Жуковский Василий Андреевич - Поэмы, повести и сцены в стихах

м.

   (Пьют.)

  

  

   Начинай.

   Б а л ь д е р Два северных породы славной графа, Друзья из младости, переплывали Моря на кораблях своих союзных; И много битв на суше и водах И много бурь они видали вместе: И много раз, на юге и востоке, У берегов цветущих бросив якорь, Друг с другом отдых сладостный делили. Вот наконец они в старинных замках. Наследии отцовском, поселились, И им одну печаль послало небо: Они супруг любимых схоронили, Почти в одно лишась их время; гсре Тесней сдружило их, но и отрада Осталась им в печали их глубокой: У одного был сын, ребенок бодрый, Другой имел младенца-дочь. Чтоб новым Союзом утвердить святую дружбу, Чтоб вечная осталась память ей, Отцы детей решились сочетать, И их они тогда же обручили. И девочке и мальчику на шею На легких золотых цепочках были Повешены два перстня дорогих: В одном из пepcтней был сапфир, как очи Невестины лазурный, а в другом Был камень, розовый, как молодые Румяные ланиты жениха.

   Р и х а р д Был камень розовый, ты говоришь, В кольце невесты?

   Б а л ь д е р

  

   Да, большой рубин. Но слушай далее. Тогда уж мальчик Был лет пятнадцати; был силен, ловко Владел мечом и мог уж обуздать Коня; не для тревог морских отец Его готовил; он был должен замки И области наследственные предков Могучего рукою защищать. Невеста же была младенец Лет четырех; еще не покидала Она своей приютной колыбели; Усердная за ней смотрела няня. Но что ж случилось? Был прекрасный день Весенний; на берег морской из замка С малюткой вышла няня, вслед за нею Толпа прислужниц молодых; цветы И камешки блестящие сбирали Они на берегу; малютка ими Играла; море было тихо; свежий Весенний ветерок едва касался Прозрачных вод, и солнце в них сверкало, И отблеск волн приятно трепетал На свежей зелени. Челнок рыбачий Привязан был у берега; цветами Душистыми наполнивши его, Прислужницы малютку уложили В цветы и, отвязав веревку, тихо На плещущих кругом волнах качали Челнок; младенец веселился; вдруг Веревка неприметно из руки. Ее державшей, ускользнула в воду, И легкою волною откачнуло Челнок от берега; хотят его Схватить но до него уже не может Достать рука; и море, сколь ни тихим Казалося оно дотоле, тянет Какою-то невидимою силой Его вперед; дитя, в цветах играя, Смеется, слышен крик его веселый; А женщины на берегу подъемлют Отчаянные вопли. В это время Жених, приехавший с своей малюткой Невестой повидаться, на коне По ближнему береговому лугу Скакал и прыгал; он на крик примчался И, сведав, что случилось, смело в воду Погнал коня, дабы поймать челнок. Но, холод волн почувствовавши, конь Стал на дыбы, и бросился назад, И седока умчал с собой обратно. А между тем челнок все дале, дале; Вот, наконец, из тихого залива Он выплыл; вдруг повеял свежий ветер, И скоро он совсем исчез из глаз В открытом море.

   Р и х а р д

  

   Бедное дитя, Спаси тебя хранитель ангел твой!

   Б а л ь д е р Услышав весть ужасную, отец Немедленно всем кораблям своим Велел пуститься в море; на быстрейшем Он поплыл сам. Но в море нет следов; А к вечеру переменился ветер, И всю ту ночь свирепствовала буря. Вот наконец, по долгом и напрасном Искании, нашли пустой рыбачий Челнок и в нем увядшие цветы.

   Р и х а р д Что сделалось с тобою, добрый гость? Ты дышишь тяжело, ты весь в лице Переменялся.

   Б а л ь д е р

  

  Нет. Послушай дале: С той бедственной поры покинул отрок Жених коня и прилепился к тяжким Морским трудам; стал плавать; в холод В бурю Бросался в волны и боролся с морем И руку приучал владеть кормилом; И наконец, став юношей могучим, Он корабли вооружил и в море Пустился... на земле его надежде Уже ничто не льстило; ни одна Красавица окрестных замков сердца Его не трогала; он обручен Был морю дикому, волнам свирепым, Пожравшим все его земное счастье. Там в глубине была его невеста, Там был и обручальный перстень. Главный Корабль свой он украсил парусами Пурпурными и резьбой золотою, Как брачному прилично кораблю.

   Р и х а р д Не так ли этот был корабль украшен, Как твой, на якоре стоящий в нашем Заливе?

   Б а л ь д е р

  Может быть. На этом брачном Могучем корабле он претерпел Немало бурь; и волны, громы, вихри Не раз ему приветственные песни, В ужасный хор совокупясь, гремели; Немало битв морских он совершил; И знают все на севере его Под страшным именем: когда в бою. Сцепив корабль свой с кораблем врага, На палубу его с мечом подъятым Взбегает он, народ кричит: "Беда! Пропали мы! Жених морской, помилуй!" Я кончил свой рассказ.

   Р и х а р д

  

  

   Благодарю; Мне, старику, расшевелил он душу. Но, кажется, недостает конца Рассказу твоему. Кто может знать, Погибло ли дитя в волнах иль нет? Попасться мог навстречу челноку Корабль и взять дитя, оставив в море Челнок; иль быть могло принесено Дитя на остров, моему подобный, И люди добрые могли его Найти; и, может быть, под их надзором Малютка выросла, и, может быть, Она теперь цветущей девой стала.

   Б а л ь д е р Искусно ты досказываешь сказки. Но твой теперь черед; готов я слушать.

   Р и х а р д Я в старину знавал преданий много О рыцарях, о герцогах нормандских; Любимец мой был наш Рихард

  

  

  Бесстрашный Который ночью видел так, как днем, И по лесу гулял в глухую полночь, Сражаяся с нечистыми духами. Но память у меня теперь плоха, И в голове от старости все смутно; Итак, не взыщешь ты, когда на место Меня мой долг теперь тебе заплатит Питомица моя, та молодая Красавица, которая сидит В углу так тихо, к нам спиной, и сети Мои чинит при свете ночника. Она поет, как соловей, и много Прекрасных песен знает. Не дичись, Торильда, гостя: спой ему ту песню Про девицу-красавицу и перстень, Что для тебя сложил певец прохожий; Я знаю, ты ее поешь охотно.

   Т о р и л ь д а

   (поет) Тихой утренней порою, Над прозрачною водою, Дева с удочкой сидит И на удочку глядит. Ждет... но удочка не гнется, Волосок не шевельнется, Неподвижен поплавок, Не берет в воде крючок. И она, прождав напрасно, Надевает свой прекрасный С камнем алым перстенек На приманчивый крючок. Вдруг вода зашевелилась, И на удочке явилась У драгого перстенька Белоснежная рука; И с рукою белоснежной, Видом бодрый, взглядом нежный, Над равниной водяной Всплыл красавец молодой. Дева очи опустила: "Не тебя в волнах ловила Я, красавец молодой; Возврати мне перстень мой". "Дева с ясными очами, Рыбу ловят не перстнями; В море перстнем пойман я; Буду твой, Ты будь моя".

   Б а л ь д е р Что слышу? Чудный, таинственный голос! Какое там небесное лицо, Горящее застенчивым румянцем, Сквозь волны золотых кудрей сияет И предо мной опять животворит Минувшие, младенческие годы? Что вижу? Розовый знакомый камень В златом кольце на пальце у нее? Так, это ты, погибшая невеста! А я... я твой жених, жених морей; Вот мой сапфир, твоим очам подобный; А там нас ждет и брачный наш корабль.

   Р и х а р д Я угадал развязку, добрый витязь. Она твоя; возьми свою невесту, Сокровище, мне посланное небом. Храни ее могучею рукою: В ней верное прижмешь ты к сердцу сердце. Но что? Смотри, мой рыцарь, ты совсем Запутался в сетях моей Торильды.

   ДВЕ ПОВЕСТИ

  ПОДАРОК НА НОВЫЙ ГОД ИЗДАТЕЛЮ "МОСКВИТЯНИНА" Дошли ко мне на берег Майна слухи, Что ты, Киреевский, теперь стал и москвич И Москвитянин. В добрый час, приняться Давным-давно пора тебе за дело. Меня ж взяла охота подарить Тебя и твой журнал на Новый год Своим добром, чтоб старости своей По-старому хотя на миг один Дать с молодостью вашей разгуляться. Но чувствую, что на пиру ее, Где все кипит, поет, кружится, блещет, Неловко старику; на ваш уж лад Мне не поется; лета изменили Мою поэзию; она теперь, Как я, состарилась и присмирела; Не увлекается хмельным восторгом; У рубежа вечерней жизни сидя, На прошлое без грусти обращает Глаза и, думая о том, что нас В грядущем ждет, молчит. Но все, однако, На Новый год мне должно подарить Тебя и твой журнал. Друг, даровому Коню, ты знаешь сам, не смотрят в зубы. Итак, прошу принять мой лепет вдовицы. Недавно мне случилося найти Предание о древнем Александре В Талмуде. Я хочу преданье это Здесь рассказать так точно, как оно Рассказано в еврейской древней книге. Через песчаную пустыню шел С своею ратью Александр; в страну, Лежавшую за рубежом пустыни, Он нес войну. И вдруг пришел к реке Широкой он. Измученный путем По знойному песку, на тучном бреге Реки он рать остановил; и скоро вся Она заснула в глубине долины, Прохладою потока освеженной. Но Александр заснуть не мог; и в зной И посреди спокойствия долины, Где не было следа тревог житейских, Нетерпеливой он кипел душою; Ее и миг покоя раздражал; Погибель войск, разрушенные троны, Победа, власть, вселенной рабство, слава Носилися пред ней, как привиденья. Он подошел к потоку, наклонился, Рукою зачерпнул воды студеной И напился; и чудно освежила Божественно-целительная влага Его все члены; в грудь его проникла Удвоенная жизнь. И понял он, Что из страны, благословенной небом, Такой поток был должен вытекать, Что близ его истоков надлежало Цвести земному счастию; что, верно, Там в благоденствии, в богатстве, в мире Свободные народы ликовали. "Туда! туда! с мечом, с огнем войны! Моей они должны поддаться власти И от меня удел счастливый свой Принять, как дар моей щедроты царской" И он велел греметь трубе военной; И раздалась труба, и пробудилась, Минутный сон вкусивши, рать; и быстро Ее поток, кипящий истребленьем, Вдоль мирных берегов реки прекрасной К ее истокам светлым побежал. И много дней, не достигая цели, Вел Александр свои полки. Куда же Он наконец привел их? Ко вратам Эдема. Но пред ним не отворился Эдем; был страж у врат с таким ужасно Пылающим мечом, что задрожала И Александрова душа, его Увидя. "Стой,- сказал привратник чудный,- Кто б ни был ты, сюда дороги нет". "Я царь земли,- воскликнул Александр, Прогневанный нежданным запрещеньем,- Царем земных царей я здесь поставлен. Я Александр!"- "Ты сам свой приговор, Назвавшись, произнес; одни страстей Мятежных обуздатели, одни Душой смиренные вратами жизни Вступают в рай; тебе ж подобным, мира Грабителям, ненасытимо жадным, Рай затворен". На это Александр: "Итак, назад мне должно обратиться. Тогда, как я уже стоял ногой На этих ступенях, туда проникнув, Где от созданья мира ни один Из смертных не бывал. По крайней мере, Дай знамение мне, чтобы могла Проведать вся земля, что Александр У врат эдема был". На это страж: "Вот знаменье; да просветит оно Твой темный ум высоким разуменьем; Возьми". Он взял; и в путь пошел обратный; А на пути, созвавши мудрецов, Перед собою знаменье велел Им изъяснить. "Мне!- повторял он в гневе, Мне! Александру! дар такой презренный! Кусок истлевшей кости!"- "Сын

  

   Филиппов,- На то сказал один из мудрецов,- Не презирай истлевшей этой кости; Умей спросить, и даст тебе ответ". Тут принести велел мудрец весы; Одну из чаш он золотом наполнил; В другую чашу кость он положил, И... чудо! золото перетянула Кость. Изумился Александр; он вдвое Велел насыпать золота; он сам Свой скипетр золотой, свою корону И с ними тяжкий меч свой бросил в чашу - Ни на волос она не опустилась. Затрепетал на троне царь могучий; И он спросил: "Какою тайной силой Нарушен здесь закон природы? Чем Ей власть ее возможно возвратить?" "Щепоткою земли", - сказал мудрец. И бросил он на кость земли щепотку: И чаша с костью быстро поднялася, И быстро чаша с золотом упала. Мудрец сказал: "Великий государь, Был некогда подобный твоему Разрушен череп; в нем же эта кость Была частицей впадины, в которой Глаз, твоему подобный, заключался. Глаз человеческий в объеме мал; Но с ненасытной жадностью объемлет Он все, что нас здесь в области видений Так увлекательно пленяет; целый Он мир готов сожрать голодным взором. Все золото земное всыпьте в чашу, Все скипетры и все короны бросьте На золото... все будет мало; но Покрой его щепоткою земли - И пропадет его ненасытимость; Сквозь легкий праха груз уж не пробьется Он жадным взором. Ты ж, великий царь, В сем знаменье уразумей прямое Значение и времени и жизни. Ненасытимости перед тобою Лежит символ в истлевшей этой кости". Но царь внимал с поникшей головой, С челом нахмуренным. Вдруг он вскочил; Сверкнул на всех могучим оком льва; И возгласил так громко, что скалы Окрестные ужасный дали голос: "Греми, труба! Вперед, мои дружины! Жизнь коротка; уходит время; стыд Тому, кто жизнь и время праздно тратит". И вихрями взвился песок пустыни; И рать великая, как змей с отверзтым Голодным зевом, шумно побежала К пределам Индии. Завоеватель Потоками лил кровь, и побеждал, И с каждою победой разгорался Сильнейший жаждою победы новой, И наконец они ему щепоткой Земли глаза покрыли - он утих. Но кажется, почтенный Москвитянин, Что мой тебе подарок в Новый год Некстати мрачен: гробовая кость, Земля могильная, ничтожность славы, Тщета величий... в Новый год дарить Таким добром неловко: виноват; И вот тебе рассказ повеселее. Жил на Востоке царь; а у царя Жил во дворце мудрец: он назывался Керим, и царь его любил и с ним Беседовал охотно. Раз случилось, Что задал царь такой вопрос Кериму: "С чем можем мы сравнить земную жизнь И свет?" Но на вопрос мудрец не вдруг Ответствовал; он попросил отсрочки Сначала на день, после на два, после На целую неделю; наконец Пришел к царю и так ему сказал: "Вопрос твой, государь, неразрешим. Мой слабый ум его обнять не может; Позволь людей мудрейших мне спросить". И в путь Керим отправился искать Ответа на вопрос царя. Сначала Он посетил один богатый город, Где, говорили, находился славный Философ; но философ тот имел Великолепный дом, был друг сердечный Царя, жил сам как царь и упивался Из полной чаши сладостию жизни. Керим ему вопрос свой предложил. Он отвечал: "Свет уподобить можно Великолепной пировой палате, Где всякий час открытый стол - садись Кто хочет и пируй. Над головою Гостей горят и ходят звезды неба; Их слух пленяют звонким хором птицы; Для них цветы благоуханно дышат, А на столах пред ними без числа Стоят с едою блюда золотые, И янтарем кипящим в чашах блещет Вино; и все кругом ласкает чувства. И гости весело сидят друг с другом, Беседуют, смеются, шутят, спорят; И новые подходят беспрестанно; И каждому есть место; кто ж довольно Насытился, встает и с теми, кто Сидели с ним, простясь, уходит спать Домой, хозяину сказав спасибо За угощенье. Вот и свет и жизнь". Керим философу не отвечал Ни слова; он печально с ним простился И далее поехал; про себя же Так рассуждал: "Твоя картина, друг Философ, неверна; не все мы здесь С гостями пьем, едим и веселимся; Немало есть голодных, одиноких И плачущих". Кериму тут сказали, Что недалеко жил в густом лесу Отшельник набожный, смиренномудрый. Ему убежищем была пещера: Он спал на голом камне; ел одни Коренья, пил лишь воду; дни и ночи Все проводил в молитве. И немедля К нему отправился Керим. Отшельник Ему сказал: "Послушай; через степь Однажды вел верблюда путник; вдруг Верблюд озлился, начал страшно фыркать, Храпеть, бросаться; путник испугался И побежал; верблюд за ним. Куда Укрыться? Степь пуста. Но вот увидел У самой он дороги водоем Ужасной глубины, но без воды; Из недра темного его торчали Ветвями длинными кусты малины, Разросшейся меж трещинами стен, Покрытых мохом старины. В него Гонимый бешеным верблюдом путник В испуге прянул; он за гибкий сук Малины ухватился и повис Над темной бездной. Голову подняв, Увидел он разинутую пасть Верблюда над собой: его схватить Рвался ужасный зверь. Он опустил Глаза ко дну пустого водоема: Там змей ворочался и на него Зиял голодным зевом, ожидая, Что он, с куста сорвавшись, упадет. Так он висел на гибкой, тонкой ветке Меж двух погибелей. И что ж еще Ему представилось? В том самом месте, Где куст малины (за который он Держался) корнем в землю сквозь пролом Стены состаревшейся водоема Входил, две мыши, белая одна, Другая черная, сидели рядом На корне и его поочередно С большою жадностию грызли, землю Со всех сторон скребли и обнажали Все ветви корня, а когда земля Шумела, падая на дно, оттуда Выглядывал проворно змей, как будто Спеша проведать, скоро ль мыши корень Перегрызут и скоро ль с ношей куст К нему на дно обрушится. Но что же? Вися над этим страшным дном, без всякой Надежды на спасенье, вдруг увидел На ближней ветке путник много ягод Малины, зрелых, крупных: сильно Желание полакомиться ими Зажглося в нем; он все тут позабыл: И грозного верблюда над собою, И под собой на дне далеком змея, И двух мышей коварную работу; Оставил он вверху храпеть верблюда, Внизу зиять голодной пастью змея, И в стороне грызть корень и копаться В земле мышей, - а сам, рукой добравшись До ягод, начал их спокойно рвагь И есть; и страх его пропал. Ты спросишь: Кто этот жалкий путник? Человек. Пустыня ж с водоемом Свет, а путь Через пустыню - наша Жизнь земная; Гонящийся за путником верблюд Есть враг души, тревог создатель, Грех: Нам гибелью грозит он; мы ж беспечно На ветке трепетной висим над бездной, Где в темноте могильной скрыта Смерть - Тот змей, который, пасть разинув, ждет, Чтоб ветка тонкая переломилась. А мыши? Их названье День и Ночь; Без отдыха, сменяяся, они Работают, чтоб сук твой, ветку жизни, Которая меж смертию и светом Тебя неверно держит, перегрызть: Прилежно черная грызет всю ночь, Прилежно белая грызет весь день; А ты, прельщенный ягодой душистой. Усладой чувств, желаний утоленьем, Забыл и грех - верблюда в вышине, И смерть - внизу зияющего змея, И быструю работу дня и ночи - Мышей, грызущих тонкий корень жизни; Ты все забыл - тебя манит одно Неверное минуты наслажденье. Вот свет, и жизнь, и смертный человек. Доволен ли ты повестью моею?" Керим отшельнику не отвечал Ни слова; он печально с ним простился И далее поехал; про себя же Так рассуждал: "Святой отшельник, твой Рассказ замысловат, но моего Вопроса он еще не разрешил; Не так печальна наша жизнь, как степь, Ведущая к одной лишь бездне смерти; И не одним минутным наслажденьем Пленяется беспечно человек". И ехал он куда глаза глядят. Вот повстречался с ним какой-то странный, Убогим рубищем покрытый путник. Он шел босой; через плечо висела Котомка; в ней же было много хлеба, Плодов и всякого добра; он сам, Казалось, был веселого ума, Глаза его сверкали остротою, И на лице приятно выражалось Простосердечие. Керим подумал: "Задам ему на всякий случай мой Вопрос! Быть может, дело скажет этот Чудак". И он у нищего спросил: "С чем можно нам сравнить земную жизнь И свет?" - "На это у меня в запасе Есть повесть,- нищий отвечал.- Послушай: Один Немой сказал Слепому: если Увидишь ты Арфиста, попроси Его ко мне, чтоб сына моего, В унылость впадшего, своей игрою Развеселил. На то сказал Слепой: Такого мне Арфиста, уж случалось Видать здесь; я Безногого за ним Отправлю; он его в одну минуту Найдет. Безногий побежал и скоро Нашел Арфиста, был? Арфист без рук, Но он упрямиться не стал и так Прекрасно начал на бесструнной арфе Играть, что меланхолик без ума Расхохотался; то Слепой увидя Всплеснул руками; вслух Немой хвалить Стал музыканта, а Безногий начал Плясать и так распрыгался, что много Сбежалося людей, и из толпы Вдруг выскочил Дурак:он изъявил Арфисту, прыгуну и всем другим Свое благоволенье. Мимо их Прошла тихонько Мудрость и, увидя, Что делалось, шепнула про себя: Таков смешной, безумный, жалкий свет, И такоаа на свете наша жизнь. Доволен ли ты повестью моею?" Керим прохожему не отвечал Ни слова; он печально с ним простился И далее поехал; про себя же Так рассуждал: "Затейлив твой рассказ; Но моего вопроса не решил он. Хотя мы в жизни много пустоты, Дурачества и лжи встречаем, но И высшая значительность и правда Святая в ней заключены благим Создателем". Подумав так, решился Керим отправиться в обратный путь, Чтоб донести царю, что никакого Не удалось ему найти ответа На заданный вопрос. Дорогой он Молился богу, чтоб своею правдой Бог просветил его рассудок темный И жизни таинства ему открыл. И пред царя явился он с веселым Лицом и все, что сведал от других, Ему пересказал; а царь спросил: "Что ж напоследок сам теперь, Керим, Ты думаешь?"- "Сперва благоволи,- Сказал Керим,- услышать, что со мной Самим случилось на пути. Известно Тебе, что я лишь только по твоей Высокой воле в этот трудный путь Отправился, что, милостию царской Хранимый, я везде проводников Имел, и пищу находил дневную, И никаких не испытал тревог. Что ж на дороге доброго, худого Мне повстречалося, о том нет нужды Упоминать - оно ничто в сравненье С той бездной благ, какими ты так щедро Мой царь, меня осыпал. И мое Одно желанье было: угодить Тебе, с усердием стараясь правду Найти между людьми, чтоб, возвратившись, Тебе отчет принесть в своих трудах. Теперь ты сам реши по царской правде: Достоин ли я милости твоей?" Царь, не сказав ни слова, подал руку В знак милости Кериму. Умиленно Керим ее поцеловал; потом Примолвил: "Так я думал про себя Во время странствия. Но, подходя К твоим палатам царским и печалясь, Что без малейшия перед тобой Заслуги ныне я к тебе, мой царь, Был должен возвратиться, вдруг у самой Обители твоей как скорлупа С моих упала глаз, и я постигнул, Что наша жизнь есть странствие по свету Такое ж, как мое, во исполненье Верховной воли высшего царя". Мудрец умолк; а царь ему сказал: "Друг верный, будь моим отцом отныне" И для тебя, мой добрый Москвитянин, Как и для всех, в обеих повестях Полезное найдется наставленье. Хотя урок, так безуспешно данный Эдемской костью Александру, боле Земным царям приличен; но и ты, Как журналист, воспользоваться им Удобно можешь: будь в своем журнале Друг твердый, а не злой наездник правды; С журналами другими не воюй; Ни с "Библиотекой для чтенья", ни С "Записками", ни с "Северной пчелою", Ни с "Русским вестником"; живи и жить Давай другим; и обладать один Вселенною читателей не мысли. Другой же повести я толковать Тебе не стану; мне давно известно, Что ты, идя своей земной дорогой, Смиренно ведаешь: куда, зачем И кто тебе по ней идти велит.