Байрон Джордж Гордон - Видение суда

  

  

  

   Новый перев. Ю. Балтрушайтиса съ предисл. прив.-доц. Евг. Tapлe

   Байронъ. Библ³отека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 2, 1905.

   OCR Бычков М. Н.

  

   Едва ли нуждалось бы въ особыхъ объяснен³яхъ Байроновское "Видѣн³е Суда", если-бы мы даже ничего не знали о ядовитой личной полемикѣ и пререкан³яхъ между Соути и Байрономъ. У этой сатиры есть два центра, два объекта,- и изъ нихъ Георгъ III больше приковываетъ къ себѣ вниман³е Байрона, нежели "поэтъ-лауреатъ", несмотря на личное противъ него раздражен³е автора сатиры, несмотря также на то, что самая сатира непосредственно вызвана безтактностью и грубою, низкопоклонною лестью Соути.

   Нельзя сказать, чтобы Байронъ когда-либо склоненъ былъ причислять Георга III къ числу тѣхъ "историческихъ злодѣевъ", для которыхъ его муза оказывалась столь безпощадною: слишкомъ мелка, слишкомъ несамостоятельна была для этого фигура третьяго представителя Ганноверскаго дома. Но въ глазахъ не только Байрона, a и всей передовой части современнаго ему поколѣн³я, сошедш³й въ могилу король, по справедливости, могъ казаться и казался на самомъ дѣлѣ - олицетворен³емъ стараго, отживающаго режима, какъ разъ въ эту эпоху, въ концѣ второго и началѣ третьяго десятилѣт³я XIX в. обнаружившаго всюду, не исключая Англ³и, неожиданно сильную живучесть. Старый, помѣшанный, ослѣпш³й король давно уже былъ не похороненнымъ трупомъ, задолго до смерти онъ пересталъ оказывать какое бы то ни было вл³ян³е на дѣла,- но когда онъ умеръ, когда внезапно оживился интересъ къ нему, когда и реакц³онеры, и прогрессисты безпрестанно обращались къ воспоминан³ямъ и подводили итоги шестидесятилѣтняго царствован³я,- личность Георга въ этой "некрологической* литературѣ стала все болѣе и болѣе принимать характеръ олицетворен³я или, вѣрнѣе, эмблемы стараго вѣка и старыхъ порядковъ. Именно въ эти годы, до самоуб³йства главнаго столпа реакц³и лорда Кэстльри (12 августа 1822 года) и. до занят³я министерскаго поста Каннингомъ, реакц³я носила особенно агрессивный, вызывающ³й характеръ. "Пѣвецъ свободы" при такихъ услов³яхъ не могъ не чувствовать, что люди, превозносящ³е память Георга III, дѣлаютъ это вовсе не затѣмъ только, чтобы воздать покойному хвалу. Ихъ, главнымъ образомъ, интересовали пропаганда и возвеличен³е старыхъ принциповъ, которые при Георгѣ процвѣтали почти безраздѣльно, a теперь, въ 1820-22 г.г., вынуждены были вести отчаянную борьбу за существован³е противъ приверженцевъ парламентской реформы, эмансипац³и католиковъ и тому подобныхъ ненавистныхъ покойному королю стремлен³й.

   Въ самомъ дѣлѣ, за все царствован³е Георга III общественныя услов³я сказывались такъ, что личнымъ - всегда реакц³оннымъ - тенденц³ямъ короля былъ предоставленъ полнѣйш³й просторъ. Виги по традиц³и всегда являлись въ XVIII в. "династическою* парт³ей, неизмѣнно вѣрной ганноверскому дому - и только къ самому концу XVIII столѣт³я стало замѣчаться среди нѣкоторыхъ элементовъ этой парт³и желан³е кое въ чемъ подчеркнуть освободительный характеръ основного своего политическаго символа вѣры. Но и ихъ французск³й терроръ 1793-1794 г.г. отбросилъ въ реакц³ю. Что же касается тор³евъ,- то они при первыхъ Георгахъ еще пребывали въ нѣкоторой (чисто-династической) оппозиц³и, или, точнѣе, нѣсколько будировали противъ "германскихъ выходцевъ" и вздыхали по Стюартамъ, по претенденту Карлу-Эдуарду, скитавшемуся заграницей. Но послѣ неудачной попытки претендента овладѣть престоломъ всяк³я надежды на изгнан³е ганноверской династ³и, конечно, рухнули навсегда и съ этихъ поръ, т. е. съ конца 1740 г., тор³и быстро превращаются въ то, чѣмъ они и должны были стать во имя своей политической программы. При Георгѣ III не съ ихъ стороны, разумѣется, могъ быть услышанъ протестъ противъ застоя или реакц³и. Таковы были обѣ больш³я парт³и, между которыми дѣлился англ³йск³й правящ³й классъ. Широк³е круги буржуаз³и, не принимавш³е непосредственнаго участ³я въ парламентской жизни, могли лишь къ самому концу царствован³я Георга III выступить сколько-нибудь рѣшительно на путь агитац³и въ пользу парламентской реформы. Но и тутъ революц³онныя и наполеоновск³я войны на четверть вѣка отдалили въ Англ³и всякую возможность широкаго всенароднаго движен³я въ защиту этой, требуемой буржуазнымъ классомъ и вмѣстѣ съ тѣмъ желательной демократическимъ слоямъ нац³и - реформы парламентскаго избирательнаго закона.

   При подобныхъ благопр³ятно для реакц³и складывавшихся обстоятельствахъ протекло долгое царствован³е Георга III,- и только этимъ можно объяснить, что личная иниц³атива короля имѣла полную возможность проявляться почти безпрепятственно. По характеру своему Георгъ мало кому изъ знавшихъ его былъ симпатиченъ. Онъ былъ упрямъ, грубъ, всегда рѣзокъ въ своихъ сужден³яхъ о другихъ, полонъ нелѣпыхъ предразсудковъ и суевѣр³й, безспорно эгоистиченъ и совершенно равнодушенъ къ чужимъ страдан³ямъ. Никак³е высш³е моральные критер³и не имѣли надъ нимъ никогда ни малѣйшей власти. Свои капризы, свои предразсудки, свои интересы, соображен³я объ упрочен³и и усилен³и своего могущества и вл³ян³я, свои ханжеск³я суевѣр³я касательно всѣхъ несогласныхъ съ англиканствомъ религ³й - Георгъ III всегда ставилъ выше всего и съ ними только считался. Онъ былъ, какъ вѣрно говоритъ лучш³й историкъ этой эпохи (Лекки), "невѣжественъ, узокъ, склоненъ къ произволу", обладалъ необычайнымъ самомнѣн³емъ, всѣми способами стремился заставить своихъ министровъ сдѣлаться послушными пѣшками въ его рукахъ, a если они не соглашались, тогда онъ не щадилъ усил³й, чтобы всячески затруднить ихъ положен³е и принудить ихъ къ отставкѣ. И въ извѣстномъ смыслѣ Байронъ еще снисходителенъ къ Георгу, когда обвиняетъ его, главнымъ образомъ, не въ тиранствѣ, a въ защитѣ тирановъ. Если "тиранами" были нѣкоторые министры и парламентская олигарх³я,- то король всею душою за нихъ стоялъ; если среди министровъ и парламентскаго большинства (въ рѣдк³я минуты) замѣчалась тенденц³я къ болѣе гуманному, справедливому рѣшен³ю кое-какихъ государственныхъ вопросовъ,- король пускалъ въ ходъ все свое вл³ян³е, чтобы этому противодѣйствовать.

   Байронъ, между прочимъ, упоминаетъ объ Америкѣ: въ дѣлѣ сѣвероамериканскихъ колон³й душою и вдохновителемъ той политики, которая привела къ возстан³ю колонистовъ, былъ именно король, a не лордъ Норсъ или кто иной. Конечно, возстан³е обусловлено было (какъ и самая возможность именно такой королевской политики) сложными общими причинами, - но насколько отъ англ³йскаго короля зависѣло, все было сдѣлано, чтобы вывести колон³и изъ послѣдняго терпѣн³я. Что касается Франц³и, освободительныхъ,гуманныхъ идей, шедшихъ оттуда, то король Георгъ всегда былъ изступленнымъ и слѣпымъ врагомъ "французской заразы", врагомъ всего того чистаго, великаго и вѣчнаго, что дала м³ру французская революц³я. И Байронъ правъ, когда говоритъ, что кто только ни произносилъ слово "свобода",- перваго противника встрѣчалъ всегда въ Георгѣ III. Былъ далѣе одинъ вопросъ серьезнѣйшей государственной важности, вопросъ, рѣшен³е котораго въ весьма большой степени затормозилось яростнымъ противодѣйств³емъ короля. Освобожден³е католиковъ отъ дѣйств³я исключительнаго закона, лишавшаго ихъ всѣхъ политическихъ правъ, встрѣтило въ волѣ короля Георга III непреодолимое препятств³е. Мелочный деспотизмъ, ханжество, нелюбовь къ какимъ бы то ни было новшествамъ - все это соединилось въ раздражительномъ, упрямомъ и ограниченномъ человѣкѣ, чтобы создать изъ него убѣжденнѣйшаго врага всѣхъ проектовъ эмансипац³и католиковъ. Даже воля Вильяма Питта ничего не могла тутъ подѣлать; даже отчаянное ирландское возстан³е 1798 года, приведшее къ уничтожен³ю ирландскаго парламента, не заставило короля согласиться на допущен³е католиковъ въ парламентъ англ³йск³й, хотя именно это было обѣщано ирландцамъ, чтобы заставить ихъ примириться съ утратой законодательной автоном³и. Байронъ и эту сторону дѣятельности Георга III оттѣнилъ въ своей сатирѣ.

