Кольридж Самюэль Тейлор - Кристабель

   Сэмюэль Тэйлор Кольридж

  

   Первая часть этой поэмы была написана в 1797 г. в Стоуи, графство Сомерсет. Вторая - после моего возвращения из Германии в 1800 г. в Кесвике, графство Камберленд. Возможно, что, если бы я закончил поэму в один из вышеупомянутых периодов времени, или, если бы я напечатал первую и вторую части в 1800 г., ее оригинальность произвела бы гораздо большее впечатление, чем то, на которое я смею рассчитывать сейчас. Но в этом виновата только моя собственная бездеятельность. Я упоминаю эти даты лишь для того, чтобы снять обвинение в плагиате или рабском подражании самому себе. Ибо среди нас есть критики, которые, как видно, считают, что все возможные мысли и образы - традиционны; которые не имеют никакого понятия о том, что в мире существуют источники, мелкие, равно как и большие, и которые поэтому великодушно возводят каждую струйку, текущую перед их глазами, к дырке, пробитой в чужом баке. Я уверен, однако, что - коль скоро речь зайдет о данной поэме - знаменитые поэты, в подражании которым меня могут заподозрить, ссылаясь на отдельные места, или тон, или дух всей поэмы, одними из первых снимут с меня это обвинение, и в случае каких-либо разительных совпадений разрешат мне обратиться к ним с этим четверостишием, скверно переведенным со средневековой латыни:

  

   Оно и ваше и мое;

   Но, коль творец един,

   Моим пусть будет, ибо я

   Беднейший из двоих.

  

   Мне остается только добавить, что размер "Кристабели", строго говоря, не является свободным, хотя он и может показаться таким, ибо он основан на новом принципе - на подсчете в каждой строке не всех, а только ударных слогов. Хотя число слогов в каждой строке колеблется от семи до двенадцати, ударными среди них всегда будут только четыре. Я, однако, пользовался этим приемом не ради прихоти или простого удобства, но в соответствии с переменами в системе образов или настроении поэмы *.

  

   ___________________________________________________

   * Перевод предисловия А. Н. Горбунова. Четверостишие переведено Н. М. Пальцевым.

  

  

              Часть I

  

   Над башней замка полночь глуха

   И совиный стон разбудил петуха.

   Ту-ху! Ту-уит!

   И снова пенье петуха,

   Как сонно он кричит!

  

   Сэр Леолайн, знатный барон,

   Старую суку имеет он.

   Из своей конуры меж скал и кустов

   Она отвечает бою часов,

   Четыре четверти, полный час,

   Она завывает шестнадцать раз.

   Говорят, что саван видит она,

   В котором леди погребена.

  

   Ночь холодна ли и темна?

   Ночь холодна, но не темна!

   Серая туча в небе висит,

   Но небосвод сквозь нее сквозит.

  

   Хотя полнолунье, но луна

   Мала за тучей и темна.

   Ночь холодна, сер небосвод,

   Еще через месяц - маю черед,

   Так медленно весна идет.

  

   Кто леди Кристабель милей?

   Ее отец так нежен" с ней!

   Куда же она так поздно идет

   Вдали от замковых ворот?

   Всю ночь вчера средь грез ночных

   Ей снился рыцарь, ее жених,

   И хочет она в лесу ночном,

   В разлуке с ним, помолиться о нем.

  

   Брела в безмолвии она,

   И был ее чуть слышен вздох,

   На голом дубе была зелена

   Одна омела, да редкий мох.

   Став на колени в лесной глуши,

   Она молилась от всей души.

  

   Но поднялась тревожно вдруг

   Прекрасная леди Кристабель -

   Она услышала странный звук,

   Не слыханный ею нигде досель,

   Как будто стоны близко слышны

   За старым дубом, с той стороны.

  

   Ночь холодна, лес обнажен:

   Может быть, это ветра стон?

   Нет, даже легкий ветерок

   Не повеет сегодня среди ракит,

   Не сдунет локона с милых щек,

   Не шелохнет, не закружит

   Последний красный лист, всегда

   Готовый плясать туда, сюда,

   Так слабо подвешенный, так легко

   На верхней ветке, там, высоко.

   Чу! бьется сердце у ней в груди -

   Святая дева, ее пощади!

   Руки с мольбой сложив под плащом,

   Обходит дуб она кругом,

   Что же видит она?

  

   Юная дева прелестна на вид

   В белом шелковом платье сидит.

   Платье блестит в лучах луны,

   Ее шея и плечи обнажены,

   От них ее платье еще бледней.

   Она сидит на земле, боса,

   И дикие звезды цветных камней

   Блестят, запутаны в ее волоса.

  

   Конечно, страшно лицом к лицу

   Было девушке встретить в ночном лесу

   Такую страшную красу.

  

   "Помоги, богоматерь, мне с высоты

   (Говорит Кристабель), но кто же ты?"

  

   Сказала ей дама такие слова,

   И голос ее звучал едва:

   "О, пусть тебя тронет моя судьба,

   Я с трудом говорю, я так слаба,

   Протяни мне руку, не бойся, о нет..."

   Кристабель спросила, откуда она,

   И так сказала ей дама в ответ,

   И была ее речь едва слышна:

  

   "Мой отец издалека ведет свой род,

   Меня Джеральдиной он зовет.

   Пятеро воинов вчера среди дня

   Схватили беззащитную деву, меня.

   Они заглушили мой крик и плач,

   Прикрутили к коню жесткой уздой,

   Несся конь, как ветер степной,

   И сзади они летели вскачь.

   Они пришпоривали злобно коней,

   Мы пересекли ночную тьму.

   Я, господь свидетель тому,

   Никогда не знала этих людей.

   Не помню времени я и пути

   (Я лежала без чувств), пока меня

   Самый высокий и злой из пяти

   Не снял, наконец, со спины коня.

  

   Едва живой я была тогда,

   Но помню споры его друзей,

   Он меня положил средь корней

   И клятву дал вернуться сюда.

   Куда они скрылись, не могу сказать:

   Недавно послышался здесь в тишине

   Как будто звон колокольный мне,

   О, помоги же несчастной бежать

   (Сказала она), дай руку мне".

  

   Тогда белокурую Джеральдину утешать

   Стала Кристабель: "О не бойтесь ничего,

   Прекрасная леди, вы можете располагать

   Домом благородного отца моего.

   Он с радостью даст охрану вам,

   Отборных рыцарей с вами пошлет

   И будет честью его друзьям

   Вас провожать до отцовских ворот".

  

   Они пошли, их страх торопил

   Но быстро идти не было сил

   (О леди, счастлива ваша звезда!)

   И так Кристабель сказала тогда:

   "Все наши домашние "пят давно

   И в залах, и в горницах - всюду темно.

   Сэр Леолайн здоровьем слаб

   И я его разбудить не могла б,

   Но мы проберемся, словно тайком,

   И если позволите, то проведем

   Ночь эту рядом, на ложе одном".

  

   Они миновали ров, и вот

   Маленький ключ Кристабель достает,

   Узкая калитка легко отворена,

   Как раз посредине ворот она,

   Ворот, которые железом блестят,

   В них может проехать целый отряд.

   Должно быть, от боли, леди легла,

   И вот Кристабель ее подняла

   И на руках, - кто б думать мог, -

   Перенесла через порог.

   Но едва миновали порог ворот,

   Словно не было боли, леди встает.

  

   Далеко опасность, далеко страх,

   Счастье сияло в их глазах.

   Кристабель свой взор к небесам подняла

   И спутнице так сказала своей:

   "Тебя Пресвятая Дева спасла,

   Вознесем же мы благодарность к ней".

   "Увы! Увы! - Джеральдина в ответ,

   У меня для этого силы нет".

   Далеко опасность, далеко страх,

   Счастье сияло в их глазах!

  

   Старая сука пред своей конурой

   Глубоко спит под холодной луной.

   Она не шевельнулась, она спала,

   Но жалобный вздох она издала

   И что ее потревожить могло?

   Она никогда не вздыхала досель

   Когда приближалась к ней Кристабель,

   Быть может, крик совы донесло,

   Ибо, что ее потревожить могло?

  

   Очень легко ступали они,

   Но эхо повторяло шаг.

   В высокой зале тлел очаг,

   Уже умирали в нем головни,

   Но, когда проходила леди, - сильней

   Вспыхнули вдруг языки огней,

   Кристабель увидела леди глаз

   На миг, пока огонь не погас.

   Только это, да старый щит,

   Что в нише на стене висит.

   "О, тише ступайте, - сказала она,

   Отец пробудится ото сна!"

  

   Кристабель разулась, легкой стопой,

   Боясь потревожить замка покой,

   Они со ступени крадутся на ступень,

   То сквозь мерцанье, то сквозь тень.

   Идут мимо спальни, где спит барон,

   Тихи, как смерть, не проснулся б он.

   Но вот и дверь в ее покой,

   Но вот Джеральдина коснулась ногой

   Камышевых матов комнаты той.

  

   В небе луна светит темно,

   Ее лучи минуют окно,

   Но и без бледных лучей луны

   Резьбой покрытые стены видны.

   Изваяния нежно пленяют глаз

   И странен их прихотливый строй,

   Для девичьей спальни они как раз.

   И лампу с серебряной цепью двойной

   Держит ангел легкой рукой.

  

   Серебряная лампа - луны темней,

   Но лампу эту Кристабель берет,

   Прибавляет огня и, вспыхнув сильней,

   Лампа качается взад и вперед.

   Что с Джеральдиной? Совсем бледна,

   Опустилась на пол без сил она

   "Леди Джеральдина, это вино

   Вас подкрепит - выпейте скорей,

   Из диких целебных трав оно

   Было приготовлено матерью моей".

  

   "Но будет ли рада меня приласкать,

   Погибшую деву, ваша мать?" -

   "Горе мне! - Кристабель в ответ, -

   У меня с рожденья матери нет.

   Седой монах рассказывал раз,

   Что мать моя в предсмертный час

   Говорила, что будет слышен ей

   Полночный звон в день свадьбы моей.

   Ах, если бы мать пришла сквозь мрак!" -

   Джеральдина сказала: "Ах, если б так!"

  

   Но сейчас же глухо вскричала она:

   "Прочь, скиталица-мать! Ты, здесь не нужна!

   У меня есть власть сильнее твоей".

   Джеральдина бедная - увы, что с ней?

   Почему так странно она глядит,

   Или мертвую видит во тьме ночной?

  

   Почему так глухо она кричит:

   "Прочь, женщина, прочь, час этот мой!

   Хотя ты и ангел хранитель ее,

   Прочь, женщина, прочь, здесь все мое!"

  

   Тогда Кристабель к ней подошла,

   И синие очи к небесам подняла.

   "Этой страшной скачкой верхом, увы, Дорогая

   леди, измучены вы!"

   Джеральдина рукой отерла чело

   И сказала тихо: "Теперь прошло".

  

   Джеральдина вина выпила вновь:

   На ее щеках заиграла кровь

   И тотчас с пола встала она

   Вновь гордая леди, высока и стройна,

   И, словно дама страны неземной,

   Она была прекрасна собой.

  

   Сказала она: "Кристабель, за вас

   Молятся ангелы каждый час,

   И вы непорочным сердцем своим

   Отвечаете нежной любовью им.

   За ваше добро заплатить вдвойне,

   Прелестная дева, хочется мне.

   Хотя так беспомощна я, увы,

   Но теперь, дитя, раздевайтесь вы,

   А я перед сном помолиться должна".

   "Пусть будет так", - говорит Кристабель.

   И, как приказала леди, она

   Разделась и легла в постель,

   Легла, невинна и нежна.

   Но, о, несчастье и счастье дум

   Слишком много тревожило ум,

   И никак Кристабель не могла заснуть.

  

   Тогда на локоть она оперлась

   И на постели слегка поднялась

   Для того, чтобы на Джеральдину взглянуть.

  

   Под лампою леди склонена,

   Обводила тихо глазами кругом,

   И, глубоко вздохнув, она

   Вся словно вздрогнула, потом

   Распустила под грудью пояс свой.

   Одежда упала к ногам легка...

   Она стоит совсем нагой!

   Взгляни: ее грудь, ее бока -

   Это может присниться, но как рассказать?

   О, спаси Кристабель, Христа благодать!

  

   Джеральдина недвижна, она молчит,

   Ах! Ее пораженный взор горит,

   Как будто болезненным усильем она

   Какую-то тяжесть поднимает со дна,

   И на девушку, медля, она глядит.

   Но вот, словно вызов она приняла

   Движеньем гордым головы,

   И рядом с девушкой легла

   И в свои объятья ее взяла.

          Увы, увы!

   Печален взор и слышны едва

          Ее слова:

   "Кристабель, прикоснулась к тебе моя грудь,

   Молчаливой, безвольной отныне будь!

   Ты узнаешь сейчас, будешь завтра знать

   И скорби моей, и стыда печать;

          Не все ли равно,

          Ведь только одно

          И знаешь ты:

          Что в лесу, где мгла,

          Ты на стон пошла

   И встретила даму неземной красоты

   И ее привела милосердно домой,

   Чтоб спасти и укрыть от прохлады ночной".

  

  

         Заключение первой части

  

   Зрелище можно ль найти милей,

   Чем Кристабель, когда она

   Под старым дубом молилась, одна

   Среди зубчатых острых теней

   От его безлистых мшистых ветвей,

   Чем Кристабель в сиянья луны,

   Шептавшая сладких молитв слова.

   Ее сжатые руки так нежны,

   Ее вздохи слышны едва-едва. . .

   Открыто лицо для тоски и любви. . .

   Из скорее блестящих, чем светлых глаз

   Готов упасть слезы алмаз.

   С глазами открытыми (горе мне!)

   Кристабель во власти ужасного сна.

   Но знаю я, что в ужасном сне

   Лишь то, что было видит она.

   Может ли быть? О горе и стыд!

   Она ли молилась в чаще ракит!

   Погляди: виновница этого зла

   В свои объятья деву взяла

   И может спокойно и сладко спать,

   Словно с ребенком нежная мать!

  

   Звезда закатилась, взошла звезда.

   О, Джеральдина, тот час, когда

   Твои объятья стали тюрьмой

   Для прелестной леди - тот час был твой!

   В тот час над озером и горным ручьем

   Птицы были объяты сном,

   Но теперь ликующий говор их

   Ту-ху - летит от лесов густых,

   Ту-ху, ту-ху - до вершин крутых.

  

   Взгляни же: леди Кристабель

   Покидает медленно свое забытье,

   Она подымается, опираясь на постель,

   Грустен и томен вид ее.

   Веки смыкаются и слез волна

   Сквозь густые ресницы бежит, блестя,

   И улыбается в то же время она,

   Как при внезапном свете дитя.

   Она улыбается и плачет - да,

   Как юная отшельница в лесной тишине,

   Прекрасная отшельница, что всегда

   Твердит молитву наяву и во сне...

   И если беспокойны движенья ее,

   То лишь потому, что свободная кровь

   К ее ногам приливает вновь.

   Было сладко, конечно, ее забытье.

   Что же, если б ангел ее был с ней

   Если б она знала, что с ней ее мать?

   Но одно она знает: близка благодать,

   И святые помогут - лишь стоит позвать,

   Ибо небо объемлет всех людей!

  

  

          Часть II

  

   "В загробный мир, - говорит барон, -

   Нас призывает утренний звон".

   Он эти слова впервые сказал,

   Когда мертвой леди свою увидал.

   Говорить он их будет каждый раз,

   Пока не пробьет его смертный час.

  

   Он обычай завел, незнакомый встарь,

   Чтобы каждый день на заре звонарь,

   Раскачивая тяжкий колокол свой,

   Сорок пять четок перебрал рукой,

   Меж двух ударов за упокой,

   Чтоб слышал звон каждый сосед

   От Уиндермира до Брета-Хэд.

  

   Бард Бреси молвит: "Звон хорош такой!

   Ты, старый, заспанный звонарь,

   Ударь, помолись и опять ударь!

   Есть много звуков и разных див,

   Чтобы заполнить перерыв.

   Где Ленгдель-Пик и Ведьмин Скат

   И Донжон-Гиль, заселенный зря,

   В воздушный колокол звонят

   Три многогрешных звонаря,_

   И вторят втроем один за другим

   Мертвыми звонами звонам живым.

   И часто звоном оскорблен,

   Когда умолкнет их дин-дон,

   Высмеивает Дьявол скорбную трель

   И весело трезвонит за ним Бородель.

   Воздух спокоен! Сквозь туман далеко

   Слышен веселый этот трезвон;

   Джеральдина с постели встает легко,

   Уже стряхнув и ужас, и сон.

   Свое белое платье надела она,

   Узел сплела волос густых

   И будит Кристабель от сна,

   Не сомневаясь в чарах своих.

   "Вы спите, леди Кристабель?

   Уж утро - нора покинуть постель!"

  

   Кристабель проснулась. Стоит перед ней

   Та, что рядом с нею ночь провела,

   Или та самая, верней,

   Которую она под дубом нашла.

   Еще красивей, еще милей,

   Потому что выпита ею до дна

   Полная чаша сладкого сна.

   И так приветливы слова,

   Так благодарен нежный взгляд,

   Что (так казалось) кружева

   Взволнованную грудь теснят.

   Кристабель сказала: "Сомненья нет,

   Я согрешила, я была неправа",

   И голос ее дрожал едва,

   Хоть ласков был ее привет,

   Но душа ее все же была смущена

   Впечатленьем, слишком живого сна.

   Кристабель поспешно с постели встает,

   Надевает платье и молитву творит.

   Кто на кресте томился, Тот

   Ее неведомый грех простит.

   И леди Джеральдину ведет потом

   Познакомить со старым своим отцом.

  

   Кристабель с Джеральдиной идут вдвоем,

   Проходят залой, сквозь ряд колонн

   И, ступая между слугой и пажом,

   Входят в покой, где сидит барон.

   Встал барон, прижав Кристабель,

   Ненаглядную дочь, к груди своей

   И, заметив леди, невиданную досель,

   Глядит на нее, дивится ей.

   И приличный столь знатной даме поклон

   Посылает леди Джеральдине он.

  

   Но когда он услышал леди рассказ,

   Имя отца ее узнал,

   Почему сэр Леолайн тотчас

   Так бледен стал и повторял:

   "Лорд Роланд де Во из Трайермен?"

   Увы! Они в юности были друзья,

   Но людской язык ядовит, как змея;

   Лишь в небе верность суждена;

   И юность напрасна, и жизнь мрачна;

   И нами любимый бывает презрен;

   И много на свете темных тайн.

   Мне ясно, что произошло

   Меж вами, лорд Роланд и сэр Леолайн:

   Словами презренья обменялись зло,

   И оскорбленья выжгли в их душах любовь,

   И они разошлись, чтобы не встретиться вновь.

   Никогда не сойдутся они опять,

   Чтобы снять с сердец тяжелый гнет,

   Как утесы, будут они стоять

   Далеко друг от друга, всю жизнь напролет.

   Бурное море разделяет их,

   Но ни зной, ни молнии, ни вечные льды

   Не могут стереть в сердцах людских

   Любви и дружбы былой следы.

  

   Джеральдине в лицо поглядел барон

   И долго всматривался он,

   Сквозь сиянье нежной ее красоты

   Молодого лорда узнавая черты.

  

   О, тогда свои позабыл он лета.

   В благородном сердце вскипела месть.

   Он поклялся кровью из ран Христа,

   Он пошлет повсюду об этом весть,

   Он велит герольдам своим трубить,

   Что те, кто ее посмел оскорбить,

   Покрыты на век пятном стыда!

   А дерзнут они отрицать, - тогда

   Герольд назначит неделю им,

   Чтобы дать ответ моему мечу,

   Пусть будет турнир судом моим.

   Их змеиные души я выбить хочу

   Из тел человечьих мечом моим!"

  

   Так он сказал, с огнем в глазах -

   Ибо леди обидели тяжко, а в ней

   Он видит дружбу давних дней!

   И вот лицо его в слезах

   И он Джеральдину в объятья взял,

   И встретила это объятье она,

   И радостный взор ее сиял.

   А дочь глядит, поражена

   Виденьем тягостного сна.

   Она содрогнулась; боль и страх

   Промелькнули в ясных ее глазах

   (О горе, горе, Кристабель,

   Такие виденья знать тебе ль?)

  

   Она снова увидела старую грудь,

   Холодную грудь ощутила вновь,

   Но имела лишь силу хрипло вздохнуть,

   И барон, озираясь, поднял бровь,

   Но увидел только свое дитя,

   Стоявшее, взор к небесам обратя.

  

   Виденье было, виденья нет,

   Другое просияло вслед,

   И стало отрадным виденье сна,

   Что в объятьях леди провела она.

   И внесло упоенье в душу, и вот

   Глаза Кристабели и нежный рот

   Засветились улыбкой! Снова барон

   "Что с тобою, дитя?" - спросил удивлен,

   Она отвечала, когда он спросил,

   "О нет, тревожного нет ничего".

   Должно быть, она не имела сил

   Иначе сказать, побороть колдовство.

   Но из тех, кто видел Джеральдину, любой

   Решил бы, что с неба сошла она:

   Она глядела с такой мольбой,

   Как будто страхом была полна,

   Что Кристабель огорчена!

   И с такой печалью прекрасных глаз

   Она умоляла назад, домой

   Ее поскорей отправить...

                    "Нет!

   Нет!" - Леолайн воскликнул в ответ.

   "Бард Бреси, вот тебе приказ:

   Иди ты с громкой, веселой трубой,

   Двух лучших коней возьми с собой

   И возьми одного из моих пажей,

   Чтоб он ехал сзади с лютней твоей.

   Нарядитесь оба в шелк и атлас

   И скачите вперед, трубите в рог,

   Да смотрите только, чтобы на вас

   Не напали бродяги больших дорог.

  

   Через Иртинг глубокий, скорей, скорей,

   Мой веселый бард полетит вперед

   Через Хэльгарский лес, вдоль Норренских болот

   И увидит он крепкий замок тот,

   Что стоит, грозя Шотландии всей.

   Бард Бреси, Бард Бреси, твой конь быстроног,

   Пусть несется конь, пусть рог звучит.

   Не устанет конь, не замолкнет рог,

   Лорду Роланду голос твой прокричит:

   "В безопасности дочь твоя, о лорд,

   Прекрасная дочь, хвала судьбе,

   Сэр Леолайн ее спасеньем горд

   И тебя приглашает немедля к себе

   Со всей многочисленной свитой твоей,