Главная » Книги

Васильев Павел Николаевич - Стихотворения, Страница 6

Васильев Павел Николаевич - Стихотворения


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11

  Нет, нет! - меня косили, как траву.
  
  
  На сердце снег... Родное мне селенье,
  
  
  Остановлюсь пред рубежом твоим.
  
  
  Как примешь ты Мухана возвращенье?
  
  
  Мне сердце съест твой одинокий дым.
  
  
  Вот девушка с водою пробежала.
  
  
  "День добрый", - говорит. Она права,
  
  
  Но я не знал, что обретают жало
  
  
  И ласковые дружества слова.
  
  
  Вот секретарь аульного Совета, -
  
  
  Он мудр, украшен орденом и стар,
  
  
  Он тоже песни сочиняет: "Где ты
  
  
  Так долго задержался, джалдастар?"
  
  
  И вдруг меня в упор остановило
  
  
  Над юртой знамя красное... И ты!
  
  
  Какая мощь в развернутом и сила,
  
  
  И сколько в нем могучей красоты!
  
  
  Под ним мы добывали жизнь и славу
  
  
  И, в пулеметный вслушиваясь стук,
  
  
  По палачам стреляли. И по праву
  
  
  Оно умней и крепче наших рук.
  
  
  И как я смел сердечную заботу
  
  
  Поставить рядом со страной своей?
  
  
  Довольно ныть! Пора мне на работу, -
  
  
  Что ж, секретарь, заседлывай коней.
  
  
  Мир старый жив. Еще не все сравнялось.
  
  
  Что нового? Вновь строит козни бий?
  
  
  Заседлывай коней, забудь про жалость -
  
  
  Во имя счастья, песни и любви.
  
  
  1932
  
  
  
  
   3
  
  
  Я, Мухан Башметов, выпиваю чашку кумыса
  
  
  И утверждаю, что тебя совсем не было.
  
  
  Целый день шустрая в траве резвилась коса -
  
  
  И высокой травы как будто не было.
  
  
  Я, Мухан Башметов, выпиваю чашку кумыса
  
  
  И утверждаю, что ты совсем безобразна,
  
  
  А если и были красивыми твои рыжие волоса,
  
  
  То они острижены тобой совсем безобразно.
  
  
  И если я косые глаза твои целовал,
  
  
  То это было лишь только в шутку,
  
  
  Но, когда я целовал их, то не знал,
  
  
  Что все это было только в шутку.
  
  
  Я оставил в городе тебя, в душной пыли,
  
  
  На шестом этаже с кинорежиссером,
  
  
  Я очень счастлив, если вы смогли
  
  
  Стать счастливыми с кинорежиссером.
  
  
  Я больше не буду под утро к тебе прибегать
  
  
  И тревожить твоего горбатого соседа,
  
  
  Я уже начинаю позабывать, как тебя звать
  
  
  И как твоего горбатого соседа.
  
  
  Я, Мухан Башметов, выпиваю чашку кумыса, -
  
  
  Единственный человек, которому жалко,
  
  
  Что пропадает твоя удивительная краса
  
  
  И никому ее в пыльном городе не жалко!
  
  
  1932
  
  
  
  
  * * *
   Мню я быть мастером, затосковав о трудной работе,
   Чтоб останавливать мрамора гиблый разбег и крушенье,
   Лить жеребцов из бронзы гудящей, с ноздрями, как розы,
   И быков, у которых вздыхают острые ребра.
   Веки тяжелые каменных женщин не дают мне покоя,
   Губы у женщин тех молчаливы, задумчивы и ничего не расскажут,
   Дай мне больше недуга этого, жизнь, - я не хочу утоленья,
   Жажды мне дай и уменья в искусной этой работе.
   Вот я вижу, лежит молодая, в длинных одеждах, опершись о локоть, -
   Ваятель теплого, ясного сна вкруг нее пол-аршина оставил,
   Мальчик над ней наклоняется, чуть улыбаясь, крылатый...
   Дай мне, жизнь, усыплять их так крепко - каменных женщин.
   Июнь 1932
  
  
  
   СТАРАЯ МОСКВА
  
  
  
  У тебя на каждый вечер
  
  
  
  Хватит сказок и вранья,
  
  
  
  Ты упрятала увечье
  
  
  
  В рваной шубе воронья.
  
  
  
  Твой обоз, груженный стужей,
  
  
  
  Растерял колокола,
  
  
  
  Под одежею дерюжьей
  
  
  
  Ты согреться не могла.
  
  
  
  Все ж в подъездах у гостиниц
  
  
  
  Вновь, как триста лет назад,
  
  
  
  Кажешь розовый мизинец
  
  
  
  И ледяный синий взгляд.
  
  
  
  Сохранился твой народец,
  
  
  
  Но теперь уж ты вовек
  
  
  
  У скуластых богородиц
  
  
  
  Не поднимешь птичьих век.
  
  
  
  Ночи глухи, песни глухи -
  
  
  
  Сколь у бога немоты!
  
  
  
  По церквам твоим старухи
  
  
  
  Чертят в воздухе кресты.
  
  
  
  Полно, полно,
  
  
  
  Ты не та ли,
  
  
  
  Что рвала куниц с плеча
  
  
  
  Так, что гаснула свеча,
  
  
  
  Бочки по полу катались,
  
  
  
  До упаду хохоча?
  
  
  
  Как пила из бочек пиво?
  
  
  
  На пиру в ладоши била?
  
  
  
  И грозилась - не затронь?
  
  
  
  И куда девалась сила -
  
  
  
  Юродивый твой огонь?
  
  
  
  Расскажи сегодня ладом,
  
  
  
  Почему конец твой лют?
  
  
  
  Почему, дыша на ладан,
  
  
  
  В погребах с мышами рядом
  
  
  
  Мастера твои живут?
  
  
  
  Погляди, какая малость
  
  
  
  От богатств твоих осталась:
  
  
  
  Красный отсвет от пожара,
  
  
  
  Да на птичьих лапах мост,
  
  
  
  Да павлиний в окнах яро
  
  
  
  Крупной розой тканый хвост.
  
  
  
  Но боюсь, что в этих кручах,
  
  
  
  В этих горестях со зла
  
  
  
  Ты вдобавок нам смогла
  
  
  
  Мертвые с возов скрипучих
  
  
  
  Грудой вывалить тела.
  
  
  
  Нет, не скроешь, - их немало!
  
  
  
  Ведь подумать - средь снегов
  
  
  
  Сколько все-таки пропало
  
  
  
  И лаптей и сапогов!
  
  
  
  И пойдут, шатаясь, мимо
  
  
  
  От зари и дотемна...
  
  
  
  Сразу станет нелюдима
  
  
  
  От таких людей страна.
  
  
  
  Оттого твой бог овечий,
  
  
  
  Бог пропажи и вранья,
  
  
  
  Прячет смертные увечья
  
  
  
  В рваной шубе воронья.
  
  
  
  1932
  
  
  
  
  * * *
  
  
   Ничего, родная, не грусти,
  
  
   Не напрасно мы с бедою дружим.
  
  
   Я затем оттачиваю стих,
  
  
   Чтоб всегда располагать оружьем.
  
  
   1932
  
  
  
   ПУТЬ НА СЕМИГЕ
  
  
   Мы строили дорогу к Семиге
  
  
   На пастбищах казахских табунов,
  
  
   Вблизи озер иссякших. Лихорадка
  
  
   Сначала просто пела в тростнике
  
  
   На длинных дудках комариных стай,
  
  
   Потом почувствовался холодок,
  
  
   Почти сочувственный, почти смешной, почти
  
  
   Похожий на ломоть чарджуйской дыни,
  
  
   И мы решили: воздух сладковат
  
  
   И пахнут медом гривы лошадей.
  
  
   Но звезды удалялись все. Вокруг,
  
  
   Подобная верблюжьей шерсти, тьма
  
  
   Развертывалась. Сердце тяжелело,
  
  
   А комары висели высоко
  
  
   На тонких нитках писка. И тогда
  
  
   Мы понимали - холод возрастал
  
  
   Медлительно, и все ж наверняка,
  
  
   В безветрии, и все-таки прибоем
  
  
   Он шел на нас, шатаясь, как верблюд.
  
  
   Ломило кости. Бред гудел. И вот
  
  
   Вдруг небо, повернувшись тяжело,
  
  
   Обрушивалось. И кричали мы
  
  
   В больших ладонях светлого озноба,
  
  
   В глазах плясал огонь, огонь, огонь -
  
  
   Сухой и лисий. Поднимался зной.
  
  
   И мы жевали горькую полынь,
  
  
   Пропахшую костровым дымом, и
  
  
   Заря блестела, кровенясь на рельсах...
  
  
   Тогда краснопутиловец Краснов
  
  
   Брал в руки лом и песню запевал.
  
  
   А по аулам слух летел, что мы
  
  
   Мертвы давно, что будто вместо нас
  
  
   Достраивают призраки дорогу.
  
  
   Но всем пескам, всему наперекор
  
  
   Бригады снова строили и шли.
  
  
   Пусть возникали города вдали
  
  
   И рушились. Не к древней синеве
  
  
   Полдневных марев, не к садам пустыни -
  
  
   По насыпям, по вздрогнувшим мостам
  
  
   Ложились шпал бездушные тела.
  
  
   А по ночам, неслышные во тьме,
  
  
   Тарантулы сбегались на огонь,
  
  
   Безумные, рыдали глухо выпи.
  
  
   Казалось нам: на океанском дне
  
  
   Средь водорослей зажжены костры.
  
  
   Когда же синь и розов стал туман
  
  
   И журавлиным узким косяком
  
  
   Крылатых мельниц протянулась стая,
  
  
   Мы подняли лопаты, грохоча
  
  
   Железом светлым, как вода ручьев.
  
  
   Простоволосые, посторонились мы,
  
  
   Чтоб первым въехал мертвый бригадир
  
  
   В березовые улицы предместья,
  
  
   Шагнув через победу, зубы сжав.
  
  
   . . . . . . . . . . . . . . . .
  
  
   Так был проложен путь на Семиге.
  
  
   1932
  
  
  
   НА ПОСЕЩЕНИЕ
  
  
  
  НОВОДЕВИЧЬЕГО МОНАСТЫРЯ
  
  
   Скажи, громкоголос ли, нем ли
  
  
   Зеленый этот вертоград?
  
  
   Камнями вдавленные в землю,
  
  
   Без просыпа здесь люди спят.
  
  
   Блестит над судьбами России
  
  
   Литой шишак монастыря,
  
  
   И на кресты его косые
  
  
   Продрогшая летит заря.
  
  
   Заря боярская, холопья,
  
  
   Она хранит крученый дым,
  
  
   Колодезную темь и хлопья
  
  
   От яростных кремлевских зим.
  
  
   Прими признание простое, -
  
  
   Я б ни за что сменить не смог
  
  
   Твоей руки тепло большое
  
  
   На плит могильный холодок!
  
  
   Нам жизнь любых могил дороже,
  
  
   И не поймем ни я, ни ты,
  
  
   За что же мертвецам, за что же
  
  
   Приносят песни и цветы?
  
  
   И все ж выспрашивают наши
  
  
   Глаза, пытая из-под век,
  
  
   Здесь средь камней, поднявший чаши,
  
  
   Какой теперь пирует век?
  
  
   К скуластым от тоски иконам
  
  
   Поводырем ведет тропа,
  
  
   И чаши сходятся со звоном -
  
  
   То черепа о черепа,
  
  
   То трепетных дыханий вьюга
  
  
   Уходит в логово свое.
  
  
   Со смертью чокнемся, подруга,
  
  
   Нам не в чем упрекать ее!
  
  
   Блестит, не знавший лет преклонных,
  
  
   Монастыря литой шишак,
  
  
   Как страж страстей неутоленных
  
  
   И равенства печальный знак.
  
  
   1932
  
  
  
  
  * * *
  
  
  Я боюсь, чтобы ты мне чужою не стала,
  
  
  Дай мне руку, а я поцелую ее.
  
  
  Ой, да как бы из рук дорогих не упало
  
  
  Домотканое счастье твое!
  
  
  Я тебя забывал столько раз, дорогая,
  
  
  Забывал на минуту, на лето, на век, -
  
  
  Задыхаясь, ко мне приходила другая,
  
  
  И с волос ее падали гребни и снег.
  
  
  В это время в дому, что соседям на зависть,
  
  
  На лебяжьих, на брачных перинах тепла,
  
  
  Неподвижно в зеленую темень уставясь,
  
  
  Ты, наверно, меня понапрасну ждала.
  
  
  И когда я душил ее руки, как шеи
  
  
  Двух больших лебедей, ты шептала: "А я?"
  
  
  Может быть, потому я и хмурился злее
  
  
  С каждым разом, что слышал, как билась твоя
  
  
  Одинокая кровь под сорочкой нагретой,
  
  
  Как молчала обида в глазах у тебя.
  
  
  Ничего, дорогая! Я баловал с этой,
  
  
  Ни на каплю, нисколько ее не любя.
  
  
  1932
  
  
  
  
  * * *
  
  
  Не добраться к тебе! На чужом берегу
  
  
  Я останусь один, чтобы песня окрепла,
  
  
  Все равно в этом гиблом, пропащем снегу
  
  
  Я тебя дорисую хоть дымом, хоть пеплом.
  
  
  Я над теплой губой обозначу пушок,
  
  
  Горсти снега оставлю в прическе - и все же
  
  
  Ты похожею будешь на дальний дымок,
  
  
  На старинные песни, на счастье похожа!
  
  
  Но вернуть я тебя ни за что не хочу,
  
  
  Потому что подвластен дремучему краю,
  
  
  Мне другие забавы и сны по плечу,
  
  
  Я на Север дорогу себе выбираю!
  
  
  Деревянная щука, карась жестяной
  
  
  И резное окно в ожерелье стерляжьем,
  
  
  Царство рыбы и птицы! Ты будешь со мной!
  
  
  Мы любви не споем и признаний не скажем.
  
  
  Звонким пухом и синим огнем селезней,
  
  
  Чешуей, чешуей обрастай по колено,
  
  
  Чтоб глазок петушиный казался красней
  
  
  И над рыбьими перьями ширилась пена.
  
  
  Позабыть до того, чтобы голос грудной,
  
  
  Твой любимейший голос - не доносило,
  
  
  Чтоб огнями и тьмою, и рыжей волной
  
  
  Позади, за кормой убегала Россия.
  
  
  1932
  
  
  
  
  * * *
  
  
   Тогда по травам крался холодок,
  
  
   В ладонях тонких их перебирая,
  
  
   Он падал и, распластанный у ног,
  
  
   Почти рыдал, теснясь и обмирая.
  
  
   Свет опускался кистью винограда,
  
  
   Шумела хвои летучая игла.
  
  
   Почувствуй же, какая ночь прошла,
  
  
   Ночь обмороков, грустного надсада.
  
  
   Есть странный отблеск в утренней воде,
  
  
   Как будто б ею умывался кто-то,
  
  
   Иконная, сквозная позолота
  
  
   Проглядывает краешком везде.
  
  
   Ночь гул и шум гнала с полей стадами,
  
  
   А песни проходили стороной.
  
  
   Ты вся была как молодость со мной,
  
  
   Я бредил горько теплыми следами
  
  
   Случайных встреч - и ты тому виной.
  
  
   1932
  
  
  
  
  * * *
  
  
   Сначала пробежал осинник,
  
  
   Потом дубы прошли, потом,
  
  
   Закутавшись в овчинах синих,
  
  
   С размаху в бубны грянул гром.
  
  
   Плясал огонь в глазах саженных,
  
  
   А тучи стали на привал,
  
&n

Другие авторы
  • Шпенглер Освальд
  • Уйда
  • Бичурин Иакинф
  • Горохов Прохор Григорьевич
  • Желиховская Вера Петровна
  • Востоков Александр Христофорович
  • Линден Вильгельм Михайлович
  • Песковский Матвей Леонтьевич
  • Пергамент Август Георгиевич
  • Ришпен Жан
  • Другие произведения
  • Рейснер Лариса Михайловна - Письмо Анне Ахматовой
  • Зонтаг Анна Петровна - Зонтаг А. П.: Биографическая справка
  • Короленко Владимир Галактионович - Наши на Дунае
  • Ростопчин Федор Васильевич - Мои записки, написанные в десять минут, или Я сам без прикрас
  • Чаадаев Петр Яковлевич - Письма А. С. Пушкину
  • Ободовский Платон Григорьевич - Ободовский П. Г.: Биографическая справка
  • Рукавишников Иван Сергеевич - Л. И. Шиян. Иван Рукавишников и его роман "Проклятый род"
  • Зелинский Фаддей Францевич - Гяур (Байрона)
  • Сумароков Александр Петрович - Слово на заложение Кремлевского дворца
  • Васильев Павел Николаевич - Автобиографические главы
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (28.11.2012)
    Просмотров: 469 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа