Житков Борис Степанович - Александр Сергеевич Пушкин

  

   Житков Б. С. Семь огней: Очерки, рассказы, повести, пьесы.

   Л., "Детская литература", 1989.

   OCR Ловецкая Т.Ю.

  

Ты видел вихорь бури,    Падение всего, союз ума и фурий,    Свободой грозною воздвигнутый закон,    Под гильотиною Версаль и Трианон    И мрачным ужасом смененные забавы.    Преобразился мир при громах новой славы. (Из стихотворения "К вельможе")

   Так Пушкин писал про Французскую революцию.

   В 1789 году восстал французский народ, сбросил короля Людовика XVI и всех аристократов. Еще недавно король и королева вместе с придворной знатью беспечно веселились зимой в роскошном королевском дворце - Версале, а летом на королевской даче - Трианоне. И вот короля и королеву и большинство придворных всенародно обезглавили гильотиной на площади в Париже.

   Вся Европа, весь мир смотрел на Францию: кто с ужасом, как падают головы королей, а кто с надеждой - не дойдет ли и до них желанная свобода.

   Русская императрица Екатерина II незадолго перед тем изо всех сил старалась прослыть просвещенной европейской царицей и не прочь была поиграть в образованность и вольнодумство. Она переписывалась с вдохновителями Французской революции: с философом Дидро и с едким остроумцем поэтом Вольтером. Он так едко высмеивал и уничтожал насмешкой все, чему учили поклоняться попы и короли, что всякую свободную мысль стали называть "вольтерьянством". Эта смелость мысли так пришлась ко времени, что Вольтер, как говорилось тогда, стал "властителем дум" всех просвещенных людей.

   Французский король первый почуял опасность вольтерьянства и выслал Вольтера из Франции.

   Русской царице Екатерине тоже хотелось показать, что она понимает европейские идеи, и она вводила у себя при дворе французский язык и французские обычаи, чтоб и у нее было все, как в Париже. Когда умер Вольтер, она купила всю его библиотеку и перевезла в Петербург. Она, как и многие, наивно думала, что вольтерьянские мысли - не больше как острая забава.

   И вдруг эти мысли во Франции превратились в дело: началась революция, Екатерина русских своих вольтерьянцев стала поспешно запирать в Шлиссельбургскую крепость{Тюрьма около Петербурга. В нее заключали наиболее опасных для самодержавия революционеров.} и ссылать в Сибирь.

   Екатерина умерла, на русский престол сел Павел I - сын Екатерины. Он в страхе перед революцией старался всячески оградить своих подданных от французской "заразы". Он издал приказ: не выпускать никого из России за границу, разве только чиновников по государственной надобности. Он запретил ввозить в Россию иностранные книги, запретил ввозить ноты, боясь, как бы и русские не запели революционные песни французов вроде "Марсельезы". Но революционные мысли проникали через все заставы, и "гром новой славы" пошел по всей Европе.

   В эту пору - 26 мая {По старому стилю.} 1799 года - в Москве, в Немецкой слободе (ныне улица Баумана), родился величайший русский поэт Александр Сергеевич Пушкин.

   Род Пушкиных - дворянский, древний род.

  

   Водились Пушкины с царями;

   Из них был славен не один...

  

   И славились они своим упрямым и мятежным духом. Пушкин гордился своими предками: Гаврилой Пушкиным - дерзким заговорщиком, примкнувшим к Дмитрию Самозванцу против царя Бориса Годунова, своим пращуром Федором Пушкиным - главным участником стрелецкого заговора против царя Петра I.

  

   Упрямства дух нам всем подгадил.

   В родню свою неукротим,

   С Петром мой пращур не поладил

   И был за то повешен им.

  

   (Из стихотворения "Моя родословная")

  

   Гордился он и предками "арапами" со стороны матери. Родоначальник этого рода Абрам Петрович Ганнибал описан им в неоконченном романе "Арап Петра Великого".

   Абрам Петрович был сыном абиссинского князя. В детстве он попал заложником к туркам в Константинополь. Русский посланник выкупил его и отослал в Петербург Петру I.

  

   Сей шкипер деду был доступен.

   И сходно купленный арап

   Возрос усерден, неподкупен,

   Царю наперсник, а не раб.

   И был отец он Ганнибала,

   Пред кем средь чесменских лучин

   Громада кораблей вспылала,

   И пал впервые Наварин {*}.

  

   (Из стихотворения "Моя родословная")

  

   {* Турецкий укрепленный порт, взятый в 1770 году русским флотом во главе с И. А. Ганнибалом.}

  

   Пушкин гордился своими дедами, прадедами и пращурами и никогда не гордился своим отцом Сергеем Львовичем, никогда не уважал его.

   Сергей Львович вырос во времена Екатерины II, когда остроумный шаркун в аристократических салонах имел больше успеха, чем воин, израненный в битвах. Он служил некоторое время в гвардии офицером. Но служба требовала исполнения каких-то обязанностей, а он - беспечный лентяй - тяготился всем, что не доставляло ему удовольствий.

   Женившись на Надежде Осиповне Ганнибал, женщине такой же беспечной, Сергей Львович вышел в отставку и переселился из Петербурга в Москву. Москва в ту пору была большой деревней, каким-то сборищем помещичьих усадеб. При помещичьем доме были конюшни, каретные сараи, коровники и птичники.

   Таким же маленьким поместьем был и дом Пушкина. В этом доме царил невероятный беспорядок. "Многочисленная, но оборванная и пьяная дворня; ветхие рыдваны с тощими клячами; пышные дамские наряды и вечный недостаток во всем, начиная от денег и до последнего стакана".

   И это не от бедности, а от барской лени. У Пушкиных в то время было несколько имений - Болдино, Михайловское. Но ни домом, ни имениями никто не занимался.

   Пушкины проживали то, что получили от предков, и беднели год от году.

   А тут пошли дети - Ольга, Александр, Николай и Лев. О них надо было как-то заботиться, кормить, одевать, воспитывать. Дети были совсем не такими, какими их хотелось бы видеть родителям. Вот Александр - толстый, некрасивый, губастый, голубоглазый увалень, чрезвычайно упрям, молчалив, неподвижен, не хочет играть со сверстниками, сидит в углу и грызет ногти. Надежда Осиповна невзлюбила его; наконец махнула на него рукой, сдала его на попечение бабушки Марии Алексеевны и крепостной няньки Арины Родионовны.

   Мария Алексеевна и Арина Родионовна - эти две умные, сердечные старушки и были первыми воспитательницами Пушкина. От них он научился говорить по-русски, от них же впервые узнал нежность и ласку, - особенно от Арины Родионовны. Она знала множество песен, сказок. Заговорит - так и засыплет умными, меткими поговорками и пословицами.

  

   . ..Детских лет люблю воспоминанье.

   Ах! умолчу ль о мамушке моей,

   О прелести таинственных ночей,

   Когда в чепце, в старинном одеянье,

   Она, духов молитвой уклоня,

   С усердием перекрестит меня

   И шепотом рассказывать мне станет

   О мертвецах, о подвигах Бовы...

   От ужаса не шелохнусь бывало,

   Едва дыша, прижмусь под одеяло,

   Не чувствуя ни ног, ни головы.

   Под образом простой ночник из глины

   Чуть освещал глубокие морщины,

   Драгой антик, прабабушкин чепец,

   И длинный рот, где зуба два стучало. -

   Все в душу страх невольно поселяло.

   Я трепетал - и тихо наконец

   Томленье сна на очи упадало.

   Тогда толпой с лазурной высоты

   На ложе роз крылатые мечты,

   Волшебники, волшебницы слетали,

   Обманами мой сон обворожали.

   Терялся я в порыве сладких дум;

   В глуши лесной, средь муромских пустыней

   Встречал лихих Полканов и Добрыней {*},

   И в вымыслах носился юный ум...

  

  (Из стихотворения "Сон")

  

   {* Полкан и Добрыня - герои русских народных былин.}

  

   Нет, не от своих образованных и офранцузившихся родителей, а от безграмотной рабыни-няньки Пушкин впервые узнал красоту народного языка. Не родители, а нянька впервые пробудила в нем любовь и страсть к поэзии.

   Пушкину было семь лет. Бабушка Мария Алексеевна купила под Москвой имение Захарово, и Пушкины стали ездить туда каждое лето. Здесь, на свободе, среди полей и лесов, Пушкин словно переродился. Если раньше родители приходили в отчаяние от его неподвижности и неповоротливости, то теперь они ни строгим наставлением, ни запальчивым криком, ни наказаниями - ничем не могли укротить бойкого шалуна.

   О вольной жизни в Захарове Пушкин вспоминал потом как о самых счастливых днях детства:

  

   Мне видится мое селенье,

   Мое Захарово; оно

   С заборами, в реке волнистой

   С мостом и рощею тенистой

   Зерцалом вод отражено.

   На холме домик мой; с балкона

   Могу сойти в веселый сад,

   Где вместе Флора и Помона {*}

   Цветы с плодами мне дарят,

   Где старых кленов темный ряд

   Возносится до небосклона,

   И глухо тополи шумят...

  

   {* Флора и Помона - богини цветов и плодородия у древних римлян.}

  

   Сергей Львович и Надежда Осиповна веселились, а дети росли, их уже надо было учить хорошим манерам, иностранным языкам, закону божьему, арифметике. И вот в доме Пушкиных появились модные в то время французы-эмигранты, бежавшие от революции. Будь то образованный граф или невежественный парикмахер - все находили себе место воспитателей. И в Москве, и в Петербурге, и в глуши даже самые захудалые дворяне старались залучить в дом француза, чтоб придать лоск и шик дому и деткам.

   Эмигранты-французы презирали все русское и всех русских как дикарей. Тосковали по Франции, были озлоблены на революцию - ведь из-за нее они бросили родину, имущество и стали наемниками, воспитателями дворянских оболтусов.

   Французы, воспитатели Пушкина, злость свою часто срывали на шаловливом и непокорном мальчике, и все они оставили по себе недобрую память. Пушкин вспоминал о них с горькой обидой и злостью.

   Родители, гувернеры и гости, часто приезжавшие к Пушкиным, говорили только по-французски. Пушкин узнал французский язык раньше русского. Он уже в детстве читал и говорил по-французски, как француз.

   В кабинете отца стояло множество книг в переплетах из телячьей кожи. Тут были сочинения вольнодумца Вольтера, Дидро - вся та французская "зараза" умов, которую царь Павел запретил ввозить в Россию. Она была ввезена еще при Екатерине. Пушкин забирался в кабинет отца и читал, читал, не отрываясь.

   В доме Пушкиных любили сочинять стихи. Французские стихи сочинял Сергей Львович, сочинял гувернер Русло, даже камердинер питал страсть к стихам и сочинял их по-русски. Эта любовь к стихам передалась и Пушкину - он стал сочинять комедии по-французски.

   Вместе со старшей сестрой Ольгой он устроил в детской сцену и сам разыгрывал свои комедии, а сестра изображала публику.

   В детстве же узнал Пушкин и русскую литературу. Она сама пришла к нему в дом. Его дядя Василий Львович был в эту пору известным поэтом. Он дружил с лучшими поэтами и писателями того времени: с Карамзиным, Дмитриевым, Жуковским, Батюшковым. И дядя, и его друзья бывали в доме Пушкиных, и Пушкин, сидя в углу, слушал их разговоры, их стихи, их споры и сам мечтал быть поэтом.

   Так проходило детство Пушкина, в безалаберном доме родителей.

   Пушкин был крайне самолюбив, а родители часто грубо оскорбляли его самолюбие, и он замыкался от них, жил своей жизнью. "Неуимчивый", вспыльчивый, острый на язык, он никому не давал спуску. Родители тяготились им, а он тяготился родителями и думал об одном: как бы вырваться из родительского дома.

   В это же время царь Александр I приказал открыть в Царском Селе новое учебное заведение для детей знатных дворян - Лицей.

   Сергей Львович, падкий на всякие новшества, решил во что бы то ни стало устроить в Лицей своего сына. Знатных дворянских сыновей было множество, а в Лицей принимали всего тридцать человек. Надо было хлопотать, искать протекцию. Сергей Львович любил суету. Он пустил в ход все свои связи - знакомство с поэтом Дмитриевым и Александром Тургеневым - и добился, что его сыну разрешили держать экзамен в Лицей.

  

   Пушкин не плакал и не чувствовал ни малейшей грусти, когда уезжал из родительского дома. О чем и о ком было плакать? О родителях, которые рады были сбыть его с рук? О гувернерах, которых он ненавидел? Вот няню да сестру Ольгу - их жалко. Но впереди - свобода, независимость, а этого он жаждал больше всего. Он с радостью сел в экипаж рядом с дядей Василием Львовичем.

   Не сожалели о Пушкине ни родители, ни гувернеры. Разве сестренка погрустила, да няня Арина Родионовна по-старушечьи поплакала на крыльце, провожая взглядом экипаж, забренчавший разболтанными гайками по пыльной дороге.

   Среди полей потянулась из Москвы в Петербург прямая дорога с полосатыми верстовыми столбами, с почтовыми станциями, со встречными тройками и крестьянскими телегами.

   В Петербурге Василий Львович повез племянника в роскошный дворец министра народного просвещения А. К. Разумовского держать экзамен в Лицей. Во дворце в огромном зале, ожидая экзамена, сидели взволнованные мальчики и с любопытством посматривали друг на друга. Василий Львович увидел среди них знакомого мальчика Ивана Пущина и познакомил с племянником. Кудрявый, быстроглазый Пушкин понравился Пущину, и они тотчас же решили, что будут дружить.

   Вышел чиновник и стал вызывать поодиночке на экзамен в другой зал, где за большим столом сидел сам министр и несколько экзаменаторов. Пушкин отвечал бойко. Когда его спросили: "Какого французского писателя ты знаешь лучше всего?", он ответил: "Вольтера". Все засмеялись. Ответ показался забавным. Едва ли они поверили Пушкину, а Пушкин сказал правду: Вольтера он знал наизусть.

   В половине октября в Лицей стали съезжаться воспитанники. Одним из первых приехал Пущин. Инспектор Лицея привел его на четвертый этаж и остановился перед комнатой, над дверью которой была черная дощечка с надписью: "No 13. Иван Пущин". Налево над соседней дверью висела такая же дощечка с надписью: "No 14. Александр Пушкин". Значит, встреча с Пушкиным была не случайна - у них теперь общие интересы, а скоро будет общая жизнь. Через несколько дней приехал и Пушкин. И тут завязалась у них дружба - крепкая, горячая, верная дружба, которая уже не прерывалась до конца их жизни, несмотря на то что и люди они были разные, и судьба их разная.

   Пушкин был вспыльчив, самолюбив:

  

   Порой ленив, порой упрям,

   Порой лукав, порою прям,

   Порой смирен, порой мятежен,

   Порой печален, молчалив,

   Порой сердечно говорлив.

  

   А Пущин всегда был ровен, спокоен, добр, приветлив. Но у обоих были честные, горячие сердца, оба с детских лет ненавидели несправедливость, ложь и тупость и всей душой рвались к доблести, к подвигу.

   Собрались все тридцать воспитанников. Лицеистов нарядили в синие мундиры с красными воротниками, шитыми серебром, белые брюки, белые жилеты, белые галстуки, ботфорты и стали готовить к открытию Лицея, на котором должен был присутствовать сам царь Александр I. Лицеистов строили рядами, вводили в зал, учили, как надо кланяться царю и его семейству. Лицеисты глупо кланялись пока пустому месту, делали не так, как надо, их снова вызывали и муштровали, как обезьян.

   19 октября 1811 года состоялось торжественное открытие Лицея. Поп отслужил молебен, окропил все комнаты и коридоры "святой" водой, и лицеистов ввели в огромный лицейский зал. В зале между колоннами стоял большой стол, крытый красным сукном с золотой бахромой. Лицеисты выстроились в три ряда по одну сторону стола, вместе с ними стали директор, инспектор и гувернеры Лицея. Неподалеку от них профессора - молодые, только что окончившие университеты за границей. А по другую сторону стола в креслах сели царь, жена его, мать, сестра, братья и министр Разумовский; за ними почетные гости, петербургские сановники.

   Важный чиновник из министерства народного просвещения дребезжащим тонким голоском прочитал царский манифест об учреждении Лицея.

   "Ныне отверзаем новое святилище наук!" - пищал он. Потом прочитал устав Лицея, в котором говорилось, что в новом "святилище наук" телесные наказания запрещаются. Вот как! Лицеистов пороть не будут. Это было ново и необыкновенно. Во всех других учебных заведениях в ту пору школьников секли розгами. И только в Лицее, в виде особой привилегии для детей знатных дворян, порка запрещалась.

   Затем робко вышел со свитком в руке директор Лицея Малиновский, уставился на свиток и забормотал что-то невнятно себе под нос.

   Речи кончились. Лицеисты поодиночке подходили к царю и кланялись. Потом их повели в столовую обедать. Тут произошел забавный случай. К лицеисту Корнилову подошла мать царя и спросила: "Карош суп?" Она плохо говорила по-русски. Корнилов впопыхах ответил по-французски: "Да, сударь". Товарищи потом долго дразнили его "сударь".

  

   Начались школьные будни. У каждого лицеиста была своя комната - "келья", как называл ее Пушкин. В комнате - кровать железная, комод, конторка, зеркало, стул, стол. На конторке - чернильница, гусиные перья, подсвечник и щипцы, чтоб снимать нагар с трескучей сальной свечи.

   Лицеисты вставали рано, в шесть часов. Одевались, шли на молитву, потом в класс, учились с семи до девяти, пили чай и шли на прогулку. С десяти до двенадцати снова учились, потом обедали, гуляли и снова учились до вечера. В половине девятого ужинали и до десяти часов занимались всяк своим делом: кто бегал, кто в мяч играл в коридорах, кто боролся с товарищем где-нибудь в темном углу. В десять часов расходились по комнатам и ложились спать. Длинные сводчатые коридоры погружались в тишину и мрак. Только тускло горели ночники да дежурный дядька уныло шагал из конца в конец.

   Самолюбивый, вспыльчивый, раздражительный Пушкин сначала не нравился товарищам. Он казался злым, задиристым, неприятным мальчиком. Между ними и Пушкиным то и дело самым неожиданным образом возникали недоразумения.

   Один Пущин, спокойный и добрый, как-то сразу всем сердцем почуял Пушкина, прощал ему все его бурные выходки и крепко дружил с ним. Часто ночами, когда все засыпали, они долго разговаривали через тонкую стенку, разделявшую их комнаты.

   Но все хорошее, что было в Пушкине: его пылкое сердце, благородство, честность, веселость, его сверкающий ум - все это со временем открылось товарищам, и они искренно полюбили его и даже признали его превосходство.

   Двенадцатилетний Пушкин по уму был старше своих сверстников. Он знал и прочитал уже много такого, о чем они еще и не слыхали. Да и Пушкин скоро увидел, что в Лицее есть много искренних, честных, добрых ребят, и доверчиво распахнул свою душу.

  

   Лицей считался высшим учебным заведением. Профессора и все лицейское начальство смотрели на лицеистов как на взрослых студентов и предоставили им полную свободу. Кто хотел учиться, тот учился, а кто не хотел, тот мог откровенно и безнаказанно предаваться лени.

   Пушкин не был усердным школьником. Он охотно и даже с увлечением занимался только такими науками, которые ему были по душе. Он любил французскую, русскую словесность, историю, любил лекции профессора политических наук Куницына и пренебрегал другими. Профессора почти единодушно отмечали его "блистательное дарование" и "крайнее неприлежание". Особенно слаб он был в математике.

   Вызвал раз его Карцов к доске и задал алгебраическую задачу. Пушкин долго переминался с ноги на ногу и все писал молча какие-то формулы. Карцов спросил его наконец: "Что же вышло? Чему равняется икс?" Пушкин, улыбаясь, ответил: "Нулю". - "Хорошо! У вас, Пушкин, в моем классе все кончается нулем. Садитесь на свое место и пишите стихи".

   Начальство поощряло литературные опыты лицеистов. Пушкин, Дельвиг, Кюхельбекер, Илличевский и Яковлев - лицейские поэты - объединились в кружок, издавали рукописные журналы со стихами и карикатурами: сначала "Вестник", потом "Для удовольствия и пользы", "Неопытное перо", "Юные пловцы" и, наконец, "Лицейский мудрец".

   В Лицее была огромная библиотека. В ней были те самые книги, которые принадлежали когда-то Вольтеру. Эти книги, эту "заразу умов" Александр I получил в наследство от бабки своей Екатерины II и передал Лицею.

   Лицеисты часто собирались в библиотеке и читали насмешливые, гневные книги Вольтера, Руссо {Руссо - знаменитый французский писатель.}, направленные против рабства и неравенства людей, против деспотизма царей, против попов и монахов. В Пушкине, Пущине, Кюхельбекере, Дельвиге рос дух независимости, ненависть к рабству, любовь к человеку, презрение к богатству, царским чинам и почету. Не о генеральских чинах, не о богатстве мечтал Пушкин в Лицее. Он мечтал быть поэтом, чтоб огненным словом своим пробуждать в сердцах подлинно человеческие чувства.

   Где бы он ни был - бродил ли он в уединении по царскосельскому парку с мраморными статуями, с белыми лебедями на дремлющем пруду, бродил ли по окрестным лугам, замыкался ли в "келье" своей, сидел ли в классе, - всегда в голове его теснились рифмы и образы поэм, посланий, эпиграмм.

   Пушкин не давал покоя ни бумаге, ни гусиным перьям, писал и переделывал стихи почти ежедневно. Вместе с друзьями он выпускал лицейские журналы, номер за номером, с веселыми, задорными стихами.

   Живой и пылкий, он серьезные занятия перемежал с проказами и шалостями и оттого близоруким воспитателям казался "легкомысленным", "ленивым" и "крайне неприлежным". Но Пушкин не был лентяем. Все существо его всегда было в непрестанном действии, голова всегда полна мыслями, а сердце - чувствами.

  

   В 1815 году на экзамен в Лицей приехал знаменитый, уже дряхлеющий поэт Державин. Шестнадцатилетний Пушкин в его присутствии читал свои стихи "Воспоминания в Царском Селе". Вот как рассказывает об этом сам Пушкин:

   "Державин был очень стар. Он был в мундире и плисовых сапогах. Экзамен наш очень его утомил; он сидел, подперши голову рукою, лицо его было бессмысленно, глаза мутны, губы отвислы. Он дремал до тех пор, пока не начался экзамен русской словесности. Тут он оживился. Глаза заблистали, он преобразился весь. Разумеется, читаны были его стихи, разбирались его стихи, поминутно хвалили его стихи. Он слушал с живостью необыкновенной. Наконец, вызвали меня. Я прочел мои "Воспоминания в Царском Селе", стоя в двух шагах от Державина.

   Я не в силах описать состояние души моей; когда я дошел до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отрочески зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом... Не помню, как я кончил свое чтение, не помню, куда убежал. Державин был в восхищении. Он меня требовал, хотел меня обнять... Меня искали, но не нашли".

   После экзамена министр народного просвещения граф Разумовский устроил торжественный обед, на котором присутствовал и Державин, и отец Пушкина Сергей Львович. За обедом разговор шел о воспитанниках, только что переведенных с младшего курса на старший, о поэтическом даровании Пушкина. Граф Разумовский, обращаясь к Сергею Львовичу, сказал:

   - Я бы желал, однако же, образовать сына вашего к прозе.

   - Оставьте его поэтом! - с жаром воскликнул Державин.

   Похвалу Державина Пушкин воспринял как благословение на трудный путь поэта.

  

   В те дни, когда в садах Лицея

   Я безмятежно расцветал,

   Читал охотно Апулея {*}¹,

   А Цицерона {**}² не читал,

   В те дни, в таинственных долинах,

   Весной, при кликах лебединых,

   Близ вод, сиявших в тишине,

   Являться Муза стала мне.

   Моя студенческая келья

   Вдруг озарилась: муза в ней

   Открыла пир младых затей,

   Воспела детские веселья,

   И славу нашей старины,

   И сердца трепетные сны.

  

   И свет ее с улыбкой встретил;

   Успех нас первый окрылил;

   Старик Державин нас заметил

   И, в гроб сходя, благословил.

  

  (Из романа "Евгений Онегин")

   {* Апулей - писатель Древнего Рима, автор книги "Золотой осел". ** Цицерон - знаменитый политический деятель и оратор Древнего Рима.}

  

   Пушкин стал работать еще больше и относиться к своим стихам еще строже. Он тогда уже ясно сознавал, что писательство не забава, а суровый подвиг.

  

   ...Не тот поэт, кто рифмы плесть умеет

   И, перьями скрыпя, бумаги не жалеет.

   Хорошие стихи не так легко писать,

   Как Витгенштейну {*}³ французов побеждать.

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Положим, что, на Пинд {**}⁴ взобравшися счастливо,

   Поэтом можешь ты назваться справедливо:

   Все с удовольствием тогда тебя прочтут.

   Но мнишь ли, что к тебе рекой уже текут

   За то, что ты поэт, несметные богатства,

   Что ты уже берешь на откуп государства,

   В железных сундуках червонцы хоронишь

   И, лежа на боку, покойно ешь и спишь?

   Не так, любезный друг, писатели богаты;

   Судьбой им не даны ни мраморны палаты,

   Ни чистым золотом набиты сундуки:

   Лачужка под землей, высоки чердаки -

   Вот пышны их дворцы, великолепны залы.

   Поэтов - хвалят все, питают - лишь журналы;

   Катится мимо их Фортуны колесо;

   Родился наг и наг ступает в гроб Руссо;

   Камоэнс {***} с нищими постелю разделяет;

   Костров на чердаке безвестно умирает,

   Руками чуждыми могиле предан он:

   Их жизнь - ряд горестей, гремяща слава - сон.

  

  (Из стихотворения "К другу стихотворцу")

  

   {* Витгенштейн - генерал, участник войны 1812-1814 годов. **Пинд - горы Греции, олицетворение поэзии, вдохновения. *** Камоэнс - португальский поэт, жил в XVI веке.}

  

   Так писал Пушкин, когда ему было всего пятнадцать лет.

   Пушкин любил книги, но ни в юности, ни после он не был книжным, кабинетным человеком. Он всегда больше всего любил людей и жизнь. А жизнь в ту пору была чрезвычайно напряженной.

   Когда в 1812 году Наполеон подходил к пылающей Москве, Пушкин вместе с товарищами из окна Лицея смотрел на русскую гвардию, уходившую на поля сражения. Несколько позже он видел, как те же лейб-гусары возвращались в Царское Село из заграничного похода в Париж и Дрезден. Наполеон, задушивший революцию во Франции, вот уже и сам низвергнут с престола и заключен на остров Святой Елены. А в России уже начиналось брожение умов. Организовывались тайные общества, которые ставили своей целью уничтожение рабства в России.

  

   На старшем курсе Лицея Пушкин подружился с лейб-гусарами, побывавшими за границей в походах против Наполеона. В Дрездене, в Париже они видели иную жизнь, освеженную революцией. Вернувшись на родину, они с негодованием и стыдом смотрели на русский деспотизм, на рабство и невежество русского народа. Один из этих лейб-гусаров, П. Я. Чаадаев, умный, образованный, честный Чаадаев, оказал на Пушкина огромное влияние. Он первый заставил его серьезно призадуматься над окружающей действительностью, первый указал, что поэтический дар - грозное оружие, он должен направлять не на пустяки, а на защиту народной свободы.

   Приближались выпускные экзамены. Еще месяц-другой - и лицеисты покинут Лицей и всяк пойдет своей дорогой. Но какую же избрать дорогу? Кем быть? Чиновником? Офицером? Или просто поэтом без всяких чинов? Пушкин решил: не все ли равно, где ему служить, если он твердо уже знал, что стихи - главное, неизменное дело его жизни. Все прочее: гусарский или чиновничий мундир, чины и почеты - случайная шелуха.

   Он хочет быть поэтом, и никем больше.

   Шесть лет провел Пушкин в Лицее безвыездно. Сергей Львович едва ли раза два за все шесть лет навестил в Лицее сына. Родители как бы забыли о нем. И он не вспоминал о них. Родным домом ему стал Лицей. Он любил его всем сердцем.

   Здесь, в Лицее, он узнал первую дружбу, первую любовь, здесь впервые распахнулась его душа, здесь впервые слава осенила его кудрявую голову, здесь верили в его блистательную будущность. Покидая Лицей, он написал в альбом Кюхельбекеру прощальные стихи:

  

   Прости!.. где б ни был я: в огне ли смертной битвы,

   При мирных ли брегах родимого ручья,

   Святому братству верен я!

  

   И он не обманул друзей, оставался верен им всю жизнь. И всю свою жизнь он с любовью вспоминал о Лицее и никогда не вспоминал о семье, о доме.

   В июне 1817 года Пушкин окончил Лицей и с грустью распрощался с друзьями.

  

   ТОВАРИЩАМ

  

   Промчались годы заточенья;

   Недолго, милые друзья,

   Нам видеть кров уединенья

   И царскосельские поля.

   Разлука ждет нас у порогу,

   Зовет нас дальний света шум,

   И каждый смотрит на дорогу

   С волненьем гордых, юных дум.

   Иной, под кивер спрятав ум,

   Уже в воинственном наряде

   Гусарской саблею махнул -

   В крещенской утренней прохладе

   Красиво мерзнет на параде,

   А греться едет в караул;

   Другой, рожденный быть вельможей,

   Не честь, а почести любя,

   У плута знатного в прихожей

   Покорным плутом зрит себя;

   Лишь я, судьбе во всем послушный,

   Счастливой лени верный сын,

   Душой беспечный, равнодушный,

   Я тихо задремал один...

   Равны мне писари, уланы,

   Равны законы, кивера,

   Не рвусь я грудью в капитаны

   И не ползу в асессора...

   . . . . . . . . . . . . . . .

  

   Пушкин поступил чиновником на службу в Коллегию иностранных дел, сейчас же получил отпуск и уехал в имение матери в Псковской губернии - в село Михайловское.

  

   Два дня ему казались новы

   Уединенные поля,

   Прохлада сумрачной дубровы,

   Журчанье тихого ручья;

   На третий роща, холм и поле

   Его не занимали боле;

   Потом уж наводили сон...

  

   (Из романа "Евгений Онегин")

  

   И тогда, и всю свою жизнь он любил и шум, и толпу. И вот осенью, приехав в Петербург, он со всей страстностью бросился в этот шум и толпу. Балы, театры, разгульные пирушки товарищей! Он щеголял своим удальством, наслаждался "минутными радостями".

   И не он один. Таково было настроение всей дворянской молодежи. После разгрома Французской революции, после тяжелых наполеоновских войн и на Западе, и у нас в России началась тупая, унылая реакция. Россией правил Аракчеев, Францией - Людовик XVIII. Свобода молнией блеснула над Францией, на миг осветила всю Европу, и вот опять все во мраке. Отчаяние охватило молодежь и у нас, и на Западе. Европейские поэты, во главе с англичанином Байроном, писали мрачные, полные горького разочарования стихи и поэмы.

   Что же делать в такую беспросветную пору?

   "Жить, наслаждаться минутными радостями! Все равно - жизнь бессмысленна, и лучшие стремления человечества обречены на гибель". Так думала дворянская молодежь и прожигала жизнь, играла в карты, кутила.

   Пушкин близко сошелся с этими "молодыми повесами" и сам повесничал, кутил, играл в карты. Но он был слишком умен и требователен к себе, чтоб удовлетвориться этой жизнью. От "повес" он бежал к другим людям, людям старшего поколения, которые выросли в разгар Французской революции. Они организовали тайное общество "Союз благоденствия" и готовы были жертвовать жизнью за благо народа, за свободу крестьян. В это общество еще в лицейские времена вступил друг Пушкина - Пущин, потом Вольховский и Кюхельбекер. Пушкин и сам охотно вступил бы в "Союз благоденствия", но ему не предлагали, боялись его излишней пылкости.

   С членами тайного общества - Николаем Тургеневым, Михаилом Орловым, Никитой Муравьевым - Пушкин встречался в литературном обществе "Арзамас". В "Арзамасе" объединились тогда лучшие, передовые писатели и поэты - Карамзин, Жуковский, Батюшков, Василий Львович Пушкин, Вяземский. В это общество был принят и Пушкин еще в лицейские годы. У всех "арзамасцев" было какое-нибудь прозвище; Пушкина при вступлении прозвали Сверчком.

   В "Арзамасе" читали стихи, говорили и спорили часто не только о стихах, но и...

  

   Насчет глупца, вельможи злого,

   Насчет холопа записного,

   Насчет небесного царя,

   А иногда насчет земного.

  

   Так жил Пушкин пестрой, рассеянной жизнью и почти ничего не писал. Но вот в феврале 1818 года он заболел и слег в постель. Как только он стал выздоравливать, он, еще лежа в кровати, принялся за поэму "Руслан и Людмила", которую начал еще в Лицее.

   В июле, худой и бледный, с обритой головой, но веселый, он уехал в Михайловское и через месяц вернулся в Петербург уже с готовой поэмой. Когда он прочитал поэму на вечере у Жуковского, Жуковский, полный восторга, взял свой портрет, написал на нем: "Победителю-ученику от побежденного учителя..." и подарил Пушкину.

   Вскоре и другому его учителю, Батюшкову, попали в руки новые стихи Пушкина. Говорят, прочитав их, он сжал судорожно листок со стихами и сказал: "О, как стал писать этот злодей!"

   Пушкин обгонял своих учителей - и Жуковского, и Батюшкова.

   В это время никто так не трудился над своим образованием, как Пушкин. Он ясно понимал все недостатки своего учения в Лицее, где "все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь". И он читал, заполнял свои тетради выписками из книг, стихами и размышлениями.

   В те годы он написал стихи "Вольность", "Деревня", в которых со всей ненавистью клеймил деспотизм. Стихи эти не были напечатаны, но их знал весь Петербург. Они в списках ходили по рукам вместе с другими "вольнодумными" стихами, которые тоже приписывались Пушкину.

  

   Его стихов пленительная сладость

   Пройдет веков завистливую даль,

   И, внемля им, вздохнет о славе младость,

   Утешится безмолвная печаль,

   И резвая задумается радость.

  

  (Стихотворение "К портрету Жуковского")

  

   Однажды царь встретил директора Лицея Энгельгардта и сказал ему: "Пушкина надо сослать в Сибирь! Он наводнил Россию возмутительными {Стихи, призывающие к бунту.} стихами; вся молодежь наизусть их читает".

   Об этом узнал Чаадаев и просил Карамзина, бывавшего в царском дворце, вступиться за Пушкина.