Минский Николай Максимович - Стихотворения, Страница 5 - Книги

y"> И вот хоругвей черный лес

Недвижно стал. На возвышеньи

Мелькнули мучеников тени.

И вдруг костер в дыму исчез -

Под стоны жертв, под пенье хора,

200 Под тяжкий вздох твоей груди.

Но ты на старца погляди!

Не сводит огненного взора

С огня, дыханье затаив.

Он молод стал, он стал красив,

Молитву шепчет... Неужели

Твое он имя произнес?

Тебе - ты слышишь? - он принес

Несчастных в жертву, что сгорели.

Тебя прославил он огнем,

210 За души грешников предстатель.

Ты весь дрожишь? Так знай, мечтатель:

О кротком имени твоем

Моря из крови заструятся,

Свершится бесконечный ряд

Злодейств ужасных, освятятся

Кинжал и меч, костер и яд.

И будут дикие проклятья

Твою святыню осквернять,

И люди, именем распятья,

220 Друг друга будут распинать.

И станет знаменем в борьбе непримиримой

Твой крест, твой кроткий крест, символ любви твоей..."

И, руки вверх воздев, молился друг людей:

"Да _и_дет чаша эта мимо!"

А демон хохотал:

"Взывает к небесам

И чашу горькую ко рту подносит сам.

Как! Не смутил тебя костер, ни пир кровавый?

Ты медлишь здесь, назло и людям и себе?

Уж не ошибся ль я в тебе?

230 И вместо истины не жаждешь ли ты славы?

О, если так, то жди. Удачно выбран миг:

Тьма в городе людей... Иди на муки смело!

Пусть кровь твою прольют, пусть распинают тело.

Я вижу: нрав толпы глубоко ты постиг.

Да, жаждет и она не правды, не святыни,

Но правды идолов, святыни алтарей.

Толпе дай образы, лишь резче да пестрей,

Миражи ей твори средь жизненной пустыни,

Чтоб было вкруг чего, беснуясь, ей плясать

240 И воздух воплями безумно потрясать.

Поменьше мудрости, лишь было б красок много.

Глаза людей прельщай, не трогая сердец.

Понятней им немой, но блещущий телец

Из туч вещавшего невидимого бога.

Вот отчего твой крест и бледный труп на нем,

Прекрасное лицо и скорби выраженье,

И тернии, и кровь, и воины кругом

Глубоко поразят толпы воображенье,

Легенды создадут - стозвучный бред молвы -

250 И будут жить в веках, но вечно ли? Увы!

Гляди: вот храм, твой храм недавно,

Теперь неведомо он чей.

Перед толпой оратор славный

Там держит речь. Всё горячей,

Неудержимей льется слово.

Он говорит, что для земли

Столетья сумрака прошли,

Что мир стряхнул с себя оковы

Неправды, рабства - и твои!

260 Твою борьбу, твои мученья

Он осмеянью предает,

Твою любовь, твои ученья

Аскета бреднями зовет.

Тебя клеймит он изувером,

Голгофу - трусости примером

И школой нравственных калек.

Он говорит: в безумья век

Вселенной правил бог безумный,

Пусть Разум правит в век разумный!

270 И вот, в ответ его речам,

Раздался гром приветствий пылких,

Раскрылась дверь - и вносят в храм

На раззолоченных носилках

Полураздетую жену,

Законодательницу оргий.

Нет, не гремели в старину

Тебе подобные восторги!

Тебя сменив, как божество,

Вступил порок в твою обитель,

280 Забыт божественный Учитель,

И вот - преемница его!

И вот она - толпа, развратная блудница,

Хоть пресыщенная давно,

То оргий бешеных, то истязаний жрица,

Всегда безумная равно.

Рабы мучителей, мучители пророков,

Сыны отцов, которых бог

Хоть смыл с лица земли, но всё ж клейма пороков

С души детей их смыть не мог.

290 И за толпу умрешь? Толпой же распят будешь?

Но слышишь: спят ученики...

Уж если спят они, ужель толпу разбудишь?

Вернись! В пустыню убеги!.."

Так искушал злой дух, ликуя беспредельно.

И друг людей молчал, поникнув головой.

Душа скорбела в нем смертельно,

С чела катился пот кровавою струей,

И ум изнемогал от тяжкого боренья.

И вся вселенная в те горькие мгновенья

300 Недвижно замерла, молчала и ждала...

Великий, страшный час, когда в душе скорбевшей,

В душе, за целый мир болевшей,

Свершалось таинство борьбы добра и зла.

И там, на небесах, в селеньях жизни горней,

Настало царство тишины.

И сам господь скорбел, сокрывшись в туче черной.

Толпились ангелы, тоской омрачены.

И вдруг один из них, с поспешною тревогой,

На землю ринулся...

Когда, по скорби многой,

310 Друг мира поднял взор, уже стоял пред ним

С очами, полными надежды и испуга,

Безгрешной красотой сиявший серафим.

И долго, грустные, глядели друг на друга.

И ангел пел:

"Кто крест однажды хочет несть,

Тот распинаем будет вечно,

И если счастье в жертве есть,

Он будет счастлив бесконечно.

Награды нет для добрых дел.

320 Любовь и скорбь - одно и то же.

Но этой скорбью кто скорбел,

Тому всех благ она дороже.

Какое дело до себя,

И до других, и до вселенной

Тому, кто шествовал, любя,

Куда звал голос сокровенный!

Но кто, боясь за ним идти,

Себя сомнением тревожит,

Пусть бросит крест среди пути,

330 Пусть ищет счастья, если может..."

И прояснилися Скорбевшего черты,

И, руки вверх воздев, молился он смиренно:

"Не так, как я хочу, а так, как хочешь ты".

И шепот радости промчался по вселенной.

Он разбудил учеников

И молвил: "Час мой наступает".

И чу! им слышен звук шагов,

К ним звон оружья долетает.

Мелькнули факелы в кустах,

340 Сноп света вырвался оттуда.

И вот - с улыбкой на устах

Из мрака кр_а_дется Иуда...

1884

25. НОКТЮРН

Полночь бьет... Заснуть пора...

Отчего-то страшно спать.

С другом, что ли, до утра

Вслух теперь бы помечтать.

Вспомнить счастье детских лет,

Детства ясную печаль...

Ах, на свете друга нет,

И что нет его, не жаль!

Если души всех людей

Таковы, как и моя,

Не хочу иметь друзей,

Не могу быть другом я.

Никого я не люблю,

Все мне чужды, чужд я всем.

Ни о ком я не скорблю

И не радуюсь ни с кем.

Есть слова... Я все их знал.

От высоких слов не раз

Я скорбел и ликовал,

Даже слезы лил подчас.

Но устал я лепетать

Звучный лепет детских дней.

Полночь бьет... Мне страшно спать,

А не спать еще страшней....

1885

26. ДУМА

Отрады нет ни в чем. Стрелою мчатся годы,

Толпою медленной мгновения текут.

Как прежде, в рай земной нас больше не влекут

Ни солнце знания, ни зарево свободы.

О, кто поймет болезнь, сразившую наш век?

Та связь незримая, которой человек

Был связан с вечностью и связан со вселенной,

Увы, порвалась вдруг! Тот светоч сокровенный,

Что глубоко в душе мерцал на самом дне, -

Как называть его: неведеньем иль верой? -

Померк, и мечемся мы все, как в тяжком сне,

И стала жизнь обманчивой химерой.

Отрады нет ни в чем - ни в грезах детских лет,

Ни в скорби призрачной, ни в мимолетном счастье.

Дает ли юноша в любви святой обет,

Не верь: как зимний вихрь, бесплодны наши страсти.

Твердит ли гражданин о жертвах и борьбе,

Не верь - и знай, что он не верит сам себе!

Бороться - для чего? Чтоб труженик злосчастный

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

По терниям прошел к вершине наших благ

И водрузил на ней печали нашей стяг

Иль знамя ненависти страстной!

Любить людей - за что? Любить слепцов, как я,

Случайных узников в случайном этом мире,

Попутчиков за цепью бытия,

Соперников на ненавистном пире...

И стоит ли любить, и можно ли скорбеть,

Когда любовь и скорбь и всё - лишь сон бесцельный?

О, страсти низкие! Сомнений яд смертельный!

Вопросы горькие! Противоречий сеть,

Хаос вокруг меня! Над бездною глубокой

Последний гаснет луч. Плывет, густеет мрак.

Нет, не поток любви или добра иссяк -

Иссякли родники, питавшие потоки!

Добро и зло слились. Опять хаос царит,

Но божий дух над ним, как прежде, не парит...

1885

Не утешай меня в моей святой печали,

Зари былых надежд она - последний луч,

Последний звук молитв, что в юности звучали,

Заветных слез последний ключ.

Как бледная луна румяный день сменяет

И на уснувший мир струит холодный свет,

Так страстная печаль свой мертвый луч роняет

В ту грудь, где солнца веры нет.

Кумиры прошлого развенчаны без страха,

Грядущее темно, как море пред грозой,

И род людской стоит меж гробом, полным праха,

И колыбелию пустой.

И если б в наши дни поэт не ждал святыни,

Не изнывал по ней, не замирал от мук, -

Тогда последний луч погас бы над пустыней,

Последний замер бы в ней звук!..

1885

Как сон, пройдут дела и помыслы людей.

Забудется герой, истлеет мавзолей.

И вместе в общий прах сольются.

И мудрость, и любовь, и знанья, и права,

Как с аспидной доски ненужные слова,

Рукой неведомой сотрутся.

И уж не те слова под тою же рукой -

Далёко от земли, застывшей и немой, -

Возникнут вновь загадкой бледной.

И снова свет блеснет, чтоб стать добычей тьмы,

И кто-то будет жить не так, как жили мы,

Но так, как мы, умрет бесследно.

И невозможно нам предвидеть и понять,

В какие формы Дух оденется опять,

В каких созданьях воплотится.

Быть может, из всего, что будит в нас любовь,

На той звезде ничто не повторится вновь...

Но есть одно, что повторится.

Лишь то, что мы теперь считаем праздным сном -

Тоска неясная о чем-то неземном,

Куда-то смутные стремленья,

Вражда к тому, что есть, предчувствий робкий свет

И жажда жгучая святынь, которых нет, -

Одно лишь это чуждо тленья.

В каких бы образах и где бы средь миров

Ни вспыхнул мысли свет, как луч средь облаков,

Какие б существа ни жили, -

Но будут рваться вдаль они, подобно нам,

Из праха своего к несбыточным мечтам,

Грустя душой, как мы грустили.

И потому не тот бессмертен на земле,

Кто превзошел других в добре или во зле,

Кто славы хрупкие скрижали

Наполнил повестью, бесцельною, как сон,

Пред кем толпы людей - такой же прах, как он, -

Благоговели иль дрожали, -

Но всех бессмертней тот, кому сквозь прах земли

Какой-то новый мир мерещился вдали -

Несуществующий и вечный,

Кто цели неземной так жаждал и страдал,

Что силой жажды сам мираж себе создал

Среди пустыни бесконечной.

<1887>

29. ОКТАВЫ

Окончена борьба. Пустая спит арена,

Бойцы лежат в земле, и на земле - их стяг.

Как ветром по скалам разбрызганная пена,

Разбиты их мечты. Погас надежд маяк.

Смотрите: что ни день, то новая измена.

Внемлите: что ни день, смеется громче враг.

Он прав: история нам снова доказала,

Что злобный произвол сильнее идеала...

Но где же наша скорбь? Ужель, победный клик

Заслышавши врага, мы сами замолчали?

Где клятвы гордые, негодованья крик?

Где слезы о друзьях, что честно в битве пали?

Я плачу оттого, что высох слез родник,

Моя печаль о том, что нет в душе печали!

Друзья погибшие! Скорее, чем в гробах,

Истлели вы у нас в забывчивых сердцах!

Нет счета тем гробам... Пусть жатвою цветущей

Взойдет кровавый сев для будущих времен,

Но нам позор и скорбь! Чредой, всегда растущей,

Несли их мимо нас, а мы вкушали сон.

Как житель улицы, на кладбище ведущей,

Бесстрастно слушали мы погребальный звон.

Все лучшие - в земле. Вот отчего из праха

Подняться нам нельзя и враг не знает страха.

О, если бы одни изменники меж нами

Позорно предали минувших дней завет!

Мы все их предаем! Неслышными волнами

Нас всех относит жизнь от веры прежних лет,

От гордых помыслов. Так, нагружен рабами,

Уходит в океан невольничий корвет.

Родные берега едва видны, и вскоре

Их не видать совсем - кругом лазурь и море.

Но нужды нет рабам, что злоба жадных глаз

Всегда следит за их толпою безоружной.

Им роздано вино, им дали звучный таз,

И палуба дрожит под топот пляски дружной.

Кто б знал, увидев их веселье напоказ,

То радость или скорбь под радостью наружной?

Так я гляжу вокруг, печален и суров:

Что значит в наши дни блеск зрелищ и пиров?

Вблизи святых руин недавнего былого,

Спеша, устроили мы суетный базар.

Где смолк предсмертный стон, там жизнь взыграла снова,

Где умирал герой, там тешится фигляр.

Где вопиял призыв пророческого слова,

Продажный клеветник свой расточает жар.

Певцы поют цветы, а ложные пророки

Нас погружают в сон - увы - без них глубокий!