| Главная » Книги |
Кюхельбекер Вильгельм Карлович - Сирота, Страница 3
Кюхельбекер Вильгельм Карлович - Сиротаbsp; Я мучился, но мог ли плакать я?
Во мне и страх подавлен был презреньем.
Скажу еще: недаром провиденьем
Мне послан был столь тягостный искус.
Быть может, без него я был бы трус
И неженка; но тут, как от закала,
Во мне душа незапно твердой стала.
Вы усмехнулись.
С в я щ е н н и к
Да, мой друг: меня
Вы извините; стар я, без огня,
Без смелости мое воображенье...
В такое веровать перерожденье
Мне что-то трудно. Брошенный посев
Не вдруг дает колосья; скорбь и гнев
Я взвешивал, исследовал я страсти,
Вникал в могущество их грозной власти
(По должности обязан я к тому);
Но ваш скачок и моему уму
И опыту, скажу вам откровенно,
Противоречит. В мире постепенно
Все происходит: точно так и в нас.
Что не был без последствий оный час,
Как в пору павшее на ниву семя,
Я в том уверен; даже что на время
Самим себе казались вы другим;
Но напряженье минуло, и с ним
Обманчивое ваше превращенье, -
Вы стали вновь ребенком.
Е г о р Л ь в о в и ч
Ваше мненье
Согласно с истиной, согласно с тем,
Что досказать я должен; не совсем
Я выразился точно: но - примеры!
Нанизывать гиперболы без меры
Теперь в обычае.
А п т е к а р ш а
Да что же он?
Е г о р Л ь в о в и ч
Ворча, ругаясь, впал в мертвецкий сон.
Ш а р л о т т а
Стыдился поутру?
Е г о р Л ь в о в и ч
Кто? он? нимало!
Стыдиться тут другому бы пристало;
Но не ему. Он мне сказал: "Егор,
С тобой чинился я; все это вздор:
Хочу я жить, как жил всегда дотоле;
А, братец, ты одобришь поневоле
Мое житье".
С а ш а
Что ж ты?
Е г о р Л ь в о в и ч
Остолбенел;
Но был уже я менее несмел,
Чем накануне: мне негодованье
Не вдруг позволило прервать молчанье,
А не боязнь. Хотя и в ночь одну
Не мог шагнуть я за мою весну,
За первый цвет беспомощного детства,
Все не нашел он и в бесстыдстве средства
Избегнуть униженья своего.
Я молвил: "Вас, сударь, прошу покорно
Отдать часы мне". - "Что ты так задорно
Их требуешь? - смутясь, он отвечал. -
Часы носить еще ты слишком мал".
- "Они мои", - я прервал. "Целы! целы!
Но берегись, но, братец, есть пределы
И моему терпенью: ты из них
Меня не выводи". Потом притих
Философ мой: в последний раз со мною
Он в этот день был ласков; лишь порою
С немым вопросом на меня глядел,
Шептал порою: "Ххмм! какой пострел!"
Крепился я, но имя же урода
Заслуживал бы, если бы природа
Во мне ребенка не взяла свое.
Тоска моя, отчаянье мое,
Хотя при нем и хладны, и безгласны,
А, верьте, стали наконец ужасны:
Он со двора, и я, я зарыдал. . .
Вдруг музыка. "В соседстве, верно, бал", -
Подумал я, и что же? из пучины
Минувшего прелестные картины,
Мучительные, всплыли предо мной.
<Ах! - говорил я, - и меня зимой
Отец и мать возили же на балы. . .
Как там все хорошо! все залы
Полнехоньки; не сосчитаешь дам;
В пух все разряжены; но по глазам
Прекрасным и живым и вместе нежным
Всех лучше маменька. "Ты будь прилежным,
Егор, - учись! возьму тебя на бал..." -
Так батюшка, когда еще езжал
И сам в собранья, скажет мне, бывало, -
И я учусь! - Случалось, на день мало,
Что зададут дня на три. Вот мы там...
Как весело! хозяйка рада нам;
Хозяин батюшку за вист посадит,
Меня же поцелует и погладит
И - детям сдаст; они меня в буфет,
Мне нададут бисквитов и конфет,
Потом подальше от больших составим
И мы кадриль свой или где добавим
И в их кадрили пару... А теперь?
Один я здесь, не человек, а зверь,
Нет, хуже зверя... гадкий, неопрятный,
Бессовестный, бесчестный и развратный,
Безжалостный располагает мной!
Злодей! - но как он хочет, а с часами
(Тут сызнова я залился слезами)
Никак, никак я не расстанусь,- нет!"
А п т е к а р ш а
Der arme Junge!1
С в я щ е н н и к
Горесть первых лет
Живее всякой горести, - но, к счастью,
Быть долго под ее суровой властью
Нельзя ребенку: сон, отрадный сон,
Слетев, как ангел божий, плач и стон
В устах еще дрожащих прерывает;
Очей младенцу он не отирает;
Еще струятся слезы, бурно грудь
Еще вздымается, а уж заснуть
Успел малютка, уж куда-нибудь,
Сердечный, как цветок, росой смоченный,
Головкой прикорнул отягощенной.
И вы заснули? так ли?
Е г о р Л ь в о в и ч
Точно так:
В немой, бездонный, благотворный мрак
Унылая душа моя нырнула,
В тот тихий край спаслась, где из-за гула
Земного страха и земных страстей
Эдема песни отозвались ей.
Друзья, дивитесь? вы таких речей
Высокопарных от меня не ждали?
Но раз и навсегда: язык печали
И вдохновения, язык тех дум
Таинственных, которых полон ум,
Мне кажется, от посторонней силы
Заемлет на мгновенье мощь и крилы,
Чтобы постичь и высказать предмет,
Для коего названья в прозе нет,
Язык тех дум не есть язык газет...
Вам расскажу мой сон: нависли тучи,
Катился гром, забрел я в лес дремучий;
Нет выходу. - Из лона тьмы ночной
Волков несется кровожадный вой;
Во мне, тоской неизреченной сжато,
Замлело сердце: тут одежда чья-то
Мелькнула белая из-за ветвей, -
И тише стал и гром и рев зверей.
Вдруг звон послышался мне погребальный,
А после голос слабый и печальный,
То голос матушки, и вот слова:
"Прости мне грех мой - ах! твоя вдова
Тебя, блаженный, молит о прощеньи. .."
Я ждать: ответа нет; а в отдаленьи
Не умолкает стон... Как ей помочь?
Как до нее дойти в такую ночь
В бору дремучем? - Рвуся в дичь густую;
Во что бы ни было спасу родную;
Вперед - и вот упал я в страшный ров;
Гляжу - и стая яростных волков
Передо мною, а вблизи могила;
Скрежещут звери; - что же? завопила
И жалостнее прежнего она.
Все забываю, ею мысль полна.
"Прости, отец!"-взываю. "Прощена!"-
Вдруг раздалось, - и где же лес и логов?
Где гроб и мрак? - Средь радужных чертогов
Стоят передо мной отец и мать;
Смеясь и плача, их стремлюсь обнять...
Но вот они при чьем-то дивном пеньи
Все выше в плавном, сладостном пареньи -
И вдруг в дыму исчезли золотом.
А п т е к а р ш а
Пречудный сон, пречудный! - а потом?
Е г о р Л ь в о в и ч
Очнулся я в конуре Чудодея...
Но потемнела ближняя аллея;
Не рано - мне же за перо пора:
Я много писем получил вчера...
А п т е к а р ш а
А продолженье вашего рассказа?
Е г о р Л ь в о в и ч
Сударыня, уж до другого раза.
А п т е к а р ш а
По крайней мере просим закусить.
Рассказа снова разорвалась нить:
Но раму ли оставлю без вниманья?
Пресходные между собой созданья -
Аптекарь-немец, отставной гусар
И старый поп! - Да! к ним еще татар
Или китайцев примешать бы можно!
"Послушай, - говорят мне, - ведь безбожно
Выдумывать знакомство меж людьми,
Которые (такими их возьми,
Какими в свете видишь их) по чести
Не сблизились бы лет и в двести!"
Положим; только почему же сам
На промахи указываю вам?
В своих ошибках первый я уверен;
Однако подражать же не намерен
Почтенному Капнисту. Старичок,
Бывало, вздор напишет в десять строк:
"О дивной мудрости Гипербореев",
Пошлет в журнал и, чтоб своих злодеев
Потешить, эпиграмму на свой вздор.
Переменилось кое-что с тех пор;
Уж эпиграмм мы на себя не пишем,
Уж мы не той невинностию дышим,
Не тою прямо детской простотой,
Какую в старину являл иной
Писатель даже с истинным талантом.
Так! простяком пред умником и франтом
Холодным, бледным, томным наших дней
Стоял бы даже северный Орфей -
Державин, грубый, нежный, грозный, дикий,
Могущий, полуварвар, но великий.
Привел бы лепет их его в тупик;
А между тем мне и его парик
Порою кажется дельнее многих
Голов судей взыскательных и строгих,
Которые в нас сыплют градом слов
В крикливых перепалках тех листков,
И книжек, и тетрадей разноцветных,
Где среди фраз учтивых и приветных
И гения, и вкуса, и ума,
И остроты, и беспристрастья тьма,
Где уж Ла-Арпу и Батте не верят,
И весят Байрона, и Гете мерят,
Толкуют про водвиль и про сонет,
И даже знают, что Шекспир - поэт.
_________
Бедный юноша! (нем.).
РАЗГОВОР ЧЕТВЕРТЫЙ
Куда перенесемся мы сегодня?
Не в дом ли скромного слуги господня,
Священника? семейный быт его
Рудой богатой был бы для того,
Кто обладал бы даром Вальтер Скотта,
Но не порука за талант - охота;
Да и таланта мало: должно знать
То, что желаешь верно описать,
А то плохая на успех надежда.
Священника наружность и одежда
Еще, быть может, и дались бы мне:
Я мог бы говорить о седине
Волос его, о бороде почтенной,
Летами, будто снегом, убеленной,
О взоре ясном, об улыбке той,
С какою смотрит он на мир земной,
На призрак наслажденья и печали
(С такой улыбкой мы смотреть бы стали
На игры детства). Так, мои друзья,
В его чертах представить мог бы я
Подобье, тень святого Иоанна,
Но не того, который, в глубь тумана
Судеб вселенной простирая взор,
Небесный гром, разящий темя гор,
Таинственный, и блещет и грохочет
И день суда и гибель злых пророчит;
Нет, старца кроткого, - его ж уста
Исполнены единого Христа,
Напитаны любовью совершенной...
В весне своей, почти уже забвенной,
Священника знавал я: соименный
Апостолу, смиренный Иоанн
Был в пастыря невинным девам дан,
Которые цвели в сени десницы
Всем русским общей матери, царицы
Марии, благодетельницы всех.
Сколь живо помню старца! - Наглый грех
Без внутреннего горького укора
Не выдержал бы пламенного взора,
Дарованного господом ему.
Но, следуя владыке своему,
Он и врагам же простирал объятья;
Им взор его вещал: "И вы мне братья!"
Он другом был растерзанных сердец,
А девы, говоря ему "отец",
В нем нежного отца встречали чувства.
Ему науки, письмена, искусства
Отрадой были: в слове россиян
И греков, римлян и зарейнских стран
Знаток глубокий, он читал Платона,
Сенеку, Гердера и Фенелона
Не в переводах. К старцу на совет
Придти бы мог прозаик и поэт, -
И приходили: яркий, быстрый свет
Он часто проливал на их сомненья:
А простоты младенческой, смиренья
Евангельского, знанья у него
Не отнимали. - Пастыря сего
За выдумку не принимайте, други!
Вам скажут сестры, матери, супруги -
Я лишнюю прибавил ли черту?
Конечно, редко, но подчас мечту
И правда пристыжает. - Здесь картиной
Мне довершить позвольте: пред кончиной
В последний раз благий господень раб
Приехал к девам, телом только слаб,
Но верой крепок; вот в их круг вступает,
И что же? (Как случилось, кто то знает?)
Все вдруг, как тут стояли, в тот же миг
Упали на колена... Знать, постиг
Их вещий дух, что близко час разлуки;
Смутился старец, стал, подъемлет руки
И плачущих благословил детей.
Довольно; только в памяти моей
(Надеюсь, согласитесь) кисть поэта
Найти могла бы краски для портрета
Священника. - Ввести ж в его семью
Вас все нельзя: представить попадью
Мне должно бы; а как? - вот затрудненье!
Роняет кисть в испуге вображенье!
Едва я помню попадью одну!
Да признаюсь, как на нее взгляну,
В ней, женщине, быть может превосходной.
Черты не вижу ни одной мне годной:
Раз ехал я на долгих и зимой;
В село въезжаем; нужен был покой
И мне, и людям, и коням усталым;
Вот к двум дворам послал я постоялым,
Но были оба набиты битком.
Что делать? - Смотрим, а на горке дом
Нас словно манит, светлый и красивый;
Ямщик мой был оратор, и счастливый;
Пошел и просит, - выбился из сил,
Да наконец принять нас убедил;
Шажком встащили кони нас на гору;
Тут жил священник, но на эту пору
Сам был в отлучке, и - ко мне, друзья,
Навстречу вышла попадья моя.
У ней я напился плохого чаю
И - отдохнул. Прибавить что? - Не знаю,
А высказал бы все вам не тая...
Да! шила тут же платьице швея
Из тех, которым в округе знакомы
Все несколько зажиточные домы,
Которых жалуют не все мужья,
Но жены любят; с нею попадья
Вела довольно пошлую беседу;
Икалось дворянину, их соседу,
Так должно думать, от беседы той:
Ему досталось с дочерьми, с женой,
Со всей его роднею и друзьями.
Что тут занять мне? рассудите сами!
Пускаться в описанья наугад? -
Избави, боже! рад или не рад,
К аптекарю переберуся в сад!
"Егору Львовичу мы обещанье
Напомним, - молвил он, - повествованье
Начатое..."
А п т е к а р ш а
Так точно: вам от нас
Не отыграться! - Сядьте, просим вас.
Е г о р Л ь в о в и ч
Я...
А п т е к а р ш а
Сядьте!
Е г о р Л ь в о в и ч
Если должно непременно,
Но <я>. . .
А п т е к а р ш а
Без отговорок.
Е г о р Л ь в о в и ч
Откровенно:
Я сомневаюсь, чтобы, не шутя,
С своими похожденьями дитя
Могло занять вас. . .
С в я щ е н н и к
Очень вы не правы.
Что до меня, не для одной забавы
Желал бы я дослушать ваш рассказ:
Разгадывали дети мне не раз,
Что в взрослых мне осталось бы загадкой;
Из горьких слез, из их улыбки сладкой
Уроки важные я почерпнул;
В сердцах их чище и слышнее гул
Святого голоса самой природы.
Мы все младенцы: бог судеб народы
Воспитывает опытом веков,
И всякий, кто бы ни был он таков,
Воспитывается до врат могилы.
В малютках ум незрел, незрелы силы;
Мы думаем, что образуем их;
Однако и наставников других
Должны признать мы: жизнь и впечатленья;
Вдобавок нам за наши наставленья
Ребенок платит: пусть берет от нас,
Берем и мы; пусть каждый день и час
Его мы учим, - он и нас же учит.
Поверьте: никогда мне не наскучит
Изображенье чувств и дум, забот, утех
И горестей существ невинных тех,
В которых вижу образ человека
Без искаженья и пороков века.
Итак...
Е г о р Л ь в о в и ч
Сдаюсь. Но не в отраду вам
Рассказ мой будет: вас не по цветам
Водить мне. Вы смеялися доселе?
Забудьте смех. Чем дале, тем тяжеле
Становится мой жребий. "О часах
Не поминай!" -твердил мне тайный страх;
Но им ли попуститься? их, робея,
В руках оставить подлого злодея?
Заговорил я о часах! - Бледнея
От бешенства, он поднял тусклый взор,
Но сел и удержался. "Что за вздор? -
Спросил он. - О каких часах болтаешь?"
Меня бесстыдство взорвало: "Ты знаешь, -
Я прервал, - знаешь, о каких!" - Едва
Успел я эти выронить слова,
Как на меня он бросился...
А п т е к а р ш а
Бездушный!
Е г о р Л ь в о в и ч
Всегда я дома мальчик был послушный,
Отец не вспыльчив был, хотя и строг;
Не знал побоев я, - и что же? - с ног
Тут сбил меня чужой и оземь ринул;
Я вскрикнул, - Чудодей меня покинул...
Ш а р л о т т а
Из жалости?
Е г о р Л ь в о в и ч
Нет, чтобы розги взять:
Уж прежде их он бросил под кровать;
Их я заметил, но мне в ум в ту пору
Не приходило, чтоб тогда же ссору
Хитрец замыслил.
С в я щ е н н и к
Видно по всему,
Что даже угодили вы ему
Вопросом о часах.
С а ш а
Но польза ссоры?
Е г о р Л ь в о в и ч
А вот какая: с нею все те вздоры,
И разом, сбрасывал с себя злодей,
Которые по глупости людей
Слывут приличьями. - От вас я скрою,
Как тешился палач мой надо мною.
Он рот мне зажимал, а все мой крик
За стены нашей комнаты проник,
И вдруг вошел нежданный избавитель.
С а ш а
Кто?
Е г о р Л ь в о в и ч
Инвалид, того же дому житель
(О нем и прежде помянул я вам).
"Побойтесь бога, сударь! стыд и срам!
Да полно ж! изувечите ребенка!"
- "Вступаешься напрасно за бесенка, -
Оторопев, промолвил аудитор: -
Он, брат, шалун, повеса, лгун и вор.
Сам рассуди: уж я ль не благодетель
Безродному щенку? ты сам свидетель,
Как принял я его, как обласкал!
Змея, змея, Степаныч, как ни мал!
В нем чувства вовсе нет: меня, негодный,
Ограбил, обобрал!" - Тут пот холодный
Покрыл лицо мне; позабыта боль:
"Лжешь!" - я завопил. "Ну, теперь изволь
Вступаться за него! - сказал разбойник.-
Избаловал его отец-покойник;
Так докажу же я ему любовь!"
И вот опять схватил меня, а кровь
И без того текла с меня ручьями;
Но, к счастию, обеими руками
Отвел безжалостного инвалид.
"Нет, ваше благородье, вы обид
Сиротке не чините! Тут не кража;
Случилась, может быть, у вас пропажа,
Хотя (прибавил шепотом старик
И усмехнулся) будет не велик
Прибыток и с находки; да вы сами
Не обронили ли?" - Потом: "За вами
Прислал тот офицер". - "А! знаю: тот,
Который на меня хлопот, хлопот
Навьючил,братец, целое беремя.
А ты, голубчик! мне теперь не время:
Да мы с тобой ужо поговорим!" -
И вышел он с заступником моим.
Ш а р л о т т а
С какими чувствами, воображаю,
Остались вы!
Е г о р Л ь в о в и ч
| |
| Просмотров: 360 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры