Воейков Александр Федорович - Стихотворения

  

  

   Библиотека поэта. Второе издание

   Поэты 1790-1810-х годов

   Вступительная статья и составление Ю. М. Лотмана

   Подготовка текста М. Г. Альтшуллера.

   Вступительные заметки, биографические справки и примечания М. Г. Альтшуллера и Ю. М. Лотмана

   Л., "Советский писатель", 1971

   Оригинал здесь - http://www.rvb.ru

  

   Биографическая справка

   102. Сатира к С<перанскому> об истинном благородстве

   103. К моему старосте

   105. К отечеству

   106. Князю Голенищеву-Кутузову Смоленскому

   107. К Ж<уковскому>

   108. К Ек<атерине> Аф<анасьевне> П<ротасов>ой

   109. Послание к С. С. Уварову

   110. Послание к Д. В. Давыдову

   111. Торжественный визг жителей пресловутого города Юрьева

   302. Дом сумасшедших. Другие редакции и варианты

  

   Александр Федорович Воейков родился в Москве 30 августа 1779 года (по другим сведениям - 1778) в богатой и родовитой дворянской семье. С 1791 по 1796 год учился в Московском университетском пансионе, где сблизился с братьями Тургеневыми и В. А. Жуковским. С 1796 по 1801 год Воейков с некоторыми перерывами служил в конной гвардии, и тогда же стали появляться его первые стихи "Осень", "К живописцу" в "Приятном и полезном препровождении времени" и других изданиях.

   В 1801 году, выйдя в отставку, Воейков поселился в Москве и стал активным участником Дружеского литературного общества. Собрания Общества некоторое время происходили в доме Воейкова на Девичьем поле. Воейков, как свидетельствует его речь, сохранившаяся в архиве братьев Тургеневых,¹ был настроен тогда если не радикально, то во всяком случае тираноборчески, живо интересовался политикой и ратовал за гражданскую справедливость. Литературой он продолжал заниматься, печатал иногда свои стихи в "Вестнике Европы", "Трудах Общества любителей российской словесности" и других изданиях, переводил из Вольтера, Вергилия и особенно много из Делиля.

   В 1812 году, записанный в ополчение, Воейков был причастен к литературному кружку Тарутинского лагеря (штаб Кутузова) и, по некоторым сведениям, принимал участие в партизанской войне.

   В 1814 году он женился на младшей из сестер Протасовых - Александре Андреевне, воспетой Жуковским под именем "Светланы". Воейков был в это время в зените своей литературной славы: злые и меткие характеристики Магницкого, Рунича, Красовского и других придали его "Дому сумасшедших" характер смелой политической сатиры. ²

   В 1815 году семья Воейкова вместе с сестрой его жены М. А. Протасовой (в которую был влюблен Жуковский) и их матерью Е. А. Протасовой переселилась в Дерпт, где Жуковский выхлопотал для Воейкова кафедру в университете ³.

   В годы дерптской жизни Воейков, кроме переводов из Делиля (в 1816 году вышел отдельным изданием его вольный перевод поэмы "Сады"), написал еще несколько посланий и отрывков из дидактической поэмы "Науки и искусства".

   Профессорская деятельность Воейкова оказалась неудачной. В 1820 году он был отставлен от должности и вернулся в Петербург. Друзья - В. А. Жуковский и А. И. Тургенев - снова устраивают его в Петербурге преподавателем русской словесности и соредактором в "Сыне отечества" Н. И. Греча. Здесь в 1821-1822 годах Воейков ведет отдел критики и печатает свои произведения.⁴

   На вечерах в доме Воейковых в это время собирались Карамзин, Батюшков, Крылов, Гнедич, Вяземский, постоянным гостем был А. И. Тургенев, горячо привязавшийся к А. А. Воейковой и ее детям; неизменным другом дома был В. А. Жуковский; И. Козлов, Н. Языков, Баратынский считали вдохновительницей своей лиры А. А. Воейкову, снискавшую уважение и любовь всего петербургского литературного мира.

   В 1822 году Воейков получил в аренду "Русский инвалид" и стал редактором "Новостей литературы". Благодаря дружеским связям, он сумел привлечь к сотрудничеству лучшие литературные силы. В "Новостях" в 1822-1826 годах печатались Пушкин, Жуковский, Вяземский, Дельвиг, Рылеев. Сам Воейков поместил в них переводы из Делиля, Вергилия, несколько оригинальных стихотворений и описательную прозу "Из записок одного русского путешественника". Сотрудничал Воейков в "Полярной звезде" и в "Соревнователе просвещения и благотворения".

   С 1827 по 1830 год выходил журнал "Славянин", в котором, кроме Б. Федорова, Олина, Карлгофа, Глебова и других, печатались также Жуковский, Баратынский, Вяземский. За публикацию в первом номере этого журнала за 1830 год стихотворения Вяземского "Цензор", где в завуалированной форме высмеивался бывший министр народного просвещения А. Н. Голицын, Воейков был посажен на гауптвахту. Позволяя себе смелые выпады против высокопоставленных особ, Воейков имел частые неприятности с цензурой. Вместе с тем он не отличался принципиальностью ни в идеологической позиции, ни в литературных спорах, ни по отношению к друзьям.

   После смерти А. А. Воейковой, скончавшейся от чахотки в Ницце в феврале 1828 года, связи Воейкова с прежними друзьями его молодости почти прекратились. Однако в доме Воейкова на Шестилавочной (ныне ул. Маяковского) по пятницам собиралось литературное общество, где бывали самые разные литераторы, начиная от малоизвестных сотрудников Воейкова по "Славянину" и кончая И. А. Крыловым.

   Умер Воейков в Петербурге 16 июля 1839 года.

   Сочинения А. Ф. Воейкова ни разу не были собраны.

  

  

   ¹ См.: Ю. М. Лотман, А. С. Кайсаров и литературно-общественная борьба его времени. - "Ученые записки Тартуского гос. университета", вып. 63, с. 29.

   ² Возможно, этим и объясняется тот факт, что современники явно переоценили тогда литературную одаренность автора, произнося его имя рядом с именами Жуковского и Батюшкова.

   ³ О тяжелой домашней обстановке, сложившейся в этой семье из-за неуравновешенного характера А. Ф. Воейкова, см. обширные материалы из архива А. А. Воейковой в кн.: Н. В. Соловьев, История одной жизни. А. А. Воейкова - "Светлана", тт. 1, 2, Пгр., 1915-1916.

   ⁴ См.: Н. И. Греч, Записки моей жизни, М.-Л., 1930, с. 642-648.

  

  

   102. САТИРА К С<ПЕРАНСКОМУ>

   ОБ ИСТИННОМ БЛАГОРОДСТВЕ

  

   С<перанский>, друг людей, полезный гражданин,

   Великий человек, хотя не дворянин!

   Ты славно победил людей несправедливость,

   Собою посрамил и барство и кичливость.

   Ты свой возвысил род; твой герб, твои чины

   И слава - собственно тобой сотворены;

   Твои после тебя наследуют потомки

   Любовь к отечеству - не титлы только громки.

   Однако же нельзя дворянство вздором счесть,

   Когда, с заслугами соединяя честь,

   Почтенный дворянин, блистая орденами,

   Быть хочет так, как ты, полезен нам делами.

   Дворянство помнит он лишь только для того,

   Чтобы достойным быть отличия сего;

   Заслуги праотцев своими умножает -

   И честь их имени еще светлей сияет!

  

   Напротив, не могу я вытерпеть никак,

   Чтобы воспитанный французами дурак

   Чужим достоинством бесстыдно украшался

   И предков титлами пред светом величался.

   Пусть праотцев его сияет похвала,

   Пускай в истории бессмертны их дела,

   Пускай монархи им за верное служенье

   Пожаловали герб, дипломы в награжденье, -

   Гербы и грамоты в глазах честных людей

   Гнилой пергамент, пыль, объедки от червей,

   Коль, предков славные являя нам деянья,

   В их внуке не возжгут к честям поревнованья;

   Когда без славных дел, тщеславием набит,

   Потомок глупый их в презренной неге спит,

   А между тем сей князь, боярин этот гордый,

   Надутый древнею высокою породой,

   Глядит, как будто он нас царством подарил

   И бог не из одной нас глины сотворил;

   Как будто с Минихом делил труды и славу

   Или с Суворовым взял гордую Варшаву.

   Неужли вечно мне глупца сего щадить?

   Однажды навсегда хочу его спросить:

   Скажи, о дивный муж, отличное творенье!

   Какие у людей животные в почтенье?

   Мы дорого ценим ретивого коня

   За то, что статен он, горяч, как пыл огня;

   За то, что никогда в бегу не утомлялся

   И на ристалище стократно отличался;

   Но будь Алфанов он или Баярдов внук,

   Да кляча по себе, - тотчас сбывают с рук:

   Прощай почтение и к племени, и к роду!

   На нем тащат дрова или привозят воду.

   Зачем же хочешь ты слепить нас мишурой?

   Родня великим ты - примеры пред тобой:

   Румянцев и Орлов - среди громовых звуков;

   В посольстве - князь Репнин, в сенате - Долгоруков;

   Спаситель Еропкин от язвы, от врагов;

   Любители наук - Шувалов, Муравьев;

   Херасков - наш Гомер, воспевший древни брани,

   России торжество, падение Казани;

   Поэтов красота, вельможей образец,

   Державин - славных битв, любви, богов певец:

   Он движет в нас сердца, златые движа струны;

   Он нежен, как любовь, и звучен, как перуны.

   К заслугам и честям премножество дорог!

   Наследник бабушкин и маменькин сынок,

   Не на одних словах - будь барин самым делом;

   Великих сих мужей поставь себе примером:

   Будь честен, как они, - и княжеством хвались;

   Полезен обществу - и предками гордись;

   Пусть бабушка твоя от крови будет царской,

   А прародителем князь Курбский иль Пожарский,

   Хоть ты не внучек их, но можешь внучком слыть, -

   Кто смеет Минина породой укорить?

   Но знай, что кто в дедах считает Геркулеса,

   Не должен быть ни трус, ни глупая повеса.

   Но ты не внемлешь мне! - ты вечное пятно,

   Бесчестье праотцев. Я вижу то одно,

   Что ты дурак, подлец, бездельник благородный,

   От корня доброго гнилой сучок, негодный...

  

   Остановись, мой дух, в досаде на бояр;

   Ты слишком далеко простер сердечный жар!

   Со знатным будь всегда учтивее, скромнее,

   Смягчи же грубый глас, спроси его нежнее:

   "Как древность рода вы изволите считать?"

   - "О! я за триста лет могу вам доказать,

   И доказательство так ясно и бесспорно:

   Дипломы, грамоты!.." - "Помилуйте, довольно!"

   А кто поручится, коль сметь у вас спросить,

   Что не изволили прабабушки шалить

   Над знаменитыми своих супругов лбами,

   Простонародными украся их рогами?

   И не было ли встарь проворных молодцов,

   Которые у сих почтенных старичков

   Чистейшей крови ток в теченьи возмутили?

   Иль ваши праотцы других счастливей были

   И в длинный ряд веков, на грешной сей земли,

   В родство с Лаисами ни разу не вошли?..

   Притом, как русскому, вам должно быть известно,

   Что местничество здесь нимало не совместно;

   Под скиптром благости для всех права даны:

   Полезные сыны отечеству равны,

   И самый древний род, богатое наследство

   Не есть отличное для службы царской средство.

   Но если как-нибудь, ошибкой или так

   И выйдет в знатный чин ленивец и дурак,

   Почтения к нему нимало не прибудет -

   Он из простых глупцов глупцом чиновным будет.

  

   Отечество мое! ты будешь ввек цвести;

   Для всех сынов твоих отверстые пути

   К победе на бою, к трофеям после боя!

   Из бедного слуги соделал Петр героя,

   Который не родством, а сам собой блистал -

   И выбор мудрого заслугой оправдал.

  

   Пускай же мальчики болтают и танцуют,

   Потомки воинов всю жизнь провальсируют;

   Пусть эти гордецы, без чести, без заслуг,

   Стараются набрать толпу большую слуг,

   Лакеев отличать ливрейными цветами

   И с ног до головы обшить их галунами -

   Невежде нужно быть отличну от людей

   Кафтанов пестротой и статью лошадей;

   Но горькие плоды их старость ожидают,

   Презрение и смех на бал сопровождают.

   Меж тем, С<перанский>, ты, трудясь, как муравей,

   Чин знатный заслужил прилежностью своей;

   Твоею доблестью отечество гордится:

   Осмелится ль с тобой дворянский сын сравниться,

   Который газы лишь и фейерверки жжет

   Или на псарне жизнь прекрасную ведет?

   С<перанский>, ты наук, словесности любитель,

   От сильных слабому покров и защититель;

   Ты духом дворянин! трудися, продолжай,

   Вослед за Сюллием, за Кольбертом ступай;

   Не орденской звездой - сияй ты нам делами;

   Превосходи других душою - не чинами;

   Монарху славному со славою служи;

   Добром и пользою вселенной докажи,

   Что Александр к делам людей избрать умеет

   И ревностных сынов отечество имеет.

  

   <1806>

  

   103. К МОЕМУ СТАРОСТЕ

  

   Отечества, семьи и барина кормилец,

   Брадатый староста, безграмотный мудрец,

   В повиновении, в убожестве счастливец,

   С тобой поговорить мне должно наконец!

   Дивишься ты, что я, и праздный, и богатый,

   И незаисимый, ропщу на жребий свой,

   Тогда как ты, блажен средь дымной, низкой хаты,

   Не ропщешь на судьбу и весел над седой.

   Ты веруешь в душе, что стужа, зной, работы

   Здоровей праздности; что барин должен знать

   Одних лишь рысаков да псов своей охоты

   И, как придверный пес, жиреть, лениться, спать.

  

   Мой друг! ты белый свет и город знаешь худо!

   Одним покроем ввек шьешь длинный свой сермяк!

   Когда б хоть на два дни с тобой рок сделал чудо,

   Обривши бороду, надев короткий фрак,

   В один карман вложил предлинные экстракты

   Из крючкотворных дел, в другой карман часы,

   Грусть, скуку поверять; дал в руки мел и карты

   И два хохла на лбу поставил для красы;

   Когда бы Кривотолк по силе уложенья,

   По силе грамоты о вольности дворян

   Хватайке отсудил часть твоего именья

   В противность истине, в противность всем правам;

   Когда бы родственник к тебе из сожаленья

   Проворно схоронил в свой родственный карман,

   В сей ненасытный гроб монет, твои алтыны;

   Когда бы друг тебя наверну обыграл, -

   Скажи, увидевши столь нежные картины,

   Как ты о счастии моем бы думать стал?

   Прибавь же к этому всех большее несчастье -

   Зреть торжествующим неистовый разврат,

   В судьбе обманутых живое брать участье

   И видеть совести с фортуною разлад;

   С грабителем казны изобличенным вместе

   Быть в лучшем обществе, в почетнейших домах,

   С злодеем, коего давно на лобном месте

   Нам видеть надо бы у палача в руках;

   Смотреть, как делатель фальшивыя монеты

   Для света целого дает богатый пир:

   Педанта Колбертом зовут в стихах поэты

   И как разбойника признал владыкой мир -

   Тогда бы ты сказал, спеша под кров домашний:

   "Я лучше соглашусь взрыть целый огород,

   Простую воду пить, вкушать простые брашны

   И в хижине своей укрыться от хлопот!

   Ах! я не ведал бы в объятиях семейства,

   Кому судьба людей в градах поручена,

   Где всё на откупу, и самые злодейства,

   Где всё продажное: и совесть, и жена!

   Там не видал бы я людей в крестах без веры,

   Без чести в почестях, в почтеньи без заслуг,

   За деньги вышедших в дворяне, в офицеры

   Из целовальников, из самых подлых слуг!

   В селе не знал бы я, что даже в храмах веры

   С смиренной харею, с двуличною душей,

   Во всеуслышанье вздыхая, лицемеры

   Смышляют обмануть и бога, и людей!"

   Но если б сверх того ты, сделавшись поэтом

   За тяжкие своих родителей грехи,

   Любил читать, читать, читать пред целым светом

   Посланья, басенки, водяные стихи,

   Где и без "абие" слов много бестолковых,

   Любил, и трепетал, чтоб ваксы и сельдей

   Купец не обернул сатирою твоей;

   Чтобы поэма в честь, во славу дел Петровых

   На полке не сгнила - кус лакомый червей!

   Чтобы мессии в честь, настроя громку лиру,

   С Сурминым Клопштоку дерзнув идти вослед,

   Не написать, как он, на здравый смысл сатиру

   И в сумасшедших дом в жару не залететь, -

   Тогда бы ты узнал, что тяжело поэту

   И русские стихи порядочно писать,

   Что надо быть, как я, бессовестну, чтоб свету

   Свой жалкий бред в стихах французских предлагать.

   О ты! который жил всегда со всеми в мире,

   Который никого в свой век не проклинал,

   Ты проклял бы и жизнь, и страсть играть на лире

   И Феба с музами в ад к дьяволу б послал!

  

   Теперь, мой друг! сравни, сообрази прилежно

   Быт барский хлопотный и тихий свой удел.

   Ты жизнь ведешь умно, спокойно, безмятежно,

   В крестьянстве быть всегда свободным ты умел;

   А я!.. о, верная примета сумасбродства! -

   Свободный званием, но в самом деле раб,

   Раб честолюбия, раб страсти стихотворства,

   Я жадности писать сопротивляться слаб!

   Свобода не одно с испорченною волей -

   Поверь: бедняк, как ты, стократно веселей,

   Стократ довольнее своей смиренной долей,

   Чем сонм философов, вельмож и богачей.

   Поверь... и Греция, и Рим тебе порукой,

   Сии невольники - Эзоп и Эпиктет...

   Ах! я забыл, что ты не просвещен наукой,

   Что незнаком тебе республик древних свет...

   Но ты и в этом прав: с простым и добрым сердцем

   И с маленьким умом, довольным про себя,

   Как я желал бы быть таким, как ты, младенцем!

   Как рад бы я прийти учиться у тебя!

   Не зная римских прав, живешь в ладу с соседом;

   Без математики ты знаешь свой рубеж

   И, веры праотцев не искажая бредом,

   Постишься, молишься и тихо крест несешь.

   Не спрашиваешь ты Жан-Жака и Платона,

   Как целомудренно жену свою лобзать;

   Умеешь выполнить свой долг без Цицерона;

   Готов последний грош убогому отдать.

   Ты трезв, трудолюбив, спишь на пуку соломы;

   Работе, отдыху - всему урочный час;

   С французской кухнею, с шампанским незнакомый,

   Ешь кашу русскую, пьешь в будни русский квас,

   А в праздник русское, а не заморско пиво.

   Зато и в пятьдесят ты бодр, румян в тягле,

   Зато вспахать тебе полнивы в день не диво;

   Зато не думаешь еще об костыле;

   Зато, мать судорог и дочь невоздержанья,

   Подагра твоего не посетит одра.

   Она пойдет искать великолепна зданья

   И ложа пышного, на коем доктора,

   Мигрени, колики и спазмы испытуют

   Терпенье богача; где совести укор

   И веры тайный глас впервые торжествуют

   И где наследников веселых полон двор.

   Тогда как ты, простяк, без страха, без томленья,

   С живою верою к могиле подойдешь

   И, дальний, трудный путь сверша, до воскресенья

   Простясь с домашними, приляжешь и заснешь!

   А мы... безумные с науками... но полно!

   Не всё, что на сердце лежит, пересказать!

   И так я час болтал без умолку, довольно!

   Мне время рифмы плесть - тебе пора пахать!

  

   1807

  

  

   105. К ОТЕЧЕСТВУ

  

   О русская земля, благословенна небом!

   Мать бранных скифов, мать воинственных славян!

   Юг, запад и восток питающая хлебом, -

   Коль выспренний удел тебе судьбою дан!

   Твой климат, хлад и мраз, для всех других столь грозный,

   Иноплеменников изнеженных мертвит,

   Но крепку росса грудь питает и крепит.

   Твои растения не мирты - дубы, сосны;

   Не злато, не сребро - железо твой металл,

   Из коего куем мы плуги искривленны

   И то оружие, с которым сын твой стал

   Освободителем Европы и вселенны.

   Не производишь ты алмазов, жемчугов:

   Седой гранит, кремень - твой драгоценный камень,

   В которых заключен струей текущий пламень,

   Как пламень мужества в сердцах твоих сынов.

  

   О русская земля! ты ввек не производишь

   Ни тигров яростных, ни алчных крови львов,

   Ни злых крамольников, страшнейших тех чудовищ.

   Нет, матерь! не твоей утробою рожден

   Сей лютый крокодил, короны похититель,

   Чертогов, алтарей, престолов сокрушитель,

   Не уважающий законов естества,

   Враг человечества, враг дерзкий божества,

   Которого рука полмира оковала

   И угрожать тебе неволею дерзала,

   Которого алчбе подлунный тесен круг!

   Твой росс есть ада враг, твой росс есть неба друг!

   Великосердая решительница споров

   Меж царствами земли! тобой рожден Суворов,

   Петр - диво, Александр - краса земных владык,

   И Задунайский вождь, и Крымский, и Чесменский,

   И громом свергший в ад денницу князь Смоленский.

  

   О, да прильпнет навек к гортани мой язык,

   Десная пусть рука моя меня забудет,

   Когда не ты, не честь твоя и слава будет

   О русская земля, отечество героев!

   С благоговением тебе дивится свет.

   Не драгоценностей ты ищешь среди боев,

   Не царства, не града прияла мздой побед,

   Но благодарность лишь единую стяжала

   И, лавроносная! едино удержала

   Из прав, присвоенных над слабыми мечом,

   Лишь право быть царям и царствам образцом

   Великодушия; народам показала,

   Как независимость и веру защищать,

   Как жизни не щадить, как смерть предпочитать

   Ярму железному, цепям позорным рабства.

   В сердцах сынов твоих пылает бранный жар,

   И пусть пылает он! еще один удар -

   И идол сокрушен, наказано коварство

   И в преисподняя низвергнуто тиранство!

  

   О росс! вся кровь твоя отчизне - довершай!

   Не Риму - праотцам великим подражай.

   Смотри, перед тобой деяний их зерцало;

   Издревле мужество славян одушевляло:

   Царица скифская, рассеяв персиян,

   Несытого кровей главу отъемлет Кира;

   Опустошителю Персеполя и Тира

   Вещают их послы: "Богами скифам дан

   Плуг - чтоб орать поля, меч - биться за свободу;

   Будь другом, не врагом ты храброму народу.

   Женоподобных нет меж нами индиян;

   Нет тканей пурпурных, смарагдов, перл и злата -

   Стрелами, копьями и бронями богата

   Лишь Скифская земля. Мужей увидишь здесь -

   За независимость все, все мы ополчимся,

   Или смирим твою неистовую спесь,

   Иль ляжем все костьми, - тебе ж не покоримся!"

   Мамай с ордой татар, как волк на верный лов,

   Зубами скрежеща, бежит из нырищ, гладный;

   Но, развернув хоругвь свободы, на врагов

   Димитрий с громами - и варвар кровожадный

   Нашел не добычу, а вечный срам и смерть.

   Лев скандинавский, Карл, грозит Россию стерть,

   Мечтает увенчать себя бессмертной славой,

   Но погребает честь и гордость под Полтавой.

   Стремится Фридерик Европу возмутить,

   По воле править мнит вселенныя судьбою;

   Но равновесие меж царств восстановить

   С полками Салтыков едва выходит к бою -

   И низложен других народов покоритель,

   Непобедимости исчезнула мечта.

   И се восстал еще ужаснейший губитель!

   И вновь обеты всех к тебе: "Гряди, спаситель!

   Гряди, о росс! вина такой войны свята;

   Но, возвратив покой отчизне, миру кровью,

   Над миром царствуй ты не ужасом - любовью".

  

   1812

  

  

   106. КНЯЗЮ ГОЛЕНИЩЕВУ-КУТУЗОВУ СМОЛЕНСКОМУ ¹

  

   Князь славы! именем народов и царей,

   Иноплеменничья избавившихся плена,

   Объемлю я твои священные колена -

   О, будь благословен, верховный вождь вождей,

   Завоевавший гроб священный свободы,

   Расторгший рабства цепь и сокрушивший бич!

   Тебе со плесками воскликнули народы,

   Тебе звук арф, глас труб, торжеств и славы клич:

   Ты не отечества - вселенныя спаситель!

  

   Уже, господствуя, Европу зря в цепях,

   В цареубийственных вращая скиптр руках,

   Играл судьбою царств коварный похититель;

   Уже, пронырствами и дерзостью велик,

   На троны возводил и низводил владык;

   Безверный потоптал законы и святыню,

   Мнил мир весь положить в безлюдную пустыню,

   Мнил видеть славы храм вдали уже отверст,

   Мнил свой поставить трон высоко, выше звезд.

  

   И тьмы тем, всадники, кони и колесницы,

   Тристаты и пешцы по манию десницы

   Готовы ринуться. Как сонмы вешних вод,

   Свирепые, сломив спасительный оплот,

   Уносят хижины и затопляют нивы,

   Пастух, оцепенев, зрит прежде край счастливый

   И плод рачения лет многих и трудов

   Добычей жалкою свирепости валов, -

   Так галлов полчища несметны, нечестивы

   В Россию хлынули и полились в Москву.

   Успехом упоен, враг верит горделивый:

   "Росс склонит под ярмо позорное главу!"

   Но гибельны пути лукавы и строптивы;

   И справедливый бог не тако совещал -

   Он перстом на тебя монарху указал.

   О, вид торжественный! о, зрелище прекрасно!

   Доверенностию полсвета окружен,

   Поник седым челом, коленопреклонен,

   Не в лыстех мужеских, не в силе войск ужасной,

   Не в конской крепости... слезящий взор простер,

   Ты в боге положил сердечно упованье

   И молишь, в бой идя за веру, за царя,

   Благословить твое святое начинанье.

  

   И не умедлил бог! кто сильный постоит?

   Ты стал в лице врагам, как ангел-истребитель:

   Все вспять! полки, вожди, сам мира победитель...

   Вослед им мразы, глад, отчаяние, стыд

   И твой губящий гром - посол твоей десницы,

   Как вышнего глагол, несущий казнь для злых,

   От коего дрожит в основах мир своих;

   И где Сеннахериб? где кони, колесницы?

   Проклятый господом, исторгнут корень злых,

   И на распутиях их трупы воссмердели.

   Как жабы мерзкие, излезшие из блат.

   И россы цепи рвать германцев полетели:

   Ликуют небеса, и стонет мрачный ад.

  

   Теки, о исполин! рази, карай злодейство,

   Мир миру славными победами даруй

   И раны сограждан спо