых времен...
Лишь на тебя глядят умильно
Соседей зоркие глаза
Из-за еды твоей - и в Вильно
Ежеминутная гроза.
Но мой Онегин не политик -
Он просто беженец простой.
И потому без всяких критик
Увлекся радостной мечтой
Наесться вдосталь... "Ест мой парус
Простор речной", - сказал поэт.
А разве алчный Вольдемарас
Не ест министров как обед?
Когда ж отъелся мой Евгений
На старом жизненном пути:
Он полон нежных побуждений
Татьяну новую найти.
Когда вы не в костюме франта,
То дева юная - мертва
И вам ответит "Ни супранту"
На ваши нежныя слова.
"Костюм и деньги" - в этой фразе
Весь смысл понятен, не тяжел.
Онегин к девам шел в экстазе,
Но без экстаза отошел...
К другим, скорей к другим... Ужели
На свете старых нет Татьян,
И так девицы охамели,
Что смотрят только на карман?
Нет, средь полночнаго тумана
Всегда блестит одна звезда:
Нашлась Онегину Татьяна
И без особаго труда.
Как та - довольно молчалива,
Как лань... - нет, меньше, - боязлива,
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
Она любила на балконе
Предупреждать зари восход
И говорила тете Соне,
Что надо уменьшать расход.
Подруг она не приглашала,
Предпочитая жить одна,
Прекрасно биржу понимала
И цены масла и сукна.
Ее сестра звалась не Олей,
А Катериною. Она
Своей супружескою долей
Вполне удовлетворена.
И, выйдя замуж за банкира,
Кейфует днями на софе.
Сказав мечтам и грезам мира
Свое презрительное: фэ.
Ее в пример Татьяне ставят:
- Вот выйди замуж как она,
И дни твои да не отравят
Ни грусть, ни голод, ни война.
А их папаша был степенный
Купец - и надо это знать,
Когда с супругою почтенной
Он отправлялся погулять,
То в массе самой разнородной
Шел про него обычный толк:
"С своей волчицею голодной
Выходит на дорогу волк".
Ему Онегин показался
На вид ничем - ни так, ни сяк,
И потому он отозвался
О нем презрительно: "Босяк".
Босяк! Как много в этом слове
Для сердца каждаго звучит!
Как нынче каждый хмурит брови,
Когда попросите в кредит...
Что мог Онегин дать за дочку
Такому типу? Руки, ум?
А дочку не дают в рассрочку -
Невеста, право ж, не костюм.
И вот - за дело! Наш Евгений
Нашел решительный исход:
Сегодня он, без размышлений,
На биржу вечером пойдет.
Чуть свет - с постели встал Евгений,
Ему повестку подают:
В одно из славных учреждений
На пару слов его зовут.
Приходит. Шумно в общем зале
И кто-то пишет. Подошел
К нему Онегин: - "Вы писали?
Не отпирайтесь. Я прочел
Души доверчивой признанье...
Мне ваша искренность мила -
Меня повестка привела,
Чтоб написать вам показанье..."
"Садитесь, понас". Целый час
Онегин слушал наставленья.
- Зачем вы посетили нас,
Придрав сюда без разрешенья?
- Зачем я здесь? С какою целью?
Открою душу вам свою.
Какому смеху и веселью,
Быть может, повод подаю...
Увы, пусть будет это тайной,
Зачем приехал я сюда,
Но я хочу необычайно
Здесь оставаться, господа.
- Онегин! Быть не может речи,
Чтоб вы остались здесь хоть час.
Вы завтра будете - далече.
Мы не увидим больше вас...
Любил Евгений быть на воле
И вот, судьбу свою кляня,
Сказал: - "К моей несчастной доле
Хоть каплю жалости храня,
О, будьте, понас, благосклонны
И так плоха моя судьба
И лагерь концентрационный
Да минет божьяго раба".
Все разъяснилось - подозрений
Не стало больше. Как стрела
Летит испуганный Евгений
Свои доделывать дела...
* * *
Люблю я Ковно. Здесь природа
Рождает разные дары
И только лишь водопровода
Не родила до сей поры.
Здесь тишь и гладь и нравы строги,
Кругом такой чудесный лес,
И хоть девицы толстоноги,
За то - попробуйте на вес.
Меня немного это бесит:
Смотрю на них со всех сторон
И думаю: кто больше весит -
Девицы эти или слон?
А мой Евгений был эстетом,
И знал любовь как вид игры:
- Ему - смешно возиться летом
С размякшей девой от жары.
И где-нибудь в аллее парка,
Прервав игры любовной нить,
Услышав: "Фу, как нынче жарко,
Хоть лимонаду бы испить..."
* * *
Не такова моя Таьяна.
Легка, изящна и стройна,
Она для моего романа
Совсем не в Ковно рождена,
Из мрамора кто может высечь
Ея прелестный, гибкий стан?
Ея приданое - сто тысяч
Кто сможет положить в карман?
Увы, Онегин, мой приятель,
Приехал к нам с брегов Невы,
Где год тому назад, читатель,
Наверно голодали вы.
И там, распроданный уныло,
Весь гардероб его уплыл:
Сперва мадам за ним ходила,
Потом мосье ее сменил.
Не докучал моралью строгой,
Слегка за дырочки бранил
И заплатив весьма немного,
За новой вещью приходил,
Когда же в Ковно страсти нежной
Пришла желанная пора,
Вздохнул Онегин безнадежно:
На брюках - страшная дыра.
Амур стрелой нам в сердце метит;
Любовь слепа, любовь глуха,
И разве девушка заметит
Дыру на брюках жениха?
Татьяна верила приметам
Глухой забытой старины:
Она любила - а при этом
Зачем ей новые штаны?
Люблю я в Ковно вечер летний,
Когда на улицах пестро,
Грязь городская незаметней
И пахнет все не так остро;
Когда, ботинок не жалея
(Дешевле станут, ни черта),
Вся Лайсвес шумная Аллея
Толпой крикливой занята.
Когда в кафе одни свершают
Над Джорджем и Брианом суд,
Другие жалобно гадают,
На сколько доллары падут.
А в ожиданье - злая стая
Проводит мрачно вечера,
Ворча, волнуясь и вздыхая:
То отставные шмуглера.
Судьба подстроила им гадость
И вогнала их в грусть и сплин...
Мечты, мечты, где ваша сладость?
Где кокаин и сахарин?...
По вечерам моя Татьяна
Сидела дома. (Вопреки
Всем строгим правилам романа
Скажу вам: штопала носки).
Сегодня - приступить к работе
Ей сердце не велит само.
Она советуется с тетей,
Как лучше написать письмо.
- "Ах, тетя, тетя! В ваши лета
- Вам скоро будет шестьдесят -
Слова любовнаго ответа
Души совсем не шевелят...
Но я ведь все-таки моложе,
Не буду я скрывать от вас,
Что я люблю его - и что же,
Должна послать ему отказ..."
И отвечала мрачно тетя,
Скрививши на сторону рот:
- "Забудь об этом идиоте,
А папа жениха найдет..."
В слезах Татьяна. Тяжко дышит
Младая грудь. Огорчена,
В тоске рукой дрожащей пишет
Письмо Онегину она:
- "Онегин, я скрывать не стану,
Хоть и люблю безумно вас,
Что потеряли вы Татьяну:
Судьба и тетя против нас.
Когда бы жизнь домашним кругом
Вы ограничили - так что ж:
Каким вы будете супругом,
Когда вам место не найдешь?
Конечно, верная идея
Найти местечко и служить,
Но русским языком владея,
Куда вам можно поступить?
А если б вы и поступили
И вам трудиться так не лень,