Главная » Книги

Маяковский Владимир Владимирович - Облако в штанах, Страница 2

Маяковский Владимир Владимирович - Облако в штанах


1 2 3

align="justify">  Я,
  
  
  обсмеянный у сегодняшнего племени,
  
  
  как длинный
  
  
  скабрезный анекдот,
  
  
  вижу идущего через горы времени,
  
  
  которого не видит никто.
  
  
  Где глаз людей обрывается куцый,
  
  
  главой голодных орд,
  
   350 в терновом венце революций
  
  
  грядет шестнадцатый год.
  
  
  А я у вас - его предтеча;
  
  
  я - где боль, везде;
  
  
  на каждой капле слёзовой течи
  
  
  р_а_спял себя на кресте.
  
  
  Уже ничего простить нельзя.
  
  
  Я выжег души, где нежность растили.
  
  
  Это труднее, чем взять
  
  
  тысячу тысяч Бастилии!
  
   360 И когда,
  
  
  приход его
  
  
  мятежом оглашая,
  
  
  выйдете к спасителю -
  
  
  вам я
  
  
  душу вытащу,
  
  
  растопчу,
  
  
  чтоб большая! -
  
  
  и окровавленную дам, как знамя.
  
  
  
  
   3
  
  
  Ах, зачем это,
  
   370 откуда это
  
  
  в светлое весело
  
  
  грязных кулачищ замах!
  
  
  Пришла
  
  
  и голову отчаянием занавесила
  
  
  мысль о сумасшедших домах.
  
  
  И -
  
  
  как в гибель дредноута
  
  
  от душащих спазм
  
  
  бросаются в разинутый люк -
  
   380 сквозь свой
  
  
  до крика разодранный глаз
  
  
  лез, обезумев, Бурлюк.
  
  
  Почти окровавив исслезенные веки,
  
  
  вылез,
  
  
  встал,
  
  
  пошел
  
  
  и с нежностью, неожиданной в жирном
  
  
  
  
  
  
   человеке,
  
  
  взял и сказал:
  
  
  "Хорошо!"
  
   390 Хорошо, когда в желтую кофту
  
  
  душа от осмотров укутана!
  
  
  Хорошо,
  
  
  когда брошенный в зубы эшафоту,
  
  
  крикнуть:
  
  
  "Пейте какао Ван-Гутена!"
  
  
  И эту секунду,
  
  
  бенгальскую
  
  
  громкую,
  
  
  я ни на что б не выменял,
  
   400 я ни на...
  
  
  А из сигарного дыма
  
  
  ликерного рюмкой
  
  
  вытягивалось пропитое лицо Северянина.
  
  
  Как вы смеете называться поэтом
  
  
  и, серенький, чирикать, как перепел!
  
  
  Сегодня
  
  
  надо
  
  
  кастетом
  
  
  кроиться миру в черепе!
  
   410 Вы,
  
  
  обеспокоенные мыслью одной -
  
  
  "изящно пляшу ли", -
  
  
  смотрите, как развлекаюсь
  
  
  я -
  
  
  площадной
  
  
  сутенер и карточный шулер!
  
  
  От вас,
  
  
  которые влюбленностью мокли,
  
  
  от которых
  
   420 в столетия слеза лилась,
  
  
  уйду я,
  
  
  солнце моноклем
  
  
  вставлю в широко растопыренный глаз.
  
  
  Невероятно себя нарядив,
  
  
  пойду по земле,
  
  
  чтоб нравился и жегся,
  
  
  а впереди
  
  
  на цепочке Наполеона поведу, как мопса.
  
  
  Вся земля поляжет женщиной,
  
   430 заерзает мясами, хотя отдаться;
  
  
  вещи оживут -
  
  
  губы вещины
  
  
  засюсюкают:
  
  
  "цаца, цаца, цаца!"
  
  
  Вдруг
  
  
  и тучи
  
  
  и облачное прочее
  
  
  подняло на небе невероятную качку,
  
  
  как будто расходятся белые рабочие,
  
   440 небу объявив озлобленную стачку.
  
  
  Гром из-за тучи, зверея, вылез,
  
  
  громадные ноздри задорно высморкал,
  
  
  и небье лицо секунду кривилось
  
  
  суровой гримасой железного Бисмарка.
  
  
  И кто-то,
  
  
  запутавшись в облачных путах,
  
  
  вытянул руки к кафе -
  
  
  и будто по-женски,
  
  
  и нежный как будто,
  
   450 и будто бы пушки лафет.
  
  
  Вы думаете -
  
  
  это солнце нежненько
  
  
  треплет по щечке кафе?
  
  
  Это опять расстрелять мятежников
  
  
  грядет генерал Галифе!
  
  
  Выньте, гулящие, руки из брюк -
  
  
  берите камень, нож или бомбу,
  
  
  а если у которого нету рук -
  
  
  пришел чтоб и бился лбом бы!
  
   460 Идите, голодненькие,
  
  
  потненькие,
  
  
  покорненькие,
  
  
  закисшие в блохастом гр_я_зненьке!
  
  
  Идите!
  
  
  Понедельники и вторники
  
  
  окрасим кровью в праздники!
  
  
  Пускай земле под ножами припомнится,
  
  
  кого хотела опошлить!
  
  
  Земле,
  
   470 обжиревшей, как любовница,
  
  
  которую вылюбил Ротшильд!
  
  
  Чтоб флаги трепались в горячке пальбы,
  
  
  как у каждого порядочного праздника -
  
  
  выше вздымайте, фонарные столбы,
  
  
  окровавленные туши лабазников.
  
  
  Изругивался,
  
  
  вымаливался,
  
  
  резал,
  
  
  лез за кем-то
  
   480 вгрызаться в бока.
  
  
  На небе, красный, как марсельеза,
  
  
  вздрагивал, околевая, закат.
  
  
  Уже сумасшествие.
  
  
  Ничего не будет.
  
  
  Ночь придет,
  
  
  перекусит
  
  
  и съест.
  
  
  Видите -
  
  
  небо опять иудит
  
   490 пригоршнью обрызганных предательством
  
  
  
  
  
  
  
  звезд?
  
  
  Пришла.
  
  
  Пирует Мамаем,
  
  
  задом на город насев.
  
  
  Эту ночь глазами не проломаем,
  
  
  черную, как Азеф!
  
  
  Ежусь, зашвырнувшись в трактирные углы,
  
  
  вином обливаю душу и скатерть
  
  
  и вижу:
  
  
  в углу - глаза круглы, -
  
   500 глазами в сердце въелась богоматерь.
  
  
  Чего одаривать по шаблону намалеванному
  
  
  сиянием трактирную ораву!
  
  
  Видишь - опять
  
  
  голгофнику оплеванному
  
  
  предпочитают Варавву?
  
  
  Может быть, нарочно я
  
  
  в человечьем месиве
  
  
  лицом никого не новей.
  
  
  Я,
  
   510 может быть,
  
  
  самый красивый
  
  
  из всех твоих сыновей.
  
  
  Дай им,
  
  
  заплесневшим в радости,
  
  
  скорой смерти времени,
  
  
  чтоб стали дети, должные подрасти,
  
  
  мальчики - отцы,
  
  
  девочки - забеременели.
  
  
  И новым рожденным дай обрасти
  
   520 пытливой сединой волхвов,
  
  
  и придут они -
  
  
  и будут детей крестить
  
  
  именами моих стихов.
  
  
  Я, воспевающий машину и Англию,
  
  
  может быть, просто,
  
  
  в самом обыкновенном евангелии
  
  
  тринадцатый апостол.
  
  
  И когда мой голос,
  
  
  похабно ухает -
  
   530 от часа к часу,
  
  
  целые сутки,
  
  
  может быть, Иисус Христос нюхает
  
  
  моей души незабудки.
  
  
  
  
   4
  
  
  Мария! Мария! Мария!
  
  
  Пусти, Мария!
  
  
  Я не могу на улицах!
  
  
  Не хочешь?
  
  
  Ждешь,
  
  
  как щеки провалятся ямкою,
  
   540 попробованный всеми,
  
  
  пресный,
  
  
  я приду
  
  
  и беззубо прошамкаю,
  
  
  что сегодня я
  
  
  "удивительно честный".
  
  
  Мария,
  
  
  видишь -
  
  
  я уже начал сутулиться.
  
  
  В улицах
  
   550 люди жир продырявят в четыреэтажных зобах,
  
  
  высунут глазки,
  
  
  потертые в сорокгодовой таске, -
  
  
  перехихикиваться,
  
  
  что у меня в зубах
  
  
  - опять! -
  
  
  черствая булка вчерашней ласки.
  
  
  Дождь обрыдал тротуары,
  
  
  лужами сжатый жулик,
  
  
  мокрый, лижет улиц забитый булыжником труп
  
   560 а на седых ресницах -
  
  
  да! -
  
  
  на ресницах морозных сосулек
  
  
  слезы из глаз -
  
  
  Да! -
  
  
  из опущенных глаз водосточных труб.
  
  
  Всех пешеходов морда дождя обсосала,
  
  
  а в экипажах лощился за жирным атлетом атлет:
  
  
  лопались люди,
  
  
  проевшись насквозь,
  
   570 и сочилось сквозь трещины сало,
  
  
  мутной рекой с экипажей стекала
  
  
  вместе с иссосанной булкой
  
  
  жевотина старых котлет.
  
  
  Мария!
  
  
  Как в зажиревшее ухо втиснуть им тихое слово?
  
  
  Птица
  
  
  побирается песней,
  
  
  поет,
  
  
  голодна и звонка,
  
   580 а я человек, Мария,
  
  
  простой,
  
  
  выхарканный чахоточной ночью в грязную руку
  
  
  
  
  
  
  
   Пресни.
  
  
  Мария, хочешь такого?
  
  
  Пусти, Мария!
  
  
  Судорогой пальцев зажму я железное горло звонка!
  
  
  Мария!
  
  
  Звереют улиц выгоны.
  
  
  На шее ссадиной пальцы давки.
  
  
  Открой!
  
   590 Больно!
  
  
  Видишь - натыканы
  
  
  в глаза из дамских шляп булавки!
  
  
  Пустила.
  
  
  Детка!
  
  
  Не бойся,
  
  
  что у меня на шее воловьей
  
  
  потноживотые женщины мокрой горою сидят, -
  
  
  это сквозь жизнь я тащу
  
  
  миллионы огромных чистых любовей
  
   600 и миллион миллионов маленьких грязных любят.
  
  
  Не бойся,
  
  
  что снова,
  
  
  в измены ненастье,
  
  
  прильну я к тысячам хорошеньких лиц, -
  
  
  "любящие Маяковского!" -
  
  
  да ведь это ж династия
  
  
  на сердце сумасшедшего восшедших цариц.
  
  
  Мария, ближе!
  
  
  В раздетом бесстыдстве,
  
   610 в боящейся дрожи ли,
  
  
  но дай твоих губ неисцветшую прелесть:
  
  
  я с сердцем ни разу до мая не дожили,
  
  
  а в прожитой жизни
  
  
  лишь сотый апрель есть.
  
  
  Мария!
  
  
  Поэт сонеты поет Тиане,
  
  
  а я -
  
  
  весь из мяса,
  
  
  человек весь -
  
   620 тело твое просто прошу,
  
  
  как просят христиане -
  
  
  "хлеб наш насущный
  
  
  даждь нам днесь".
  
  
  Мария - дай!
  
  
  Мария!
  
  
  Имя твое я боюсь забыть,
  
  
  как поэт боится забыть
  
  
  какое-то
  
  
  в муках ночей рожденное слово,
  
   630 величием равное богу.
  
  
  Тело твое
  
  
  я буду беречь и любить,
  
  
  как солдат,
  
  
  обрубленный войною,
  
  
  ненужный,
  
  
  ничей,
  
  
  бережет свою единственную ногу.
  
  
  Мария -
  
  
  не хочешь?
  
   640 Не хочешь!
  
  
  Ха!
  
  
  Значит - опять
  
  
  темно и понуро
  
  
  сердце возьму,
  
  
  слезами окапав,
  
  
  нести,
  
  
  как собака,
  
  
  которая в конуру
  
  
  несет
  
   650 перееханную поездом лапу.
  
  
  Кровью сердца дорогу радую,
  
  
  липнет цветами у пыли кителя.
  
  
  Тысячу раз опляшет Иродиадой
  
  
  солнце землю -
  
  
  голову Крестителя.
  
  
  И когда мое количество лет
  
  
  выпляшет до конца -
  
  
  миллионом кровинок устелется след
  
  
  к дому моего отца.
  
   660 Вылезу
  
  
  грязный (от ночевок в канавах),
  
  
  стану бок о б_о_к,
  
  
  наклонюсь
  
  
  и скажу ему на ухо:
  
  
  - Послушайте, господин бог!
  
  
  Как вам не скушно
  
  
  в облачный кисель
  
  
  ежедневно обмакивать раздобревшие глаза?
  
  
  Давайте - знаете -
  
   670 устроимте карусель
  
  
  на дереве изучения добра и зла!
  
  
  Вездесущий, ты будешь в каждом шкапу,
  
  
  и вина такие расставим по столу,
  
  
  чтоб захотелось пройтись в ки-ка-пу
  
  
  хмурому Петру Апостолу.
  
  
  А в рае опять поселим Евочек:
  
  
  прикажи, -
  
  
  сегодня ночью ж
  
  
  со всех бульваров красивейших девочек
  
   680 я натащу тебе.
  
  
  Хочешь?
  
  
  Не хочешь?
  
  
  Мотаешь головою, кудластый?
  
  
  Супишь седую бровь?

Другие авторы
  • Морозов Михаил Михайлович
  • Арапов Пимен Николаевич
  • Франковский Адриан Антонович
  • Глинка Александр Сергеевич
  • Деларю Михаил Данилович
  • Шмидт Петр Юльевич
  • Кельсиев Василий Иванович
  • Катков Михаил Никифорович
  • Петриенко Павел Владимирович
  • Песталоцци Иоганн Генрих
  • Другие произведения
  • Дживелегов Алексей Карпович - Тануччи, Бернарде
  • Григорьев Сергей Тимофеевич - Легенда
  • Станюкович Константин Михайлович - В мутной воде
  • Сумароков Александр Петрович - Н.В.Грипич. "Гамлет" А.П.Сумарокова
  • Катенин Павел Александрович - Катенин П. А.: биографическая справка
  • Позняков Николай Иванович - Избранные поэтические переводы
  • Востоков Александр Христофорович - Опыты лирические и другие мелкие сочинения в стихах А. Востокова
  • Есенин Сергей Александрович - Песнь о Евпатии Коловрате
  • Шелгунов Николай Васильевич - Русские идеалы, герои и типы
  • Белоголовый Николай Андреевич - Сергей Боткин. Его жизнь и врачебная деятельность
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (28.11.2012)
    Просмотров: 303 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа