Полежаев Александр Иванович - Стихотворения

  НЕПОСТОЯНСТВО Он удалился, лицемерный, Священным клятвам изменил, И эхо вторит: легковерный! Он Нину разлюбил! Он удалился! Могу ли я, в моей ли власти Злодея милого забыть? Крушись, терзайся, жертва страсти! Удел твой - слезы лить: Он удалился! В какой пустыне отдаленной, В какой неведомой стране Сокрою стыд любви презренной! Везде все скажет мне: Он удалился! Одна, чужда людей и мира, При томной песне соловья, При легком веяньи зефира Невольно вспомню я: Он удалился! Он удалился - все свершилось! Минувших дней не возвратить. Как призрак, счастие сокрылось... Зачем мне больше жить? Он удалился! <1825>.

  ЛЮБОВЬ Свершилось Лилете Четырнадцать лет; Милее на свете Красавицы нет. Улыбкою радость И счастье дарит; Но счастия сладость Лилеты бежит. Не лестны унылой Толпы женихов, Не радостны милой Веселья пиров. В кругу ли бывает Подруг молодых - И томность сияет В очах голубых; Одна ли в приятном Забвеньи она - Везде непонятным Желаньем полна; В природе прекрасной Чего-то ей нет, Какой-то неясный Ей мнится предмет: Невольная скука Девицу крушит, И тайная мука Волнует, томит. Ах, юные лета! Ах, пылкая кровь! Лилета, Лилета! Ведь это - любовь. <1832>

   НОВАЯ БЕДА Беда вам, попадьи, поповичи, поповны! Попались вы под суд и причет весь церковный! За что ж? За чепчики, за блонды, кружева, За то, что и у вас завита голова, За то, что ходите вы в шубах и салопах, Не в длинных саванах, а в нынешних капотах, За то, что носите с мирскими наряду Одежды светлые себе лишь на беду, А ваши дочери от барынь не отстали: В корсетах стиснуты, турецки носят шали, Вы стали их учить искусству танцевать, Знакомить с музыкой, французский вздор болтать. К чему отличное давать им воспитанье? Внушили б им любить свое духовно званье, К чему их вывозить на балы, на пиры? Учили б их варить кутью, печь просвиры. Коль правду вам сказать, вы, матери, неправы, Что глупой модою лишь портите их нравы. Что пользы? Вот они, пускаясь в шумный мир, Глядят уж более на фрак или мундир Не оттого ль, что их по моде воспитали, А грамоте учить славянской перестали? Бывало, знали ль вы, что значит мода, вкус? А нынче шьет на вас иль немец, иль француз. Бывало в простоте, в безмолвии вы жили, А нынче стали знать мазурку и кадрили. Ну, право, тяжкий грех, оставьте этот вздор; Смотрите, вот на вас составлен у:х собор. Вот скоро Фотий сам с вас мерку нову снимет, Нарядит в кофты всех, а лишнее все скинет. Вот скоро, дайте лишь собрать владыкам ум, Они вам выкроят уродливый костюм! Задача им дана, зарылись все в архивы. В пыли отцы, в поту! Вот как трудолюбивы: Один забрался в даль под Авраамов век Совета требовать у матушек Ревекк, Другой перечитал обряды назореев, Исчерпал Флавия о древностях евреев, Иной всей Греции костюмы перебрал, Другой славянские уборы отыскал. Собрали образцы, открыли заседанье И мнят, какое ж дать поповнам одеянье, Какое - попадьям, какое - детям их? Решите же, отцы! Но спор возник у них: Столь важное для всех, столь чрезвычайно дело Возможно ль с точностью определить так смело? Без споров обойтись отцам нельзя никак, Иначе попадут в грех тяжкий и просак. О чем же этот спор? Предмет его преважный: Ходить ли попадьям в материи бумажной, Иметь ли шелковы на головах платки, Носить ли на ногах Козловы башмаки? Чтоб роскошь прекратить, столь чуждую их лицам, Нельзя ли обратить их к древним власяницам; А чтоб не тратиться по лавкам, по швеям, Не дать ли им покров пустынный, сродный нам? Нет нужды, что они в нем будут как шутихи, Зато узнает всяк, что это не купчихи, Не модны барыни, а меж церковных жен. Беда вам, матушки, дождались перемен! Но успокойтесь, страх велик лишь издали бывает: Вас Шаликов своей улыбкой ободряет: Молчите, говорит, я сам войду в синод, Представлю свой журнал, и, верно, в новый год Повеет новая приятная погода Для вашей участи и моего дохода. Как ни кроить убор на вас святым отцам, Не быть портными им, коль мысли я не дам. 1825

   НОЧЬ Умолкло все вокруг меня: Природа в сладостном покое; Едва блестит светило дня; В туманах небо голубое. Печальной думой удручен, Я не вкушу отрады ночи И не сомкнет приятный сон Слезой увлаженные очи. Как жаждет капли дождевой Цветок, увянувший от зноя, Так жажду, мучимый тоской, Сего желанного покоя. Мальвина, радость прежних дней! Мальвина, друг мой несравненный! Он жив еще в душе моей, Твой образ милый, незабвенный. Так всюду зрю его черты: В луне задумчивой и томной, В порыве пламенной мечты, В виденьях ночи благотворной. Твоя невидимая тень Летает тайно надо мною; Я зрю ее - но зрю, как день За этой мрачной пеленою... Я с ней - и от нее далек. И легкий ветер из долины Или журчащий ручеек - Мне голос сладостный Мальвины! Я с ней - и блеска сих очей, На мне покоившихся страстно, В сияньи радужных лучей Ищу в замену я напрасно; Я с ней - и милые уста Целую в розе ароматной; Я с ней и нет - и все мечта, И пылких чувств обман приятный! Как светозарная звезда Мальвина в мире появилась, Пленила мир - и навсегда Звездой падучею сокрылась. Мальвины нет! исчезли с ней Любви, надежд очарованье, И скорбной участи моей Одна отрада - вспоминанье! <1826>

   ПОГРЕБЕНИЕ Я видел смерти лютой пир - Обряд унылый погребенья: Младая дева вечный мир Вкусила в мгле уничтоженья. Не длинный ряд экипажей, Не черный флер и не кадилы В толпе придворных и пажей За ней теснились до могилы. Ах, нет! Простой дощатый гроб Несли чредой ее подруги, И без затейливой услуги Шел впереди приходский поп. Семейный круг и в день печали Убитый горестью жених, Среди ровесниц молодых, С слезами гроб сопровождали. И вот уже духовный врач Отпел последнюю молитву, И вот сильнее вопль и плач... И смерть окончила ловитву! Звучит протяжно звонкий гвоздь, Сомкнулась смертная гробница - И предалась, как новый гость, Земле бесчувственной девица... Я видел все; в немой тиши Стоял у пагубного места И в глубине моей души Сказал: "Прости, прости, невеста!" Невольно мною овладел Какой-то трепет чудной силой, И я с таинственной могилой Расстаться долго не хотел. Мне приходили в это время На мысль невинные мечты, И грусти сладостное бремя Принес я в память красоты. Я знал ее - она, играя, Цветок недавно мне дала, И вдруг, бледнея, увядая, Как цвет дареный, отцвела. 1826(?)

   ЧЕТЫРЕ НАЦИИ

  I Британский лорд Свободой горд - Он гражданин, Он верный сын Родной земли. Ни к<ороли>, Ни происк п<ап> Звериных лап На смельчака Исподтишка Не занесут. Как новый Брут, Он носит меч, Чтоб когти сечь.

   II Француз - дитя, Он вам, шутя, Разрушит трон И даст закон; Он царь и раб, Могущ и слаб, Самолюбив, Нетерпелив. Он быстр, как взор, И пуст, как вздор. И удивит И насмешит.

  III Германец смел, Но перепрел В котле ума; Он, как чума Соседних стран, Мертвецки пьян, Сам в колпаке, Нос в табаке, Сидеть готов Хоть пять веков Над кучей книг, Кусать язык И проклинать Отца и мать Над парой строк Халдейских числ, Которых смысл Понять не мог.

  IV В <России> чтут Царя и к<нут>; В ней <царь> с к<нутом>, Как п<оп> ск<рестом>: Он им живет, И ест и пьет А р<усаки>, Как дураки, Разиня рот, Во весь народ Кричат: "Ура! Нас бить пора! Мы любим кнут!" Зато и бьют Их как ослов, Без дальних слов, И ночь и день, Да и не лень: Чем больше бьют, Тем больше жнут, Что вилы в бок, То сена клок! А без побой Вся Русь хоть вой - И упадет И пропадет! 1827

  ВЕЧЕРНЯЯ ЗАРЯ

   Я встречаю зарю И печально смотрю, Как крапинки дождя, По эфиру слетя, Благотворно живят Попираемый прах, И кипят и блестят В серебристых звездах На увядших листах Пожелтевших лугов. Сила горней росы, Как божественный зов, Их младые красы И крепит и растит. Что ж, крапинки дождя, Ваш бальзам не живит Моего бытия? Что в вечерней тиши, Как приятный обман, Не исцелит он ран Охладелой души? Ах, не цвет полевой Жжет полдневной порой Разрушительный зной: Сокрушает тоска Молодого певца, Как в земле мертвеца Гробовая доска... Я увял - и увял Навсегда, навсегда! И блаженства не знал Никогда, никогда! И я жил - но я жил На погибель свою... Буйной жизнью убил Я надежду мою... Не расцвел - и отцвел В утре пасмурных дней; Что любил, в том нашел Гибель жизни моей. Изменила судьба... Навсегда решена С самовластьем борьба, И родная страна Палачу отдана. Дух уныл, в сердце кровь От тоски замерла; Мир души погребла К шумной воле любовь... Не воскреснет она! Я надежду имел На испытных друзей, Но их рой отлетел При невзгоде моей. Всем постылый, чужой, Никого не любя, В мире странствую я, Как вампир гробовой... Мне противно смотреть На блаженство других И в мучениях злых Не сгораючи, тлеть... Не кропите ж меня Вы, росинки дождя: Я не цвет полевой; Не губительный зной Пролетел надо мной! Я увял - и увял Навсегда, навсегда! И блаженства не знал Никогда, никогда! Между 1826-1828

   ЦЕПИ Зачем игрой воображенья Картины счастья рисовать, Зачем душевные мученья Тоской опасной растравлять? Убитый роком своенравным, Я вяну жертвою страстей И угнетен ярмом бесславным В цветущей юности моей! Я зрел: надежды луч прощальный Темнел и гаснул в небесах, И факел смерти погребальный С тех пор горит в моих очах! Любовь к прекрасному, природа, Младые девы и друзья И ты, священная свобода, Все, все погибло для меня! Без чувства жизни, без желаний, Как отвратительная тень, Влачу я цепь моих страданий И умираю ночь и день! Порою огнь души унылой Воспламеняется во мне, С снедающей меня могилой Борюсь, как будто бы во сне; Стремлюсь, в жару ожесточенья, Мои оковы раздробить И жажду сладостного мщенья Живою кровью утолить! Уже рукой ожесточенной Берусь за пагубную сталь, Уже рассудок мой смущенный Забыл и горе и печаль!.. Готов!.. Но цепь порабощенья Гремит на скованных ногах, И замирает сталь отмщенья В холодных, трепетных руках! Как раб испуганный, бездушный, Тогда кляну свой жребий я И вновь взираю равнодушно На цепи <нового цар>я. Между 1826-1828

  РОК Зари последний луч угас В природе усыпленной; Протяжно бьет полночный час На башне отдаленной. Уснули радость и печаль И все заботы света; Для всех таинственная даль Завесой тьмы одета. Все спит... Один свирепый рок Чужд мира и покоя, И столько ж страшен и жесток В тиши, как в вихре боя. Ни свежей юности красы, Ни блеск души прекрасной Не избегут его косы, Нежданной и ужасной! Он любит жизни бурной шум, Как любят рев потока, Или как любит детский ум Игру калейдоскопа. Пред ним равны - рабы, цари; Он шутит над султаном, Равно как шучивал Али Янинский над Фирманом. Он восхотел - и Крез избег Костра при грозном Кире, И Кир, уснув на лоне нег, Восстал в подземном мире. Велел - и Рима властелин - Народный гладиатор, И Русь, как кур, передушил Ефрейтор-император. Между 1826-1828

  ВАЛТАСАР (Подражание V главе пророка Даниила) Царь на троне сидит; Перед ним и за ним С раболепством немым Ряд сатрапов стоит. Драгоценный чертог И блестит и горит, И земной полубог Пир устроить велит. Золотая волна Дорогого вина Нежит чувства и кровь; Звуки лир, юных дев Сладострастный напев Возжигают любовь. Упоен, восхищен, Царь на троне сидит - И торжественный трон И блестит и горит... Вдруг неведомый страх У царя на челе, И унынье в очах, Обращенных к стене. Умолкает звук лир И веселых речей, И расстроенный пир Видит (ужас очей!): Огневая рука Исполинским перстом, На стене пред царем, Начертала слова... И никто из мужей И царевых гостей, И искусных волхвов Силы огненных слов Изъяснить не возмог. И земной полубог Омрачился тоской... И еврей молодой К Валтасару предстал И слава прочитал: Мани, факел, фарес! Вот слова на стене; Волю бога небес Возвещают оне. Мани значит: монарх, Кончил царствовать ты! Град у персов в руках - Смысл сере дней черты; Фарес - третье - гласит: Ныне будешь убит!.. Рек - исчез... Изумлен, Царь не верит мечте; Но чертог окружен, И - он мертв на щите!.. Между 1826 - 1828 ПЕСНЬ ПЛЕННОГО ИРОКЕЗЦА Я умру! на позор палачам Беззащитное тело отдам! Равнодушно они Для забавы детей Отдирать от костей Будут жилы мои! Обругают, убьют И мой труп разорвут! Но стерплю! Не скажу ничего, Не наморщу чела моего! И, как дуб вековой, Неподвижный от стрел, Неподвижен и смел, Встречу миг роковой И, как воин и муж, Перейду в страну душ. Перед сонмом теней воспою Я бесстрашную гибель мою. И рассказ мой пленит Их внимательный слух, И воинственный дух Стариков оживит; И пройдет по устам Слава громким делам. И рекут они в голос один: "Ты достойный прапрадедов сын!" Совокупной толпой Мы на землю сойдем И в родных разольем Пыл вражды боевой; Победим, поразим И врагам отомстим! Я умру! на позор палачам Беззащитное тело отдам! Но, как дуб вековой, Неподвижный от стрел, Я недвижим и смел Встречу миг роковой! Между 1826-1828

  ЖИВОЙ МЕРТВЕЦ

   Кто видел образ мертвеца, Который демонскою силой, Враждуя с темною могилой, Живет и страждет без конца? В час полуночи молчаливой, При свете сумрачной луны, Из подземельной стороны Исходит призрак боязливый. Бледно, как саван роковой, Чело отверженца природы, И неестественной свободы Ужасен вид полуживой. Унылый, грустный, он блуждает Вокруг жилища своего И - очарован - за него Переноситься не дерзает. Следы минувших, лучших дней Он видит в мысли быстротечной, Но мукой тяжкою и вечной Наказан в ярости своей, Проклятый небом раздраженным, Он не приемлется землей, И овладел мучитель злой Злодея прахом оскверненным. Вот мой удел! Игра страстей, Живой стою при дверях гроба, И скоро, скоро месть и злоба Навек уснут в груди моей! Кумиры счастья и свободы Не существуют для меня, И, член ненужный бытия, Не оскверню собой природы! Мне мир - пустыня, гроб - чертог! Сойду в него без сожаленья, И пусть за миг ожесточенья Самоубийцу судит бог! Между 1826-1828

  * * * Притеснил мою свободу Кривоногий штабс-солдат: В угождение уроду Я отправлен в каземат. И мечтает блинник сальный В черном сердце подлеца Скрыть под лапою нахальной Имя вольного певца. Но едва ль придется шуту Отыграться без стыда: Я - под спудом на минуту, Он - в болоте навсегда. 1828

  АЛЕКСАНДРУ ПЕТРОВИЧУ ЛОЗОВСКОМУ Plus tot que je n'ai dfl je reviens dans la lice; Mais tu le veux, amis! Ton bras m'a reveille; c'est toi qui m'a dit: va!

  H [Раньше чем должно, я возвращаюсь в бой; Но таково твое желанье, друг! Твоя рука меня разбудила; ведь это ты сказал мне: выходи! Г<юго> (франц.). - Ред.] Ты мне чужой, не с давних лет Знаком душе твоей поэт! Не симпатия двух сердец Святого дружества венец В счастливой жизни нам вила И друг для друга родила. Быть может, раз сойтись с тобой Мне предназначено судьбой - И мы сошлись... Ты - в красоте Цветущих дней, я - в наготе Позорных уз... Добро иль зло Тебя к страдальцу привело, Боюсь понять... под игом бед Мне подозрителен весь свет; Погибшей истины черты В глазах моих - одни мечты... Уму свирепому она И ненавистна и смешна! Быть может, ветренник младой, Смеясь над глупой добротой, Вменяя шалости в закон И быстрым чувством увлечен, Ты ложной жалостью хотел Смягчить ужасный мой удел Иль осмеясь мою тоску; Быть может, лестью простаку Желал о прежнем вспомянуть И беспощадно обмануть... Но пусть, игралище страстей, Я буду куклой для людей, Пусть их коварства лютый яд В моей груди умножит ад... И ты не лучше их ничем... Не знаю сам, за что, зачем Я полюбил тебя... Твой взор Не есть несчастному укор. Твой голос, звук твоих речей Мне мил, как сладостный ручей... Так соловей в ночной тиши Поет для горестной души. Так Аббадоне Уриил Во тьме геенны говорил... Глаза печальные мои Слезу приязни и любви В твоих заметили очах... Ты любишь сам меня - но ах! Твое участие ко мне, Как легкий пепел на огне, На миг возникнет, оживет - И вместе с ветром пропадет. Я не виню тебя!.. Жесток Ко мне не ты, а злобный рок, И ты простишь в пылу страстей Обидной вольности моей... Я снова узник и солдат! Вот тайный дар моих стихов... Проникни в силу этих слов... Прочти, коль вздумаешь, спиши И не забудь меня в глуши... Когда ж забудешь - бог с тобой! Но знай, что я навеки твой... Спасские казармы, 1828

   I Ты хочешь, друг, чтобы рука Времен прошедших чудака, Вооруженная пером, Черкнула снова кой о чем? Увы! Старинный жар стихов, И след сатир и острых слов Исчезли в буйной голове, Как след дриады на траве, Иль запах розы молодой Под недостойною пятой. Поэт пленительных страстей Сидит живой в когтях чертей- Атласных ж. ...не поет И чуть по-волчьи не ревет... Броня сермяжная и штык - Удел того, кто был велик На поле перьев и чернил; Солдатский кивер осенил Главу, достойную венка... И Чайльд - Гарольдова тоска Лежит на сердце у того, Кто не боялся никого... Но на призывный дружный глас Отвечу я в последний раз, Еще до смерти согрешу - И лист бумаги испишу... Прочти его и согласись, Что если средства нет спастись От угнетенья и цепей, То жизнь страшнее ста смертей - И что свободный человек Свободно кончить должен век... ............ опыт злой Завесу с глаз моих сорвал И ясно, ясно доказал, Что добродетель есть мечта, ........ суета. Любовь и дружба - пара слов, А жалость - мщение врагов... Одно под солнцем есть добро - Неочиненное перо...

   II В столице русских городов М<щей>, мон<ахов> и попов, На славном Вале Земляном Стоит странноприимный дом; И рядом с ним стоит другой, Кругом обстроенный, большой - И этот дом известен нам, В Москве, под именем казарм; В казармах этих тьма людей, И ночью множество..... На нарах с воинами спят, И веселятся, и шумят; И на огромном том дворе, Как будто в яме иль дыре, Издавна выдолблено дно, Иль гаубвахта, все равно... И дна того на глубине Еще другое дно в стене, И называется тюрьма; В ней сырость вечная и тьма, И проблеск солнечных лучей Сквозь окна слабо светит в ней; Растреснутый кирпичный свод Едва-едва не упадет И не обрушится на пол, Который снизу, как Эол, Тлетворным воздухом несет И с самой вечности гниет... В тюрьме жертв на пять или шесть Ряд малых нар у печки есть. И десять удалых голов, <Царя> решительных врагов, На малых нарах тех сидят, И кандалы на них гремят... И каждый день повечеру, Ложася спать, и поутру В м<олитве> к г<осподу> Х<ристу> <Царя российского> в ... Они ссылают наподряд И все сл<ужить> ему хотят За то, что мастер он лихой За п<устяжи> г<онять> окв<озь> с<трой>. И против нар вдоль по стене Доска, подобная скамье, На двух столпах утверждена. И на скамейке той у окна, Броней сермяжною одет, Лежит вербованный поэт. Броня на нем, броня под ним И все одна и та же с ним, Как верный друг, всегда лежит, И согревает, и хранит; Кисет с негодным табаком И полновесным пятаком На необтесанном столе Лежат у узника в угле. Здесь триста шестьдесят пять дней В кругу плутоновых людей Он смрадный воздух жизни пьет И <самовластие> клянет. Здесь он во цвете юных лет, Обезображен, как скелет, С полуостриженной брадой, Томится лютою тоской... Он не живет уже умом - Душа и ум убиты в нем; Но, как бродячий автомат Или бесчувственный солдат, Штыком рожденный для штыка, Он дышит жизнью дурака: Два раза на день ест и пьет И долг природе отдает...

   III Воспоминанья старины, Как соблазнительные сны, Его тревожат иногда; В забвеньи горестном тогда Он воскресает бытием: Безумным, радостным огнем Тогда глаза его горят, И слезы крупные блестят, И, очарованный мечтой, Надежды жизни молодой Несчастный видит, ловит вновь. Опять - поэт; опять любовь К свободе, к миру в нем кипит! Он к ней стремится, он летит; Он полон милых сердцу дум... Но вдруг цепей железных шум Иль хохот глупый беглецов, Тюрьмы бессмысленных жильцов, Раздался в сводах роковых - И рой видений золотых, Как легкий утренний туман, Унес души его обман... Так жнец на пажити родной, Стрелой сраженный громовой, Внезапно падает во прах - И замер серп в его руках... Надежду, радость - все взяла Молниеносная стрела!..

   IV О ты, который возведен Погибшей в<ольности> на трон, Или, простее говоря, О<соба> р<усского> ц<аря>! Коснется ль звук моих речей Твоих обманутых ушей? Узришь ли ты, прочтешь ли ты Сии правдивые черты?.. Поймешь ли ты, как мудрено Сказать в душе: все решено! Как тяжело сказать уму: "Прости мой ум, иди во тьму"; И как легко черкнуть перу: "Ц<арь> Н<иколай>. Б<ыть> по с<ему>". Поймешь ли ты, что твой народ Есть пышный сад, а ты - Ленотр, Что должен ты его беречь И ветви свежие не сечь... Поймешь ли ты, что ц<арский> долг Есть не душить, как лютый волк, По алчной прихоти своей Мильоны страждущих людей... Но что?.. К чему напрасный гнев, Он не сомкнет Молохов зев: Бессилен звук в моих устах, Как меч в заржавленных ножнах... И я в тюрьме... Ватага спит; Передо мной едва горит Фитиль в разбитом черепке; С ружьем в ослабленной руке, На грудь склонившись головой, У двери дремлет часовой; Вблизи усталый караул Глаза бессонные сомкнул. На гаубвахте тишина... Бог винограда, бог вина, Сын пьяный пьяного отца, Зачем приятный глас певца, В часы полуночных пиров, Не веселит твоих сынов? Зачем на лире золотой Перед волшебницей младой В восторге чувств он не гремит И бледный, пасмурный сидит Без возлияний и друзей В руках едва ль полулюдей... Не он ли свежесть ранних сил Тебе на жертву приносил Во дни беспечной старины? Не он ли розами весны Твой благодетельный бокал Рукой покорной украшал? Свершилось!.. Нет его! Ударь Поблекшим тирсом в свой алтарь! Пролей вино из томных глаз! Твой жрец, твой верный жрец угас! Угас, как факел буйных дев, Исчез, как громкий их напев: "Эван, Эвое, сильный Вакх!", Как разум скучный на пирах!.. Вторый Н<ерон>, Ис<кариот>, У<дав> Б<разильский> и Н<емврод> Его враждой своей почтил И, лобызая, удушил!

   V Mais qu'importe? accompli ta mission sacree1. Оставлен всеми, одинок, Как в море брошенный челнок В добычу яростной волне, Он увядает в тишине... Участье верное друзей, Которых шумные рои, Под ложной маскою любви, Всегда готовы для услуг, Когда есть денежный сундук Или подобное тому, - Не в тягость более ему: Из ста знакомых щегольков, Большого света знатоков, Никто ошибкою к нему Не залетал еще в тюрьму... Да и прекрасно... Для чего?.. Там нет ни водки, ничего... Чутье животных, модный тон Или приличия закон - Вот тайна дружественных уз... А нежность сердца, тонкий вкус - Причина важная забыть Того, кто слезы должен лить: "Ах, как он жалок, cependant, C'etait naguere un bon enfant!"2 - Лепечет милый фанфарон, И долг приязни заплачен... И что пенять? Они умны, Их рассуждения верны: Так должно было; наперед Судьба нам сделала расчет: Им наслаждение дано, А мне страданье суждено! И правы мрачный фаталист И всем довольный оптимист... 1 Ну, так что же? Завершай свою священную миссию (франц.). - Ред. 2 А хороший парень был когда-то (франц.). - Ред.

   VI Система звезд, прыжок сверчка, Движенья моря и смычка - Все воля творческой руки... Иль вера в бога пустяки? Сказать, что нет его - смешно; Сказать, что есть он - мудрено. Когда он есть, когда он - ум, Превыше гордых наших дум, Правдивый, вечный и благой, В себе живущий сам собой, Омега, альфа бытия... Тогда он нам не судия: Возможно ль то ему судить, Что вздумал сам он сотворить? Свое творенье осудя, Он опровергнет сам себя!.. Твердить преданья старины, Что мы в делах своих вольны, Есть перекорствовать уму, И, значит, впасть в иную тьму... Его предведенье могло Моей свободы видеть зло - Он должен был из тьмы веков Воззвать атом мой для оков. Одно из двух: иль он желал, Чтобы невинно я страдал, Или слепой, свирепый рок В пучину бед меня завлек?.. Когда он видел, то хотел, Когда хотел, то повелел, Все чрез него и от него, А заключенье из того: Когда я волен - он тиран, Когда я кукла - он болван.

   VII Так и забвение друзей. Оно не есть коварство змей; Так пусть же тягостной руки Меня снедающей тоски Не испытают на себе, В угодность ветреной судьбе; Страдалец давний, но не злой Постыдной зависти чертой Чужого счастья не смутит! А ты, примерный человек, Души высокой образец, Мой благодетель и отец, О Струйский, можешь ли когда Добычу гнева и стыда, Певца преступного простить?.. Неблагодарный из людей, Как погибающий злодей Перед секирой роковой, Теперь стою перед тобой!.. Мятежный век свой погубя, 6 слезах раскаянья тебя Я умоляю! .............. Священным именем отца Хочу назвать тебя!.. Зову... И на покорную главу За преступления мои Прошу прощения любви!.. Прости!., прости!., моя вина Ужасной местью отмщена!

   VIII Завеса вечности немой Упала с шумом предо мной... Я вижу .............. .........мой стон Холодным ветром разнесен, Мой труп............ Добыча вранов и червей И нет ни камня, ни к<реста>, Ни огородного шеста Над гробом узника тюрьмы - Жильца ничтожества и тьмы... 1828

  КРЕМЛЕВСКИЙ САД Люблю я позднею порой, Когда умолкнет гул раскатный И шум докучный городской, Досуг невинный и приятный Под сводом неба провождать; Люблю задумчиво питать Мои беспечные мечтанья Вкруг стен кремлевских вековых, Под тенью липок молодых И пить весны очарованье В ароматических цветах, В красе аллей разнообразных, В блестящих зеленью кустах. Тогда, краса ленивцев праздных, Один, не занятый никем, Смотря и ничего не видя, И, как султан, на лавке сидя, Я созидаю свой эдем В смешных и странных помышленьях. Мечтаю, грежу как во сне, Гуляю в выспренних селеньях - На солнце, небе и луне; Преображаюсь в полубога, Сужу решительно и строго Мирские бредни, целый мир, Дарую счастье миллионам... (Весы правдивые законам) И между тем, пока мой пир Воздушный, легкий и духовный Приемлет всю свою красу, И я себя перенесу Гораздо дальше подмосковной, - Плывя, как лебедь, в небесах, Луна сребрит седые тучи; Полночный ветер на кустах Едва колышет лист зыбучий; И в тишине вокруг меня Мелькают тени проходящих, Как тени пасмурного дня, Как проблески огней блудящих. <1929> НА СМЕРТЬ ТЕМИРЫ Быстро, быстро пролетает Время наш подлунный свет, Все разит и сокрушает, И ему препятствий нет. Ах, давно ль весна златая Расцветала на полях? Час пробил - зима седая Мчится в вихрях и снегах! Лишь возникла юна роза, Развернула стебельки - Дуновением мороза Опустилися листки. Так и ты, моя Темира, Нежный друг души моей, Быв красой недавно мира, Вдруг увяла в цвете дней! Лишь блеснула, как явленье, И - сокрылася опять... Ах, одно мне утешенье - О тебе воспоминать!

  ТАБАК Курись, табак мой! Вылетай Из трубки, дым приятный, И облаками расстилай Свой запах ароматный! Не столько персу мил кальян Или шербет душистый, Сколь мил душе моей туман Твой легкий и волнистый! Тиран лишил меня всего - И чести и свободы, Но все курю, назло его, Табак, как в прежни годы; Курю и мыслю: как горит Табак мой в трубке жаркой, Так и меня испепелит Рок пагубный и жалкой... Курись же, вейся, вылетай Из трубки, дым приятный, И, если можно, исчезай И жизнь с ним невозвратно! <1829>

  НАДЕНЬКЕ Смейся, Наденька, шути! Пей из чаши золотой Счастье жизни молодой, Милый ангел во плоти! Быстро волны ручейка Мчат оторванный цветок; Видит резвый мотылек Листик алого цветка, Вьется в воздухе, летит, Ближе... вот к нему прильнул... Ветер волны колыхнул - И цветок на дне лежит... Где же, где же, мотылек, Роза нежная твоя? Ах, не может для тебя Возвратить ее поток!.. Смейся, Наденька, шути! Пей из чаши золотой Счастье жизни молодой, Милый ангел во плоти! Было время, как и ты, Я глядел на божий свет; Но прошли пятнадцать лет - И рассеялись мечты. Хладной бурною рекой Рой обманов пролетел, И мой дух окаменел Под свинцовою тоской! Где ты, радость? Где ты, кровь? Где огонь бывалых дней?.. Ах, из памяти моей Истребила их любовь! Смейся, Наденька, шути! Пей из чаши золотой Счастье жизни молодой, Милый ангел во плоти! Будет время, как и я, Ты о прежнем воздохнешь И печально вспомянешь: "Где ты, молодость моя?.." Молчалива и одна, Будешь сердце поверять И, уныния полна, Втайне слезы проливать. Потемнеют небеса В ясный полдень для тебя, Не узнаешь ты себя - Пролетит твоя краса... Смейся ж, смейся и шути! Пей из чаши золотой Счастье жизни молодой, Милый ангел во плоти! <1830>

  КАЗАК Под Черные горы на злого врага Отец снаряжает в поход казака. Убранный заботой седого бойца Уж трам абазинский стоит у крыльца. Жена молодая, с поникшей главой, Приносит супругу доспех боевой, И он принимает от белой руки Кинжал Базалая, булат Атаги И труд Царяграда - ружье и пистоль1. На скатерти белой прощальная соль, И хлеб, и вино, и Никола святой... Родителю в ноги... жене молодой - С таинственной бурей таинственный взор И брови на шашку - вине приговор, Последнего слова и ласки огонь!.. И скрылся из виду и всадник и конь! Счастливый казак! От вражеских стрел, от меча и огня Никола хранит казака и коня. Враги заплатили кровавую дань, И смолкла на время свирепая брань. И вот полунощною тихой порой Он крадется к дому глухою тропой, Он милым готовит внезапный привет, В душе его мрачного предчувствия нет. Он прямо в светлицу к жене молодой - И кто же там с нею?.. Казак холостой! Взирает обманутый муж на жену И слышит в руке и душе сатану: "Губи лицемерку - она неверна!" Но вскоре рассудком изгнан сатана... Казак изнуренные силы собрал И, крест сотворивши, Николе сказал: "Никола, Никола, ты спас от войны, Почто же не спас от неверной жены?" Несчастный казак! [1 На Кавказе между казаков пистолет так всегда называется.] 1830. Кавказ

  ЧЕРНАЯ КОСА Там, где свистящие картечи Метала бранная гроза, Лежит в пыли, на поле сечи, В три грани черная коса. Она в крови и без ответа, Но тайный голос произнес: "Булат, противник Магомета, Меня с главы девичьей снес! Гордясь красой неприхотливой, В родной свободной стороне Чело невинности стыдливой Владело мною в тишине. Еще за час до грозной битвы С врагом отечественных гор Пылал в жару святой молитвы Звезды Чир-Юрта ясный взор. Надежда храбрых на Пророка Отваги буйной не спасла, И я во прах веленьем рока Скатилась с юного чела! Оставь меня!.. Кого лелеет Украдкой нежная краса, Тому на сердце грусть навеет В три грани черная коса..." 1831

  ПЕСНИ

   I Зачем задумчивых очей С меня, красавица, не сводишь) Зачем огнем твоих речей Тоску на душу мне наводишь? Не припадай ко мне на грудь В порывах милого забвенья, - Ты ничего в меня вдохнуть Не можешь, кроме сожаленья! Меня не в силах воспалить Твои горячие лобзанья, Я не могу тебя любить - Не для меня очарованья! Я был любим, и сам любил - Увял на лоне сладострастья, И в хладном сердце схоронил Минуты горестного счастья; Я рано сорвал жизни цвет, Все потерял, все отдал Хлое, - И прежних чувств и прежних лет Не возвратит ничто земное! Еще мне милы красота И девы пламенные взоры, Но сердце мучит пустота, А совесть - мрачные укоры! Люби другого: быть твоим Я не могу, о друг мой милый!.. Ах, как ужасно быть живым, Полуразрушась над могилой!

   II У меня ль, молодца, Ровно в двадцать лет Со бела со лица Спал румяный цвет, Черный волос кольцом Не бежит с плеча; На ремне золотом Нет грозы-меча, За железным щитом Нет копья-огня, Под черкесским седлом Нет стрелы-коня; Нет перстней дорогих Подарить милой! Без невесты жених, Без попа налой... Расступись, расступись, Мать сыра земля! Прекратись, прекратись, Жизнь-тоска моя! Лишь по ней, по милой, Красен белый свет; Без милой, дорогой Счастья в мире нет! <1832>

  III Там, на небе высоко Светит солнце без лучей, - Так от друга далеко Гаснет свет моих очей!.. У косящата окна Раскрасавица сидит; Призадумавшись, она Буйну ветру говорит: "Не шуми ты, не шуми, Буйный ветер, под окном; Не буди ты, не буди Грусти в сердце ретивом; Не тверди мне, не тверди Об изменнике моем! Изменил мне, изменил Мой губитель роковой; Насмеялся, пошутил Над моею простотой, Над моею простотой, Над девичьей красотой! Я погибла бы, душа Красна девка, от ножа. Я погибла б от руки, А не с горя и тоски. Ты убей меня, убей, Ненавистный мой злодей! Я сказала бы ему, Милу другу своему: "Не жалею я себя, Ненавижу я тебя! Лей и пей ты мою кровь, Утуши мою любовь!" Не шуми ж ты, не шуми, Буйный ветер, надо мной; Полети ты, полети Вдоль дороги столбовой! По дороге столбовой Скачет воин молодой; Налети ты на него, На тирана моего; Просвищи, как жалкий стон, Прошепчи ему поклон От высоких от грудей, От заплаканных очей, - Чтоб он помнил обо мне В чужедальней стороне; Чтобы с лютою тоской, Вспоминая, воздохнул, И с горючею слезой На кольцо мое взглянул; Чтоб глядел он на кольцо, Как на друга прежних дней, Как на белое лицо Бедной девицы своей!.." ПЕСНЬ ПОГИБАЮЩЕГО ПЛОВЦА

  I Вот мрачится Свод лазурный! Вот крутится Вихорь бурный! Ветр свистит, Гром гремит, Море стонет - Путь далек... Тонет, тонет Мой челнок!

  II Все чернее Свод надзвездный, Все страшнее Воют бездны. Глубь без дна - Смерть верна! Как заклятый Враг грозит, Вот девятый Вал бежит!..

  III Горе, горе! Он настигнет: В шумном море Челн погибнет! Гроб готов... Треск громов Над пучиной Ярых вод - Вздох пустынный Разнесет!

  IV Дар заветный Провиденья, Гость приветный Наслажденья - Жизнь иль миг! Не привык Утешаться Я тобой - И расстаться Мне с мечтой!

  V Сокровенный Сын природы, Неизменный Друг свободы, - С юных лет В море бед Я направил Быстрый бег И оставил Мирный брег!

  VI На равнинах Вод зеркальных, На пучинах Погребальных Я скользил; Я шутил Грозной влагой - Смертный вал Я отвагой побеждал!

  VII Как минутный Прах в эфире, Бесприютный Странник в мире, Одинок, Как челнок, Уз любови Я не знал, Жаждой крови Не сгорал!

  VIII Парус белый Перелетный, Якорь смелый Беззаботный, Тусклый луч Из-за туч, Проблеск дали В тьме ночей - Заменяли Мне друзей!

  IX Что ж мне в жизни Безызвестной? Что в отчизне Повсеместной ? Чем страшна Мне волна? Пусть настигнет С вечной мглой, И погибнет Труп живой!..

  X Все чернее Свод надзвездный; Все страшнее Воют бездны; Ветр свистит, Гром гремит, Море стонет - Путь далек... Тонет, тонет Мой челнок! <1832>

  ЗВЕЗДА Она взошла, моя звезда, Моя Венера золотая; Она блестит, как молодая В уборе брачном красота! Пустынник мира безотрадный, С ее таинственных лучей Я не свожу моих очей В тоске мучительной и хладной. Моей бездейственной души Не оживляя вдохновеньем, Она небесным утешеньем Ее дарит в ночной тиши. Какой-то силою волшебной Она влечет меня к себе И, перекорствуя судьбе, Врачует грусть мечтой целебной. Предавшись ей, я вижу вновь Мои потерянные годы, Дни счастья, дружбы и свободы, И помню первую любовь. <1832>

  БУКЕТ К груди твоей, Эмма, Приколот букет; Он жизни эмблема, Но розы в нем нет. Узорней, алее Есть много цветов; Но краше, милее Царица лугов. Эфирный влетает В окно мотылек, На персях лобзает Он каждый цветок, Над ландышем вьется, К лилее прильнул, Кружится, несется - И быстро вспорхнул. Куда ж ты, бесстрастный Любовник цветов? Иль ищешь прекрасной Царицы лугов? О Эмма, о Эмма! Вот блеск красоты!.. Как роза, эмблема Невинности ты. <1832>

  К ДРУЗЬЯМ Игра военных суматох, Добыча яростной простуды, В дыму лучинных облаков, Среди горшков, бабья, посуды, Полуразлегшись на доске Иль на скамье, как вам угодно, В избе негодной и холодной, В смертельной скуке и тоске Пишу к вам, ветреные други! Пишу - и больше ничего, - И от поэта своего Прошу не ждать другой услуги. Я весь - расстройство... Я дышу, Я мыслю, чувствую, пишу, Расстройством полный; лишь расстройство В моем рассудке и уме... В моем посланьи и письме Найдете вы лишь беспокойство! И этот приступ неприродный Вас удивит, наверно, вдруг. Но, не трактуя слишком строго, Взглянув в себя самих немного, Мое безумство не виня, Вы не осудите меня. Я тот, чем был, чем есть, чем буду, Не пременюсь, непременим... Но ах! когда и где забуду, Что роком злобным я гоним! Гоним, убит, хотя отрада Идет одним со мной путем, И в небе пасмурном награда Мне светит радужным лучом. "Я пережил мои желанья!" - Я должен с Пушкиным сказать, "Минувших дней очарованья" Я должен вечно вспоминать. Часы последних сатурналий, Пиров, забав и вакханалий, Когда, когда в красе своей Изменят памяти моей? Я очень глуп, как вам угодно, Но разных прелестей Москвы Я истребить из головы Не в силах... Это превосходно! Я вечно помнить буду рад: "Люблю я бешеную младость, И тесноту, и блеск, и радость, И дам обдуманный наряд". Моя душа полна мечтаний, Живу прошедшей суетой, И ряд несчастий и страданий Я заменять люблю игрой Надежды ложной и пустой. Она мне льстит, как льстит игрушка Ребенку в праздник годовой, Или как льстит бостон и мушка Девице дряхлой и седой, - Хоть иногда в тоске бессонной Ей снится образ жениха; Или как запах благовонный Льстит вялым чувствам старика. Вот все, что гадкими стихами Поэт успел вам написать, И за небрежными строками Блестит безмолвия печать... В моей избе готовят ужин, Несут огромный чан ухи, Стол ямщикам голодным нужен - Прощайте, други и стихи! Когда же есть у вас забота Узнать, когда и где охота Во мне припала до пера, - В деревне Лысая гора. 1832

  МОРЕ Я видел море, я измерил Очами жадными его; Я силы духа моего Перед лицом его поверил. "О море, море! - я мечтал В раздумье грустном и глубоком, - Кто первый мыслил и стоял На берегу твоем высоком? Кто, не разгаданный в веках, Заметил первый блеск лазури, Войну громов и ярость бури В твоих младенческих волнах? Куда исчезли друг за другом Твоих владельцев племена, О коих весть нам предана Одним злопамятным досугом? Всегда ли, море, ты точило В скалах, висящих надо мной? Или неведомая сила, Враждуя с мирной тишиной, Не раз твой образ изменила? Что ты? Откуда? Из чего? Игра случайная природы Или орудие свободы, Воззвавшей все из ничего? Надолго ль влажная порфира Твоей бесстрастной красоты Осуждена блистать для мира Из недр бездонной пустоты?" Вот тайный плод воображенья, Души, волнуемой тоской, За миг невольный восхищенья Перед пучиною морской!.. Я вопрошал ее... Но море Под знойным солнечным лучом, Сребрясь в узорчатом уборе, Меж тем лелеялось кругом В своем покое роковом. Через рассыпанные волны Катились груды новых волн, И между них, отваги полный, Нырял пред бурей утлый челн. Счастливец, знаешь ли ты цену Смешного счастья твоего? Смотри на челн - уж нет его: В отваге он нашел измену!.. В другое время на брегах Балтийских вод, в моей отчизне, Красуясь цветом юной жизни, Стоял я некогда в мечтах: Но те мечты мне сладки были: Они приветно сквозь туман, Как за волной волну, манили Меня в житейский океан. И я поплыл... О море, море! Когда увижу берег твой? Или, как челн залетный, вскоре Сокроюсь в бездне гробовой? <1832>

  ВОДОПАД Между стремнин с горы высокой Ручьи прозрачные журчат, И вдруг, сливаясь в ток широкой, Являют грозный водопад. Громады волн буграми хлещут В паденьи быстром и крутом И, разлетевшись, ярко блещут Вокруг серебряным дождем; Ревет и стонет гул протяжный По разорвавшейся реке И, исчезая с пеной влажной, Смолкает глухо вдалеке. Вот наша жизнь! вот образ верный Погибшей юности моей! - Она в красе нелицемерной Сперва катилась, как ручей; Потом, в пылу страстей безумных, Быстра, как горный водопад, Исчезла вдруг при плесках шумных, Как эха дальнего раскат. Шуми, шуми, о сын природы! Ты безотрадною порой Певцу напомнил блеск свободы Своей свободною игрой! <1832>

  РОМАНСЫ

  

  I Пышно льется светлый Терек В мирном лоне тишины; Девы юные на берег Вышли встретить пир весны. Вижу игры, слышу ропот Сладкозвучных голосов, Слышу резвый легкий топот Разноцветных башмачков. Но мой взор не очарован И блестит не для побед - Он тобой одним окован, Алый шелковый бешмет! Образ девы недоступной, Образ строгой красоты Думой грустной и преступной Отравил мои мечты. Для чего у страсти пылкой Чародейной силы нет - Превратиться невидимкой В алый шелковый бешмет? Для чего покров холодный, А не чувство, не любовь, Обнимает, жмет свободно Гибкий стан, живую кровь? <1832>.

   II Утро жизнью благодатной Освежило сонный мир, Дышит влагою прохладной Упоительный зефир. Нега, радость и свобода Торжествуют юный день; Но в моих очах природа Отуманена, как тень. Что мне с жизнью, что мне с миром? На душе моей тоска Залегла, как над вампиром Погребальная доска. Вздох волшебный сладострастья С стоном девы пролетел, И в груди за призрак счастья Смертный хлад запечатлел. Уж давно огонь объятий На злодее не горит, Но над ним, как звук проклятий, Этот стон ночной гремит. О, исчезни, стон укорный, И замри, как замер ты На устах красы упорной Под покровом темноты! <1832>

   III Одел станицу мрак глубокой... Но я казачкой осужден Увидеть снова прежний сон На ложе скуки одинокой. И знаю я, приснится он, На горе деве непреклонной! Приснится завтра ей, не сонной, Коварный сон, мятежный сон. Моей любви нетерпеливость Утушит детскую боязнь, Узнает счастие и казнь Ее упорная стыдливость. Станицу скроет темнота, Но уж не мне во мраке ночи, А ей предстанет перед очи Неотразимая мечта. И юных персей трепетанье, И ропот уст, и жар ланит - Все сладко, сладко наградит Меня за тайное страданье. <1832>

  МЕРТВАЯ ГОЛОВА Из-за черных облаков Блещет месяц в вышине, Видны в стане казаков Десять копий при луне. Отчего ж она темна, Что не светится она, Сталь десятого копья? Что за призрак вижу я При обманчивой луне На таинственном копье? О, не призрак - наяву Вижу вражеский укор - Безобразную главу Сына брани, сына гор. Вечный сон - ее удел На отеческих полях; На убийственных мечах Он к ней рано прилетел. Пять ударов острия Твердый череп разнесли; Муку смерти затая, Очи кровью затекли. Силу дивную бойца Злобный гений превозмог, - Труп холодный мертвеца В землю с честию не лег. И глава его темнит Сталь десятого копья, И душа его парит К новой сфере бытия... <1832>

   * * * Бесценный друг счастливых дней, Вина святого упованья Души измученной моей Под игом грусти и страданья. Мой верный друг, мой нежный брат, По силе тайного влеченья Кого со мной не разлучат Времен и мест сопротивленья. Кто для меня и был и есть Один и все, кому до гроба Не очернят меня ни лесть, Ни зависть черная, ни злоба; Кто овладел, как чародей, Моим умом, моею думой, Кем снова ожил для людей Страдалец мрачный и угрюмый, - Бесценный друг, прими плоды Моих задумчивых мечтаний, Минутной резвости следы И цепь печальных вспоминаний! Ты не найдешь в моих стихах Волшебных звуков песнопенья: Они родятся на устах Певцов любви и наслажденья... Уже давно чуждаюсь я Их благодатного привета, Давно в стихии шумной света Не вижу радостного дня... Пою, рассеянный, унылый, В степях далекой стороны И пробуждаю над могилой Давно утраченные сны... Одну тоску о невозвратном, Гонимый лютою судьбой, В движеньи грустном и приятном, Я изливаю пред тобой! Но ты, понявши тайну друга, Оценишь сердце выше слов И не сменишь моих стихов Стихами резвыми досуга Других счастливейших певцов. 7 февраля 1832 Крепость Грозная

  ФЕДОРУ АЛЕКСЕЕВИЧУ КОНИ Was sein soil - muss geschehen! [Чему быть - тому не миновать! (нем.). - Ред.] Я не скажу тебе, поэт, Что греет грудь мою так живо, И не открою сердца, - нет! И поэтически, игриво Я гармоническим стихом, В томленьи чувств перегорая, Не выскажу тебе о том, Чем дышит грудь полуживая, Чем движет мыслию во мне, Как глас судьбины, глас пророка И часто, часто в тишине Огнем пылающего ока Так и горит передо мной! О, как мне жизнь тогда светлеет! Мной все забыто - и покой В прохладе чувств меня лелеет. За этот мир я б все отдал, За этот миг я бы не взял И гурий неги Гаафица - Он мне нужнее, чем денница, Чем для рожденного птенца Млеко родимого сосца! Так... Не испытывай напрасно, Поэт, волнения души И искры счастия прекрасной В ее начале не туши! Она угаснет - и за нею Мои глаза закрою я, Но за могилою моею Еще услышишь ты меня. Лишь с гневом яростного мщенья Она далеко перейдет, А все врага найдет В веках, грядущих поколеньях!