| Главная » Книги |
Шуф Владимир Александрович - В край иной, Страница 4
Шуф Владимир Александрович - В край инойом,
Закрыты лица черным капюшоном.
Безмолвные, среди пустынных мест,
Как тени, едут по нагорным склонам,
И русский стан в его затишье сонном
Не торопясь объехали окрест.
Легки их кони. От копыт ложится
Кровавый след над влажною травой.
Передний всадник плащ приподнял свой.
Чернея смотрит в черепе глазница.
Мор, Голод, Смерть свои открыли лица,
Кивают спящим мертвой головой.
LXXX. НА ПЕРЕВАЛЕ.
В грязи дорог ступает конь устало.
Намокшие, на гребне перевала
Под льющимся, под хлещущим дождем,
Напрасно мы просвета солнца ждем.
С плащей солдат ручьем вода стекала.
Они в горах за русским шли вождем.
Немного их, но много силы в нем, -
Его душа железного закала.
Спокоен он. Движением руки
Свой капюшон откинул он с фуражки
И в даль глядит, где зыблются штыки.
Вот подал знак, - рядами блещут шашки,
И в трудный путь идут на подвиг тяжкий
Седым дождем сокрытые полки.
XXXI. МУКДЕН.
Увидел я сокровища Китая,
Я Мукден посетил, - монастыри,
Могилы, где покоятся цари,
Где всюду блещет роскошь золотая.
Над Мукденом погаснул свет зари.
Из западных ворот я шел, мечтая.
Вдруг кинулась голодных нищих стая,
И были там три смерти, старца три.
Их рубища, их кости и проказа
И язвы их мучительны для глаза, -
Я позабыть хотел бы их скорей.
Сам голод стал у мукденских дверей, -
Там, где из золота сверкает ваза,
В кумирне пышной, в капище царей!
LXXXII. ХЕЗАЙДУ.
Где белый мак цветет среди долины,
Она брала, как пчелка, сладкий сок,
И опиум, туманящий Восток,
По капле яд ронял в ее кувшины.
Головки мака, точно мандарины,
Кивали важно, гнулся стебелек.
И странной красотой меня увлек
Разрез очей ее, косой и длинный.
На ней в шелках был синий киримон,
Она была, как роза золотая
Китайских ширм, где сад изображен.
Срывала мак красавица Китая.
Как женщина, она, смеясь, мечтая,
Дарила яд, таивший сладкий сон.
LXXXIII. МИН-ФЕЙ.
Солончаки белеют у кургана,
Меж белых трав еще он зеленей.
Могила здесь... Увяла радость в ней,
Цветок прекрасный, роза богдыхана.
На то ль росла, нежна, благоуханна,
В садах Пекина верная Мин-Фей,
Чтоб умереть в юрте степного хана,
Как пленница, побед его трофей?
Монгольский хан, о ней одной мечтая,
Умчался в степь с ордою кочевой.
Мин-Фей спасла народ и город свой.
"Надежней стен защитою Китая
Была любовь!" - так надпись золотая
Гласит в цветах, на камне под травой.
LXXXIV. ХУНХУЗ.
Кругом в горах войны звучали громы,
Дорогою я ехал на Анпин,
Где у ручья сошлись холмов изломы
И гаолян рос в зелени долин.
Тут встретился мне всадник незнакомый.
С косой своей и в шляпе из соломы,
В наряде ярком, словно мандарин,
С холма к ручью спускался он один.
Манчжурский конь с уздечкою цветною
Гарцуя шел; Вдруг всадник, - вижу я, -
Прицелившись, дал выстрел из ружья.
Он промахнулся пулею шальною...
В траве хунхуз мелькнул передо мною, -
Лишь гаолян качался у ручья.
LXXXV. ЛЯОХЭ.
Восточных стран чудесная река...
Слежу ее неверное теченье, -
То вниз она спешит издалека,
То вверх влечет обратных волн стремленье.
Она бежит, желта и глубока,
Вперед, назад... В ней вечное волненье...
По Ляохэ при шуме ветерка
Шаланд и джонок вижу я движенье.
Их жесткий парус медленно плывет.
Река чудес, - как люди, как народ,
Живущий здесь в преддверии Китая.
Он на столетья двинулся вперед
И в глубь веков вернулся вновь, мечтая, -
Как Ляохэ, как речка золотая.
XXXVI. ЛЯОДУНСКИЙ ЗАЛИВ.
Сплелись ветвей зеленые узоры.
Раздвинув листья, ветки отклонив,
Я Ляодунский увидал залив
Под сопками, где тихо дремлют горы.
Японский флот, надменно-горделив,
Враждебные бросал отсюда взоры,
Но был спокоен джонки бег нескорый
И безмятежен сонных волн прилив.
Гроза войны как будто бы ошибкой
Гремела здесь. За ближнею косой
Залив тянулся узкой полосой.
И я смотрел, с невольною улыбкой
Водой любуясь, светлых волн красой,
И далью, где кивал мне парус зыбкий.
LXXXVII. КАПИТАНУ Л. С.
Ты помнишь ли походные шатры,
Бивачный шум раскинут го стана,
Под остр ем склонившейся горы
Кумирни тень и шелест гаоляна?
На вечер бой вблизи от Лаояна.
Ряды стрелков спокойны и пестры...
Печальны дни той горестной поры.
Ты ранен был, но глубже в сердце рана.
Напрасно ждал ты славы и побед
И кровь твоя Манчжурию багрила,
В ее полях оставив алый след.
Ты видел сам - России счастья нет,
Нас злой судьбы преследовала сила... -
Налей бокал, - забудем то, что было!
**************************************
НА РОДИНЕ
LXXXVIII. НА РОДИНЕ.
Знакомых лип приветливые сени...
Я в дом родной пришел издалека.
Как память лет прошедших мне близка!
Вот наш балкон, вот шаткие ступени.
Заснувший сад исполнен сладкой лени.
Среди лугов бежит в дали река
И слышится с дорожки цветника
Жужжанье пчел вокруг куста сирени.
Мне чудятся в густой его тени
Взгляд карих глаз, улыбка, русый локон.
Давно, давно исчезнули они!
Сирени куст один цветет у окон, -
Такой же все, разросся, не поблек он
И весь в цветах, как в те былые дни.
LXXXIX. РЕВОЛЮЩЯ.
Среди толпы бушующей народа,
Кроваво-красных, траурных знамен
Явилась мне желанная свобода,
Моим мечтам когда-то милый сон.
Обманчивый, о воле лгал мне он...
В огне зари, в пожаре небосвода
Она неслась, как буря, как невзгода,
И трупами был путь загроможден.
Толпа убийц, служившая ей верно,
За нею шла, и кровь с мечей текла.
Кругом свершались казни без числа.
Она была, как ненависть, безмерна
И голову немую Олоферна,
Юдифи дар, за волосы несла.
ХС. КАЗНЬ.
Пустынный остров есть на Черном море,
Там в шум волн не слышен крик мольбы.
На берегу, с отчаяньем во взоре,
Увидел он конец своей судьбы.
Столбы стояли там, несли гробы
И яму рыли, где он должен вскоре
Почить на век, став жертвою борьбы.
Так суд решил в суровом приговоре!
Он пролил кровь, забыв завет Христа,
Слепой вражде свои он отдал силы
И видит тень открывшейся могилы.
Солдаты молча стали на места.
Вот грянул залп, - и ставят три креста
На берегу, где слышен плеск унылый.
XCI. ПУГАЧЕВ.
С. П. Марголину.
Зажглись усадьбы, вспыхнули костры.
Казалось, край опустошен войною...
Мужик невзрачный, с дюжим топором
За поясом, стоял передо мною.
- "Ась, барин? Знать не кончили добром
Мужицкий спор с дворянством и казною?" -
Он говорил с насмешкой показною.
- "Как знать тебя?" - "3ови хотя Петром!"
"Емелька я... чай помнишь Пугачева?" -
В морозной мгле послышался ответ.
Мужик в тулупе мялся бестолково.
Но видел я, что в даль минувших лет
Лежал за ним по снегу алый след
Кровавых смут, бесправья векового.
ХСII. НА ФАБРИКЕ.
Бьет молот, черные мелькают лица
И доменных печей пылает ряд.
Полос железных рдеет вереница, -
Он ползут, свиваются, шипят...
Вокруг меня гремит фабричный ад.
Но вот гудок, - толпа в завод стремится;
Пар выпущен, летит каменьев град.
Где буйных сил разумная граница?
Стихии мощь нельзя уже сдержать.
Нависла мгла и облако склубила,
Свистят пары, свободные опять.
На волю рвется двигателей сила.
Она крушит, преграды все разбила -
И губит все, что должно созидать.
ХCIII. ИЗМЕННИК.
Пустынная есть дача в Озерках,
Там ветви сосен кажутся темнее.
Там в комнате, в углу, с петлей на шее
Открыли труп, висевший на крюках.
Весь в плесени, уже он тленьем пах.
Его, как падаль, бросили злодеи.
Под вешалкой, видения страшнее,
Сидел мертвец, - одетый в шубу прах.
Таились в нем предательство, интрига.
Хотел народ избавить он от ига
И чернь повел изменой во дворец.
Так кончил он, удавленный расстрига...
Поверье есть, что каждому Творец
Шлет в смертный час заслуженный конец.
XCIV. ВЛАСТЬ.
Короны блеск и пышный пурпур власти,
Владычество над бедною толпой
Ужели так заманчивы? Нет страсти
Столь призрачной, столь жалкой и слепой.
Возвыситься хоть малость, хоть отчасти,
Чтоб угнетать, топтать всех под ногой, -
Ужели нет у вас мечты другой,
Чудовища с зубами в волчьей пасти?
Вы ждете крови, смуты и тревог.
Чтоб управлять, чтоб стать владыкой миpa
Нужны убийства, цепи и острог.
Политик - шарлатан и демагог,
Ведь вас манит не вольность, а порфира.
Вам власть нужна, в ней видите кумира!
XCV. ГРАЖДАНИН.
- "Наш гордый Рим покрыл себя позором,
Дух варварства опять вселился в нем.
Бушует чернь... Где римлянин, в котором
Мы доблести гражданские найдем?"
- "Скажи, тебе Петроний не знаком?
Тот гражданин с открытым, смелым взором,
Перед сенатом, и явясь на форум,
Он говорит правдивым языком.
Друг вольности, он не солжет народу,
И Цезарю он верен, но не льстит.
Равно он ценит долг свой и свободу.
Он, как трибун народный, знаменит!"
- "Не он ли там под портиком стоит?
Пойдем к нему, подвинемся ко входу!".
XCVI. ЦЕЗАРЬ.
Играют трубы... Строй за строем конным
В кирасах медных движутся полки,
Подобные могучим легионам.
Блестят их каски, зыблются значки.
От площади протяжны, далеки,
Несутся крики, - и к полкам, к знаменам,
Перед вождем торжественно склоненным,
Подъехал Цезарь...
Шумный гул реки,
Когда все в тучах небо голубое,
Напомнил крик солдат в железном строе.
Сам император светел был челом.
Он был, как солнце... и в полдневном зное,
Сверкая каской с золотым орлом,
Был Божьей власти царственным послом.
XCVII. РУСЬ.
Цветы, луга и нивы без границы,
Над речкой тень плакучего куста...
Знакомые и милые места!
Снопы вязать на поле вышли жницы.
Повсюду ширь, приволье, красота.
Среди берез поют, скликаясь, птицы.
За рощею, встречая луч денницы,
Звездой сияет золото креста.
Там вечный свет и благовест о Боге.
Гул многозвенный слышен из села,
Зовущие гудят колокола.
Молюсь за тех, кто странствует в дороге.
Я не забыл минувшие тревоги,
Но в этот час душа моя светла.
XCVIIL. ВОЛГА.
А. Н. Строганову.
Ты видел Волгу в бурю ль, в непогоду,
Когда шумна, разгульна, широка,
Как песня льется русская река,
Как песня наша, милая народу?
И сложена та песня не в угоду, -
Ей сердце служит краше родника.
И удаль в ней, и лютая тоска,
И буйный клич за вольность и свободу.
Гуляет ветер! Сизая волна
В расшиву бьет с налета да с размаха.
С купцом рядиться станет ли она?
И любо ей нагнать былого страха...
В ней под грозой, когда река темна,
Краснеет Стеньки Разина рубаха.
XCIX. ЗАВОЛЖЬЕ.
А. М. Федорову.
За Волгою, в степях ее, впервые
Я посетил улусы кочевые.
Среди травы кибиток видел тень
И пил кумыс, отрадный в жаркий день.
Встречались мне поселки там иные
И минарет татарских деревень,
Но мне милей кочевье, воля, лень,
Седой ковыль и табуны степные.
Как он хорош, свободный этот край!
Восточной песни вьются переливы, -
Вдали звучит задумчивый курай.
Несется конь, скакун мой длинногривый,
Через бурьян, овраги и обрывы...
Печаль моя! Попробуй - догоняй!
С. DESIDERIA.
И посетил я город мой родной...
Я не узнал знакомого мне края.
Где был мой дом, живет семья чужая,
Строений вид и сад - совсем иной.
Одна река все та же под луной
Катилась... Жизнь, любовь моя былая
Лишь в памяти воскресли предо мной,
В моих мечтах печально оживая.
Прошедшее... ужель как смерть оно?
Что прожито, то умерло давно.
Но прошлый миг - не ложное ли слово?
Но в вечности нет времени былого?
И если жить за гробом суждено,
Все милое придет, вернется снова.
CI. ВОСПОМИНАНЬЕ.
Ты помнишь ли, как вместе над рекой,
В тени дерев задумчивого бора,
С тобой сидели мы рука с рукой?
Ты нравилась без роскоши убора.
В венке цветов красавицей такой
Казалась ты, что не сводил я взора...
Но все прошло, но все минуло скоро!
Теперь я здесь один с своей тоской.
Безмолвен бор в заветных нам пределах,
Твой голосок замолкнул вдалеке.
Возможно ли? - Шесть лет минуло целых!
Но, наклонясь к померкнувшей реке,
Знакомый образ вижу, как в венке,
В речных цветах, среди кувшинок белых.
СII. КРЫСЫ.
Разрушен дом, надежд моих приют.
Явились крысы - горькая примета...
Всю ночь они скребут, они грызут
И возятся в подпольях до рассвета.
Небесная, быть может, кара это?
Уже зияют дыры там и тут.
Хозяйство я завел в былые лета,
Но гибнет все, - скребут он, грызут!
Как злые мысли, что порой ночною
Тихонько гложут бедный ум людской,
Они подгрызли счастье и покой.
По комнатам, объятым тишиною,
Я слышу скрежет, всюду он со мною...
Зверьки прилежно труд кончают свой.
СIII. ОДИНОЧЕСТВО.
Любить - страдать... Зачем запас богатый
Страданий умножать? Любовь к жене,
К малюткам-детям нам сулить утраты,
Их горестью несчастны мы вдвойне.
Не лучше ли с собой наедине
Печально жить и ждать с судьбой расплаты?
Ведь слез своих с избытком хватит мне.
К чему нам дружба, лары и пенаты?
Я одинок, но сердцу моему
Гробницы счастья дороги и милы, -
Моей любви безмолвные могилы.
Их памяти, искусству и уму,
Несвязанный, отдам остаток силы.
Жить, умереть - спокойней одному.
CIV. ТРУД.
За честный труд награда ждет сторицей.
Пусть борозды взрывает верный плуг, -
Зазеленеет нива, точно луг,
И золотой оденется пшеницей.
Как весело тогда смотреть вокруг,
Мечтать о жатве с молодою жницей, -
Красавицей, подругой смуглолицей.
Колосья ждут ее усердных рук.
На поле жизни пахарь неустанный,
Я верен был суровому труду
И с песнею за плугом я иду.
Но скрылось солнце, крадутся туманы...
Вспахал я горе, вырастил беду, -
Пожал одни печали и обманы.
CV. СЧАСТЬЕ.
Я счастлив вновь, - исполнились желанья.
Но что ж мне жаль мучительных минут,
Тоски и слез минувшего страданья,
И вновь часы медлительно текут?
Пускай скорбям платил с лихвою дань я, -
Нам горести избыток чувств дают.
Но сердце спит, исполнено мечтанья,
Хоть весь в цветах счастливый наш приют.
Смысл бытия - в борьбе и вечном спор.
В порывах бурь трепещет, плещет море,
Но дремлет в штиль лазурная волна.
Что радость? - Миг! Сильней и глубже горе.
В печалях жизнь тревогами полна,
А счастье - сон, забвенье, тишина.
CVI. РУСАЛКА.
- "Приди ко мне! Восходит месяц ранний,
Кувшинки спят, чуть движется камыш,
И стелет нам серебряные ткани
Речная зыбь... Ты медлишь, ты молчишь?" -
- "Не верю я!" - "Но слез моих, рыданий
Ужели ты не слышишь, не щадишь?" -
- "Смеешься ты!" - "То лжет ночная тишь...
Я плачу!" - "Нет, то смех звенит в тумане!" -
- "Приди ко мне! Светлеют небеса,
В траве речной запуталась коса!" -
- "Изменишь ты!" - "Люблю, томясь, тоскуя..." -
- "Ты холодна!" - "То жемчугом роса
На грудь упала..." - "Руку дай, тону я!" -
- "О, милый мой! О, счастье поцелуя!".
CVII. ЛИСТОПАД.
Все кончено. Летят опавшие листы
И обнажилась грустная аллея.
Не сердце ли, о прошлом сожалея,
Роняет песни, слезы и мечты?
Все кончено, прощай! - Уходишь ты...
Поблекнет жизнь и парк умрет, желтея.
Его убор сорвет лесная фея,
Сомнет его последние цветы.
Как пусто все, как все кругом уныло!
Мечту о счастье сердце проводило,
За нею в даль следит прощальный взгляд.
Ты не вернешься, не придешь назад...
Расстанемся, забудем все, что было! -
Печально шепчет желтый листопад.
СVIII. ДРУГУ.
Н.И. Ж-ну.
Стал бедняком я нынче, милый мой!
Достатка нет, измучен я борьбою...
Но по пути зайдем ко мне домой
Отведать яств, нам посланных судьбою.
Не много я имею за душой:
На стенке сабля, книжек шкаф большой
И образок с лампадой голубою...
Я поделюсь хоть песнею с тобою,
Прочту стихи, от друга не тая.
Корысть ли только песенка моя?
Кому нужна поэзия, мой Боже!
Иным казна, другим чины дороже.
Не потому ль был счастьем беден я,
Да не богат и дружбою был тоже.
| |
| Просмотров: 421 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры