Дорошевич Влас Михайлович - Граф Витте

. Но они не приняли его: "Вот ещё очень нужно, без масла!"

   Мы должны были танцевать с ним на глазах у нашей собственной страны.

   На глазах тех простых людей, которые не привыкли, не умеют слишком углубляться в вопросы и отыскивать слишком для них глубоко лежащие причины.

   И которые "по видимости" могут судить и сказать:

   - А кто ж вам не велел принять руки, когда вам её протягивали?

   Симеон, великий и святой старец Симеон, всю жизнь свою ждавший Мессию, как мы ждём свободы...

   Ему подали во храме Младенца, маленького, беспомощного, плачущего.

   И представьте, что он, вместо того, чтобы воскликнуть:

   - Ныне отпущаеши!..

   Он, вместо этого, отдал бы Младенца назад и сказал:

   - Такой маленький, беспомощный, плачущий! Он спасёт мир?

   Не узнал бы Мессии!

   Так может представиться наше дело и наш отказ тем простым нашим соотечественникам, которые не привыкли, не умеют ещё смотреть слишком глубоко "в корень" и там отыскивать слишком для них глубокие причины.

   Они могут сказать:

   - В этой крошке они не угадали будущей свободы. Их вина. Им хотелось сразу слишком многого. Им давали, им показалось мало! Они отказались, и от нас отняли даже то малое, что давали.

   Ради них, чтоб выиграть их мнение, мы должны были принять протянутую руку.

   Чтобы поставить политику начистоту, лицом к лицу со страной:

   - Мы не ставим вам препятствий. Никаких. Мы идём вам навстречу. Делайте шаги.

   И все увидали бы, кто, действительно, идёт и кто не двигается с места, говоря:

   - Иду и поспешаю!

   Мы должны были сделать это, чтобы лишить политику возможности прятаться за наше, якобы, противодействие, упрямство, за наши, будто бы, "запросы", за условия, за обстоятельства и прочее, и так далее, и тому подобное.

   Мы должны были танцевать с графом Витте, чтобы хоть попытаться заставить его танцевать по-нашему.

   Мы должны были танцевать с графом Витте, чтобы поставить его в глазах России, Европы, всего мира, истории, - ведь должен же чего-нибудь бояться всякий человек, самый "бесстрашный", - чтобы поставить его в невозможность танцевать другой танец, а не тот, на который он нас ангажировал.

   Мы должны были танцевать с графом Витте, потому что больше не с кем было в эту минуту танцевать.

   Найдите в административных кругах другого человека, более европейца. Более умом своим понимающего требования времени и яснее в глубине души отдающего себе отчёт в том, что губит страну.

   Мы должны были танцевать с графом Витте за отсутствием там других танцоров.

   А минута была такая, что танцевать было необходимо.

   Не танцевать было нельзя.

   История сыграла ритурнель.

   Не будем же, заклинаю вас, повторять тех людей, про которых говорит Эдгар в "Короле Лире":

   "Смешные люди! Они ищут причин своих несчастий на небе, в движении планет и только не в самих себе".

   Будем умны, холодны, спокойны, беспристрастны, строги к себе, - чтоб быть сильными.

   Не будем исходить бесконечными жалобами на других, на подлое коварство.

   Что же мы за ничтожество, что от нас, от нашего поведения ничего не зависело?

   Не будем закрывать глаза на собственные ошибки.

   Будем искать их, чтобы видеть и не повторять.

   Будем неумолимо строги, до придирчивости, прежде всего, к себе.

   Незабвенные - увы! - октябрьские дни!

   Русской "весне" суждено начинаться всякий год осенью.

   "Открывается первая рама, и в комнату шум ворвался".

   И каких-каких ребяческих голосов не было в этом шуме.

   Отворили железные заржавевшие запоры, приоткрыли тяжёлые, кованные двери, - и мы, - мы никогда не видали луга, - мы немножко сошли с ума от воздуха, от света, от зелени, от горизонта, открывшегося глазам.

   Далёкого! Далёкого!

   Как дети, мы кинулись кувыркаться по траве.

   Вы помните, с чего это началось?

   Что было первым в этом требовании:

   - Фактов!

   Вопрос об амнистии.

   - Полной!

   Рассудим спокойно.

   Сомневался ли кто-нибудь из тех, кто издавал этот благородный и человечный крик, - мог ли сомневаться вообще кто-нибудь, - что если бы Государственная Дума собралась, имела возможность собраться, что если бы - чего нельзя было не ожидать - эта Дума была хоть чуть-чуть не реакционной...

   Мог ли кто-нибудь сомневаться, что первым постановлением этой Думы было бы требование "забвенья прошлого".

   То есть амнистии.

   Свирепая борьба кончена. Началась мирная работа и мирная борьба.

   Полное забвенье прошлому. То есть полная амнистия.

   Так бывало, так бывает везде. Иначе не может быть нигде.

   Иначе не могло быть даже и у нас.

   Первая Дума потребовала бы этого, и вот тогда бы вся страна увидела, какова цена этой Думе.

   Ставятся во что-нибудь или ни во что не ставятся постановления представителей страны?

   И несомненно, что правительство не захотело бы, по первому же абцугу - и по такому вопросу - стать в оппозицию к Думе и сказать стране:

   - С первого же слова говорим вам, что мнение ваших представителей не ставим ни в грош!

   Дума должна была собраться в январе, и в январе была бы, несомненно, объявлена полная амнистия.

   О чём же шёл разговор в октябре?

   О трёх месяцах?

   Трудно и щекотливо и тяжело говорить человеку, находящемуся на свободе, о лишних трёх месяцах тюрьмы для людей, в ней истомившихся.

   Но...

   Одному раненому сербскому заговорщику доктор сказал:

   - Вам придётся отнять руку. Вы согласны?

   Тот только рассмеялся в ответ:

   - Доктор, когда я шёл, я составил духовное завещание. Я заранее считал себя убитым. Режьте руку, - всё остальное у меня будет в выигрыше!

   Можно как угодно смотреть на тех, для кого требовали немедленной амнистии.

   Но в одном никто им не может отказать: в том, что, прежде всего, они жертвовали собой¹⁴.

   И я думаю, что если бы людям, решившим пожертвовать жизнью, предложить вопрос:

   - Как хотели бы выйти? Через три месяца совершенно спокойно? Или сейчас же, по лужам человеческой крови и через груды человеческих тел?

   Эти люди ответили бы:

   - Мы жертвуем тремя месяцами нашей жизни.

   Но мы требовали, чтоб это сделала не Государственная Дума через три месяца, а граф Витте и немедленно¹⁵.

   - Это и будет первым фактом! Фактов!

   Но, милостивые государи, мог ли это сделать именно граф Витте?

   Не требовали ли мы от него невозможного?

   Можно ли, например, требовать, чтобы белокурый человек кричал:

   - Бей блондинов!

   Как же требовать от министра, чтобы он восклицал:

   - Бей министров!

   И чтобы именно министр Витте настаивал на немедленном освобождении первым делом убийц двух министров.

   В частности - Витте был противником Плеве.

   Это знают все.

   Все знают также, что, по крайней мере, в октябре против Витте была в Петербурге сильная партия.

   И вы требуете, чтоб первое, что он сделал бы, очутившись у власти, - освободил убийцу своего врага?

   Какой козырь это значило бы дать в руки противной партии.

   Генерал Трепов мог стоять за полную амнистию. У него не было личных счётов. Граф Витте, первым долгом требующий:

   - Освободите Сазонова!

   Странная фигура. Странное положение.

   - Ах, это уж политика!

   В политике никак нельзя обойтись без политики.

   Вам-то, конечно, "до всего этого нет никакого дела". Но графу Витте до всего, что касается графа Витте, согласитесь, есть дело.

   Чего не приходилось читать в эти дни, - первые дни, когда от избытка сердца уста лепечут трогательный вздор!

   В одной - теперь покойной - газете я читал даже требование:

   "Пусть г. Витте открыто пристанет к нам!"

   А "мы" - это была газета революционной партии.

   Представьте себе эту картину.

   Граф Витте объявляет:

   - Я - революционер!

   Вопрос: сколько минут после этого он остался бы премьер-министром?

   И какую бы пользу могла извлечь из него та партия, в интересах которой ему предлагали к ней "примкнуть"?

   Что бы мог после этого делать граф Витте?

   Носить красный флаг? Или петь революционные песни?

   Вот то, чем мы проигрывали дело в апелляционной инстанции - Европе - и, что гораздо важнее, в глазах многих и многих в нашей стране.

   Было много восторга и мало деловитости.

   С тех пор...

   Какой поворот вальса совсем в другую сторону!

   Где тот божественный Кришна, который с застывшей любезной улыбкой и "повисшей в воздухе" рукой, в неловкой и стеснительной позе, стоял посреди зала?

   Предлагал всем.

   Д. Н. Шипову.

   - Не возьмусь. Я слишком умеренный. Кабинет будет односторонен.

   А. П. Гучкову.

   - Нет-с. Куда-с. Мы в ретроградах!

   Даже М. А. Стаховичу предлагали:

   - Вдруг стать министром народного просвещения.

   Тому:

   - Не пойду потому-то.

   Другому:

   - Не пойду поэтому-то.

   Третьему:

   - А я просто не пойду!

   Граф Витте сердится, и очаровательная улыбка мало-помалу сходит с лица.

   Лицо становится другим.

   Где те дни, когда депутации уходили от него, с большим трудом устояв против очарования?

   Теперь всё чаще отчёты о приёме депутаций заканчиваются одной и той же фразой:

   - Граф был суров. Депутация ушла недовольной.

   Он сердится всё сильнее и сильнее.

   Он говорит:

   - А! Вы все сочувствовали стачкам! Вот и узнайте, что такое стачки!

   Это уж наказание всей страны.

   За что?

   Граф Витте просил кредита.

   Страна нашла, что граф Витте такого кредита не заработал.

   И граф Витте за то, что он кредита не заработал, сердится на страну же?

   И наказывает?

   И как!

   Цитирую по газетам:

   - Статистика. С 25-го декабря 1905 года по 25-е января 1906 года.

   За один месяц!

   Хорошо хоть имел 31 день. А если бы это был февраль!

   - 78 газет закрыто в 17 городах. 58 редакторов посажено под арест, из них 46 освобождено под залог, в общем в 386,500 рублей. Военное положение объявлено в 62 местностях, положение усиленной охраны - в 23-х. Не считая числа убитых и раненых в Москве: во время столкновений с войсками убито 1,203 человека, ранено 1,624. Счесть число арестов невозможно, - но в 14-ти городах арестованные лица должны содержаться в полицейских участках, так как тюрьмы переполнены.

   Какой ореол!

   И как в сиянии этого нового ореола потонула слабая полуулыбка первого русского "конституционного премьер-министра".

   Как, говоря на нашем газетном языке:

   - Из "Русских Ведомостей" человек перешёл в "Московские".

   Бог Кришна начал с другой ноги - и больше ничего.

  

   ¹ лат. Arma virumque cano. - Я воспекаю оружие и мужчину. Этими словами начинается "Энеида" Вергилия.

   ² Renan. Lettre à M. Berthelot

   ³ фр.

   ⁴ фр.

   ⁵ англ. credit - кредит

   ⁶ англ. debet - дебет

   ⁷ фр.

   ⁸ "Ах, мой милый Августин"

   ⁹ Taine. "Napoléon Bonaparte".

   ¹⁰ В ноябре.

   ¹¹ Ведь не одним же оружием успокаиваются, а тем более - предупреждаются волнения.

   ¹² фр. La plus belle fille du monde ne peut donner que ce qu'lle a. - Самая хорошенькая девушка на свете не может дать больше того, что она имеет.

   ^{13 а б в г} "Интернационал"

   ¹⁴ Цитирую отчёт об общем присутствии Государственного Совета, 21-го января, по вопросу о смертной казни за политические убийства: - Эти люди столь фанатичны, что их не устрашит ничто, - они и так всегда идут на верную смерть.

   ¹⁵ И что же в результате? Сокращён срок заключения? Когда теперь будет амнистия?