   Всѣ народы во владѣн³яхъ Англ³и и внѣ ея владѣн³й могутъ, по мнѣн³ю поэта, порицать и обвинять покойнаго короля за его политику; частныя же добродѣтели авторъ иронически оставляетъ за Георгомъ, подчеркивая, что до этихъ добродѣтелей, въ сущности, никому нѣтъ никакого дѣла.

   Среди дефилирующихъ предъ читателемъ обвинителей короля Георга III особенно рѣзко выдѣляется поэтомъ фигура Юн³я, знаменитаго автора "Юн³евыхъ писемъ". Едва-ли въ истор³и памфлетической литературы возможно указать на другое произведен³е, посвященное злобамъ политическаго дня, которое имѣло бы столь громк³й и блестящ³й успѣхъ, какъ "Юн³евы письма". Съ 21 ноября 1768 года по 21 января 1772 года появлялись эти письма, подписанныя "Юн³емъ" и содержавш³я самую желчную, рѣзкую и остроумную критику дѣятельности короля, его министровъ и приближенныхъ. Кто скрывался подъ этимъ псевдонимомъ? Псевдонимъ никогда не былъ раскрытъ самимъ авторомъ и, хотя большинство изслѣдователей отождествляютъ автора писемъ съ сэромъ Фрэнсисомъ,- но до сихъ поръ это мнѣн³е встрѣчаетъ кое-как³я возражен³я и не можетъ считаться вполнѣ безраздѣльно господствующимъ. Было множество лицъ, которыхъ подозрѣвали въ написан³и "Юн³евыхъ писемъ"; Байронъ склонялся въ пользу мнѣн³я, отождествлявшаго Юн³я съ Фрэнсисомъ, но называетъ въ своей сатирѣ еще двухъ лицъ - Борка и Джона Горна-Тука,- которымъ (въ числѣ другихъ пяти десятковъ людей слишкомъ) молва также приписывала составлен³е этихъ писемъ. Вообще, подобно знаменитому средневѣковому религ³озному памфлету "De tribus impostoribus", Юн³евы письма долго относились на счетъ самыхъ разнообразныхъ дѣятелей науки, политики и литературы.

   Письма поразили и захватили вниман³е общества не только блестящими литературными своими качествами, но и точнымъ и глубокимъ знан³емъ цѣлой массы весьма существенныхъ тайнъ тогдашняго правительственнаго механизма и тонкимъ пониман³емъ главныхъ фигуръ, вращавшихся въ тѣ года на политической авансценѣ. Ненависть автора къ королю Георгу III, ничѣмъ не сдерживаемая и не смягчаемая, брызжетъ изъ-подъ его пера. Онъ называетъ Георга самымъ низкимъ и гнуснымъ человѣкомъ во всей Англ³и, обвиняетъ его въ подлости и трусости, пишетъ о немъ такъ, что не все рѣшались печатать издатели. Мног³е изъ современниковъ (а еще больше изъ потомковъ) обвиняли Юн³я въ слишкомъ ужъ большой несдержанности языка, въ слишкомъ бурной страстности, побуждавшей его иногда къ преувеличен³ямъ и къ сгущен³ю красокъ. Но Байронъ не примыкаетъ къ этому обвинен³ю. Когда архангелъ Михаилъ спрашиваетъ Юн³я, не можетъ ли онъ покаяться въ преувеличен³яхъ, въ томъ, что имъ слишкомъ завладѣла страсть и побудила его кое-гдѣ извратить истину,- Юн³й отвѣчаетъ: "я любилъ свою страну и я ненавидѣлъ - его". Мощныя строфы, посвященныя въ сатирѣ появлен³ю Юн³я, особенно выдѣляются послѣ предшествующаго имъ шутливаго эпизода съ Уильксомъ. Уильксъ еще лѣтъ за пять до "Юн³евыхъ писемъ" произвелъ большую сенсац³ю, напечатавши въ 45-мъ No своего органа "North Briton" за 1763 годъ чрезвычайно рѣзкую статью противъ внѣшней и внутренней политики короля Георга III; но при всѣхъ нападкахъ Уильксъ въ своей статьѣ старался не обидѣть лично Георга III, отдавалъ честь его характеру, достоинствамъ и т. д., называлъ его имя священнымъ и все сваливалъ на министровъ. За эту статью Уилькса судили, но оправдали; въ дальнѣйшей своей литературной карьерѣ этотъ талантливый журналистъ не разъ обращалъ еще на себя вниман³е публики, но его личная нравственность и политическая честность въ глазахъ многихъ стояли подъ нѣкоторымъ сомнѣн³емъ. Легко замѣтить изъ относящихся къ нему строфъ, что и Байронъ весьма далекъ отъ того, чтобы отнестись къ нему такъ серьезно, какъ къ Юн³ю.

   Естественно и умѣло отъ журналистовъ-обвинителей короля авторъ сатиры переходитъ къ литератору-панегиристу, къ "поэту-лауреату" - Соути. Прогрессивные круги англ³йскаго общества въ пер³одъ предреформенной агитац³и относились къ Соути не только враждебно, но и явно презрительно. Они видѣли въ немъ не зауряднаго "laudatorem temporis acti", но ренегата, который такимъ "хвалителемъ минувшаго времени" сдѣлался, по распространенному тогда мнѣн³ю, изъ-за почестей, денегъ, личныхъ выгодъ и т. д. Передовая публицистика не переставала указывать на разительныя противорѣч³я между руководящими идеями и мотивами въ поэз³и Соути до и послѣ его "обращен³я". Его любили иронически называть бунтовщикомъ, демагогомъ, Уотомъ Тайлоромъ (вождь крестьянскаго возстан³я начала 1380 г.г.),- намекая на тѣ тенденц³и и "революц³онныя" темы, которыми было отмѣчено начало его литературной дѣятельности. Вспоминали при этомъ охотно также объ одномъ изъ стихотворен³й Соути, въ которомъ онъ, во дни своей юности, сочувственно говорилъ о цареуб³йцахъ. Панегиристъ цареуб³йцъ, обративш³йся въ панегириста короля Георга III - эта метаморфоза опредѣляла отношен³е къ Соути его политическихъ противниковъ.

   Гордый революц³онный духъ Байрона въ такую эпоху обостренныхъ-общественныхъ противорѣч³й, какъ годы между Ватерлоо и смертью Кэстльри, совершенно не согласовался бы съ мало-мальски дружелюбнымъ отношен³емъ къ Соути,- даже если-бы между авторомъ "Донъ-Жуана" и "поэтомъ-лауреатомъ" никогда не было никакихъ личныхъ пререкан³й. Но обстоятельства сложились такъ, что самая острая полемика возникла между поэтами еще за нѣсколько лѣтъ до "Видѣн³я Суда" и къ принцип³альной враждѣ прибавила личное раздражен³е, или, быть можетъ, точнѣе - личную ненависть.

   Еще въ 1818 году Байронъ узналъ, что Соути распространяетъ среди лондонскаго общества позорящ³й слухъ объ имѣвшей будто бы мѣсто въ Швейцар³и развратной и даже кровосмѣсительной связи Байрона. Едва ли, конечно, можно было съ полною точностью установить степень активнаго участ³я Соути въ распространен³и этой клеветы, но Байронъ повѣрилъ виновности Соути,- и подъ такимъ впечатлѣн³емъ съ рѣзкой ирон³ей высказался о Соути въ посвящен³и къ первой пѣсни "Донъ-Жуана". Хотя въ первомъ издан³и, появившемся въ 1819 г., это посвящен³е и не было напечатано, но Соути съ нимъ успѣлъ ознакомиться, раздражился и выражалъ презрѣн³е по адресу обидчика. Вскорѣ послѣ этого умеръ (въ началѣ 1820 года) король Георгъ III, и Соути почтилъ его память напыщенной хвалебной одой поэмой, которую назвалъ "Видѣн³емъ Суда" и напечаталъ въ апрѣлѣ 1821 года. Если y Соути, безспорно, былъ поэтическ³й даръ, вообще, то въ этомъ произведен³и и тѣни поэз³и нѣтъ. Неискреннее, до курьеза лгущее славослов³е по адресу Георга III перемежается то тамъ, то сямъ руганью, обращаемой къ его мертвымъ врагамъ и особенно къ представителямъ освободительныхъ принциповъ. И со стороны содержан³я, и со стороны изложен³я - это нѣчто жалкое, безвкусное, фальшивое, топорное...

   Произведен³е Соути, какъ уже сказано нами выше, могло-бы возмутить Байрона прежде всего и больше всего потому, что въ этомъ панегирикѣ вмѣстѣ съ королемъ Георгомъ обожествлялись и восхвалялись всѣ темныя силы реакц³и, всѣ принципы, не желавш³е сходить со сцены и въ лицѣ лорда Эльдона, Кэстльри, новаго короля (Георга IV) и др. еще имѣвш³е упорныхъ защитниковъ. Но Соути въ предислов³и къ своему "Видѣн³ю Суда" прямо затронулъ Байрона, какъ бы вызвалъ его на единоборство. Прямо намекая на автора "Донъ-Жуана", Соути говоритъ объ его испорченномъ воображен³и, о ненависти его къ божественному откровен³ю, о бунтѣ его противъ священныхъ установлен³й и правилъ человѣческаго общества; онъ далѣе называетъ всю новую литературную школу, во главѣ которой стоялъ Байронъ, "сатанинскою школою", утверждаетъ, что въ развращенныхъ и ужасныхъ образахъ, которые эта школа рисуетъ, царитъ духъ Вел³ала и Молоха, сатанинская гордыня, наглое нечест³е и т. д.

   Байронъ отвѣтилъ на это весьма неудачно. Отвѣчая руганью на ругань (въ добавлен³и къ "Обоимъ Фоскари". См. примѣч. къ этой трагед³и), онъ ни съ того, ни съ сего заговорилъ о клеветническихъ обвинен³яхъ и слухахъ, "которые распространялъ м-ръ Соути, возвратившись изъ Швейцар³и". Соути тотчасъ же (въ январѣ 1822 года) печатно на это возразилъ, что никакихъ клеветъ насчетъ Байрона онъ не распространялъ, но что относительно нравственныхъ качествъ произведен³й своего противника онъ остается при прежнемъ мнѣн³и. Выражено все это было въ томъ же оскорбительномъ тонѣ, въ какомъ велась вся полемика. Соути обвинялъ Байрона въ писан³и пасквилей, въ сознательномъ очернен³и людей и т. д. и т. д. Байрона и всю его "сатанинскую школу" Соути обвинялъ въ враждѣ къ религ³и, учрежден³ямъ и нравственности, царящимъ въ ихъ отечествѣ. Кромѣ того Соути съ явною насмѣшкою просилъ лорда Байрона въ другой разъ напасть на него, Соути, въ стихахъ (а не въ прозѣ), ибо это послужитъ извѣстной сдержкой для человѣка, который, какъ видно, "столь мало владѣетъ собою".

   Соути говорилъ о стихотворномъ размѣрѣ, какъ объ уздѣ для байроновскаго темперамента, но онъ плохо зналъ средства, какими располагалъ его противникъ. Правда, въ первой ярости Байронъ, живш³й тогда въ Равеннѣ, послалъ черезъ одного изъ своихъ друзей вызовъ на дуэль Соути, но этотъ вызовъ переданъ Соути не былъ. Тогда онъ обратился къ болѣе подходившему образу дѣйств³й и сталъ торопить печатан³е отосланнаго еще въ октябрѣ 1821 года въ Лондонъ своего сатирическаго "Видѣн³я Суда" (начатаго вскорѣ послѣ появлен³я одноименнаго произведен³я Соути и законченнаго къ осени того же года). Скорое появлен³е въ печати этой сатиры, конечно, было бы самымъ удачнымъ отвѣтомъ на ироническую выходку Соути, приглашавшаго Байрона вести борьбу въ стихахъ. Но времена стояли не так³я, чтобы можно было сразу найти издателя для такой рѣзкой и ядовитой филиппики противъ покойнаго короля и его панегириста. Только въ вышедшемъ 15 октября 1822 года номерѣ журнала "Либералъ" байроновская сатира увидѣла свѣтъ. Байронъ подписался "Quevedo Redivivus," имѣя въ виду испанскаго автора XVII вѣка Кеведо-и-Виллегаса, "Видѣн³я" котораго въ фантастической формѣ давали сатирическое изображен³е житейскихъ пороковъ и безобраз³й.

   О главномъ содержан³и сатиры мы уже говорили; намъ остается лишь отмѣтить, сколько и политическаго такта, и умѣнья, не увлекаясь остротою личныхъ чувствъ, соблюсти масштабъ,- проявилъ Байронъ, посвятивши Соути только нѣсколько послѣднихъ строфъ: "поэтъ-лауреатъ" въ общественномъ отношен³и, конечно, былъ менѣе характерной и менѣе интересной фигурой, нежели воспѣтый имъ монархъ,- и Байрону подсказало чувство мѣры, кому сколько мѣста отвести въ своей сатирѣ.

   Байроновское "Видѣн³е Суда" имѣло громк³й успѣхъ; этому успѣху не повредилъ, конечно, и процессъ, затѣянный правительствомъ противъ издателя сатиры (Джона Гонта) и кончивш³йся, уже послѣ смерти Байрона, въ ³юлѣ 1824 года, присужден³емъ Гонта къ штрафу въ сто фунтовъ стерлинговъ.

  

  

  

   Говорятъ очень вѣрно, что "одинъ дуракъ порождаетъ многихъ* (что глупость заразительна), a y Попа есть стихъ, гдѣ сказано, что "дураки вбѣгаютъ туда, куда ангелы едва рѣшаются вступить". Если бы м-ръ Соути не совался туда, куда не слѣдуетъ, куда онъ никогда до того не попадалъ и никогда болѣе не попадетъ, нижеслѣдующая поэма не была бы написана. Весьма возможно, что она не уступаетъ его поэмѣ, потому что хуже послѣдней ничего не можетъ быть по глупости, прирожденной или благопр³обрѣтенной. Грубая лесть, тупое безстыдство, нетерпимость ренегата и безбожное лицемѣр³е поэмы автора "Уота Тэйлора" до того чудовищны, что достигаютъ своего рода совершенства - какъ квинтэссенц³я всѣхъ свойствъ автора.

   Вотъ все, что я могу сказать о самой поэмѣ, и я прибавлю только нѣсколько словъ о предислов³и къ ней. Въ этомъ предислов³и благородному лауреату угодно было нарисовать картину фантастической "сатанинской школы", на которую онъ обращаетъ вниман³е представителей закона, прибавляя такимъ образомъ къ своимъ другимъ лаврамъ притязан³я на лавры доносчика. Если гдѣ нибудь, кромѣ его воображен³я, существуетъ подобная школа, то развѣ онъ не достаточно защищенъ противъ нея своимъ крайнимъ самомнѣн³емъ? Но дѣло въ томъ, что м-ръ Соути, какъ Скрубъ, заподозриваетъ нѣсколькихъ писателей въ томъ, что они "говорили о немъ, потому что они сильно смѣялись".

   Я, кажется, достаточно знаю большинство писателей, на которыхъ онъ, повидимому, намекаетъ, чтобы утверждать, что каждый изъ нихъ сдѣлалъ больше добра своимъ ближнимъ въ любой годъ, чѣмъ м-ръ Соути навредилъ себѣ своими нелѣпостями за цѣлую жизнь, a этимъ не мало сказано. Но я долженъ предложить еще нѣсколько вопросовъ:

   Во 1-хъ, дѣйствительно ли м-ръ Соути авторъ "Уота Тэйлора"?

   Во 2-хъ, не было ли предлагаемое имъ лѣкарство отвергнуто по закону высшимъ судомъ излюбленной имъ Англ³и, какъ богохульственное и вредное сочинен³е?

   Въ 3-хъ, не назвалъ ли его Вильямъ Смитъ открыто въ парламентѣ "злобнымъ ренегатомъ"?

   Въ 4-хъ, развѣ онъ не поэтъ-лауреатъ, хотя y него на совѣсти есть так³е стихи, какъ о цареуб³йцѣ Мартинѣ?

   И въ 5-хъ, соединяя всѣ предшествовавш³е пункты, какъ y него хватаетъ совѣсти обращать вниман³е закона на произведен³я другихъ, каковы бы они ни были?

   Я уже не говорю о гнусности такого поступка - она слишкомъ очевидна, но хочу только коснуться причинъ, вызвавшихъ его; онѣ заключаются не болѣе и не менѣе какъ въ томъ, что его недавно слегка высмѣяли въ нѣсколькихъ издан³яхъ - такъ же какъ его прежде высмѣивали въ "Anti-jacobin" его теперешн³е покровители. Отсюда вся эта ерунда про "сатанинскую школу" и т. д.

   Какъ бы то ни было, a это вполнѣ на него похоже - "qualis ab incepto".

   Если нѣкоторые читатели найдутъ въ нижеслѣдующей поэмѣ нѣчто оскорбительное для своихъ политическихъ убѣжден³й, то пусть они винятъ въ этомъ м-ра Соути. Пиши онъ гекзаметры, какъ онъ писалъ все другое, автору не было бы до этого никакого дѣла, если бы только онъ избралъ другой сюжетъ. Но возведен³е въ святые монарха, который - каковы бы ни были его семейныя добродѣтели - не прославился никакими успѣхами и не былъ патр³отомъ (нѣсколько лѣтъ его царствован³я прошли въ войнахъ съ Америкой и съ Ирланд³ей, не говоря уже о его нападен³и на Франц³ю) - это, какъ и всякое преувеличен³е, естественно вызываетъ протестъ. Какъ бы о немъ ни говорилось въ этомъ новомъ "Видѣн³и", истор³я не будетъ болѣе благосклонна въ своемъ сужден³и о его государственной дѣятельности. Что касается его добродѣтелей въ частной жизни (хотя и стоившихъ очень дорого народу), то онѣ внѣ всякаго сомнѣн³я.

   Что касается неземныхъ существъ, выведенныхъ въ поэмѣ, я могу сказать только, что знаю о нихъ столько же, сколько и Робертъ Соути, и кромѣ того я, какъ честный человѣкъ, имѣю больше права говорить о нихъ. Я кромѣ того отнесся къ нимъ съ большей терпимостью. Манера жалкаго помѣшаннаго лауреата творить судъ въ будущемъ м³рѣ такая же нелѣпая, какъ его собственныя разсужден³я въ этой жизни. Если бы это не было абсолютно комично, то было бы еще хуже чѣмъ глупо. Вотъ все, что можно сказать объ этомъ.

   P. S. Возможно, что нѣкоторымъ читателямъ не понравится свобода, съ которой святые, ангелы и духи разговариваютъ въ этомъ "Видѣн³и". Но я могу указать на прецеденты въ этомъ отношен³и, на "Journy from this world to the next" Фильдинга на мои, Квеведо, "Видѣн³я" по испански и въ переводѣ. Пусть читатель обратитъ вниман³е и на то, что въ поэмѣ не обсуждаются никак³е догматы, и что личность Божества старательно скрыта отъ взоровъ, чего нельзя сказать про поэму лауреата. Онъ счелъ возможнымъ приводить слова Верховнаго Суд³и, причемъ онъ говоритъ въ поэмѣ вовсе не какъ "школьный святой", a какъ весьма невѣжественный м-ръ Соути. Все дѣйств³е происходитъ y меня за предѣлами небесъ, и я могу назвать, кромѣ уже названныхъ произведен³й, еще "Wife of Bath" Чоусера, "Morgante Maggiore" Пульчи, "Tale of a Tub" Свифта въ подтвержден³е того, что святые и т. д. могутъ разговаривать вполнѣ свободно въ произведен³яхъ, не претендующихъ на серьезность. Q. R.

   М-ръ Соути, будучи, какъ онъ говоритъ добрымъ христ³аниномъ, и человѣкомъ злопамятнымъ, угрожаетъ мнѣ повидимому возражен³емъ на этотъ мой отвѣтъ. Нужно надѣяться, что его духовидческ³я способности станутъ за это время болѣе разумными, не то онъ опять впутается въ новыя диллемы. Ренегаты якобинцы даютъ обыкновенно богатый матерьялъ для возражен³й. Вотъ вамъ примѣръ: М-ръ Соути очень хвалитъ нѣкоего мистера Ландора, извѣстнаго въ нѣкоторыхъ кружкахъ своими латинскими стихами, и нѣсколько времени тому назадъ, поэтъ-лауреатъ посвятилъ ему стихи, превозносящ³е его поэму "Гебиръ". Кто бы могъ предположить, что въ этомъ самомъ Гебирѣ названный нами Савэджъ Ландоръ (таково его мрачное имя) ввергаетъ въ адъ не болѣе не менѣе, какъ героя поэмы своего друга Соути, вознесеннаго лауреатомъ на небо Георга ²²²-го. И Савэджъ умѣетъ быть очень язвительнымъ, когда пожелаетъ. Вотъ его портретъ нашего покойнаго милостиваго монарха:

   "(Принцъ Гебиръ, сошедш³й въ преисподнюю, обозрѣваетъ вызванныя по его просьбѣ тѣни его царственныхъ предковъ и восклицаетъ, обращаясь къ сопровождающему его духу"):

   "Скажи, кто этотъ негодяй здѣсь подлѣ насъ? Вотъ тотъ съ бѣлыми бровями и косымъ лбомъ, вотъ тотъ, который лежитъ связанный и дрожитъ, поднимая ревъ подъ занесеннымъ надъ нимъ мечемъ? Какъ онъ попалъ въ число моихъ предковъ? Я ненавижу деспотовъ, но трусовъ презираю. Неужели онъ былъ нашимъ соотечественникомъ?- Увы, король, Ибер³я родила его, но при его рожден³и въ знакъ проклят³я пагубные вѣтры дули съ сѣверо-востока.- Такъ значитъ, онъ былъ воиномъ и не боялся боговъ?- Гебиръ, онъ боялся демоновъ, a не боговъ, хотя имъ поклонялся лицемѣрно каждый день. Онъ не былъ воиномъ, но тысячи жизней разбросаны были имъ, какъ камни при метан³и изъ пращи. A что касается жестокости его и безумныхъ прихотей - о, безум³е человѣчества! Къ нему взывали и ему поклонялись!.." (Gebir, стр. 28).

   Я не привожу нѣсколькихъ другихъ поучительныхъ мѣстъ изъ Ландора, потому что хочу набросить на нихъ покровъ съ позволен³я его серьезнаго, но нѣсколько необдуманнаго поклонника. Могу только сказать, что учителя "высокихъ нравственныхъ истинъ" могутъ очутиться иногда въ странномъ обществѣ.

  

  

                   ².

  

         Апостолъ Петръ сидѣлъ y вратъ своихъ;

         Его ключи - отъ рая - были ржавы,

         Столь рѣдко, видно, бралъ онъ въ руки ихъ;

         Не то, чтобъ вся обитель вѣчной славы

         Была полна, но въ глубь сердецъ людскихъ

         Проникла сила дьявольской державы

         И много душъ своимъ упорствомъ бѣсъ

         Успѣлъ давно отторгнуть отъ небесъ.

  

                   II.

  

         Хоръ ангеловъ пѣлъ хрипло гимнъ нестройный,

         Иныхъ почти не вѣдая заботъ,

         Какъ выводить то ночь, то полдень знойный,

         Или смирять падучихъ звѣздъ полетъ,

         Иль горн³й бѣгъ кометы безпокойной,

         Когда она, пронзая небосводъ,

         Дробитъ хвостомъ ядро планеты встрѣчной,

         Какъ утлый челнъ порою китъ безпечный.

  

                   III.

  

         Сочтя свой трудъ свершеннымъ въ дольней мглѣ,

         Въ святую высь вернулись серафимы;

         Въ раю никто не думалъ о землѣ,

         Лишь ангелъ-счетчикъ, стражъ неутомимый,

         Взиралъ, какъ горько м³ръ погрязъ во злѣ,

         Какъ росъ грѣха разгулъ неудержимый,

         И, истощивъ за счетомъ два крыла,

         Онъ все жъ не могъ узнать всю мѣру зла.

  

                   IV.

  

         За этотъ срокъ такъ много дѣла стало,

         Что, вопреки желанью своему -

         Съ кѣмъ изъ земныхъ министровъ не бывало -

         Пришлось просить сотрудниковъ ему;

         И вотъ благое небо начертало,

         Чтобъ, бѣдному, не чахнуть одному,

         Шесть ангеловъ отправить въ услуженье

         Да дюжину святыхъ въ распоряженье.

  

                   V.

  

         Для райской службы - славный вышелъ столъ

         И всетаки на всѣхъ хватило дѣла:

         Такъ много царствъ воздвигло свой престолъ,

         Побѣдный мечъ не разъ былъ вскинутъ смѣло

         И каждый день свой счетъ кровавый велъ,

         При Ватерло дошедш³й до предѣла -

         И здѣсь-то перья бросили они

         Изъ отвращенья къ мерзости рѣзни.

  

                   VI.

  

         Но бросимъ это; то, что ужаснуло

         Сердца святыхъ, описывать не мнѣ;

         Къ тому же ярость адскаго разгула

         Противна стала даже Сатанѣ,

         Хотя онъ самъ направилъ мечъ и дуло,

         Чтобъ мѣрой зла насытиться вполнѣ.

         (Ему-бъ одно въ заслугу я поставилъ, -

         Что онъ вождей обоихъ въ адъ отправилъ).

  

                   VII.

  

         Недолг³й миръ опустимъ; изъ него

         Земля не больше пользы извлекала,

         Адъ,- какъ всегда, a небо - ничего;

         Въ тѣ дни лишь власть тирана возростала;

         Но онъ дождется часа своего,

         Хотя-бъ та власть "семиголовой" стала,

         Какъ оный "звѣрь о десяти рогахъ":

         Одни рога внушить намъ могугъ страхъ

  

                   Ѵ²²².

  

         Былъ первый годъ второй зари свободы,

         Когда Георг³й Трет³й опочилъ,-

         Тотъ, что любилъ всѣхъ деспотовъ, что годы,

         Совсѣмъ слѣпой, въ безумьи жизнь влачилъ;

         Прекрасный фермеръ, нѣжный другъ природы,

         Глупецъ-король, что царство разорилъ!

         Почилъ, оставивъ въ м³рѣ подчиненныхъ,

         Глупцовъ и тѣмъ же мракомъ пораженныхъ,

  

                   IX.

  

         Почилъ!- Никто не плакалъ въ этотъ часъ;

         Гробъ утопалъ въ избыткѣ пышныхъ тканей

         И золота; былъ бархатъ, былъ атласъ;

         Все, кромѣ слезъ,- помимо тѣхъ рыдан³й,

         Чья скорбь звучитъ за плату, на заказъ;

         Былъ вопль элег³й, купленныхъ заранѣ,-

         Герольды, мачты, факелы, какъ встарь,

         Хоругви, словомъ,- полный инвентарь

                   X.

  

         Посмертной мелодрамы.- Въ часъ прощальный,

         Изъ всѣхъ глупцовъ, сбѣжавшихся толпой,

         Кто изнывалъ душой своей печальной?

         Ихъ взоръ туманилъ трауръ показной,

         Влекла ихъ пышность свиты погребальной;

         Когда же гробъ засыпанъ былъ землей,

         Всѣмъ адскою насмѣшкою казалось,

         Что столько денегъ съ гнилью зарывалось.

  

                   XI.

  

         И вотъ онъ - прахъ! Онъ могъ уже давно

         Стать тѣмъ, чѣмъ должно, если бы природѣ

         Возстановлять здѣсь было суждено

         Огонь и воздухъ, землю, на свободѣ;

         Но снадобья, бальзамы, полотно,

         Чего въ простомъ не водится народѣ,

         Ему въ землѣ мѣшали тлѣть нагимъ, -

         Чтобъ разлагаться дольше, чѣмъ другимъ.

  

                   XII.

  

         Теперь онъ мертвъ - и людямъ до него ли!...

         Пустая надпись, счетъ гробовщика

         Да десять строкъ его послѣдней воли,-

         Вотъ весь итогъ. Бѣда не велика:

         Онъ умеръ,- сынъ остался на престолѣ,

     &nb