| Главная » Книги |
Кюхельбекер Вильгельм Карлович - Сирота, Страница 4
Кюхельбекер Вильгельм Карлович - Сиротаtify">
Врагу их не желаю;
Но трудно описать их. У окна
Сидел я, словно в грозной власти сна
Мучительного, ясных дум лишенный.
"Проснусь ли?"- думал, болью пробужденный,
Вдруг вздрагивал, - и мой же горький стон
Мне отвечал: "Нет, не мечта, не сон
Тебя терзает!" - Бог весть, до чего бы
Дошел я наконец; но жертвам злобы,
Страдальцам (уж замечено давно),
Когда их ноша особливо тяжка,
И утешенье близко.
С в я щ е н н и к
Не натяжка,
Так полагаю, если указать
На перст господень здесь, на ту печать,
Которую святое провиденье
На дивное житейских дел теченье
Порой взлагает, да уверит нас,
Что до него доходит скорби глас,
Что не в подъем не шлет нам испытаний.
Но продолжайте.
Е г о р Л ь в о в и ч
Цепь глухих мечтаний,
Давивших мой унынья полный дух,
Расторг, - когда хотите, вздор! - В мой слух
Вдруг голубка влетело воркованье;
Не мудрено, что я, дитя, вниманье,
Хотя страдал, на гостя обратил.
Скажу вдобавок: в самом деле мил
Был мой крылатый, пестрый посетитель;
Он словно в скучную мою обитель
Просился, и кружился на окне,
И кланялся, иной сказал бы, мне,
Меня прельщал всех красок переливом
И будто что-то в рокоте игривом
Высказывал. - Взглянул я на него
И предо мною детства моего,
Минувших дней беспечных, мирных, ясных
Воскреснул образ; голубков прекрасных
Своих я вспомнил. Их моя рука
Кормила, на мой зов издалека
Летят, бывало. Мне была вся стая
Любезна; да от прочих отличая,
Особенно я выбрал одного
И птичке имя друга своего
Андрея дал.
А п т е к а р ь
Андрея? это ново!
Е г о р Л ь в о в и ч
Не слишком: о предметах разных слово
Нередко в языке и не ребят
Одно употребляют.
С а ш а
Но хотят
Тогда сказать, что сходны те предметы.
Е г о р Л ь в о в и ч
Так, только в чем? Для сердца есть приметы,
Как для ума, и слуха, и очей:
С Андреем-голубком усач Андрей
С нависшей на глаза густою бровью
Не видом сходствовал, а той любовью,
Какую находил в обоих я.
"Что вы творите, милые друзья?" -
Увидев гостя, я шепнул, вздыхая,
А посетитель, будто отвечая,
Заворковав, отвесил мне поклон.
"От них привета не принес ли он?
Напоминает моего Андрея:
Такие точно крылья, грудь и шея!"
Сквозь слезы продолжал я и окно
Открыл, - и что ж? казалось, мы давно
Знакомы с ним, - не дрогнул он нисколько;
Я крошек набрал, бросил: "На! изволь-ко! -
Промолвил, - чем богат я, тем и рад".
Он стал клевать, и - я забыл свой ад,
Забыл и боль, и грусть, и стыд, и скуку.
Когда же протянул к нему я руку
И на руку он сел, в тот миг я мог
За дом родительский принять свой лог.
"Ты будешь мне Андреем! - в восхищеньи
Воскликнул я. - В своем уединеньи
Отныне есть же мне кого любить!"
Но сих отрадных ощущений нить
Прервалась вскоре. "Голубок мой несравненный,
Где спрятать мне тебя?" - и, удрученный
Боязнию, тоскою, - что бы тут
Придумать, я не знал; и вдруг-идут!
Душа во мне застыла: от испуга
Платок насилу я успел на друга
Накинуть; но вошел не Чудодей,
Вошел Степаныч. "Барин, не робей! -
Сказал он. - Я пришел тебя проведать.
Да есть ли у тебя что пообедать?
Заторопился что-то мой сосед,
Забыл про вас... бог с ним! вот вам обед".
Потом старик на стол поставил чашу
Превкусных щей, в горшке крутую кашу
Да с добрым квасом небольшой кувшин.
"Прошу не брезгать! - не велик мой чин,
Но сердце бьется под моей медалью".
Дотоле занятый: сперва печалью,
А после радостью нежданной, я
Не думал об еде; тогда ж, друзья,
Почувствовал, что голоден; да голод,
Сколь ни был я еще и прост и молод,
С стыдом и гордостью в груди моей
Мгновенья два боролись. - "Чудодей
Воротится; не мешкай, кушай, барин!"-
Степаныч молвил. "Очень благодарен, -
Я отвечал, лепеча, покраснев:-
Мне совестно". - "Ну, барин, не во гнев,
О, просто совеститесь по-пустому! -
Он проворчал. - Служивому седому
Обиду захотите ли нанесть?
Извольте кушать: перед вами честь;
Ее не трону".
С в я щ е н н и к
Что же вы?
Е г о р Л ь в о в и ч
Рыдая,
Сжимал руками руку старика я.
"Не плачьте! - добрый говорил солдат.-
Пусть бабы плачут; молодец и хват
За срам считает слезы, за бесславье!"
И ложку дал мне: "Кушайте во здравье".
Я начал есть, но гостя голубка
Все помнил, - между тем из-под платка
Он вздумал выглянуть. - "Смотри, Степаныч,
Какой хорошенький! <но> только на ночь
Куда его девать мне? - Был бы мне
Он истинной отрадой!.. На окне
Он в руки попадется Чудодею;
Злодей ему свернет наверно шею. . .
Степаныч, друг мой! я почти жалею,
Что прилетел несчастный голубок".
- "Ххмм! для него нашелся б уголок
И у меня, - сказал солдат с улыбкой. -
Но берегитесь: дядюшке ошибкой
Проговоритесь сами ж". - "Ничего
Не опасайся, - прервал я его, -
Как рыба буду нем! и сизокрылый
Тебя же просит: видишь ли, мой милый?
Он так и кланяется". - "Вечерком, -
Старик промолвил тут, - за голубком
Я стану приходить, или вы сами".
- "Да, друг мой, да! Своими я руками
Сам буду относить его к тебе!" -
Так я воскликнул. О своей судьбе,
Тяжелой, горькой, с радости тогда я
Совсем забыл; Степаныча лаская,
Лаская голубка, смеясь, шутя,
Я счастлив был, как может лишь дитя
Быть счастливым.
С в я щ е н н и к
Заметить здесь не кстати ль,
С какой премудростью благий создатель
Устроил наше сердце, как и среди тьмы
Свой свет нам посылает? Рвемся мы
В отчаяньи, из бед не зрим исхода;
Все полагаем: жизнь, судьба, природа
В коварном заговоре против нас.
Посмотришь: мы ж смеемся через час!
Вселенна вдруг стала иной? Нимало!
Спасенья ли светило просияло,
Расторгся ли покров ненастных туч?
И то бывает; чаще же тот луч
Не солнечный, - светляк блеснул смиренный,
Но блеск и червя - блеск нам вожделенны".
Е г о р Л ь в о в и ч
Я был ребенком.
С в я щ е н н и к
Повторяю вам:
Доколе жертвуем еще мечтам,
Доколе в мире, - все мы дети те же.
Е г о р Л ь в о в и ч
Есть исключенья.
С в я щ е н н и к
Может быть; но реже
И Феникса. Кто хладен ко всему,
Кто под луной ни сердцу, ни уму
Уже сыскать не в силах пищи здравой,
Кто не прельщен ни счастием, ни славой,
Ни теплотой от алтаря наук,
Тот - срезанный от древа жизни сук:
Он в персях носит семя разрушенья
И на земле не более мгновенья
Останется. - Но даже он, пока
Могильщика отрадная рука
В безмолвном граде мирного кладбища
Не отворила мертвецу жилища
Единого приличного ему, -
Пусть он, слепец, и к богу своему
Не прибегает, пусть и в самой вере
Не видит ничего, - по крайней мере
Хотя на миг среди скотских сластей
Забвенье он встречает.
Е г о р Л ь в о в и ч
Да! людей
Знавал и я: Манфреды в разговорах,
Конрады, Лары; в их потухших взорах
Читал я неоспоримый довод,
Что неохота обмануть народ
На них надела страшную личину. ..
А подадут шампанское, дичину,
Уху, душистый страсбургский пирог, -
И тот, кого, казалось бы, не мог
И сам Орфей привесть в движенье, - чудо!
Расцвел незапно: озирает блюдо,
И взор немой совсем уже не нем;
Хватает нож, однако же не с тем,
Чтобы зарезаться с хандры и скуки;
Мертвец мой ожил: щеки, брови, руки -
Все движется, - и доказал пирог,
Что нашим братом человеком бог
И Лару создал. - Но витийства жару
Мне ль предаваться? оставляю Лару.
Бывал не часто дома аудитор:
Вот почему Степаныча с тех пор
Я навещал прилежно; мой приятель
Метлами торговал; его создатель
Невысоко поставил в жизни сей,
Да душу дал ему. - Старик Андрей
Нежнее в обращеньи был со мною
И баловал меня, при мне порою
Андрей ребенком становился сам;
Степаныч же не потакал слезам,
Был малодушья всякого гонитель
И боле воспитатель и учитель,
Чем снисходительный товарищ; мне
Почти не говорил о старине,
Почти не поминал о приключеньях,
Какие испытал, - о тех сраженьях,
В каких бывал; зато нередко стих
Из Библии, когда из глаз моих
Увидит, что мне нужно подкрепленье,
Натверживал, - и в грудь мне утешенье
И вера проливалась. Сверх того,
Уроки эти в дар мне от него
Остались на всю жизнь; их на скрижали
Младенческого сердца в дни печали
Он врезал глубоко: затем черты
И не изгладились. Их ни мечты
Отважной юности, ни те обманы,
В которые вдавался, ни туманы
Холодной светской мудрости стереть
Не в силах были. Если ж и бледнеть
Случалось им, их оживляла снова,
То ласкова, то в пользу мне сурова,
Нежданным чудным случаем судьба.
Сурова, тягостна была борьба,
Которой я подвержен был в то время, -
И я погибнул бы, когда бы бремя,
Тягчившее меня, ничем, ничем
Не облегчалось. Позабыт совсем
Родными, в полной власти Чудодея,
И голодом томясь и грустью млея,
Ограбленный (все лишнее мое
Истратив, уж и платье и белье
Бесстыдный отнял), часто даже битый,
Я только и держался не защитой,
По крайней мере дружбой старика.
С а ш а
А защитить?
Е г о р Л ь в о в и ч
Могла ль его рука
Бессильная? - Однако, если строго
Судить хотите, много, слишком много
Я говорил о разных стариках,
Тем боле, что в младенческих летах
Необходимы ж сверстники. Их дома
В семьях, с которыми была знакома
Любившая знакомства мать моя,
И равных мне, встречал довольно я;
Но вдруг - Степаныч, голубок - и только.
Тот птица, а с другим шутить изволь-ко,-
Не улыбнется! Наконец и здесь
Товарища нашел я; правда, спесь
Моих жеманных тетушек с испуга
Содроглась бы, когда б увидеть друга
Им удалось, какого я избрал:
Отец Петруши был не генерал,
Не прокурор, не предводитель,
Хотя бы и уездный, - нет, родитель
Клеврета, друга моего Петра
Был просто дворник нашего двора.
Сначала я и чванился, но вскоре
Мы сблизились; делили смех и горе
И часто забывали за игрой
Весь мир со всей житейской суетой.
Остановился тут рассказчик юный.
На землю сходит вечер златорунный,
Уходит за обзор природы царь;
Кругом опал и яхонт и янтарь,
Пылают облака; дерев вершины
Дрожат и рдеют; медленно с долины,
Белея, катит к городу туман;
Вдали на взморьи мрачный великан,
Чернеет башня древнего собора...
И вдруг в беседе живость разговора
Торжественным молчаньем сменена:
В их души льется с неба тишина,
В очах их вижу я благоговенье;
Объяло всех священное забвенье
Пустых приличий. - Головой поник
Седой слуга господень... Что, старик?
О чем мечтаешь? - Глядя на пучину
Багряной бездны, не свою ль кончину
Воображаешь? Мирной быть и ей,
И ей сияньем сладостных лучей
Тех озарить, которым в час разлуки
Прострешь благословляющие руки!
Безмолвны женщины, шитье сложив,
Блуждают взором средь воздушных нив,
Где в глубине востока в тверди чистой
Прорезал сумрак серп луны сребристой.
Со стула встал хозяин: даже в нем
Зажглося что-то неземным огнем;
Громаду и аптекарева тела
Душа в мгновенье это одолела.
Исчезло солнце; стал тускнеть закат;
С ночных цветов струится аромат;
На дол и холм роса обильно пала.
"Боюсь, - хозяйка наконец сказала, -
За Александру Глебовну... пойдем".
Идут, - аптека манит их лучом
Последним, догорающим на крыше;
А позади темнее все и тише,
И тише и темнее жизнь земли;
И вот в гостеприимный дом вошли.
РАЗГОВОР ПЯТЫЙ
Осенний вечер; блещет камелек,
Перебегает алый огонек
С полена на полено. Стулья слуги
Поставили; уселись наши други:
Огромные их тени по стене
Рисуются. - Но между тем вы мне
Позвольте помянуть о старине,
На миг из гроба вызвать дни былые.
Страну я помню: там валы седые
Дробятся, пенясь, у подножья скал;
А скалы мирт кудрявый увенчал,
Им кипарис возвышенный и стройный
Дарует хлад и сумрак в полдень знойный,
И зонтик пиния над их главой
Раскинула; в стране волшебной той
В зеленой тьме горит лимон златой,
И померанец багрецом Авроры
Зовет и манит длань, гортань и взоры,
И под навесом виноградных лоз
Восходит фимиам гвоздик и роз, -
Пришлец идет, дыханьем их обвеян.
Там, в древнем граде доблестных фокеян,
И болен и один в те дни я жил.
При блеске сладостных ночных светил
(Когда, сдается, на крылах зефира
Привет несется из иного мира;
Когда по лону молчаливых волн,
Как привиденье, запоздалый челн,
Таинственный, скользит из темной дали;
Когда с гитарой песнь из уст печали,
Из уст любви раздастся под окном
Прекрасной провансалки) редко сном
Я забывался, а мой врач жестокий
Бродить мне запретил. - Что ж, одинокий,
Я делывал? Сижу у камелька,
Гляжу на пламя; душу же тоска
Влечет туда, где не смеялись розы
В то время - нет! крещенские морозы
Неву одели в саван ледяной.
Кто променяет и на рай земной
Тот край, который дорог нам с рожденья?
Однако мы оставим рассужденья...
Несвязный, своенравный, пестрый вздор
Мелькал передо мной; и слух и взор
Непраздны были; чей-то резвый спор
Мне в треске слышался, и вертограды,
Дворцы, дубравы, горы, водопады
В струях огня живого видел я, -
И что же? вдруг замлела грудь моя;
Из тишины пронесся звук чудесный, -
Не струн ли дух коснулся бестелесный?
Ничуть: сосед на флейте заиграл,
Но огонек мой трепетен и мал,
Но в комнате глубокое молчанье;
Вот отчего кругом очарованье,
Вот отчего протяжной песни гул
Стон сладкогласный мне о том шепнул,
Чему названья нет, чего словами
Не выразить. - "Все это сны, и снами
В спокойный сон ты погрузишь и нас!"
Итак, короче: в тихий, темный час
Сидеть перед камином мне отрадно.
Затем и благо, что, когда прохладно
В беседке стало и завеса тьмы
Простерлась, можем перебраться мы
В гостиную к аптекарю, к камину;
Здесь мы дослушаем, что про судьбину
Нерадостного детства своего
Рассказывает юный гость его.
Е г о р Л ь в о в и ч
Вот так-то я, философ поневоле,
У Чудодея прожил с год. - Доколе
Был жив сосед, бывал тяжел порой,
Бывал порой и сносен жребий мой;
Но смерть нежданно без угроз недуга
Последнего меня лишила друга;
К Степанычу однажды прихожу,
И что же? - труп холодный нахожу:
Вдруг умер, как от пули, старый воин.
И тут-то, признаюсь, я стал достоин
Прямого сожаленья. Чудодей
Отвык страшиться бога, да людей
Еще боялся: мой же благодетель
Сосед Степаныч был живой свидетель,
Как обходился он сперва со мной;
Старик слыхал не раз, что сиротой
Я по отце, полковнике, остался;
Итак, при нем Михеич опасался
Сказать мне: "Ты холоп, я барин твой".
Когда ж скончался покровитель мой,
Тогда я из питомцев стал слугой,
Да и каким оборванным, несытым,
Замученным, тогда лишь незабытым,
Как вздумает мучитель вымещать
На мне досаду.
А п т е к а р ш а
Как? а ваша мать
Неужто в год не вспомнила о сыне?
Е г о р Л ь в о в и ч
Ее (потом узнал я) о кончине
Любезнейшего сына Чудодей
Уведомил.
А п т е к а р ш а
Но для каких затей
Он сплел такую ложь?
Е г о р Л ь в о в и ч
Не знаю, право;
Да только неспроста же так лукаво:
Какие у меня бумаги есть,
Сначала спрашивал. Добро, что честь
И честность молодца уже в ту пору
Сомнительны мне были. Аудитору
Я отвечал: "Теперь нет никаких,
Но, буде нужно, тотчас пришлют их".
А сам на чердаке зарыл бумаги.
Поверил он: и трус не без отваги,
Когда бояться нечего, - итак...
А п т е к а р ш а
Закрепостить хотел вас? Вот дурак!
Вот глупо!
С в я щ е н н и к
Точно; но судить построже:
Не всякий ли, кто долг нарушит, то же?
Платить за что бы ни было душой
(А ею ж грешник платит) - счет плохой.
Е г о р Л ь в о в и ч
Не видя боле никакой причины,
Чтобы скрываться, вовсе без личины
Михеич обойтися положил
И молвил: "Нет охоты, нет и сил
Тебя кормить мне даром. Если хочешь
Не голодать - пускай себя и прочишь
В фельдмаршалы - служи мне. Б'з слуги
Зачем мне быть?" - И тут же сапоги
Мне отдал чистить.
С а ш а
Что ж ты, друг мой бедный?
Е г о р Л ь в о в и ч
Сперва я вспыхнул весь, а после, бледный,
Трепещущий от гнева и стыда,
Спросил злодея: "В корпус же когда
Меня вы отдадите?" - "Мне нужда,
Мне выгода большая, мой любезный,
Стараться о тебе! Совет полезный:
То делай, что велят; не то - так вон!"-
С усмешкой отвечал нахальной он
И шляпу взял и вышел. "В самом деле,
Чего мне ждать? - подумал я. - Доселе
Была еще надежда, а теперь..." -
И в дверь; но, несмотря на речи, дверь
Мучитель запер. Что мне делать было?
Бегу к окну и - отошел уныло:
Наш терем был под самым чердаком, -
Пускай бы был немного ниже дом,
Я чисто выпрыгнул бы из окошка,
Да где тут? А к тому ж, хотя и крошка,
Я рассудил, что худо без бумаг:
"Их должно вырыть. Между тем мой враг
Воротится!"- Был труден первый шаг,
Но наконец за рабскую работу
Я принялся. Вот он пришел: заботу,
С какой исполнил я его приказ,
Лукаво похвалил; потом, пролаз,
Про корпус помянул и дал мне слово,
Что станет хлопотать. - Дитя готово
Надеяться и верить; в грудь детей
Не может вкрасться ядовитый змей
Ничем не одолимых подозрений.
Так мудрено ль, что сетью ухищрений
Он вновь меня опутал? - С сего дня
Холопом быть он приучал меня.
Уже и чувств и мыслей униженье
Грозило мне. Когда бы провиден 
| |
| Просмотров: 360 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры