Соловьев Сергей Михайлович - Юношеские стихотворения, Страница 2 - Книги

ю волною -

Лазурь чиста.

Теперь одна лишь цель передо мною,

Одна мечта.

1900 г., Москва. (Л. 91)

(Посвящается А. А. Венкстерну)

Горячих слез, весною воскрешенных,

Бегут, шумят весенние ручьи,

И от небес, лазурно просветленных,

На землю льются теплые лучи.

Под властью чар, таинственных и странных,

Мой дух парит над прахом мировым,

И в мир видений, смутных и туманных,

Мне путь открыл незримый серафим.

И все, что было тускло и уныло,

Давящим мысль восторгом расцвело,

И подымает творческая сила

Дотоль едва дрожавшее крыло.

Февраль, 1901 г., Москва. (Л. 91 об.)

Среди снегов, залегших, как пустыня,

Среди весенних, радостных ручьев,

Все та же ты, бессмертная святыня,

Все тот же путь, без мыслей и без слов.

В уборе светлом хлопьев белоснежных

И в тайных чарах сладостной весны

Один огонь очей лазурно-нежных,

И те же всё заманчивые сны.

И как средь мрака яростной мятели,

Так в свете ярком радостных небес

Иду все к той же неизменной цели,

В далекий край таинственных чудес.

Среди ночей весны благоуханной

Горят огнем мистическим мечты,

И в белой дымке, нежной и туманной,

Как и зимой, все та же, та же ты.

1901 г., 6 марта, Москва. (Л. 92)

Бедный язычества сын!

Утро. Пылает заря.

Спят все. Не спишь ты один,

Страстью бессильной горя.

Тщетно на ложе любви

В час, когда солнце взойдет,

Девы своей не зови:

Ныне она не придет.

Всходит иная заря

С горных, далеких вершин.

Плачешь ты, страстью горя,

Бедный язычества сын.

1901 г., 11 августа, Дедово. (Л. 92 об.)

Сколько раз тяжелые ненастья

Застилали наш убогий путь,

И в тумане призрачного счастья

Тщетно мы стремились отдохнуть.

Но, свой долг покорно исполняя,

Мы брели все тою же тропой,

Средь обмана веры не теряя,

Не смущаясь трудною борьбой.

Ночь проходит. Близок час рассвета.

Так восстань, усталый, бедный друг,

И в обитель царственного света

Мы пойдем, забыв земной недуг.

Неужель теперь, когда сияет

Новый день лучами красоты,

Нас поток житейский разлучает

И забыты прежние мечты?

Нет. Не верь минутному обману.

Все сомненья кончатся, поверь.

И, забыв земную, злую рану,

Мы откроем радужную дверь.

1901 г., 16 февраля, Москва. (Л. 93-93 об.)

Пролог к неоконченной поэме

Кончался день, и сумерки спускались.

Огнями храм Божественный горел.

В стенах святые звуки раздавались,

Огромный хор торжественно гремел.

А за окном уж птичка щебетала

И начинала царствовать весна.

Сорвавши лед, природа ликовала,

Как бы восстав от мертвенного сна.

Весь воздух полон был благоуханьем.

На землю слезы теплые лились.

Сжималась грудь восторженным рыданьем,

И звуки арф невидимых неслись.

И в этот миг, торжественно-высокий,

Явился новый дух от двух духов,

И свет, дотоль светивший так далеко,

Покинул грань невидимых миров.

Он был рожден, но этого рожденья

Не знал никто. Сокрытое от всех,

Оно несло надежду искупленья,

И умерщвляло царствующий грех...

1900 г., осень, Москва. (Л. 93 об.-94)

Из письма к П. С. Соловьевой по поводу приезда в Москву старой ее знакомой О. Л. Поливановой

Ольга Львовна в Москве! Тетя Сена, лети.

И пожертвуй минутой досуга.

Ты не ведай преград на курьерском пути,

Чтоб обнять позабытого друга.

Пусть мой голос тебе как труба прозвучит

И придаст тебе легкие крылья,

Нет труда быть в Москве. Ведь Москва - не Мадрид,

Тут не нужны большие усилья.

Между градом Петра и старинной Москвой -

Ночь одну лишь в вагоне проедешь.

Ольге Львовне кивая своей головой,

В дом Пегова**** торжественно въедешь.

Дружба пусть суррогат лишь любви половой,

Не рискуй пренебречь суррогатом,

И явися скорее в Пеговский покой

В ватер-пруфе, в вагоне измятом.

Также много гостей мы туда позовем

И наполним бокалы шампанским.

Ольге Львовне пеан громогласно споем,

Виноградом заев астраханским.

Философия так, тетя Сена, гласит:

"Лишь любви наша воля свободна".

Дружба также любви проявившийся вид,

В ней убит самый грех первородный.

Так скорей на вокзал неприступный ступай,

Чтоб купить на вокзале билеты.

А теперь, тетя Сена, скажу я, прощай,

Не трудись составленьем ответа.

1901 г., 4 мая, Москва. (Л. 94 об. - 95)

Приписка Блока: Переписано в Шахматове во флигеле.

Новый взгляд на назначение средней школы

"Для того стоит гимназия,

Чтобы к жизни приучать!

Что за дикая фантазия

Цицерона изучать!

Знать Гомера, Фукидида

И не знать, что стоит рожь!

О, ужасная обида!

Где позор такой найдешь?"

И всеобщее решенье -

Классицизм из школ изгнать.

Средней школы назначенье -

К нуждам жизни приучать,

Знать науки кулинарные,

Знать изжарить фунт котлет,

Где поближе есть пожарные,

Где хороший есть буфет.

Ведь возможно приключение,

Что кухарка вдруг уйдет.

Тут Гомера изучение

Пользы нам не принесет.

Ежели пожар случится

(Лампу опрокинешь вдруг),

Тут Софокл не пригодится,

А пожарный - добрый друг.

Вот что умным признается!

Браво! Изгнан классицизм,

И изгнать нам остается

В молодежи атеизм.

Чтоб они слугами верными

Были Богу и властям.

Не зачитывались скверными

Повестями по ночам.

Тридцать шесть часов в неделю

Пусть за книгами сидят.

До ложения в постелю

Всё зубрят, зубрят, зубрят.

И для поддержанья веры

Так решили приказать:

Вместо чтения Гомера

Три часа маршировать.

1901 г., август, Дедово. (Л. 97-99)

Начало неоконченной поэмы. Черновая

. . . . . . . . . .

Жаркое летнее солнце сияло

Тихо на землю. Дремали леса.

Листья деревьев река отражала.

Из лесу слышались птиц голоса.

Водную гладь пауки лишь рябили.

Только стрекозы мелькали порой.

Темные полосы рыб проходили

И в глубине исчезали речной.

Миром истома, сонливость владела.

Люди лесные дремали кто где.

Пан под дубочком простер свое тело,

Нимфы, понятно, поближе к воде.

Там, средь осоки, под ивой плакучею

Кто-то сидел. Он застыл в созерцании.

Солнце скользило струею горючею,

Грело его в непрестанном лобзании.

Был он младенец. Был бледен. Играло

Вечное что-то на детском челе.

Был он задумчив, и грусть трепетала

В лике бессмертном и чуждом земле.

Кто-то виднелся за ним и, нагнувшися,

Грозно и едко младенцу шептал.

В страхе мистическом весь содрогнувшися,

Молча, младенец виденью внимал.

То не впервые. Тот демон лукавый

Часто младенца в мечтах посещал.

Юную душу бессильной отравой

Много<ю> демон злой наполнял.

Был он бессилен. Кто Богом отмечен,

Тот не смутится пред силою злой.

В ком чистый огнь невещественный вечен,

Тот не падет перед тяжкой борьбой...

. . . . . . . . . .

Он возрастал средь сельской тишины,

Среди лесов дремучих и болот.

К нему летали радужные сны,

И тихо тек за долгим годом год.

. . . . . . . . . .

Когда в разрыве туч свинцовых

Огонь мгновенный трепетал,

Он бурей чувств и мыслей новых

Младенцу душу наполнял.

Он видел в молнии сверканьях,

В порывах ветра, в темноте,

В глухих, угрюмых рокотаньях

Осуществление мечте.

Уж выли листья. Тучи злые

Сдвигались. Старый лес шумел.

Поднявши очи голубые,

Младенец в глубь небес смотрел.

И там, средь молнии сверканий

Он ясно видел светлый луч,

И среди тяжких грохотаний

Младенец слабый был могуч.

Уж ночь ненастная спускалась,

А он все в глубь небес смотрел,

Где тайна мира открывалась,

Где вечный день зарей алел.

Как пред царем, пред ним склонялись

Деревья пышной головой,

И в блеске молнии являлись

Огни - свет жизни неземной.

1900 г., Москва. (Л. 99-101)

Тетрадь 3-я. "Стихи Александра Блока. (104 стихотворения). 1902, 8 ноября - 1903, декабрь (включит<ельно>)".

Раскрылась Вечности страница.

Змея бессильно умерла.

И видел я, как голубица

Взвилась во сретенье орла.

17 августа. Тараканово. (Л. 71)

Из Vita nuova, Данте*****

Сонет

К тому, кто, странствуя по жизненным дорогам,

Изведал глубину любви священных мук,

Я обращаю речь. В моем сонете строгом

Приветствую тебя, мой незнакомый друг.

Уж был четвертый час. Светил, возженных Богом,

На тверди голубой сиял лучистый круг,

Когда, предавши дух мучительным тревогам,

Крылатый бог любви ко мне явился вдруг.

Мою владычицу держа под покрывалом,

Амур, веселием сиявший небывалым,

Вкусить пылавшее мое ей сердце дал.

Она в отчаяньи к нему воздела руки,

Был полон взор ее покорности и муки...

Она вкусила. Он, увидя, зарыдал. (Л. 72)

Гряда бесцветных облаков,

Лампады трепетной мерцанье,

И металлических венков

Неутомимое бряцанье.

Бездушный, брошенный венок

Скрипит уныло. Ветер свищет,

Колебля бледный огонек.

Душа ответа жадно ищет...

Рыдает ветер и поет,

Рожденный бездною хаоса...

Смотри, душа! там восстает

Решенье вечного вопроса...

1902. Ноябрь. (Л. 73)

Заколоченные ставни,

Обезлюдевший балкон.

Сон мгновенный, сон недавний...

Омраченный небосклон.

Все свинцовей и свинцовей,

Все мрачнее небеса.

Все суровей и суровей

Обнаженные леса.

Темно-серые волокна

Безотрадных облаков.

Заколоченные окна...

Смутный рой воскресших снов.

1902. Октябрь. С<ело> Лаптево. (Л. 74)

Смерклось. Небо потухает.

На него гляжу один.

Темной тучей застилает

Белизну его седин.

Небо грозно лиловеет,

Но промчался краткий миг,

И опять оно бледнеет...

Так бессильно цепенеет

Умирающий старик.

Долго, долго по балкону

Я хожу в вечерней мгле.

Ночь ползет по небосклону

И спускается к земле.

Будто нежной женской ласки

В этот час леса полны.

Эти гаснущие краски,

Эта песня тишины.

1902. Октябрь. С<ело> Лаптево. (Л. 75)

Ночь холодна и ненастна была,

Буря со свистом деревья рвала:

Ветра порывы на дом налетали,

Ставни в ответ им дрожали, стонали.

Целую ночь пролежал я без сна,

В час предрассветный глядел из окна.

Жуткой толпою по серой дороге,

Криком петушьим гонима в тревоге,

В тусклом сияньи ночного серпа,

К лесу неслась вурдалаков толпа.

Быстро бежали ужасные гости,

Лечь поскорее на ближнем погосте.

Бледно и тускло смотрели луга,

В жуткой дремоте стояли стога.

Только над лесом, в тумане ненастном,

Встала заря, будто заревом красным.

1901. Август. Дедово. (Л. 76)

Кругом покой и мрак глубокий.

Пускай не знаю я, куда

Направит путь мой одинокий

Моя туманная звезда.

Тревога жизни отзвучала,

И замирает далеко...

Змеиной страстью злое жало

В душе уснуло глубоко.

На все наложены оковы

Невозмутимой тишины.

Так однозвучен гул суровый

О камень бьющейся волны.

Как будто легче жизни бремя...

Объятый вещей тишиной,

Без страха слышу я, как время

Свой круг свершает надо мной.

1903. Февраль. (Л. 77)

Сонет

Торжественная песнь неслась по темным сводам,

Струился фимиам воздушною рекой.

С душой, исполненной любовью и тоской,

Я у дверей стоял с молящимся народом.

Распахивалась дверь, и с чьим-нибудь приходом

Врывался громкий шум тревоги городской.

Оглядывались все, и этим эпизодом

Смущаем был на миг служения покой.

Душа, в томлении изнемогая, блекла

И с тайным трепетом ждала заветной встречи.

Перед иконами горели ярче свечи,

В вечернем сумраке тонули алтари...

Холодный вешний день прощался через стекла

Мерцаньем розовой, тускнеющей зари.

1902.

Мне в этом стихотворении не удалось выразить то, что в совершенстве удалось выразить Блоку. (Л. 78)

В готическом соборе

Мрак, ложася пеленой тяжелой,

Принял храм в холодные объятья.

В сумраке, на белизне престола

Черное виднеется распятье.

Сводов стрельчатых стремятся очертанья

Ввысь, а там, где нависают тени,

В нишах каменных сереют изваянья

Древних пап, склоненных на колени.

И над мраком, тусклым и суровым,

Вознеслися окна расписные.

То блестят они пятном пунцовым,

То светлеют, бледно-голубые.

Средь листвы, цветущей и зеленой,

Облеченные в одежды алые,

Там пируют у Христова лона

От пути житейского усталые.

Но далеки эти упованья,

А внизу проклятий и молений

Полон воздух сумрачного зданья...

Полон грозных, страшных откровений.

В нишах каменных сереют изваянья

Древних пап, склоненных на колени.

1902. Июнь. (Л. 79-80)

Одною тайной непонятной

Порядок мира утвержден.

Над всем один лишь благодатный,

Уму неведомый закон.

Мир существует, заключенный

В цепях божественной судьбы,

И неподвижного закона

Мы все свободные рабы.

1902. Февраль. (Л. 80)

Утренний гимн святого Амвросия******

Нас утром пробуждает птица,

И пеньем гонит ночь, и солнцу шлет привет.

Так в душу сонную Спаситель к нам стучится

И к жизни нас ведет его бессмертный свет.

Он говорит: покиньте ложе,

Навстречу шествуйте воскресшему лучу,

И, душу чистую страстями не тревожа,

Внимайте мне: я здесь и в сердце к вам стучу.

Зари, сверкающей и алой,

Готовят солнцу путь воскресшие лучи.

Все улыбается в тот час, как солнце встало,

Сокройтесь, демоны, летавшие в ночи!

Уйди, видений лживых стая!

Сокройтеся, враги, взлелеянные тьмой,

И пусть в сиянье дня исчезнет, убегая,

Смущающих страстей во тьме кипящий рой.

Того, кто свет нам благодатный

Так мудро даровал, мы будем прославлять,

Пока не сменится зарею беззакатной

Наш день, чтоб без утра и вечера сиять.

1902 г. Август С<ело> Лаптево (Л. 81-82).

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Автографы ранних стихотворений и стихотворных переводов С. Соловьева хранятся в его архивных фондах в РГАЛИ (Ф. 475. Оп. 1. Ед. хр. 1, 3, 4) и РГБ (Ф. 696. Карт. 1. Ед. хр. 1, 2).

2 Подробно об этих взаимоотношениях см.: Переписка Блока с С. М. Соловьевым (1896-1915) / Вступ. статья, публикация и комментарии Н. В. Котрелева и А. В. Лаврова // Литературное наследство. Т. 92: Александр Блок. Новые материалы и исследования. М., 1980. Кн. 1. С. 308-413.

3 См.: Дикман М. И. Детский журнал Блока "Вестник" // Там же. С. 203-221. .

4 Описание этих тетрадей с беловыми автографами стихотворений Блока см. в кн.: Блок А. А. Полн. собр. соч и писем: В 20 т. М., 1997. Т. 1. С. 194-195. .

5 ИРЛИ. Ф. 654. Оп. 1. Ед. хр. 1. Л. 29 об. .

6 Там же. Л. 80 об., 99. .

7 Там же. Ед. хр. 2. Л. 83 об., 97. .

----------------------------------------

* Строка подчеркнута карандашом. .

** Первые строки стихотворения Блока (18 мая 1899 г.), записанного в той же тетради (Л. 75). .

*** Датировка в автографе Соловьева: 1899; исправлена карандашом, с вопросительным знаком. 20 августа приходилось на четверг в 1898 г. .

**** В доме А. В. Пегова на Пречистенке размещалась частная гимназия Л. И. Поливанова, где учился Соловьев. .

***** 1-й сонет из "Новой Жизни" (III; "A ciascun' alma presa e gentil core..."). .

****** Переложение одного из церковных гимнов св. Амвросия Медиоланского (340-397). .