| Главная » Книги |
Минский Николай Максимович - Стихотворения, Страница 2
Минский Николай Максимович - Стихотворения Отца и мать безропотно я бросил
И лишь тебе, как бы отшельник богу,
Я посвятил всю жизнь, все силы духа...
С тех пор иных не ведал я печалей,
С тех пор иных я радостей не знал.
Там, в тишине твоих полей просторных,
Там, в суете твоих лачужек тесных, -
Там плакало, там радовалось сердце...
О, горький час! ты горше часа смерти!
(Задумывается)
Меня везут в позорной колеснице.
Я на глазах обманутых народа
Свою любовь к народу искупаю...
А он молчит... Ничья рука не в силах
Повязку лжи сорвать с его очей...
День радости врагам ты подаришь...
Но нет! Клянусь, я отравлю им радость
И грудь толпы заставлю трепетать!
Я не совсем бессилен, - умереть
Осталось мне, и грозное оружье
Я на врагов скую из этой смерти...
Как надо жить, людей не научил я,
Но покажу, как надо умирать.
Пусть палачи от злобы побледнеют...
Священник
Прощай, мой сын! Сюда с надеждой шел я,
С отчаяньем отсюда удаляюсь;
Не дал господь мне, своему слуге,
Твой тронуть дух...
Осужденный
Вы - слуги божьи? Так ли?
Но для кого ваш бог страдал и умер?
Кому служил он? Сильным? Богачам?
Зачем же вы с сильнейшими в союзе?
Как верных псов, над овцами своими
Назначил вас блюсти небесный пастырь, -
Зачем же вы с волками подружились?
Из всех врагов презреннейшие вы!
Трусливые, со сладкими словами,
Изменники, лжецы и лицемеры!
Что нам в словах возвышенных и добрых!
Полезнее нет силы, чем огонь,
И без огня зверями были б люди.
Но изверг тот, кто тихомолком пламя
Под хижину подбросит бедняка.
Так и любовь, прощение и кротость -
Великие, священные слова;
Но те слова кому вы говорите?
Зачем меня учить теперь прощенью
Явился ты? Я - слабый, бедный узник,
Что через час уснет могильным сном...
О, если б ты и убедил меня,
Скажи, кому нужна моя пощада?..
Зачем с такой же речью о прощеньи
Ты не пошел к моим всесильным судьям?
Их убедив, ты спас бы тотчас жизнь...
Так вы всегда: когда бедняк без хлеба
В виду безумных пиршеств издыхает,
Вы к бедняку подходите с крестом
И учите умеренности скромной...
Когда народ в цепях тирана стонет,
Смирению вы учите народ.
Тому ль учил божественный учитель?
На то ль дал крест, чтобы исподтишка
Его крестом вы слабых убивали?
Когда я смерть приму на эшафоте
И громко лгать начнут все языки,
Скажи, о чем народу скажешь в церкви?
Что к свету я стремился? Божий храм
Кто осквернит кощунственною ложью?
О бедный край мой! Море гнусной лжи
Тебя залило мутными волнами
Со всех концов: в семействе лжет отец
Перед детьми, а в школе лжет учитель,
В твоих церквах лгут слуги алтарей...
Поверь, что мне палач стократ милее,
Чем лживый поп.
(Обращаясь к палачу)
Невольный вестник казни!
Ну, начинай! Надеюсь, ты свое
Успешнее исполнишь порученье...
Палач выходит на середину каземата. Священник медленно и дрожа
всем телом удаляется. Осужденный смотрит ему вслед.
Как он дрожит! Как бледен! Эй, старик,
Постой! В твоих глазах я встретил слезы,
И голос твой дышал ко мне участьем...
Твое лицо я первое в тюрьме
Беззлобное увидел... Перед смертью
Укоров я не слышал от тебя...
Старик! твою я презираю рясу,
Но доброе под ней, быть может, сердце...
Как поп - мне враг, как человек - быть может,
Ты мне и друг... Прими же в благодарность
Ты мой поклон и теплое спасибо!..
Кланяется священнику; палач связывает ему руки.
1879
19. БЕЛЫЕ НОЧИ
НОЧЬ ПЕРВАЯ
Румянцем чахоточным слабо горя,
Вечерняя медленно гаснет заря,
Болезненно гаснет - и не угасает...
На западе отблеск еще не исчез,
И белая ночь среди бледных небес
Больную зарю обнимает.
С той ночью не свыкшись с младенческих лет,
Заснуть нелегко в час урочный.
На землю струится безжизненный свет,
Все краски подернуты дымкой молочной.
Светло. Не бросают предметы теней.
Нет блеска в цветах. Все слились переливы.
Лучи не мерцают игрой прихотливой,
И ближе всё кажется, больше, белей...
Светло, будто днем, и знакомой картины
Кругом различаются ясно черты:
Цветущие, в белых букетах, рябины,
Березы растрепанной кудри-листы,
Веселый наряд разодетой сирени,
Акации женственной желтый цветок,
Высокие сосны и низкий дубок,
И тополь случайный, а там, в отдаленьи,
Туман или пыль на бесплодных лугах.
Всё то же, как днем, только в прежних чертах
Иное сквозит выраженье. Природа
Знакомым покойником кажется мне...
Щемящая боль и тупая невзгода
Незримо разлиты в больной тишине
И в белом мерцании северной ночи.
Уставив на землю открытые очи,
Со скорбью, застывшей на бледных устах,
Тревожно и молча, с лицом помертвелым,
Широко закутана саваном белым,
Бесстрастно лежит эта ночь в небесах,
Как будто в гробу...
Эти ночи пугают
Всех жизнью довольных. Они убегают
В те страны, где тени к лобзаньям манят,
Где страстью и негою звезды горят.
Но я полюбил тебя, мне ты - подруга,
О севера ночь! Мне отрадно встречать
Твой призрачный взор: в нем я вижу печать
И повесть читаю иного недуга,
Страданий иных...
Этот свет без светил,
Без звезд небеса, тяжкий сон без видений,
Объятья без ласк и печаль без волнений,
Без тайн красота, жизнь без жизненных сил
И смерть без боязни - увы! мне знакомы
Черты этой вялой, бессильной истомы...
Бежит от усталых очей моих сон,
В усталую душу тревога стучится,
И скорби родник снова в сердце сочится,
Заветной струны снова слышится звон.
Давно она тайно звенит. Ее звуки
В душе без исхода теснятся давно.
Пора! Хоть в словах изолью свои муки,
Коль в дело мне их воплотить не дано!
И может быть, стройное песен теченье
Великую скорбь усыпит на мгновенье...
В тех песнях скорблю не о горе большом, -
О горе сермяжном земли неоглядной:
Страданий народных, как моря ковшом,
Нельзя исчерпать нашей песней нарядной.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
О тех я скорблю, чью любовь осмеяли,
Кто злобы не мог в своем сердце найти,
Кто полон сомнений и полон печали,
Стоит на распутьи, не зная пути.
Пою и скорблю о больном поколеньи,
Чьи думы умом я согласным ловил,
Чье сердцем подслушивал сердцебиенье,
Кому я и песни, и жизнь посвятил...
К тем песням не муза меня вдохновляла;
Что сердце терзало, рука написала.
То - песни, что долго в душевной тени
Таил я, покуда таить было мочи;
То - песни, зачатые в черные дни,
Рожденные в белые ночи...
НОЧЬ ВТОРАЯ
Как гробницы свинцовые в склепе фамильном,
Много скрыто видений во мраке души.
То останки былого покоем могильным
Цепенеют и спят в непробудной тиши.
Лишь в бессонную ночь - ночь борьбы и разлада -
Сходит память-волшебница в душу порой
И стучит но гробницам костлявой рукой,
Как поет дней старинных баллада.
Разверзаются гробы, виденья встают...
Позабытые образы, чувства и лица,
Торопясь, покидают свой тесный приют
И кружатся в душе, как теней вереница.
А с зарею они исчезают, спеша,
И опять, как кладбище, пустынна душа...
И когда предо мною мелькают
Эти пестрые сонмища лиц и картин,
Среди образов светлых, что взор мой ласкают,
Всех светлее сияет один.
Это - ты, бедный друг, лучшей доли достойный.
Как живой, ты отлился в душе у меня:
Озабоченный вид, взгляд всегда беспокойный,
Разговор неискусный, но полный огня...
Ни глубоким умом, ни талантом счастливым
Средь плененных тобою друзей ты не слыл.
Чем-то веяло детским и строго стыдливым
От черты твоей всякой: ты искренен был.
Ты страдал, как и все мы, болезнью одною,
Но сильнее и глубже страдал. То, что нас
Мимолетною болью задело б на час,
То тебя заливало могучей волною...
Кто тоскою по правде из нас не болел?
Кто спасти род людской не пытался украдкой?
Всякий думал над жизни тяжелой загадкой,
А когда разгадать не умел,
Примирялся с непонятой жизнью невольно,
Хоть было и стыдно, и больно.
Но неведомы сделки для честной души.
Ты умом не лукавил и сердцем не гнулся,
И в тот миг, как ты с жизненным сфинксом
столкнулся,
Жребий брошен был твой: иль умри, иль реши...
И ты умер, товарищ, любя человека,
Пал незлобивой жертвою злобного века.
Помню: вечер осенний стоял за окном.
В тесной комнатке свечи горели.
Молчаливо товарищи жались кругом
И на труп твой, с зияющей раной, глядели.
Все казались спокойны; по бледным щекам
Не катилися слезы, хоть горло давили.
Невеселые думы по лицам бродили,
И предсмертные строки твои по рукам,
Словно чаша на тризне, ходили.
Ты писал:
"Я не знаю, где правда и свет,
Я не знаю, какому молиться мне богу...
Я, как в сказке царевич, блуждал с юных лет,
В край заветный искал я дорогу -
И к распутью пришел наконец... Впереди
С тайной надписью камень стоял одинокий.
И прочел я на нем приговор свой жестокий.
Я прочел: "Здесь лежат пред тобой три пути,
Здесь раскрыты три к жизни ведущие двери.
Выбирай, что твоим отвечает мечтам:
Пойдешь вправо - жди совести тяжкой потери.
Пойдешь прямо - съедят тебя лютые звери,
А налево пойдешь - станешь зверем ты сам..."
И заснуть, о друзья, предпочел я в преддверьи..."
НОЧЬ ТРЕТЬЯ
В шумный досуг, за работой немою,
В тихую ночь и в рокочущий день -
Вечно мелькает, парит предо мною
Чья-то воздушная тень.
Кто она? Чья она? Добрая, бледная,
С ласковой скорбью на тонких устах,
Светит-лучится любовь всепобедная
В девственно-скромных глазах.
Все мои думы, глубоко хранимые,
Всякий порыв сокровенных страстей,
Тайны молитв моих, песни любимые -
Всё это ведомо ей. -
Вечно мне в сердце глядит она, нежная.
Если покой в этом сердце царит,
Кроткий покой и любовь безмятежная -
Взор ее счастьем горит.
Если же сердце враждой зажигается.
Если мой стих превращается в меч,
Плача, она надо мной наклоняется,
Шепчет мне кроткую речь.
Полно шептать мне слова бесполезные!
Нам без вражды невозможно любить,
Как невозможно оковы железные
Нежной слезою разбить.
Дай ненавидеть мне! В битве пылающей
Муки дай сеять и муки принять!
Что же ты снова глядишь умоляюще,
Что же ты плачешь опять?
НОЧЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Льется, льется дождик медленно и ровно,
Тягостный, как голос совести виновной,
Долгий, как изгнанье, мощный, как судьба,
Терпеливый, будто старая раба.
И, как дождик в окна, крылья скорби черной
В сердце ударяют тихо и упорно.
Ноет сердце, ноет - тяжело вздохнуть,
Камнем тяжким слезы падают на грудь.
Льется, льется дождик, будто поневоле.
Истомилось сердце... Сил страдать нет боле.
Струны напряглися, струны порвались,
И в одно желанье силы все слились:
Почерней, о небо! Заклубитесь, тучи!
По небу помчитесь вы грядой могучей.
Громом разбудите вековечный сон,
Молнией зажгите черный небосклон...
Пусть грохочет буря, пусть гроза бушует.
Сердце встрепенется, сердце возликует.
Гром я встречу песней, радостной, как гром,
Под грозой взовьется мысль моя орлом...
Пусть стволы деревьев ураган ломает,
Пусть весь лес от молний ярко запылает, -
Жизни! Жизни! Жизни! Истомилась грудь,
Раз хоть полной грудью хочется вздохнуть!
Знаю: гром ударит и в мое жилище,
Может быть, я первый стану грома пищей.
Лишь могло бы только дерево ожить,
Об упавших листьях нечего тужить!..
НОЧЬ ПЯТАЯ
Прочел я свой безумно-исступленный
Вчерашний бред, и ужас, точно льдом,
Сковал мне грудь, - лицо горит стыдом,
И горький смех звучит в душе смущенной.
| |
| Просмотров: 442 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры