Ломоносов Михаил Васильевич - Разные стихотворения

  

  

   В жирной влажности расти.

  

  

  

  Борода предорогая!

  

  

  

  Жаль, что ты не крещена

  

  

  

  И что тела часть срамная

  

  

  

  Тем тебе предпочтена.

  

  

   1757

  

  

  

  

  ЗУБНИЦКОМУ

  

   Безбожник и ханжа, подметных писем враль!

  

   Твой мерзкий склад давно и смех нам и печаль:

  

   Печаль, что ты язык российский развращаешь,

  

   А смех, что ты тем злом затмить достойных чаешь.

  

   Наплюем мы на страм твоих поганых врак:

  

   Уже за 20 лет ты записной дурак;

  

   Давно изгага всем читать твои синички,

  

   Дорогу некошну, вонючие лисички;

  

   Никто не поминай нам подлости ходуль

  

   И к пьянству твоему потребных красоуль.

  

   Хоть ложной святостью ты бородой скрывался,

  

   Пробив, на злость твою взирая, улыбался:

  

   Учения его и чести и труда

  

   Не можешь повредить ни ты, ни борода.

  

   1757

  

  

  

  

  * * *

  

   Войну воспеть хочу в донских полях кроваву

  

   И князя, что воздвиг поправку нашу славу.

  

   1757

  

  

  

  

  К ПАХОМИЮ

  

   Пахомей говорит, что для святаго слова

  

   Риторика ничто, лишь совесть будь готова.

  

   Ты будешь Казнодей, лишь только стань попом

  

   И стыд весь отложи. Однако врешь, Пахом.

  

   На что риторику совсем пренебрегаешь?

  

   Ее лишь ты одну, и то худенько знаешь.

  

   Василий, Златоуст - церковные столпы -

  

   Учились долее, как нынешни попы:

  

   Гомера, Пиндара, Демосфена читали

  

   И проповедь свою их штилем предлагали;

  

   Натуру, общую всей протчей твари мать,

  

   Небес, земли, морей, старались испытать,

  

   Дабы Творца чрез то по мере сил постигнуть

  

   И важностью вещей сердца людски подвигнуть;

  

   Не ставили за стыд из басен выбирать,

  

   Чем к праведным делам возможно преклонять.

  

   Ты словом Божиим незнанье закрываешь

  

   И больше тех мужей у нас быть уповаешь;

  

   Ты думаешь, Пахом, что ты уж Златоуст!

  

   Но мы уверены о том, что мозг твой пуст.

  

   Нам слово Божие чувствительно, любезно

  

   И лишь во рте твоем бессильно, бесполезно.

  

   Нравоучением преславный Телемак

  

   Стократ полезнее твоих нескладных врак.

  

   1759

  

  

  

  <ЗЛОБНОЕ ПРИМИРЕНИЕ

  

  

  

  г<осподина> Сум<арокова>

  

  

   с г<осподином> Тред<иаковским>>

  

  С Сотином - что за вздор? - Аколаст примирился!

  

  Конечно, третий член к ним, леший, прилепился,

  

  Дабы три фурии, втеснившись на Парнас,

  

  Закрыли криком муз российских чистый глас.

  

  Коль много раз театр казал насмех Сотина,

  

  И у Аколаста он слыл всегда скотина.

  

  Аколаст, злобствуя, всем уши раскричал,

  

  Картавил, шепелял, качался и мигал,

  

  Сотиновых стихов рассказывая скверность,

  

  А ныне объявил любовь ему и верность,

  

  Дабы Пробиновых хвалу унизить од,

  

  Которы вознося российский чтит народ.

  

  Чего не можешь ты начать, о зависть злая,

  

  Но истина стоит недвижима святая.

  

  Коль зол, коль лжив, коль подл Аколаст и Сотин,

  

  Того не знает лишь их гордый нрав один.

  

  Аколаст написал: "Сотин лишь врать способен",

  

  А ныне доказал, что сам ему подобен.

  

  Кто быть желает нем и слушать наглых врак,

  

  Меж самохвалами с умом прослыть дурак,

  

  Сдружись с сей парочкой: кто хочет с ними знаться,

  

  Тот думай, каково в крапиву испражняться.

  

  1759

  

  

  

  <ОДА ГОСПОДИНА РУССО

  

  

  Fortune, de qui la main couronne {*},

  

   переведенная г. Сумароковым и г. Ломоносовым.

  

   Любители и знающие словесные науки могут сами,

  

  

  по разному сих обеих Пиитов свойству,

  

  

  

  каждого перевод узнать>

  

   {* Счастье, которое венчает (фр.). - Ред.}

  

  

   Доколе, счастье, ты венцами

  

  

   Злодеев будешь украшать?

  

  

   Доколе ложными лучами

  

  

   Наш разум хочешь ослеплять?

  

  

   Доколе, истукан прелестный,

  

  

   Мы станем жертвой нам бесчестной

  

  

   Твой тщетный почитать олтарь?

  

  

   Доколе будем строить храмы,

  

  

   Твои чтить замыслы упрямы,

  

  

   Прельщенная словесна тварь?

  

  

   Народ, порабощен обману,

  

  

   Малейшие твои дела

  

  

   За ум, за храбрость чтит избранну:

  

  

   Ты власть, ты честь, ты сил хвала;

  

  

   В угоду твоему пороку

  

  

   И добродетель превысоку

  

  

   Лишает собственных красот.

  

  

   Его неправедны уставы

  

  

   На верьх возводят пышной славы

  

  

   Твоих любимцев злобный род.

  

  

   Но пусть великостию сею

  

  

   О титлах хвалятся своих;

  

  

   Поставим разум в том судьею

  

  

   И добрых дел поищем в них.

  

  

   Я вижу лишь одну безмерность,

  

  

   Надменность, слабость и неверность,

  

  

   Свирепство, бешенство и лесть.

  

  

   Доброта странная! Откуду

  

  

   Из злости сложенному чуду

  

  

   Дается оной должна честь?

  

  

   Ты знай: герои совершенны

  

  

   Премудростию в свет даны;

  

  

   Она лишь видит, коль презренны,

  

  

   Что чрез тебя возведены;

  

  

   Она ту славу презирает,

  

  

   Что рок неправедный рождает

  

  

   В победах слепотой своей;

  

  

   Пред строгими ея очами

  

  

   Герой с суровыми делами

  

  

   Ничто, как счастливый злодей.

  

  

   Почтить ли токи те кровавы,

  

  

   Что в Риме Сулла проливал?

  

  

   Достойно ль в Александре славы,

  

  

   Что в Аттиле всяк злом признал?

  

  

   За добродетель и геройство

  

  

   Хвалить ли зверско неспокойство

  

  

   И власть окровавленных рук?

  

  

   И принужденными устами

  

  

   Могу ли возносить хвалами

  

  

   Начальника толиких мук?

  

  

   Издревле что об вас известно,

  

  

   О хищники чужих держав?

  

  

   Желанье в мире всем невместно,

  

  

   Попрание венчанных глав,

  

  

   Огня и трупов полны стены,

  

  

   И вы - в пару кровавой пены,

  

  

   Народ, пожранный от меча,

  

  

   И в шуме бледна мать великом

  

  

   Свою дочь тщится с плачем, с криком

  

  

   Отнять с насильного плеча.

  

  

   Слепые мы судьи, слепые,

  

  

   Чудимся таковым делам!

  

  

   Одне ли приключенья злые

  

  

   Дают достоинство Царям?

  

  

   Их славе, бедствами обильной,

  

  

   Без брани хищной и несильной

  

  

   Не можно разве устоять?

  

  

   Не можно божеству земному

  

  

   Без ударяющего грому

  

  

   Своим величеством блистать?

  

  

   Но быть должна во время бою

  

  

   На первенстве прямая честь,

  

  

   И кто, поправ врага собою,

  

  

   Победу мог себе причесть?

  

  

   Издревле воины известны,

  

  

   Похвальны, знатны, славны, честны

  

  

   Оплошностью противных сил.

  

  

   Худым Варроновым призором,

  

  

   Упрямым и неправым спором

  

  

   Ганнибал славу получил.

  

  

   Кого же нам почтить Героем

  

  

   Великим собственной хвалой?

  

  

   Царя, что правдой и покоем

  

  

   Себя, народ содержит свой;

  

  

   Последуя Веспазиану,

  

  

   Едину радость несказанну

  

  

   Имеет в счастии людей

  

  

   Отец отечества без лести

  

  

   И ставит выше всякой чести

  

  

   Числом своих щедроты дней.

  

  

   О вы, что в добродетель чтите

  

  

   Един в войнах геройский шум,

  

  

   Себе Сократа возразите

  

  

   За Клитова убивца в ум;

  

  

   Вам будет Царь в нем несравненный,

  

  

   Правдивый, кротостью почтенный,

  

  

   Достойный олтаря вовек.

  

  

   Тогда страшилище Эвфрата

  

  

   Против венчанного Сократа

  

  

   Последний будет человек.

  

  

   Герои люты и кровавы!

  

  

   Поставьте гордости конец,

  

  

   Рожденный от воинской славы

  

  

   Забудьте лавровый венец.

  

  

   Напрасно Рима повелитель

  

  

   Октавий, света победитель,

  

  

   Навел в его пределы страх;

  

  

   Он Августом бы не нарекся,

  

  

   Когда бы в кротость не облекся

  

  

   И страха не скончал в сердцах.

  

  

   О воины великосерды!

  

  

   Явите ваших луч доброт;

  

  

   Посмотрим, коль тогда вы тверды,

  

  

   Как счастье возьмет поворот.

  

  

   Когда то к вам великодушно,

  

  

   Земля и море вам послушно,

  

  

   И блеск ваш очи всех слепит;

  

  

   Но только лишь оно отстанет,

  

  

   Геройска похвала увянет,

  

  

   И смертный будет всем открыт.

  

  

   Способность средственна довлеет

  

  

   Завоевателями быть.

  

  

   Кто счастие преодолеет,

  

  

   Один великим может слыть.

  

  

   Хоть помощь от него теряет,

  

  

   Но с постоянством пребывает,

  

  

   Для коего от всех почтен;

  

  

   Всегда не низок и не пышен,

  

  

   С Тиверием ли он возвышен

  

  

   Или, как Варус, поражен.

  

  

   Излишню радость не внушает

  

  

   В недвижности своей предел

  

  

   И осторожно умеряет

  

  

   Неистовство успешных дел.

  

  

   Пусть счастие преобратится,

  

  

   Недвижна добродетель тщится

  

  

   Презренный разрушать упор.

  

  

   Конец имеет благоденство.

  

  

   Стоит в премудрости блаженство,

  

  

   Не постоянен рока взор.

  

  

   Вотще готовит гнев Юноны

  

  

   Енею смерть среди валов.

  

  

   Премудрость! Чрез твои законы

  

  

   Он выше рока и богов;

  

  

   Тобою Рим, по злой напасти,

  

  

   В средине Карфагенской власти,

  

  

   Своих героев смерть отмстил;

  

  

   Ходя в твои небесны следы,

  

  

   Во время слезныя победы

  

  

   В трофеи гробы превратил.

  

  

   1755

  

  

  

  

  * * *

  

   Железо, злато, медь, свинцова крепка сила

  

   И тягость серебра тогда себя открыла,

  

   Как сильный огнь в горах сжигал великий лес;

  

   Или на те места ударил гром с небес;

  

   Или против врагов народ, готовясь к бою,

  

   Чтоб их огнем прогнать, в лесах дал волю зною;

  

   Или чтоб тучность дать чрез пепел древ полям

  

   И чистый луг открыть для пажити скотам;

  

   Или причина в том была еще иная:

  

   Владела лесом там пожара власть, пылая;

  

   С великим шумом огнь коренья древ палил;

  

   Тогда в глубокий дол лились ручьи из жил,

  

   Железо и свинец и серебро топилось,

  

   И с медью золото в пристойны рвы катилось.

  

   1761

  

  

  

  

  * * *

  

   Случились вместе два Астр_о_нома в пиру

  

   И спорили весьма между собой в жару.

  

   Один твердил: "Земля, вертясь, круг Солнца ходит";

  

   Другой, что Солнце все с собой планеты водит.

  

   Один Коперник был, другой слыл Птоломей.

  

   Тут повар спор решил усмешкою своей.

  

   Хозяин спрашивал: "Ты звезд теченье знаешь?

  

   Скажи, как ты о сем сомненье рассуждаешь?"

  

   Он дал такой ответ: "Что в том Коперник прав,

  

   Я правду докажу, на Солнце не бывав.

  

   Кто видел простака из поваров такова,

  

   Который бы вертел очаг кругом жаркова?"

  

   1761

  

  

  

  

  * * *

  

   Я долго размышлял и долго был в сомненье,

  

   Что есть ли на землю от высоты смотренье;

  

   Или по слепоте без ряду всё течет,

  

   И промыслу с небес во всей вселенной нет.

  

   Однако, посмотрев светил небесных стройность,

  

   Земли, морей и рек доброту и пристойность,

  

   Премену дней, ночей, явления луны,

  

   Признал, что божеской мы силой созданы.

  

   1761

  

  

  

  

  * * *

  

  

   Мышь некогда, любя святыню,

  

  

   Оставила прелестный мир,

  

  

   Ушла в глубокую пустыню,

  

  

   Засевшись вся в голландский сыр.

  

  

   1761-1762

  

  

  

  

  СТИХИ,

  

  

   СОЧИНЕННЫЕ НА ДОРОГЕ В ПЕТЕРГОФ,

  

  

   когда я в 1761 году ехал просить

  

  

  о подписании привилегии для Академии,

  

  

   быв много раз прежде за тем же

  

   Кузнечик дорогой, коль много ты блажен,

  

   Коль больше пред людьми ты счастьем одарен!

  

   Препровождаешь жизнь меж мягкою травою

  

   И наслаждаешься медвяною росою.

  

   Хотя у многих ты в глазах презренна тварь,

  

   Но в самой истине ты перед нами царь:

  

   Ты Ангел во плоти иль, лучше, ты бесплотен!

  

   Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен;

  

   Что видишь, всё твое; везде в своем дому;

  

   Не просишь ни о чем, не должен никому.

  

   1767

  

  

  

  

  ПРИМЕЧАНИЯ

  При подготовке настоящего издания поэтических произведений М. В. Ломоносова составитель руководствовался двумя наиболее авторитетными изданиями: Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений. Т. 8. Под ред. В. В. Виноградова, А. И. Андреева, Г. П. Блока. М.-Л., АН СССР, 1959; Ломоносов М. В. Избранные произведения. Вступ. статья, подготовка текста и примеч. А. А. Морозова. М.-Л., Сов. писатель, 1965 (Б-ка поэта. Большая серия).

  Орфография и пунктуация текстов Ломоносова приближены к современным нормам (за исключением тех случаев, когда в правописании отражается произносительная манера, напр.: "Етна", "верьхи", "отнюд" и т. п.). Сохранено ломоносовское написание некоторых слов с прописных букв. Датировка текстов - по изданию 1959 г.

  

  

  

  РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

  "Услышали мухи..." Впервые - Путешествия академика Ивана Лепехина, ч. IV. В 1772 году. Спб., 1805, с. 303. Самое раннее из дошедших до нас стихотворений Ломоносова. Написано в Славяно-греко-латинской академии. В первой публикации к этому стихотворению имеется примечание: "Сочинение г. Ломоносова в Московской академии за учиненный им школьный проступок". Что это был за проступок, неизвестно. Но, судя по содержанию стихов, можно предположить, что здесь имело место какое-то уклонение молодого Ломоносова в сторону "сладкого" времяпрепровождения.

  Егда стали ясти... - Во второй публикации этого стихотворения вместо "егда" стоит "едва" (см.: Смирнов С. К. История Московской Славяно-греко-латинской академии. М., 1855, с. 250).

  "Хвалить хочу Атрид..." Впервые - Лит. газ., 1936,  65 (628), 20 нояб. Перевод оды, приписывавшейся во времена Ломоносова Анакреонту, а на самом деле принадлежащей одному из многочисленных подражателей великого древнегреческого лирика. Спустя двадцать лет Ломоносов переработает этот перевод и включит его в "Разговор с Анакреоном".

  "Одна с Нарциссом мне судьбина..."; "Нимфы окол нас кругами..."; "Весна тепло ведёт..." Впервые - Покойного статского советника и профессора Михаилы Васильевича Ломоносова собрание разных сочинений в стихах и прозе, кн. II. М., 1778, с. 15. Стихотворения вошли в состав "Письма о правилах российского стихотворства" (1739) в качестве примеров новых стихотворлых размеров. Миртилла - условно-поэтическое имя возлюбленной.

  "Светящий солнцев конь..."; "Чем ты дале прочь отходишь..." Впервые - Сочинения М. В. Ломоносова, т. III. Изд. Академии наук. Спб., 1895, с. 37, 45. Оба стихотворения были включены Ломоносовым в первый вариант "Риторики" (закончен не позднее 1743 г.).

  "Поставлен на столпах высоких солнцев дом..." Впервые - Риторика, 1748, 57. Стихотворение представляет собою перевод отрывка из второй книги "Превращений" Овидия.

  "В топ_о_ловой тени гуляя, муравей..." Впервые - Риторика, 1748, 141. Перевод из Марциала. Ломоносов в противовес современным ему ученым отстаивал гипотезу органического происхождения янтаря. Очевидно, по этой причине данные стихи Марциала и привлекли его внимание. В "Риторике" стихотворение приводится как один из примеров "замысловатых идей".

  "Тот беден в свете сем, кто беден не бывал"; "То плачет человек, то в радости смеется..." Впервые - Риторика, 1748, 144 (приводятся как примеры "витиеватых речей").

  "Зачем я на жене богатой не женюсь?.." Впервые - Риторика, 1748, 144. Перевод из Марциала.

  "Уже юг влажными крылами вылетает..." Впервые - Риторика, 1748, 156. Перевод отрывка из первой книги "Превращений" Овидия.

  "Устами движет Бог; я с ним начну вещать..." Впервые - Риторика, 1748, 239. Перевод начальных строк монолога Пифагора из пятнадцатой книги "Превращений" Овидия (см. вступ. статью).

  "Я знак бессмертия себе воздвигнул..." Впервые - Риторика, 1748, 268. Перевод оды Горация "К Мельпомене". "Умышленное отступление допущено в стихе 8, где устранен малопонятный без комментария образ жреца, восходящего на Капитолий в сопровождении молчаливой девы" (Ломоносов М. В. Полн. собр. соч., т. 8, с. 931). Несмотря на то что ломоносовское стихотворение представляет собой перевод, близкий к подлиннику, здесь имеется несколько намеков на русскую действительность: "Давнус царствовал в простом народе" (могло восприниматься как указание на Петра I), "внесть в Италию стихи Польски" (вспомним реформу русского стихосложения, завершенную Ломоносовым), "мне беззнатный род препятством не был" (вспомним происхождение самого Ломоносова). После Ломоносова Державин дерзнул целиком, как говорили в XVIII в., "склонить" оду Горация "на русские нравы", непосредственно проторив дорогу великому созданию Пушкина.

  "Лишь только дневный шум замолк..." Впервые - Риторика, 1748, 306, Вольный перевод из Лафонтена.

  "Жениться хорошо, да много и досады..." Впервые - Риторика, 1748, 307. Вольный перевод из Лафонтена (басня "Утонувшая жена").

  "Послушайте, прошу, что старому случилось..." Впервые - Риторика, 1748, 308. Вольный перевод отрывка из басни Лафонтена "Мельник, его сын и осел". В XX в. свою вариацию на тему этого отрывка дал С. Я. Маршак в стихотворении "Мельник, мальчик и осел", вошедшем в цикл "Сказки разных народов".

  "Ночною темнотою..." Впервые - Риторика, 1748, 309. Перевод из одного из подражателей Анакреонта. Ломоносов "чрезвычайно искусно воспроизвел напевный характер оригинала, создаваемый совпадением четкого ритмического членения с синтаксическим членением текста. Перевод в общем точен; в начальных строках устранено описательное обозначение поздней ночной поры ("когда Медведица повора