| Главная » Книги |
Барыкова Анна Павловна - Стихотворения А. П. Барыковой
Барыкова Анна Павловна - Стихотворения А. П. Барыковой Анна Павловна Барыкова
СТИХОТВОРЕНИЯ А. П. Барыковой С.-Петербург. Типография А.А.Пороховщикова. Бассейная, N 3 - 5. 1897.
Издание: "Стихотворения и прозаические произведения А.П.Барыковой", СПб., 1897
Date: 5-9 ноября 2009
- 32 - ЧАСТЬ I. -- ОРИГИНАЛЬНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ. ---*--- Чужому горю. Что ты глядишь мне в глаза, неисходное,
Страшное, вечное горе чужое,
Над ухом воешь собакой голодною,
Мучишь, грызешь, не даешь мне покою?
Выйдуль на площадь, где лавки богатые
Дразнят и манят прохожих товарами, -
Вижу тебя, как ползешь ты, косматое,
Вижу, как корчишься ты под ударами
Мачехи, лютой судьбы... И гниющие
Вижу я раны твои безобразные;
Вижу, как тянешь ты цепи гнетущие,
Вижу лохмотья зловонные, грязные...
Слышу, как ты в кабаке заливаешься
С холоду-голоду песнью веселою...
Слышу, как с бабой забитой ругаешься;
Слышу, как плачут больные и голые
Дети твои, нищета горемычная,
К плети судьбы от рожденья привычные!..
Дома ль сижу я порою ненастною
В теплом углу, предо мной ты, угрюмое,
Встанешь и шепчешь мне правду ужасную,
Кровь леденя безотвязною думою.
Злобен твой шопот: "Эх, любо вам, сытые,
В теплых хоромах! А я-то, убогое,
Шляюсь, дырявым отрепьем прикрытое,
В тьме непроглядной, безвестной дорогою;
Маюсь под ветром, под бурею грозною;
Путь мой заносят мятели суровые;
Мерзну в сугробах и ночью морозною
Гибну... Жарка ваша печь изразцовая, -
Что вам до горя чужого? Для бедного
- 35 - Жаль вам, порою, и грошика медного!..
Чем мне помочь тебе? Руки бессильные
Тяжкий твой крест не поднимут, убожество!..
Бабьей слезою, горючей, обильною,
Не омывается ран твоих множество...
Золота нет у меня всемогущего,
Нет и громового голоса зычного.
С чем же пойду против рока гнетущего?
Как я за брата вступлюсь горемычного?
Мне ль разорвать твои цепи тяжелые,
Мне ль осветить темноту непроглядную,
Мне ли пропеть тебе песню веселую,
Вещую, вольную, песню отрадную?..
Что ж ты в глаза мне глядишь, неисходное,
Страшное, вечное горе чужое,
Над ухом воешь собакой голодною,
Мучишь, грызешь, не даешь мне покою?
---*--- Моя муза. Портреты муз своих писали все поэты.
Они являлись им: по-гречески раздеты,
С восторженным огнем в сияющих очах,
Воздушны, хороши, с цевницами, в венках...
Моя не такова... Старушка, вся седая,
В чепце, с чулком в руках, прищурясь и моргая,
Частенько по ночам является ко мне,
Как будто наяву, а может и во сне,
Как нянька, и меня - свое дитя больное -
Баюкает она то песенкой родною,
То сказки говорит, то ряд живых картин
Показывает мне; не мало и былин
О старине поет, о тех, кому могила
Холодною землей давно уста закрыла,
И с небылицей быль плетет она шутя.
И, выпучив глаза, как малое дитя,
Я слушаю ее... Как просто и наглядно
- 36 - Звучит ее рассказ, как музыкально складно!..
А сколько теплых слов, заветных чувств родных
Мне слышится в речах разумных, хоть простых!
Мне кажется, что все в ее рассказах ясно...
Что песни наизусть все знаю я прекрасно...
Что ряд живых картин, видений пестрый рой
В душе моей живут, со всей их красотой,
Как в зеркале... Но вот прощается старуха:
"Усни, дружок, пора! - тихонько шепчет в ухо. -
Да не ленись, смотри, и завтра запиши,
Что рассказала я тебе в ночной тиши".
Ну, вот я и пишу... Но все выходит бледно, -
И песенки звучат надтреснуто и бедно...
---*--- Отклик. (Посвящено П. Николаеву). В лесу темно и страшно. Путник запоздалый
Бредет тернистою, чуть видною тропой
И озирается, измученный, усталый.
Вечерняя заря уж гаснет. Мрак немой,
Зловещий мрак, царит под черными ветвями.
Людского голоса не слышно. Только вой
Волков голодных, щелканье зубами
Там где-то в темноте почудится порой,
Да писк задавленной совою пташки бедной.
А путник все вперед идет, печальный, бледный,
Испуганный. Чтоб разогнать свой страх, -
Чтобы какой-нибудь отрадный звук впотьмах
Услышать, - он запел. Из наболевшей груди
Чуть слышно льется песнь, похожая на стон,
И, робкая, дрожит... Ее не слышат люди:
Они там, дома, спят. И глух их крепкий сон.
Тьма и молчание. На песню нет ответа.
Один, совсем один... Из мрачной чащи вдруг
Ему откликнулись. Не знает он, - кто это.
Но кажется ему лучом тепла и света,
- 37 - Вмиг озарившим лес, приветный этот звук.
Ему откликнулись! Здесь есть душа живая;
Есть люди! Он пошел бодрее и смелей,
Теперь не так страшна волков голодных стая,
Теперь лесная глушь светлей и веселей.
В нем сердце ожило, забилось с новой силой
Любовью, радостью; глаза его блестят
Слезами счастия... Спасибо, голос милый,
За добрый отклик твой! Спасибо, друг и брат!
---*--- Под картину "Новое знакомство". К. В. Лемоха. "Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час ее; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир".
(Иоанна гл. 16, ст. 21).
Ребенок родился, - желанный гость в семье,
Кормилец будущий, работник... Слава Богу!..
Мать молодая рада; в сладком забытье
Лежит, - усталая... Над люлькою убогой
Склонилась бабушка седою головой
И внучке старшенькой показывает брата,
Обняв малютку крепко ласковой рукой,
И шепчет: "Няньчить будешь?.."
Малые ребята
Соседские пришли проведать, стали в ряд
В дверях избушки смирно, робко, у порога;
На люльку издали в раздумии глядят;
И любопытно им и боязно немного:
"Рабёночек?.. Отколь?.. И как он к ним попал?.."
Им дивно. - "Не было?.. И вдруг - Господь послал!.."
Невинны лица их. Ни зло ни грязь земная
- 38 - Еще их не коснулись; детская душа
В глазах их светится - чиста и хороша...
Таких любил Христос. Таких, благословляя,
Он - "Кроткий" - всем в пример нам ставил и ласкал
И Царствие Свое им - "малым" - обещал...
Над бедной колыбелью тишина святая;
Но в этой тишине Христос нам говорит:
Любите малых сих! Дитя - душа живая;
Зародыш жизни новой, светлой в ней сокрыт.
Любите малых сих! Они вам освещают
Тяжелый, трудный путь, в них новый Божий свет,
Они вам близость Царства Моего вещают,
Они - живой залог грядущих лучших лет!.."
---*--- Божье окошко. (Посвящено Т. П. Карлинской). "В окошко, там сверху, Бог видит меня",
С улыбкой лепечет малютка,
Смотря на луну и головку склоня
На пухлую ручку. Ей в шутку
Сказали большие: "Вон, детка, смотри:
Вон месяц, - вон Божье окошко...
Ну, полно капризничать, глазки утри,
Он видит!.." Замолкнула крошка
И тихо дивится. И веры полна
В то зоркое, ясное око,
Что ласково смотрит на нас из окна,
Из синего дома... высоко...
Ах, если бы можно поверить и мне
В великое чудо такое
И Бога увидеть в холодной луне!..
С какою бы жаркой мольбою
Я стала, как нищий, под светлым окном,
Просила б за братьев несчастных, -
За братьев, раздавленных тяжким крестом,
- 39 - Униженных, темных, безгласных...
Просила б Великого Бога любви
Взглянуть на утопших в грязи и крови!
---*--- Любимые куклы. Двери отворили, рады ребятишки...
Елка вся огнями залита до вышки;
Елка - чудо-диво из волшебной сказки;
У счастливцев малых разбежались глазки,
Прыгают, смеются, ушки на макушке,
Мигом расхватали новые игрушки.
Мальчик на лошадке молодцом гарцует
В кивере уланском... Девочка целует
Куклу из Парижа, очень дорогую,
В завитом шиньоне, модницу большую,
С синими глазами, шлейфом и лорнеткой
(Ну, точь в точь, без лести, с Невского лоретка).
Обнимая куклу ручкой белоснежной,
Девочка ей шепчет в поцелуе нежном:
"Лучше этой куклы в свете нет, конечно.
Ты моей любимой будешь вечно, вечно!.."
От больших, должно быть, девочка слыхала
Это слово: вечно - и его сказала
Кукле-парижанке важно так и мило,
На ребенка с куклой я гляжу уныло:
Жалко мне чего-то стало вдруг и больно...
О судьбе обеих думалось невольно.
Девочка и кукла! Ах, как вы похожи!
В жизни ожидает вас одно и то же.
Куколка-франтиха, предстоит вам горе,
С красотой своею вы проститесь вскоре:
Шелковое платье, сшитое в Париже,
И шиньон изящный, модный - светлорыжий,
Мигом все растреплет милая вострушка
(Страшно и опасно в свете жить игрушкам)...
На чердак вас стащут с головой пробитой, -
- 40 - Кукла-парижанка будет позабыта...
Девочка-шалунья в золотых кудряшках!
Лет через десяток и тебя, бедняжка,
Кто-нибудь обнимет, говоря, конечно,
Что любить намерен пламенно и вечно...
Чьей-нибудь игрушкой будешь ты наверно, -
Только не надолго... вот что очень скверно.
Молодость, надежды, - будет все разбито...
Старая игрушка будет позабыта...
Елка догорела. Мальчик над лошадкой
Приклонил головку и уж дремлет сладко,
И с улыбкой счастья пробежала мимо
В детскую малютка с куклою любимой.
Да с чего же я-то хнычу понапрасну?
Может-быть, обеих встретит жизнь прекрасно!
Ведь не всех же кукол дети разбивают...
А счастливых женщин - разве не бывает?..
---*--- Xата. Согретая полымем ярким заката,
Стоит, зарумянившись, белая хата;
Под крышу взобрался подсолнух громадный,
Сияя как солнца лубочный портрет;
Весь в золото вишневый садик одет
И блещет осенней листвою нарядной;
Вдали расстилается степь неоглядно, -
Безбрежная ширь, необъятный простор,
Да небо над нею, как синий шатер.
Стара ты, убогая, белая хатка!..
Давно ты поставлена: лет три десятка.
Ах, много с тех пор и воды утекло,
И рухнуло зданий гораздо повыше...
А ты под своею лохматою крышей,
Которую вихрем и солнцем сожгло,
Жилище работы, жилище терпенья,
Гнездо человечье, растишь поколенья
- 41 - Забитых судьбою и темных людей,
На каторжный труд обреченных детей. -
Все тихо; знать, хата осталась пустая.
Семья на току; все молотят с утра;
Народ дождался наконец урожая:
Веселая, спешная ныне пора;
Слезами и пРтом людским облитая,
На диво пшеница взросла золотая.
Все, все на работе...
А что там в углу,
Под грудою тряиок, лежит на полу?..
Там плачут и стонут...
То бабка больная -
Да рядом в корзинке девчонка грудная,
То старый и малый, то лишние рты.
До них ли во время такой суеты?
Старуху с Петровок гнетет лихорадка,
Все стонет... С душой расставатьоя не сладко.
Уж видно не встать ей. Ее причащали
И земского фельдшера два раза звали,
Да он не поехал... И правду сказать:
К чему ей, сердечной, мешать помирать?
Чего ей еще? Пожила, родила,
И сына и внука в солдаты сдала,
И так уже видела горя не мало!
Довольно, небось, уморилась, устала;
Всю спину с работы согнуло дугой,
Пора ее бедным костям на покой.
Вот бредит старуха: "Водицы, водицы...
Ох, Господи!.. Ох! Христа ради напиться!.."
И в угол глядит, где стоят образа...
В глубокой морщине застыла слеза.
Девчонка в корзинке пищит, что есть силы,
Знать, грязную соску из рук уронила.
Обида! Найти не сумеет никак...
А жить, видно, хочешь, голодный червяк?
Нишкни, теперь скоро дождешься ты мамки!
Она тебя любит, она там спешит,
Небось, она - мать. У "мужички", у "хамки"
Душа, как у барынь, по деткам болит.
- 42 - Жалеет... Придет... Обливаясь слезамн,
К убогой корзинке твоей припадет
И к груди больной, иссушенной трудами,
Заморыша грязного крепко прижмет...
Нишкни, приучайся к нужде и лишеньям...
Чего, как галченок, разинула рот?
Ты - русская! Знай, что на свете "терпеньем"
Прославился наш православный народ!
Вот смерклось. Вернулись и, первое дело,
Мать бедную "детку" спешит накормить
(Сама голодна, а за ужин не села).
- Ну, видишь, галченок, знать будешь ты жить
И вырастишь, станешь сильна и здорова;
Авось не сожрет тебя злая свинья,
Авось на рога не поднимет корова,
Авось не убьет тебя нянька твоя, -
Бедовая нянька, - малютка сестра
(Ей пятый годочек и больно шустра);
Авось тебя минуют корь с дифтеритом,
И во-время фельдшер приедет хоть раз;
Авось тебе тятька не вышебет глаз,
С крестин, именин возвращаясь сердитым;
Авось не затреплет тебя лихорадка,
Авось не сгоришь вместе с белою хаткой,
И тиф всю семью не повалит голодный, -
Авось вся беспомощность жизни народной, -
Крестьянское горе, беда и нужда, -
Сойдут с тебя, девка, как с гуся вода, -
Ты вырастишь, словно былиночка в поле;
Не бойся, не будешь ты мучиться в школе:
У вас ее нет верст на двадцать кругом
(Ступай-ка, ищи ее днем с фонарем!);
Минуют, пройдут твои детские годы, -
Не долги они у простого народа...
И разом в работу тебя запрягут
И скоро, как водится, "девку пропыот".
И станешь ты бабой. Известное дело, -
Устанешь, завянешь, износится тело,
Ты вся изведешься как бедная мать,
Придется ребят на кладбище таскать,
- 43 - А после придется, как бабке в углу,
Без помощи сдохнуть на грязном полу.
И только святых почерневшие лики
Услышат рыдания, стоны и крики.
Судьба твоя: горе, работа, страданье,
Болезни, невежество, мрак и молчанье!
Зачем же, галченок, так жадно сосать?
Не лучше ли с бабкой сейчас помирать?
---*--- Картинки с натуры. I Под праздник. В промокших лохмотьях на бледных плечах
Мальчишка бежал через площадь впотьмах;
А вьюга-злодейка его догоняла
И с хохотом диким, зловещим хлестала
Продрогшее тело свистящим бичом;
И снежные хлопья плясали кругом.
Куда он бежит? - Вон туда, где огни;
Оборвыша бедного манят они,
Уж издали греют, встречают с приветом
И лаской... Там - церковь, залитая светом,
Там - праздник великий у добрых людей, -
Оттуда не гонят бездомных детей.
Вошел... Как тепло, хорошо! В уголок
Юркнул он, как загнанный дикий зверок.
И, встав против Спаса у толстой колонны,
Зажмурясь от света, земные поклоны
Проворно кладет и холодной рукой
Усердно так крестится, - словно большой.
А служба идет. Золотым образам
Кадят и поют. Разлился фимиам
По церкви и кутает дымкою сизой
Наряды купчих и поповские ризы,
Оклады икон, жемчуга, изумруд,
- 44 - И свечи, и серый молящийся люд.
Мальчишке тепло. Уж не крестится он, -
Знать, клонит усталую голову сон;
Концерт: - "Слава в вышних", - прелестно пропетый,
Его убаюкал совсем. Отогретый,
Заснул он с улыбкой на жалком лице
Под образом Спаса в терновом венце.
И Тот, Кто сказал: "Не гоните детей"...
Глядит из серебряной ризы Своей
На спящего скорбным и любящим взглядом...
Но вам, христиане, стоящие рядом,
Должно быть не видно в кадильном дыму,
Как смотрит Учитель, - как жалко Ему?..
Окончена служба, и в церкви темно;
Сосчитаны медные деньги давно;
Прошли в лисьих шубах служители храма,
Разъехались пышно одетые дамы;
Крестясь, по домам разошелся народ, -
И праздник великий для всех настает.
Для всех ли?.. Вот сторож, служивый седой,
Сбирая огарки костлявой рукой,
О что-то споткнулся пред образом Спаса... -
"Ишь-ты, мелюзга!.. И ведь где разлеглася?.."
Мальчишка вскочил, испугался со-сна,
Пошел... Ночь была холодна и темна.
---*--- - 45 - II За пяльцами. С барыней старой, капризной и знатной,
В скучном салоне сидит приживалка,
Тоже старушка; одета опрятно,
Личико сморщено, кротко и жалко;
Что-то покорное в каждом движеньи,
В бледной улыбке застыло терпенье.
К пяльцам нагнувшись седой головою,
Гладью букеты по белому шелку
Шьет она молча, - привычной рукою,
Словно рисует послушной иголкой;
И как живые выходят букеты,
Пестрые, полные блеска и цвета.
Медленно идут часы за часами;
Слышен лишь изредка крик попугая,
Да осторожно скрипя башмаками,
Чинно по мягким коврам выступая,
Старый лакей с этикетом старинным
Курит духами в салоне пустынном.
Барыня дремлет над скучным пасьянсом;
Входят на цыпочках к комнату внучки
С льстивым приветом, с большим реверансом,
Крепко целуют ей желтые ручки.
"Тысячу первую шьете подушку?" -
Дразнят они приживалку-старушку.
Молча стегает она как машина...
Им не видать, как пред нею в молчаньи
Счастья былого проходят картины,
Как оживают былые страданья.
В сердце под ветхою тканью капота
Скрыта мудреная эта работа.
Шьет она пышные алые розы.
"Как он любил их, Сережа мой милый!" -
Вспомнила вдруг. Навернулися слезы,
Грезится счастье, разлука, могила.
Барыня к ней обратилась с вопросом:
- "Что ты, голубушка, шмыгаешь носом?"
Шьет приживалка опять, всноминая:
"Бедно мы жили, а славно, - чистенько...
Он на уроках, а я вышиваю...
Знали мы счастье, хоть, правда, частенько
Класть приходилось нам зубы на полку..."
Снова быстрей заходила иголка.
- 46 - "Вася родился... И тут-то вот вскоре
С неба упало и нас поразило,
Молнией словно, нежданное горе.
Точно во сне, в страшном сне это было...
Взяли его у меня... Он в остроге...
Голову бреют... Закованы ноги..."
- "Милая, встань! Покажй, что нашила...
Как ты испортила этот бутончик...
Мокрый весь!.. Чем ты его замочила?..
Дай табакерку мне... Где мой флакончик?.." -
Барыня с кашлем глухим проворчала...
Спирту нюхнула и вновь задремала.
Шьет приживалка опять как машина.
"Он не доехал туда, слава Богу..."
Грезится ей снеговая равнина,
Грезится в саване белом дорога...
Там успокоился он - ее милый...
Есть ли хоть крест над безвестной могилой?..
"Много тогда их, несчастных, погибло...
Как только Бог посылал мне терпенье,
Как это горе меня не пришибло?..
Вырос мой Васенька мне в утешенье...
Жизнь воротил он мне ласкою детской...
Приняли Васеньку в корпус кадетский.
"Уж и любила его я без меры!..
Ах, вот опять я закапала розу...
Перед войной вышел он в офицеры..."
Режут глаза неотступные слезы,
Замерло старое сердце от боли...
- "Шейте же, милая, спите вы, что ли?..
"Помню, влетел он, восторгом сияя:
- Вот выступает дивизия наша...
Полно, не бойтесь... Не плачьте, родная...
С крестиком белым вернусь я, мамаша!.. -
С крестиком белым!.. Ох, мальчик мой бедный,
Вот он. - Свалился кровавый и бледный...
- 47 - Двадцать-два года... Веселый, красивый...
Нет его... Пуля скосила шальная."
В комнате рядом раздался визгливый,
Громкий, бессмысленный крик попугая,
Вздумал некстати дурак разораться:
"Здравья желаю!" и "Рады стараться!"
Снова очнулась бедняга; проворно
Шьет; и никто не имеет понятья,
Как на душе у ней больно и черно...
Сколько страданий, какие проклятья,
Сколько тут скорби о жизни разбитой
В пестрых, веселых цветочках зашито.
Раз, впрочем, тотчас заметили люди,
Что побледнела она, вышивая...
Вырвался стон из надорванной груди...
Свесилась на бок косичка седая,
На пол катушка из рук покатилась,
С сердцем неладное что-то случилось.
Лопнула жила... Досадно ужасно
Барыне было. Сердилась старушка: -
"Сколько шелков накупила напрасно
И, не докончивши даже подушки,
Вдруг умирает моя приживалка!
Вы не поверите, как это жалко!..
---*--- III Милостыня. Сцена: балкончик на даче весною
Тонет в сирени, облитой росою;
А персонажи: папаша с девицей,
Дочкой прелестной, сквозной, бледнолицей,
В блузе прозрачной, с шикарнейшим бантом.
Да и папаша отъявленным франтом
Смотрит... Сам Шармер ему ради лета
- 48 - Создал костюм бледно-желтого цвета.
Вся к персонажам под стать обстановка.
Подан им чай, Ю l'anglaise сервировка;
Даже и в галстуке белом лакея
Аристократии видны затеи.
Пахнет отлично у них на балконе,
Знаете, в английском точно флаконе
Никольс и Плинке, цена шесть целковых,
С кличкой мудреной, из модных и новых.
Нищий прохожий вдоль пыльной дороги
Шел, еле двигая старые ноги,
Мимо той дачи... Нарядная пара,
Роскошь и блеск, серебро самовара
Сразу глаза старика ослепили.
"Жили и мы прежде этак вот, жили! -
Шамкает, глядя на франта лакея. -
Тоже, бывало, ходили в ливрее,
Золотом шитой... Пора миновала,
В нищие наша вся дворня попала..."
Зависть блеснула в потухнувшем взгляде,
И прохрипел он: "На хлеб... Христа ради!"
- "Пьяный, должно быть, - одет непристойно.
| |
| Просмотров: 834 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры