| Главная » Книги |
Бедный Демьян - Стихотворения, басни, повести, сказки, фельетоны (1921-1929), Страница 14
Бедный Демьян - Стихотворения, басни, повести, сказки, фельетоны (1921-1929)bsp;
Завет Ленина. По воспоминаниям
Клары Цеткин, "Коммунар",
1924 г.. No 27.
Писали до сих пор историю врали,
Да водятся они еще и ноне.
История "рабов" была в загоне,
А воспевалися цари да короли:
О них жрецы молились в храмах,
О них писалося в трагедиях и драмах,
Они - "свет миру", "соль земли"!
Шут коронованный изображал героя,
Классическую смесь из выкриков и поз,
А черный, рабский люд был вроде перегноя,
Так, "исторический навоз".
Цари и короли "опочивали в бозе",
И вот в изысканных стихах и сладкой прозе
Им воздавалася посмертная хвала
За их великие дела,
А правда жуткая о "черни", о "навозе"
Неэстетичною была.
Но поспрошайте-ка вы нынешних эстетов,
Когда "навоз" уже - владыка, - Власть Советов! -
Пред вами вновь всплывет "классическая смесь".
Коммунистическая спесь
Вам скажет: "Старый мир - под гробовою крышкой!"
Меж тем советские эстеты и поднесь
Страдают старою отрыжкой.
Кой-что осталося еще "от королей",
И нам приходится чихать, задохшись гнилью,
Когда нас потчует мистическою гилью
Наш театральный водолей.
Быть можно с виду коммунистом,
И все-таки иметь культурою былой
Насквозь отравленный, разъеденный, гнилой
Интеллигентский зуб со свистом.
Не в редкость видеть нам в своих рядах "особ",
Больших любителей с искательной улыбкой
Пихать восторженно в свой растяжимый зоб
"Цветы", взращенные болотиною зыбкой,
"Цветы", средь гнилостной заразы, в душный зной
Прельщающие их своею желтизной.
Обзавелися мы "советским", "красным" снобом,
Который в ужасе, охваченный ознобом,
Глядит с гримасою на нашу молодежь
При громовом ее - "даешь!"
И ставит приговор брезгливо-радикальный
На клич "такой не музыкальный".
Как? Пролетарская вражда
Всю буржуятину угробит?!
Для уха снобского такая речь чужда,
Интеллигентщину такой язык коробит.
На "грубой" простоте лежит досель запрет, -
И сноб морочит нас "научно",
Что речь заумная, косноязычный бред -
"Вот достижение! Вот где раскрыт секрет,
С эпохой нашею настроенный созвучно!"
Нет, наша речь красна _здоровой красотой_.
В здоровом языке здоровый есть устой.
Гранитная скала шлифуется веками.
Учитель мудрый, речь ведя с учениками,
Их учит истине и точной и простой.
Без точной простоты нет Истины Великой,
Богини радостной, победной, светлоликой!
Куется новый быт заводом и селом,
Где электричество вступило в спор с лучинкой,
Где жизнь - и качеством творцов и их числом -
Похожа на пирог с ядреною начинкой,
Но, извративши вкус за книжным ремеслом,
Все снобы льнут к тому, в чем вящий есть излом,
Где малость отдает протухшей мертвечинкой.
Напору юных сил естественно - бурлить.
Живой поток найдет естественные грани.
И не смешны ли те, кто вздумал бы заране
По "формочкам" своим такой поток разлить?!
Эстеты морщатся. Глазам их оскорбленным
Вся жизнь не в "формочках" - материал "сырой".
Так старички развратные порой
Хихикают над юношей влюбленным,
Которому - хи-хи! - с любимою вдвоем
Известен лишь один - естественный! - прием,
Оцеломудренный плодотворящей силой,
Но недоступный уж природе старцев хилой:
У них, изношенных, "свои" приемы есть,
Приемов старческих, искусственных, не счесть,
Но смрадом отдают и плесенью могильной
Приемы похоти бессильной!
Советский сноб живет! А снобу сноб сродни.
Нам надобно бежать от этой западни.
Наш мудрый вождь, Ильич, поможет нам и в этом.
Он не был никогда изысканным эстетом
И, несмотря на свой - такой гигантский! - рост,
В беседе и в письме был гениально прост.
Так мы ли ленинским пренебрежем заветом?!
Что до меня, то я позиций не сдаю,
На чем стоял, на том стою
И, не прельщаяся обманной красотою,
Я закаляю речь, живую речь свою,
Суровой ясностью и честной простотою.
Мне не пристал нагульный шик:
Мои читатели - рабочий и мужик.
И пусть там всякие разводят вавилоны
Литературные советские "салоны", -
Их лже-эстетике грош ломаный цена.
Недаром же прошли великие циклоны,
Народный океан взбурлившие до дна!
Моих читателей сочти: их миллионы.
И с ними у меня "эстетика" одна!
Доныне, детвору уча родному слову,
Ей разъясняют по Крылову,
Что только на тупой, дурной, "ослиный" слух
Приятней соловья поет простой петух,
Который голосит "так грубо, грубо, грубо"!
Осел меж тем был прав, по-своему, сугубо,
И не таким уже он был тупым ослом,
Пустив дворянскую эстетику на слом!
"Осел" был в басне псевдонимом,
А звался в жизни он Пахомом иль Ефимом.
И этот вот мужик, Ефим или Пахом,
Не зря прельщался петухом
И слушал соловья, ну, только что "без скуки":
Не уши слушали - мозолистые руки,
Не сердце таяло - чесалася спина,
Пот горький разъедал на ней рубцы и поры!
Так мужику ли слать насмешки и укоры,
Что в крепостные времена
Он предпочел родного певуна
"Любимцу и певцу Авроры",
Певцу, под томный свист которого тогда
На травку прилегли помещичьи стада,
"Затихли ветерки, замолкли птичек хоры"
И, декламируя слащавенький стишок
("Амур в любовну сеть попался!"),
Помещичий сынок, балетный пастушок,
Умильно ряженой "пастушке" улыбался?!
"Чу! Соловей поет! Внимай! Благоговей!"
Благоговенья нет, увы, в ином ответе.
Всё относительно, друзья мои, на свете!
Всё относительно, и даже... соловей!
Что это так, я - по своей манере -
На историческом вам покажу примере.
Жил некогда король, прослывший мудрецом.
Был он для подданных своих родным отцом
И добрым гением страны своей обширной.
Так сказано о нем в Истории Всемирной,
Но там не сказано, что мудрый сей король,
Средневековый Марк Аврелий,
Воспетый тучею придворных менестрелей,
Тем завершил свою блистательную роль,
Что голову сложил... на плахе, - не хитро ль? -
Весной, под сладкий гул от соловьиных трелей.
В предсмертный миг, с гримасой тошноты,
Он молвил палачу: "Вот истина из истин:
_Проклятье соловьям_! Их свист мне ненавистен
Гораздо более, чем ты!"
Что приключилося с державным властелином?
С чего на соловьев такой явил он гнев?
Король... Давно ли он, от неги опьянев,
Помешан был на пенье соловьином?
Изнеженный тиран, развратный самодур,
С народа дравший десять шкур,
Чтоб уподобить свой блестящий двор Афинам,
Томимый ревностью к тиранам Сиракуз,
Философ царственный и покровитель муз,
Для
государственных потребуй жизни личной
Избрал он соловья эмблемой символичной.
"_Король и соловей_" - священные слова.
Был "соловьиный храм", где всей страны глава
"Из дохлых соловьев святые делал мощи.
Был "Орден Соловья", и "Высшие Права":
На Соловьиные кататься острова
И в соловьиные прогуливаться рощи!
И вдруг, примерно в октябре,
В каком году, не помню точно, -
Со всею челядью, жиревшей при дворе,
Заголосил король истошно.
Но обреченного молитвы не спасут!
"Отца отечества" настиг народный суд,
Свой правый приговор постановивший срочно:
"Ты смерти заслужил и ты умрешь, король,
Великодушием обласканный народным.
В тюрьме ты будешь жить и смерти ждать дотоль,
Пока придет весна на смену дням холодным
И в рощах, средь олив и розовых ветвей,
Защелкает... священный соловей!"
О, время! Сколь ты быстротечно!
Король в тюрьме считал отмеченные дни,
Мечтая, чтоб зима тянулась бесконечно,
И за тюремною стеною вечно, вечно
Вороны каркали одни!
Пусть сырость зимняя, пусть рядом шип змеиный,
Но только б не весна, не рокот соловьиный!
Пр-роклятье соловьям! Как мог он их любить?!
О, если б вновь себе вернул он власть былую,
Декретом первым же он эту птицу злую
Велел бы начисто, повсюду, истребить!
И острова все срыть! И рощи все срубить!
И "соловьиный храм" - сжечь, сжечь до основанья,
Чтоб не осталось и названья!
И завещание оставить сыновьям:
"_Проклятье соловьям_!!"
Вот то-то и оно! Любого взять буржуя -
При песенке моей рабоче-боевой
Не то что петухом, хоть соловьем запой! -
Он скажет, смерть свою в моих призывах чуя:
"Да это ж... волчий вой!"
Рабочие, крестьянские поэты,
Певцы заводов и полей!
Пусть кисло морщатся буржуи... и эстеты:
Для люда бедного вы всех певцов милей,
И ваша красота и сила только в этом.
_Живите ленинским заветом_!!
ТЯГА
Нагляделся я на большие собрания:
В глазах пестрит от электрического сияния,
Народу в зале - не счесть,
Давка - ни стать, ни сесть.
На эстраде - президиум солидный,
Ораторствует большевик видный,
Стенографистки его речь изувечивают,
Фотографы его лик увековечивают,
Журналисты ловят "интересные моменты",
Гремят аплодисменты,
Под конец орут пять тысяч человек:
- Да здравствует наш вождь Имя-Рек1
Мне с Имя-Реками не равняться,
Мне бы где-либо послоняться:
У поросшего лопухом забора
Подслушать обрывок разговора,
Полюбоваться у остановки трамвайной
Перебранкой случайной,
Уловить на улице меткое словцо,
Заглядеться на иное лицо,
Обшарить любопытным взглядом
"Пивную с садом",
Где сад - чахоточное деревцо
С выгребной ямой рядом,
Где аромат - первый сорт,
Хоть топор вешай.
"М-м-мань-ня... ч-черт-р-р-т!"
"Не цапайся, леш-шай!.."
У пивного древа
Адам и Ева, -
Какой ни на есть, а рай!
Не разбирай.
Без обману.
Соответственно карману.
А карманы-то бывают разные:
Пролетарские и буржуазные.
Не пробуйте ухмыляться заранее:
Мол, у меня в башке туман -
Начал писать про собрание,
А свел на карман.
Сейчас вам будет показано,
Как одно с другим бывает связано.
Есть такой город - Евпатория,
У него есть своя история.
Но прошлое нас мало касается,
Когда настоящее кусается.
К Черному морю этот городок
Выпятил свой передок,
Приманчивый, кокетливый,
К нэпманам приветливый,
А спиной пролетарской,
Разоренною, мертвой, "татарской",
Повернулся к равнине степной,
Где пылища и зной.
Здесь, за этой спиною,
Задыхаясь от зною,
Приютился вокзальчик невзрачный,
По ночам сиротливый, покинутый, мрачный,
На припеке на три изнурительных дня
Приютивший в вагоне меня.
Как мужик я изрядно известный,
То пролетариат весь местный,
Железнодорожный,
Прислал мне запрос неотложный:
Не угодно ли мне, так сказать,
Себя показать
И обменяться живыми словами?
- Интересуемся оченно вами...
Без председательского звона,
Без заранее намеченного плана
Разместились на путях, у вагона,
Вокруг водопроводного крана
Человек... ну, едва-едва
Десятка полтора или два.
Может быть, я ошибся в количестве:
Не заметил тех, кто лежал на животе.
Ведь собрание шло не при электричестве,
А в ночной темноте.
Тем не менее
Был оркестр, проявивший большое умение,
Оркестр - собранью под стать -
Какого в Москве не достать:
От чистого сердца, отнюдь не халтурно,
Кузнечики - вот кто! - звенели бравурно,
Без дирижера - и явного и тайного -
Показали пример искусства чрезвычайного,
Оттеняя старательно каждый нюанс.
Гениальный степной Персимфанс!.. {*}
{* Первый симфонический ансамбль.}
Под эту игру бесконечную
Повели мы беседу сердечную.
Разливаться ли тут соловьем,
Иль противно ломаться подвидом всезнайки?
Говорили душевно. И я без утайки
Говорил даже что-то о детстве своем.
Обо всем говорило собрание,
Под конец - про карман.
Обратил на это внимание
Рабочий, _Димитренко Емельян_.
| |
| Просмотров: 487 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры