| Главная » Книги |
Майков Аполлон Николаевич - Машенька, Страница 4
Майков Аполлон Николаевич - Машенька - И прекрасно!
И вот она опять с улыбкой ясной.
Исчезла вмиг сверкнувшая слеза;
Она глядела так ему в глаза
Доверчиво, как смотрят только дети,
- Послушай, Клавдий, ты мне всё на свете,
Ты счастлив ли, как я?
- А мог ли б быть
Я меньше счастлив?
- О, как жизнь прекрасна!
А жизнь в одном лишь слове - век любить.
А ведь живут и без любви... Ужасно!
Не верю я: жить без любви - страдать.
Но знаешь ли, когда б меня спросили,
Как я люблю и сколько, - отвечать
Я б не могла... Ужели б заключили,
Что не люблю я? О, как свет смешон!..
- Эге, так вот, не в этом ли твой сон?
- Ах, ты всё шутишь!.. Помнишь ли, об этом
Ты говорил со мной давно уж, летом;
Ты, помнишь ли, сказал мне, что любовь
Без жертв не есть любовь; я этих слов
Значение теперь лишь угадала.
Хоть я тебе покорна, как судьбе,
Всё кажется, что сделала я мало
И что ничем не жертвую тебе.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Как опустел наш домик на Песках!
Закрыты ставни, заросли травою
Дорожки, и крапива в цветниках.
Недавно бурей сломаны ночною,
Лежали ветви желтые дерев;
Никто прибрать не думал их с дорожки,
Ни подвязать попорченных кустов,
Ни вставить стекол выбитых в окошки.
Василий Тихоныч лежал больной,
Без памяти, в горячке. День-деньской
При нем была сиделка нанятая,
Гадавшая спокойно при больном,
Что скоро ли ее докука злая
Окончится каким-нибудь концом,
И вымещавшая на кофеишке
Заботы о проклятом старичишке,
2
Нет, время не старик. Нет, в старце ум
Спокоен, мудр, безгневен, тверд, угрюм.
Нет, время - женщина, дитя; ревниво,
И легкомысленно, и прихотливо;
Капризное, вдруг радость унесет,
За миг блаженства вырвет злые слезы,
Сорвет с чела цветущий мирт и розы
И тернием колючим обовьет;
Но вдруг потом пробудится в нем жалость,
И выкупить свою захочет шалость, -
Тут явится оно опять, как друг,
И исцелит мучительный недуг.
Василий Тихоныч, чуть-чуть, помалу,
Стал поправляться, в комнате бродить
И иногда на солнце выходить,
Гулять один в соседстве, по каналу.
3
Осенний день был ярок. Громкий звон
Гудел далёко. Было воскресенье.
Василий Тихоныч встал рано. Он
Всю ночь не спал. Тяжелые виденья
Его терзали, отгоняя сон.
Он вышел на крыльцо. Цыплята, куры,
Кудахча, там теснилися к пшену.
Он их ласкал при этом в старину,
А нынче отошел, сказавши: "Дуры".
Он в залу. Солнцем оживленный, там
Веселый чижик песнью заливался,
Как в дни, когда, бывало, по утрам
Здороваться старик к нему являлся
И говорил, что было за душой.
Теперь он стал с поникшей головой;
Особенно теперь он вспомнил ясно
Иные дни, которых не вернешь...
А чижик пел всё так же звонкогласно...
"Да что, дурак, ты горло-то дерешь,
Да замолчи, сверчок, ушам ведь больно!"
Он отошел, сердитый, недовольный.
4
По службе был приятель у него.
Уж двадцать лет они сидели рядом;
Вернее - двадцать лет друг к другу задом
Они сидели... Боже мой! Чего
Не делает судьба на свете белом!
Приятели по дням сидели целым,
Друг друга слыша, чувствуя, следя,
Почти в лицо друг другу не глядя.
5
Давно Иван Петрович в службе высох,
Но, может быть (не знаем мы того),
У множества голов сих странных, лысых,
Как кажется, умерших для всего,
Которых мир так жалко обезличил.
Всё есть одно, куда живым ключом
Прорвалась жизнь и с чувством и с умом...
Так узник был, который пауком
Всю жизнь ума и чувства ограничил.
6
- Василий Тихоныч, пойдем гулять.
- Где мне гулять!
- На острова поедем.
- Эх, полно вам.
- Да что же вам лежать
Весь день в берлоге этаким медведем...
Поедемте, наденьте вицмундир.
- Ах, знаете ль, не хочется, ей-богу!
- Ну, полно же, живей, марш-марш в дорогу!
В трактир зайдем пить чай.
- Ну, уж в трактир
Я не пойду. Там, чай, народу много,
И в публику мне страшно выходить.
- Вот то-то, всё сидит да дома тужит!
Что б, например, к обедне вам сходить?
Отец Андрей так трогательно служит!
- Нет, не пойду, Иван Петрович.
- Что ж?
- Так, не могу.
- Уж вы надели брюки?
- Всё не могу.
- Вас, право, не поймешь.
Да ну, скорей мундир да шляпу в руки!
- Меня как будто лихорадка бьет,
Так на сердце нехорошо.
- Пройдет!
- Нет, не пройдет; уж разве богу душу
Отдам, тогда пройдет. Так не _пройтить_.
- Охота вам так страшно говорить,
И всякий смертен.
- Смерти я не трушу.
- Берите шляпу.
- Что мне смерть теперь?
- Да полно, говорят.
- Так околею,
Как пес, какой-нибудь поганый зверь.
Глаз некому закрыть мне, как злодею.
- Ну, ну, пойдем. Ну, запирайте дверь.
7
Чиновники скромненько ваньку взяли
И поплелись рысцой на острова.
"И летом был денек такой едва ли,
Смотрите-ка, ведь будто спит Нева".
Василий Тихоныч хранил молчанье,
Зато Иван Петрович говорил:
"Как пыльно! Уф! Дышать почти нет сил!
Да слезем тут, пройдемте до гулянья.
Смотрите-ка, народу что идет,
Чай, всякие - держитесь за карманы,
Кто их теперь в толпе-то разберет...
Глядите-ка, пристал какой-то пьяный
К купчихе, знать: повязана платком.
Здоровая, ей-ей, кровь с молоком!
Чай, ест за трех! Ишь жирная какая!
Эге, ругнула! Вот люблю, лихая!
Да это что, смотрите-ка сюда:
Здесь прежде будки не было. Когда
Поставили? Спросить бы часового...
Ах, нет, была, да выкрашена снова.
Послушаем шарманки. Ишь какой
Тальянец-мальчик, а уж черномазый.
Чай, сколько он проходит день-деньской!
Как вертится! Ах, дьявол пучеглазый!
Есть нечего в своей земле у них,
И суются куда бы ни попало.
Да. Ну, у нас бы припугнули их.
Вот немец - тоже честный надувало:
Я чай, сигар из браку наберет,
А тут, поди-ка, сунься, так сдерет
За штучку гривенник да пятьалтынник.
Вот что! И знай.
Подвинемтесь туда,
К каретам. Ты, седая борода,
Слышь, не толкай! Посторонись, аршинник!
Не видишь, что чиновники... Скорей,
Василий Тихоныч, не пропустите,
Директорша. Да шляпу-то снимите.
Проехала. Директор не при ней.
А вон коляска... Да кто в ней, глядите -
Не знаете? Ведь стыдно и сказать...
Вся в кружевах теперь и блондах... Танька,
Та, что жила у Прохорова нянькой!
И шляпка вниз торчит... Тож лезет в знать!
Чуфарится! Туда ж с осанкой барской!..
А ведь сегодня скучно. Для меня
Гулянье не в гулянье, как нет царской
Фамилии да батюшки царя.
Василий Тихоныч, что ж вы стоите?.
Пойдем пить чай!"
- Глядите-ка... глядите...
- Кто там?
- Глядите...
- Кто?
- Она, она!..
Разряжена... Как весела... Смеялась...
- Пойдемте прочь, вам просто показалось.
- И он верхом... Мерзавец!.. Как жена,
С ним говорит... Да что вы, не держите.
- Василий Тихоныч! Уйдем, молчите!
Вы в публике... вниманье обратят.
Подумают, что вы... свести велят
В полицию...
- Она того хотела,
Так на же, пусть в полицию сведут!
Пускай при ней и свяжут и возьмут!
Пусти меня!..
- Опомнись, это тело
И кровь твоя...
- Ну, тело, кровь, пусти!
Отца забыть! С любовником уйти!
Отец - он стар, дурак! Какое дело,
Есть или нет отец... Пускай ревет...
Оставила... Пускай с ума сойдет,
Что жить ему: околевай, собака!
Смотрите все: вон, вон она, вон та -
Анафема! Будь веки проклята!..
- Уф, страх какой!
- Что тут за шум?
- Что? Драка? -
Старик умолк. Дрожащие уста,
Казалось, говорить еще хотели,
Но голос замер, ноги ослабели,
И он упал. Коляска понеслась
Как вихрь. Толпа кругом еще теснилась.
- Я с духом всё еще не собралась.
Вот ужасти! Она, моя родная,
Как взвизгнула!
- Да бледная такая!
- Что тут такое?
- Проклял дочь отец.
- Да, проклял; да за что же? Злая доля
Тому, кто проклят... Ишь ведь молодец!
- Ах, батюшка! Родительская воля!
- Ишь, проклял!..
- Он ведь как безумный сам.
Смотрели бы за ним все по пятам -
Воды-то много тут. Чтоб не случился
С ним грех какой...
- Ты слышал, тут один
Порядочно одетый господин,
Чиновник, проклял дочь и утопился?
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
Пришла весна. Светлеют неба своды;
Свой белый саван сдернула зима,
Дома темны, как древние дома;
По улицам, журча, струятся воды;
Нева блестит и дымчатой волной
Играет с жемчугом зеленой льдины.
Я Петербург люблю еще весной.
Как будто есть движенье: цепью длинной,
В грязи шумя и плеща колесом,
Стремятся экипажи; по колено
В воде еще кой-где, вертя кнутом,
С санями ванька тащится, рядком
С лошадкою, покрытой белой пеной;
И тротуар на Невском оживлен;
Толпы ползут туда со всех сторон;
Людей, как мух, живит весны дыханье;
И раздаются шумно восклицанья:
"Что, брат, весна! Я просто в сюртуке -
И ничего!" - "Я тоже налегке".
Лишь скептик, жертва местного недуга
(Зараза эта так у нас сильна),
Заметит: "Да, пожалуй, и весна,
А всё, гляди, ужо потянет вьюга".
Ну словом, жизни уличной простор!
Точь-в-точь Париж: кофейни, лавки, клубы,
Трактиры, моды, книги, шляпы, шубы,
Журнальных даже множество контор, -
А скептики еще толкуют злые
С сомнением - в Европе ли Россия?
2
Пойдемте вслед за яркою толпой.
Вот, пышными нарядами пестрея,
Две барыни и барин с бородой,
И с ними сзади красная ливрея.
- Как Петербург нашли вы, мосье Paul?
Довольны ли вы северной столицей?
- Что делать? Возвратись из-за границы,
Невольно старую играешь роль -
Роль Чацкого.
- Ах, это, право, мода!
- Кто странствовал, тот любит наблюдать
В лице толпы особенность народа,
Души его оттенки подмечать.
Один народ угрюм, спокоен, важен;
Тот вдохновеньем блещет; а другой
В лохмотьях - горд, беспечен, но отважен.
А здесь, взгляните, - вид полубольной,
И мутные глаза без выраженья.
Рабы, рабы!.. Теперь гулять весной
Все будто бы идут из принужденья!
Вы скажете - героем смотрит тот.
Но где же гордость, мысль - душа геройства?
Всмотритесь лучше - этот весь народ.
Есть юноша, убитый от забот
| |
| Просмотров: 378 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры