Волошин Максимилиан Александрович - Неопалимая купина

Максимилиан Волошин. Неопалимая купина

  

  

   Стихи о войне и революции --------------------------------------

  Оригинал находится здесь: Библиотека Олега Колесникова. --------------------------------------

I. ВОЙНА

РОССИЯ (1915 г.) Враждующих скорбный гений Братским вяжет узлом, И зло в тесноте сражений Побеждается горшим злом. Взвивается стяг победный... Что в том, Россия, тебе? Пребудь смиренной и бедной - Верной своей судьбе. Люблю тебя побежденной, Поруганной и в пыли, Таинственно осветленной Всей красотой земли. Люблю тебя в лике рабьем, Когда в тишине полей Причитаешь голосом бабьим Над трупами сыновей. Как сердце никнет и блещет, Когда, связав по ногам, Наотмашь хозяин хлещет Тебя по кротким глазам. Сильна ты нездешней мерой, Нездешней страстью чиста, Неутоленною верой Твои запеклись уста. Дай слов за тебя молиться, Понять твое бытие, Твоей тоске причаститься, Сгореть во имя твое. 17 августа 1915 Биарриц В ЭТИ ДНИ И. Эренбургу В эти дни великих шумов ратных И побед, пылающих вдали, Я пленен в пространствах безвозвратных Оголтелой, стынущей земли. В эти дни не спазмой трудных родов Схвачен дух: внутри разодран он Яростью сгрудившихся народов, Ужасом разъявшихся времен. В эти дни нет ни врага, ни брата: Все во мне, и я во всех; одной И одна - тоскою плоть объята И горит сама к себе враждой. В эти дни безвольно мысль томится, А молитва стелется, как дым. В эти дни душа больна одним Искушением - развоплотиться. 5 февраля 1915 Париж ПОД ЗНАКОМ ЛЬВА М. В. Сабашниковой Томимый снами, я дремал, Не чуя близкой непогоды; Но грянул гром, и ветр упал, И свет померк, и вздулись воды. И кто-то для моих шагов Провел невидимые тропы По стогнам буйных городов Объятой пламенем Европы. Уже в петлях скрипела дверь И в стены бил прибой с разбега, И я, как запоздалый зверь, Вошел последним внутрь ковчега. Август 1914 Дорнах НАД ПОЛЯМИ АЛЬЗАСА Ангел непогоды Пролил огнь и гром, Напоив народы Яростным вином. Средь земных безлюдий Тишина гудит Грохотом орудий, Топотом копыт. Преклоняя ухо В глубь души, внемли, Как вскипает глухо Желчь и кровь земли. Ноябрь 1914 Дорнах ПОСЕВ В осенний день по стынущим полянам Дымящиеся водят борозды Не пахари; Не радуется ранам Своим земля; Не плуг вскопал следы; Не семена пшеничного посева, Не ток дождей в разъявшуюся новь, - Но сталь и медь, Живую плоть и кровь Недобрый Сеятель В годину Лжи и Гнева Рукою щедрою посеял... Бед И ненависти колос, Змеи плевел Взойдут в полях безрадостных побед, Где землю-мать Жестокий сын прогневил. 3 февраля 1915 Париж ГА3ЕТЫ Я пробегаю жадным взглядом Вестей горючих письмена, Чтоб душу, влажную от сна, С утра ожечь ползучим ядом. В строках кровавого листа Кишат смертельные трихины, Проникновенно лезвиины, Неистребимы, как мечта. Бродила мщенья, дрожжи гнева, Вникают в мысль, гниют в сердцах, Туманят дух, цветут в бойцах Огнями дьявольского сева. Ложь заволакивает мозг Тягучей дремой хлороформа И зыбкой полуправды форма Течет и лепится, как воск. И, гнилостной пронизан дрожью, Томлюсь и чувствую в тиши, Как, обезболенному ложью, Мне вырезают часть души. Hе знать, не слышать и не видеть... Застыть, как соль... уйти в снега... Дозволь не разлюбить врага И брата не возненавидеть! 12 мая 1915 Париж ДРУГУ "А я, таинственный певец, На берег выброшен волною..." Арион Мы, столь различные душою, Единый пламень берегли И братски связаны тоскою Одних камней, одной земли. Одни сверкали нам вдали Созвездий пламенные диски; И где бы ни скитались мы, Но сердцу безысходно близки Феодосийские холмы. Нас тусклый плен земной тюрьмы И рдяный угль творящей правды Привел к могильникам Ардавды, И там, вверяясь бытию, Снастили мы одну ладью; И, зорко испытуя дали И бег волнистых облаков, Крылатый парус напрягали У Киммерийских берегов. Но ясновидящая сила Хранила мой беспечный век: Во сне меня волною смыло И тихо вынесло на брег. А ты, пловец, с душой бессонной От сновидений и молитв, Ушел в круговороты битв Из мастерской уединенной. И здесь, у чуждых берегов, В молчаньи ночи одинокой Я слышу звук твоих шагов, Неуловимый и далекий. Я буду волить и молить, Чтобы тебя в кипеньи битвы Могли, как облаком, прикрыть Неотвратимые молитвы. Да оградит тебя Господь От Князя огненной печали, Тоской пытающего плоть, Да защитит от едкой стали, От жадной меди, от свинца, От стерегущего огнива, От злобы яростного взрыва, От стрел крылатого гонца, От ядовитого дыханья, От проницающих огней, Да не смутят души твоей Ни гнева сладостный елей, Ни мести жгучее лобзанье. Да не прервутся нити прях, Сидящих в пурпурных лоскутьях На всех победных перепутьях, На всех погибельных путях. 23 августа 1915 Биарриц ПРОЛОГ Андрею Белому Ты держишь мир в простертой длани, И ныне сроки истекли... В начальный год Великой Брани Я был восхищен от земли. И, на замок небесных сводов Поставлен, слышал, смуты полн, Растущий вопль земных народов, Подобный реву бурных волн. И с высоты непостижимой Низвергся Вестник, оку зримый, Как вихрь сверлящей синевы. Огнем и сумраком повитый, Шестикрылатый и покрытый Очами с ног до головы. И, сводом потрясая звездным, На землю кинул он ключи, Земным приказывая безднам Извергнуть тучи саранчи, Чтоб мир пасти жезлом железным. А на вратах земных пещер Он начертал огнем и серой: "Любовь воздай за меру мерой, А злом за зло воздай без мер". И, став как млечный вихрь в эфире, Мне указал Весы: "Смотри: В той чаше - мир; в сей чаше - гири: Всё прорастающее в мире Давно завершено внутри". Так был мне внешний мир показан И кладезь внутренний разъят. И, знаньем звездной тайны связан, Я ввержен был обратно в ад. Один среди враждебных ратей - Не их, не ваш, не свой, ничей - Я голос внутренних ключей, Я семя будущих зачатий. 11 сентября 1915 Биарриц АРМАГЕДДОН Л. С. Баксту "Три духа, имеющие вид жаб... соберут царей вселенной для великой битвы... в место, называемое Армагеддон..." Откровение, XVI, 12- 16 Положив мне руки на заплечье (Кто? - не знаю, но пронзил испуг И упало сердце человечье...) Взвел на холм и указал вокруг. Никогда такого запустенья И таких невыявленных мук Я не грезил даже в сновиденьи! Предо мной, тускла и широка, Цепенела в мертвом исступленьи Каменная зыбь материка. И куда б ни кинул смутный взор я - Расстилались саваны пустынь, Русла рек иссякших, плоскогорья; По краям, где индевела синь, Громоздились снежные нагорья И клубились свитками простынь Облака. Сквозь огненные жерла Тесных туч багровые мечи Солнце заходящее простерло... Так прощально гасли их лучи, Что тоскою мне сдавило горло И просил я: "Вещий, научи: От каких планетных ураганов Этих волн гранитная гряда Взмыта вверх?" И был ответ: "Сюда По иссохшим ложам океанов Приведут в день Страшного Суда Трое жаб царей и царства мира Для последней брани всех времен. Камни эти жаждут испокон Хмельной желчи Божьего потира. Имя этих мест - Армагеддон". 3 октября 1915 Биарриц ... Не ты ли В минуту тоски Швырнул на землю Весы и меч И дал безумным Свободу весить Добро и зло? Не ты ли Смесил народы Густо и крепко, Заквасил тесто Слезами и кровью И топчешь, грозный, Грозды людские В точиле гнева? Не ты ли Поэта кинул На стогны мира Быть оком и ухом? Не ты ли Отнял силу у рук И запретил Сложить обиды В глубокой чаше Земных весов, Но быть назначил Стрелой, указующей Разницу веса? Не ты ли Неволил сердце Благословить Убийц и жертву, Врага и брата? Не ты ли Неволил разум Принять свершенье Непостижимых Твоих путей Во всем гореньи Противоречий, Несовместимых Для человечьей Стесненной мысли? Так дай же силу Поверить в мудрость Пролитой крови; Дозволь увидеть Сквозь смерть и время Борьбу народов, Как спазму страсти, Извергшей семя Всемирных всходов! 1 декабря 1915 Париж УСТАЛОСТЬ М. Стебельской "Трости надломленной не преломит И льна дымящегося не угасит". Исаия 42, 3 И тогда, как в эти дни, война Захлебнется в пламени и в лаве, Будет спор о власти и о праве, Будут умирать за знамена... Он придет не в силе и не в славе, Он пройдет в полях, как тишина; Ничего не тронет и не сломит, Тлеющего не погасит льна И дрожащей трости не преломит. Не возвысит голоса в горах, Ни вина, ни хлеба не коснется - Только всё усталое в сердцах Вслед Ему с тоскою обернется. Будет так, как солнце в феврале Изнутри неволит нежно семя Дать росток в оттаявшей земле. И для гнева вдруг иссякнет время, Братской распри разомкнется круг, Алый Всадник потеряет стремя, И оружье выпадет из рук. 27 сентября 1915 Биарриц

II. ПЛАМЕНА ПАРИЖА

ВЕСНА А. В. Гольштейн Мы дни на дни покорно нижем. Даль не светла и не темна. Над замирающим Парижем Плывет весна... и не весна. В жемчужных утрах, в зорях рдяных Ни радости, ни грусти нет; На зацветающих каштанах И лист - не лист, и цвет - не цвет. Неуловимо-беспокойна, Бессолнечно-просветлена, Неопьяненно и не стройно Взмывает жданная волна. Душа болит в краю бездомном; Молчит, и слушает, и ждет... Сама природа в этот год Изнемогла в бореньи темном. 26 апреля 1915 Париж ПАРИЖ В ЯНВАРЕ 1915 г. Кн. В. Н. Аргутинскому Всё тот же он во дни войны, В часы тревог, в минуты боли... Как будто грезит те же сны И плавит в горнах те же воли. Всё те же крики продавцов И гул толпы, глухой и дальний. Лишь голос уличных певцов Звучит пустынней и печальней. Да ловит глаз в потоках лиц Решимость сдвинутых надбровий, Улыбки маленьких блудниц, Войной одетых в траур вдовий; Решетки запертых окон Да на фасадах полинялых Трофеи праздничных знамен, В дождях и ветре обветшалых. А по ночам безглазый мрак В провалах улиц долго бродит, Напоминая всем, что враг Не побежден и не отходит. Да светы небо стерегут, Да ветр доносит запах пашни, И беспокойно-долгий гуд Идет от Эйфелевой башни. Она чрез океаны шлет То бег часов, то весть возмездья, И сквозь железный переплет Сверкают зимние созвездья. 19 февраля 1915 Париж ЦЕППЕЛИНЫ НАД ПАРИЖЕМ А. Н. Ивановой Весь день звучали сверху струны И гуды стерегущих птиц. А после ночь писала руны, И взмахи световых ресниц Чертили небо. От окрестных Полей поднялся мрак и лёг. Тогда в ущельях улиц тесных Заголосил тревожный рог... И было видно: осветленный Сияньем бледного венца, Как ствол дорической колонны, Висел в созвездии Тельца Корабль. С земли взвивались змеи, Высоко бил фонтан комет И гас средь звезд Кассиопеи. Внизу несомый малый свет Строений колыхал громады; Но взрывов гул и ядр поток Ни звездной тиши, ни прохлады Весенней - превозмочь не мог. 18 апреля 1915 Париж РЕЙМСКАЯ БОГОМАТЕРЬ Марье Самойловне Цетлин Vuе de trois-quarts, la Cathédrale de Reims évoque une grande figure de femme agenouillée, en priére. Rodin 1 В минуты грусти просветленной Народы созерцать могли Ее - коленопреклоненной Средь виноградников Земли. И всех, кто сном земли недужен, Ее целила благодать, И шли волхвы, чтоб увидать Ее - жемчужину жемчужин. Она несла свою печаль, Одета в каменные ткани, Прозрачно-серые, как даль Спокойных овидей Шампани. И соткан был ее покров Из жемчуга лугов поемных, Туманных утр и облаков, Дождей хрустальных, ливней темных. Одежд ее чудесный сон, Небесным светом опален, Горел в сияньи малых радуг, Сердца мерцали алых роз, И светотень курчавых складок Струилась прядями волос. Земными создана руками, Ее лугами и реками, Ее предутренними снами, Ее вечерней тишиной. ...И, обнажив, ее распяли... Огонь лизал и стрелы рвали Святую плоть... Но по ночам, В порыве безысходной муки, Ее обугленные руки Простерты к зимним небесам. 19 февраля 1915 Париж 1 Видимый на три четверти, Реймский собор напоминает фигуру огромной женщины, коленопреклоненной, в молитве. Роден (фр.). - Ред. LUTETIA PARISIORUM "Fluctuat nес mergitur" 1 Париж, Царьград и Рим - кариатиды При входе в храм! Вам - солнцам-городам, Кольцеобразно легшим по водам, Завещан мир. В вас семя Атлантиды Дало росток. Пророки и друиды Во тьме лесов таили Девы храм, А на реке, на месте Notre-Dame Священник пел заутрени Изиды. Париж! Париж! К какой плывет судьбе Ладья Озириса в твоем гербе С полночным грузом солнечного диска? Кто закрепил на площади твоей Драконью кровь волхвов и королей Луксорского печатью обелиска? 22 апреля 1915 Париж 1 Его качает, но он не тонет (лат.). - Ред. ПАРИЖУ Е. С. Кругликовой Неслись года, как клочья белой пены... Ты жил во мне, меняя облик свой; И, уносимый встречною волной, Я шел опять в твои замкнуться стены. Но никогда сквозь жизни перемены Такой пронзенной не любил тоской Я каждый камень вещей мостовой И каждый дом на набережных Сены. И никогда в дни юности моей Не чувствовал сильнее и больней Твой древний яд отстоенной печали На дне дворов, под крышами мансард, Где юный Дант и отрок Бонапарт Своей мечты миры в себе качали. 19 апреля 1915 Париж ГОЛОВА MADAME DE LAMBALLE (4 СЕНТ. 1792 г.) Это гибкое, страстное тело Растоптала ногами толпа мне, И над ним надругалась, раздела... И на тело Не смела Взглянуть я... Но меня отрубили от тела, Бросив лоскутья Воспаленного мяса на камне... И парижская голь Унесла меня в уличной давке, Кто-то пил в кабаке алкоголь, Меня бросив на мокром прилавке.. Куафёр меня поднял с земли, Расчесал мои светлые кудри, Нарумянил он щеки мои, И напудрил... И тогда, вся избита, изранена Грязной рукой, Как на бал завита, нарумянена, Я на пике взвилась над толпой Хмельным тирсом... Неслась вакханалия. Пел в священном безумьи народ... И, казалось, на бале в Версале я - Плавный танец кружит и несет... Точно пламя гудели напевы. И тюремною узкою лестницей В башню Тампля к окну Королевы Поднялась я народною вестницей. 1906 Париж

ДВЕ СТУПЕНИ

Марине Цветаевой 1 ВЗЯТИЕ БАСТИЛИИ (14 ИЮЛЯ) "14 juillеt 1789. - Riens". Journal de Louis XVI 1 Бурлит Сент-Антуан. Шумит Пале-Рояль. В ушах звенит призыв Камиля Демулена. Народный гнев растет, взметаясь ввысь, как пена. Стреляют. Бьют в набат. В дыму сверкает сталь. Бастилия взята. Предместья торжествуют. На пиках головы Бертье и де Лоней. И победители, расчистив от камней Площадку, ставят столб и надпись: "Здесь танцуют". Король охотился с утра в лесах Марли. Борзые подняли оленя. Но пришли Известья, что мятеж в Париже. Помешали... Сорвали даром лов. К чему? Из-за чего? Не в духе лег. Не спал. И записал в журнале: "Четыр-надца-того и-юля. Ни-чего". 12 декабря 1917 1 "14 июля 1789. - Ничего". Дневник Людовика ХVI <фр.>. 2 ВЗЯТИЕ ТЮИЛЬРИ (10 АВГУСТА 1792 г.) "Je me manque deux batteries pour balayer toute cette canaille la"1. (Мемуары Бурьенна. Слова Бонапарта) Париж в огне. Король низложен с трона. Швейцарцы перерезаны. Народ Изверился в вождях, казнит и жжет. И Лафайет объявлен вне закона. Марат в бреду и страшен, как Горгона. Невидим Робеспьер. Жиронда ждет. В садах у Тюильри водоворот Взметенных толп и львиный зев Дантона. А офицер, незнаемый никем, Глядит с презреньем - холоден и нем - На буйных толп бессмысленную толочь, И, слушая их исступленный вой, Досадует, что нету под рукой Двух батарей "рассеять эту сволочь". 21 ноября 1917 <Коктебель> 1 "Достаточно двух батарей, чтобы смести эту сволочь" <фр.>. Т Е Р М И Д О Р 1 Катрин Тео во власти прорицаний. У двери гость - закутан до бровей. Звучат слова: "Верховный жрец закланий, Весь в голубом, придет, как Моисей, Чтоб возвестить толпе, смирив стихию, Что есть Господь! Он - избранный судьбой, И, в бездну пав, замкнет ее собой... Приветствуйте кровавого Мессию! Се Агнец бурь! Спасая и губя, Он кровь народа примет на себя. Един Господь царей и царства весит! Мир жаждет жертв, великим гневом пьян. Тяжел Король... И что уравновесит Его главу? - Твоя, Максимильян!" 2 Разгар Террора. Зной палит и жжет. Деревья сохнут. Бесятся от жажды Животные. Конвент в смятеньи. Каждый Невольно мыслит: завтра мой черед. Казнят по сотне в сутки. Город замер И задыхается. Предместья ждут Повальных язв. На кладбищах гниют Тела казненных. В тюрьмах нету камер. Пока судьбы кренится колесо, В Монморанси, где веет тень Руссо, С цветком в руке уединенно бродит, Готовя речь о пользе строгих мер, Верховный жрец - Мессия - Робеспьер - Шлифует стиль и тусклый лоск наводит. 3 Париж в бреду. Конвент кипит, как ад. Тюрьо звонит. Сен-Жюста прерывают. Кровь вопиет. Казненные взывают. Мстят мертвецы. Могилы говорят. Вокруг Леба, Сен-Жюста и Кутона Вскипает гнев, грозя их затопить. Встал Робеспьер. Он хочет говорить. Ему кричат: "Вас душит кровь Дантона!" Еще судьбы неясен вещий лёт. За них Париж, коммуны и народ - Лишь кликнуть клич и встанут исполины. Воззвание написано, но он Кладет перо: да не прейдет закон! Верховный жрец созрел для гильотины. 4 Уж фурии танцуют карманьолу, Пред гильотиною подъемля вой. В последний раз, подобная престолу, Она царит над буйною толпой. Везут останки власти и позора: Убит Леба, больной Кутон без ног... Один Сен-Жюст презрителен и строг. Последняя телега Термидора. И среди них на кладбище химер Последний путь свершает Робеспьер. К последней мессе благовестят в храме, И гильотине молится народ... Благоговейно, как ковчег с дарами, Он голову несет на эшафот. 7 декабря 1917 <Коктебель>

III. ПУТИ РОССИИ

ПРЕДВЕСТИЯ (1905 г.) Сознанье строгое есть в жестах Немезиды: Умей читать условные черты: Пред тем как сбылись Мартовские Иды, Гудели в храмах медные щиты... Священный занавес был в скинии распорот: В часы Голгоф трепещет смутный мир... О, бронзовый Гигант! ты создал призрак-город, Как призрак-дерево из семени - факир. В багряных свитках зимнего тумана Нам солнце гневное явило лик втройне, И каждый диск сочился, точно рана... И выступила кровь на снежной пелене. А ночью по пустым и гулким перекресткам Струились шелесты невидимых шагов, И город весь дрожал далеким отголоском Во чреве времени шумящих голосов... Уж занавес дрожит перед началом драмы, Уж кто-то в темноте - всезрящий, как сова, - Чертит круги, и строит пентаграммы, И шепчет вещие заклятья и слова. 9 января 1905 С.-Петербург АНГЕЛ МЩЕНЬЯ (1906 г.) Народу Русскому: Я скорбный Ангел Мщенья! Я в раны черные - в распаханную новь Кидаю семена. Прошли века терпенья. И голос мой - набат. Хоругвь моя - как кровь. На буйных очагах народного витийства, Как призраки, взращу багряные цветы. Я в сердце девушки вложу восторг убийства И в душу детскую - кровавые мечты. И дух возлюбит смерть, возлюбит крови алость. Я грезы счастия слезами затоплю. Из сердца женщины святую выну жалость И тусклой яростью ей очи ослеплю. О, камни мостовых, которых лишь однажды Коснулась кровь! я ведаю ваш счет. Я камни закляну заклятьем вечной жажды, И кровь за кровь без меры потечет. Скажи восставшему: Я злую едкость стали Придам в твоих руках картонному мечу! На стогнах городов, где женщин истязали, Я "знаки Рыб" на стенах начерчу. Я синим пламенем пройду в душе народа, Я красным пламенем пройду по городам. Устами каждого воскликну я "Свобода!", Но разный смысл для каждого придам. Я напишу: "Завет мой - Справедливость!" И враг прочтет: "Пощады больше нет"... Убийству я придам манящую красивость, И в душу мстителя вольется страстный бред. Меч справедливости - карающий и мстящий - Отдам во власть толпе... И он в руках слепца Сверкнет стремительный, как молния разящий, - Им сын заколет мать, им дочь убьет отца. Я каждому скажу: "Тебе ключи надежды. Один ты видишь свет. Для прочих он потух". И будет он рыдать, и в горе рвать одежды, И звать других... Но каждый будет глух. Не сеятель сберег колючий колос сева. Принявший меч погибнет от меча. Кто раз испил хмельной отравы гнева, Тот станет палачом иль жертвой палача. 1906 Париж МОСКВА (MАРT 1917 г.) В.А. Рагозинскому В Москве на Красной площади Толпа черным-черна. Гудит от тяжкой поступи Кремлевская стена. На рву у места Лобного У церкви Покрова Возносят неподобные Нерусские слова. Ни свечи не засвечены, К обедне не звонят, Все груди красным мечены, И плещет красный плат. По грязи ноги хлюпают, Молчат... проходят... ждут... На папертях слепцы поют Про кровь, про казнь, про суд. <20 ноября 1917> ПЕТРОГРАД (1917) Сергею Эфрону Как злой шаман, гася сознанье Под бубна мерное бряцанье И опоражнивая дух, Распахивает дверь разрух - И духи мерзости и блуда Стремглав кидаются на зов, Вопя на сотни голосов, Творя бессмысленные чуда, - И враг, что друг, и друг, что враг, Меречат и двоятся... - так, Сквозь пустоту державной воли, Когда-то собранной Петром, Вся нежить хлынула в сей дом И на зияющем престоле, Над зыбким мороком болот Бесовский правит хоровод. Народ, безумием объятый, О камни бьется головой И узы рвет, как бесноватый... Да не смутится сей игрой Строитель внутреннего Града - Те бесы шумны и быстры: Они вошли в свиное стадо И в бездну ринутся с горы. 9 декабря 1917 Коктебель ТРИХИНЫ "Появились новые трихины"... Ф. Достоевский Исполнилось пророчество: трихины В тела и в дух вселяются людей. И каждый мнит, что нет его правей. Ремесла, земледелие, машины Оставлены. Народы, племена Безумствуют, кричат, идут полками, Но армии себя терзают сами, Казнят и жгут - мор, голод и война. Ваятель душ, воззвавший к жизни племя Страстных глубин, провидел наше время. Пророчественною тоской объят, Ты говорил, томимый нашей жаждой, Что мир спасется красотой, что каждый За всех во всем пред всеми виноват. 10 декабря 1917 <Коктебель> СВЯТАЯ РУСЬ А. М. Петровой Суздаль да Москва не для тебя ли По уделам землю собирали Да тугую золотом суму? В рундуках приданое копили И тебя невестою растили В расписном да тесном терему? Не тебе ли на речных истоках Плотник-Царь построил дом широко - Окнами на пять земных морей? Из невест красой да силой бранной Не была ль ты самою желанной Для заморских княжих сыновей? Но тебе сыздетства были любы - По лесам глубоких скитов срубы, По степям кочевья без дорог, Вольные раздолья да вериги, Самозванцы, воры да расстриги, Соловьиный посвист да острог. Быть царевой ты не захотела - Уж такое подвернулось дело: Враг шептал: развей да расточи, Ты отдай казну свою богатым, Власть - холопам, силу - супостатам, Смердам - честь, изменникам - ключи. Поддалась лихому подговору, Отдалась разбойнику и вору, Подожгла посады и хлеба, Разорила древнее жилище И пошла поруганной и нищей И рабой последнего раба. Я ль в тебя посмею бросить камень? Осужу ль страстной и буйный пламень? В грязь лицом тебе ль не поклонюсь, След босой ноги благословляя, - Ты - бездомная, гулящая, хмельная, Во Христе юродивая Русь! 19 ноября 1917 Коктебель МИР С Россией кончено... На последях Ее мы прогалдели, проболтали, Пролузгали, пропили, проплевали, Замызгали на грязных площадях, Распродали на улицах: не надо ль Кому земли, республик, да свобод, Гражданских прав? И родину народ Сам выволок на гноище, как падаль. О, Господи, разверзни, расточи, Пошли на нас огнь, язвы и бичи, Германцев с запада, Монгол с востока, Отдай нас в рабство вновь и навсегда, Чтоб искупить смиренно и глубоко Иудин грех до Страшного Суда! 23 ноября 1917 Коктебель ИЗ БЕЗДНЫ (ОКТЯБРЬ 1917) А. А. Новинскому Полночные вздулись воды, И ярость взметенных толп Шатает имперский столп И древние рушит своды. Ни выхода, ни огня... Времен исполнилась мера. Отчего же такая вера Переполняет меня? Для разума нет исхода. Но дух ему вопреки И в бездне чует ростки Неведомого всхода. Пусть бесы земных разрух Клубятся смерчем огромным - Ах, в самом косном и темном Пленен мировой дух! Бичами страстей гонимы - Распятые серафимы Заточены в плоть: Их жалит горящим жалом, Торопит гореть Господь. Я вижу в большом и в малом Водовороты комет... Из бездны - со дна паденья Благословляю цветенье Твое - всестрастной свет! 15 января 1918 <Коктебель> ДЕМОНЫ ГЛУХОНЕМЫЕ "Кто так слеп, как раб Мой? и глух, как вестник Мой, Мною посланный?" Исайя 42, 19 Они проходят по земле, Слепые и глухонемые, И чертят знаки огневые В распахивающейся мгле. Собою бездны озаряя, Они не видят ничего, Они творят, не постигая Предназначенья своего. Сквозь дымный сумрак преисподней Они кидают вещий луч... Их судьбы - это лик Господний, Во мраке явленный из туч. 29 декабря 1917 <Коктебель> РУСЬ ГЛУХОНЕМАЯ Был к Иисусу приведен Родными отрок бесноватый: Со скрежетом и в пене он Валялся, корчами объятый. - "Изыди, дух глухонемой!" - Сказал Господь. И демон злой Сотряс его и с криком вышел - И отрок понимал и слышал. Был спор учеников о том, Что не был им тот бес покорен, А Он сказал: "Сей род упорен: Молитвой только и постом Его природа одолима". Не тем же ль духом одержима Ты, Русь глухонемая! Бес, Украв твой разум и свободу, Тебя кидает в огнь и в воду, О камни бьет и гонит в лес. И вот взываем мы: Прииди... А избранный вдали от битв Кует постами меч молитв И скоро скажет: "Бес, изыди!". 6 января 1918 <Коктебель> РОДИНА "Каждый побрел в свою сторону И никто не спасет тебя". (Слова Исайи, открывшиеся в ночь на 1918 г.) И каждый прочь побрел, вздыхая, К твоим призывам глух и нем, И ты лежишь в крови, нагая, Изранена, изнемогая, И не защищена никем. Еще томит, не покидая, Сквозь жаркий бред и сон - твоя Мечта в страданьях изжитая И неосуществленная... Еще безумит хмель свободы Твои взметенные народы И не окончена борьба - Но ты уж знаешь в просветленьи, Что правда Славии - в смиреньи, В непротивлении раба; Что искус дан тебе суровый: Благословить свои оковы, В темнице простираясь ниц, И правды восприять Христовой От грешников и от блудниц; Что, как молитвенные дымы, Темны и неисповедимы Твои последние пути, Что не допустят с них сойти Сторожевые Херувимы! 30 мая 1918 <Коктебель> ПРЕОСУЩЕСТВЛЕНИЕ К. Ф. Богаевскому "Postquam devastationem XL aut amplius dies Roma fuit ita desolata, ut nemo ibi hominum, nisi bestiae morareuntur". Marcellni Commentarii 1 В глухую ночь шестого века, Когда был мир и Рим простерт Перед лицом германских орд, И Гот теснил и грабил Грека, И грудь земли и мрамор плит Гудели топотом копыт, И лишь монах, писавший "Акты Остготских королей", следил С высот оснеженной Соракты, Как на равнине средь могил Бродил огонь и клубы дыма, И конницы взметали прах На желтых Тибрских берегах, - В те дни всё населенье Рима Тотила приказал изгнать. И сорок дней был Рим безлюден. Лишь зверь бродил средь улиц. Чуден Был Вечный Град: ни огнь сглодать, Ни варвар стены разобрать Его чертогов не успели. Он был велик, и пуст, и дик, Как первозданный материк. В молчаньи вещем цепенели, Столпившись, как безумный бред, Его камней нагроможденья - Все вековые отложенья Завоеваний и побед: Трофеи и обломки тронов, Священный Путь, где камень стерт Стопами медных легионов И торжествующих когорт, Водопроводы и аркады, Неимоверные громады Дворцов и ярусы колонн, Сжимая и тесня друг друга, Загромождали небосклон И горизонт земного круга. И в этот безысходный час, Когда последний свет погас На дне молчанья и забвенья, И древний Рим исчез во мгле, Свершалось преосуществленье Всемирной власти на земле: Орлиная разжалась лапа И выпал мир. И принял Папа Державу и престол воздвиг. И новый Рим процвел - велик И необъятен, как стихия. Так семя, дабы прорасти, Должно истлеть... Истлей, Россия, И царством духа расцвети! 17 января 1918 Коктебель 1 После разрушения 40 или более дней Рим оставался столько опустошенным, что из людей никто в нем не задерживался, но только звери. Комментарии Марцеллина (лат.). - Ред. ЕВРОПА В.Л. Рюминой Держа в руке живой и влажный шар, Клубящийся и дышаший, как пар, Лоснящийся здесь зеленью, там костью, Струящийся, как жидкий хрисолит, Он говорил, указывая тростью: Пойми земли меняющийся вид: Материков живые сочетанья, Их органы, их формы, их названья Водами Океана рождены. И вот она - подобная кораллу, Приросшая к Кавказу и к Уралу, Земля морей и полуостровов, Здесь вздутая, там сдавленная узко, В парче лесов и в панцире хребтов, Жемчужница огромного моллюска, Атлантикой рожденная из пен - Опаснейшая из морских сирен. Страстей ее горючие сплетенья Мерцают звездами на токах вод - Извилистых и сложных, как растенья. Она водами дышит и живет. Ее провидели в лучистой сфере Блудницею, сидящею на звере, На водах многих с чашею в руке, И девушкой, лежащей на быке. Полярным льдам уста ее открыты, У пояса, среди сапфирных влаг, Как пчельный рой у чресел Афродиты, Раскинул острова Архипелаг. Сюда ведут страстных желаний тропы, Здесь матерние органы Европы, Здесь, жгучие дрожанья затая, - В глубоких влуминах укрытая стихия, Чувствилище и похотник ея, - Безумила народы Византия. И здесь, как муж, поял ее Ислам: Воль Азии вершитель и предстатель - Сквозь Бычий Ход Махмут-завоеватель Проник к ее заветным берегам. И зачала и понесла во чреве Русь - третий Рим - слепой и страстный плод: Да зачатое в пламени и в гневе Собой восток и запад сопряжет! Но, роковым охвачен нетерпеньем, Всё исказил неистовый Хирург, Что кесаревым вылущил сеченьем Незрелый плод Славянства - Петербург. Пойми великое предназначенье Славянством затаенного огня: В нем брезжит солнце завтрашнего дня, И крест его - всемирное служенье. Двойным путем ведет его судьба - Она и в имени его двуглава: Пусть SCLAVUS - раб, но Славия есть СЛАВА: Победный нимб над головой раба! В тисках войны сейчас еще томится Всё, что живет, и всё, что будет жить: Как солнца бег нельзя предотвратить - Зачатое не может не родиться. В крушеньях царств, в самосожженьях зла Душа народов ширилась и крепла: России нет - она себя сожгла, Но Славия воссветится из пепла! 20 мая 1918 Коктебель НАПИСАНИЕ О ЦАРЯХ МОСКОВСКИХ 1 Царь Иван был ликом некрасив, Очи имея серы, пронзительны и беспокойны. Нос протягновенен и покляп. Ростом велик, а телом сух. Грудь широка и туги мышцы. Муж чудных рассуждений, Многоречив зело, В науке книжной опытен и дерзок. А на рабы от Бога данные жестокосерд. В пролитьи крови Неумолим. Жен и девиц сквернил он блудом много. И множество народа Немилостивой смертью погубил. Таков был царь Иван. 2 Царь же Федор Был ростом мал, А образ имея постника, Смирением обложен, О мире попеченья не имея, А только о спасении душевном. Таков был Федор-царь. 3 Царь Борис - во схиме Боголеп - Был образом цветущ, Сладкоречив вельми, Нищелюбив и благоверен, Строителен зело И о державе попечителен. Держась рукой за верх срачицы, клялся Сию последнюю со всеми разделить. Единое имея неисправленье: Ко властолюбию несытое желанье И ко врагам сердечно прилежанье. Таков был царь Борис. 4 Царевич Федор - сын царя Бориса - Был отрок чуден, Благолепием цветущ, Как в поле крин, от Бога преукрашен, Очи велики, черны, Бел лицом, А возраст среден. Книжному научен почитанью. Пустошное али гнилое слово Из уст его вовек не исходише. 5 Царевна Ксения Власы имея черны, густы, Аки трубы лежаще по плечам. Бровьми союзна, телом изобильна, Вся светлостью облистана И млечной белостью Всетельно облиянна. Воистину во всех делах чредима. Любила воспеваемые гласы И песни духовные. Когда же плакала, Блистала еще светлее Зелной красотой. 6 Расстрига был ростом мал, Власы имея руды. Безбород и с бородавкой у переносицы. Пясти тонки, А грудь имел широку, Мышцы толсты, А тело помраченно. Обличьем прост, Но дерзостен и остроумен В речах и наученьи книжном. Конские ристалища любил, Был ополчитель смел. Ходил танцуя. 7 Марина Мнишек была прельстительна. Бела лицом, а брови имея тонки. Глаза змеиные. Рот мал. Поджаты губы. Возрастом невелика, Надменна обращеньем. Любила плясания и игрища, И пялишася в платья Тугие с обручами, С каменьями и жемчугом, Но паче честных камней любяше негритенка. 8 Царь Василий был ростом мал, А образом нелеп. Очи подслеповаты. Скуп и неподатлив. Но книжен и хитер. Любил наушников, Был к волхованьям склонен. 9 Боярин Федор - во иночестве Филарет - Роста и полноты был средних. Был обходителен. Опальчив нравом. Владетелен зело. Божественное писанье разумел отчасти. Но в знании людей был опытен: Царями и боярами играше, Аки на тавлее. И роду своему престол Московский Выиграл. 10 Так видел их и, видев, записал Иван Михайлович Князь Катырев-Ростовский. 23 августа 1919 Коктебель DMETRIUS-IMPERATOR (1591- 1613) Ю.Л. Оболенской Убиенный много и восставый, Двадцать лет со славой правил я Отчею Московскою державой, И годины более кровавой Не видала русская земля. В Угличе, сжимая горсть орешков Детской окровавленной рукой, Я лежал, а мать, в сенях замешкав, Голосила, плача надо мной. С перерезанным наотмашь горлом Я лежал в могиле десять лет; И рука Господняя простерла Над Москвой полетье лютых бед. Голод был, какого не видали. Хлеб пекли из кала и мезги. Землю ели. Бабы продавали С человечьим мясом пироги. Проклиная царство Годунова, В городах без хлеба и без крова Мерзли у набитых закромов. И разъялась земная утроба, И на зов стенящих голосов Вышел я- - замученный - из гроба. По Руси что ветер засвистал, Освещал свой путь двойной луною, Пасолнцы на небе засвечал. Шестернею в полночь над Москвою Мчал, бичом по маковкам хлестал. Вихрь-витной, гулял я в ратном поле, На московском венчанный престоле Древним Мономаховым венцом, С белой панной - с лебедью - с Мариной Я - живой и мертвый, но единый - Обручался заклятым кольцом. Но Москва дыхнула дыхом злобным - Мертвый я лежал на месте Лобном В черной маске, с дудкою в руке, А вокруг - вблизи и вдалеке - Огоньки болотные горели, Бубны били, плакали сопели, Песни пели бесы на реке... Не видала Русь такого сраму! А когда свезли меня на яму И свалили в смрадную дыру - Из могилы тело выходило И лежало цело на юру. И река от трупа отливала, И земля меня не принимала. На куски разрезали, сожгли, Пепл собрали, пушку зарядили, С четырех застав Москвы палили На четыре стороны земли. Тут тогда меня уж стало много: Я пошел из Польши, из Литвы, Из Путивля, Астрахани, Пскова, Из Оскола, Ливен, из Москвы... Понапрасну в обличенье вора Царь Василий, не стыдясь позора, Детский труп из Углича опять Вез в Москву - народу показать, Чтобы я на Царском на призоре Почивал в Архангельском соборе, Да сидела у могилы мать. А Марина в Тушино бежала И меня живого обнимала, И, собрав неслыханную рать, Подступал я вновь к Москве со славой... А потом лежал в снегу - безглавый - В городе Калуге над Окой, Умерщвлен татарами и жмудью... А Марина с обнаженной грудью, Факелы подняв над головой, Рыскала над мерзлою рекой И, кружась по-над Москвою, в гневе Воскрешала новых мертвецов, А меня живым несла во чреве... И пошли на нас со всех концов, И неслись мы парой сизых чаек Вдоль по Волге, Каспию - на Яик, - Тут и взяли царские стрелки Лебеденка с Лебедью в силки. Вся Москва собралась, что к обедне, Как младенца - шел мне третий год - Да казнили казнию последней Около Серпуховских ворот. Так, смущая Русь судьбою дивной, Четверть века - мертвый, неизбывный Правил я лихой годиной бед. И опять приду - чрез триста лет. 19 декабря 1917 Коктебель СТЕНЬКИН СУД Н.Н. Кедрову У великого моря Хвалынского, Заточенный в прибрежный шихан, Претерпевый от змия горынского, Жду вестей из полуношных стран. Всё ль как прежде сияет - несглазена Православных церквей лепота? Проклинают ли Стеньку в них Разина В воскресенье в начале поста? Зажигают ли свечки, да сальные В них заместо свечей восковых? Воеводы порядки охальные Всё ль блюдут в воеводствах своих? Благолепная, да многохрамая... А из ней хоть святых выноси. Что-то, чую, приходит пора моя Погулять по Святой по Руси. Как, бывало, казацкая, дерзкая, На Царицын, Симбирск, на Хвалынь - Гребенская, Донская да Терская Собиралась ватажить сарынь. Да на первом на струге, на "Соколе", С полюбовницей - пленной княжной, Разгулявшись, свистали да цокали, Да неслись по-над Волгой стрелой. Да как кликнешь сподрушных - приспешников: "Васька Ус, Шелудяк да Кабан! Вы ступайте пощупать помещиков, Воевод, да попов, да дворян. Позаймитесь-ка барскими гнездами, Припустите к ним псов полютей! На столбах с перекладиной гроздами Поразвесьте собачьих детей". Хорошо на Руси я попраздновал: Погулял, и поел, и попил, И за всё, что творил неуказного, Лютой смертью своей заплатил. Принимали нас с честью и с ласкою, Выходили хлеб-солью встречать, Как в священных цепях да с опаскою Привезли на Москву показать. Уж по-царски уважили пыткою: Разымали мне каждый сустав Да крестили смолой меня жидкою, У семи хоронили застав. И как вынес я муку кровавую, Да не выдал казацкую Русь, Так за то на расправу на правую Сам судьей на Москву ворочусь. Рассужу, развяжу - не помилую, - Кто хлопы, кто попы, кто паны... Так узнаете: как пред могилою, Так пред Стенькой все люди равны. Мне к чему царевать да насиловать, А чтоб равен был всякому - всяк. Тут пойдут их, голубчиков, миловать, Приласкают московских собак. Уж попомнят, как нас по Остоженке Шельмовали для ихних утех. Пообрубят им рученьки-ноженьки: Пусть поползают людям на смех. И за мною не токмо что драная Голытьба, а казной расшибусь - Вся великая, темная, пьяная, Окаянная двинется Русь. Мы устроим в стране благолепье вам, - Как, восставши из мертвых с мечом, - Три угодника - с Гришкой Отрепьевым, Да с Емелькой придем Пугачем. 22 декабря 1917 Коктебель КИТЕЖ 1 Вся Русь - костер. Неугасимый пламень Из края в край, из века в век Гудит, ревет... И трескается камень. И каждый факел - человек. Не сами ль мы, подобно нашим предкам, Пустили пал? А ураган Раздул его, и тонут в дыме едком Леса и села огнищан. Ни Сергиев, ни Оптина, ни Саров - Народный не уймут костер: Они уйдут, спасаясь от пожаров, На дно серебряных озер. Так, отданная на поток татарам, Святая Киевская Русь Ушла с земли, прикрывшись Светлояром... Но от огня не отрекусь! Я сам - огонь. Мятеж в моей природе, Но цепь и грань нужны ему. Не в первый раз, мечтая о свободе, Мы строим новую тюрьму. Да, вне Москвы - вне нашей душной плоти, Вне воли медного Петра - Нам нет дорог: нас водит на болоте Огней бесовская игра. Святая Русь покрыта Русью грешной, И нет в тот град путей, Куда зовет призывный и нездешной Подводный благовест церквей. 2 Усобицы кромсали Русь ножами. Скупые дети Калиты Неправдами, насильем, грабежами Ее сбирали лоскуты. В тиши ночей, звездяных и морозных, Как лютый крестовик-паук, Москва пряла при Темных и при Грозных Свой тесный, безысходный круг. Здесь правил всем изветчик и наушник, И был свиреп и строг Московский князь - "постельничий и клюшник У Господа", - помилуй Бог! Гнездо бояр, юродивых, смиренниц - Дворец, тюрьма и монастырь, Где двадцать лет зарезанный младенец Чертил круги, как нетопырь. Ломая кость, вытягивая жилы, Московский строился престол, Когда отродье Кошки и Кобылы Пожарский царствовать привел. Антихрист-Петр распаренную глыбу Собрал, стянул и раскачал, Остриг, обрил и, вздернувши на дыбу, Наукам книжным обучал. Империя, оставив нору кротью, Высиживалась из яиц Под жаркой коронованною плотью Своих пяти императриц. И стала Русь немецкой, чинной, мерзкой. Штыков сияньем озарен, В смеси кровей Голштинской с Вюртембергской Отстаивался русский трон. И вырвались со свистом из-под трона Клубящиеся пламена - На свет из тьмы, на волю из полона - Стихии, страсти, племена. Анафем церкви одолев оковы, Повоскресали из гробов Мазепы, Разины и Пугачевы - Страшилища иных веков. Но и теперь, как в дни былых падений, Вся омраченная, в крови, Осталась ты землею исступлений - Землей, взыскующей любви. 3 Они пройдут - расплавленные годы Народных бурь и мятежей: Вчерашний раб, усталый от свободы, Возропщет, требуя цепей. Построит вновь казармы и остроги, Воздвигнет сломанный престол, А сам уйдет молчать в свои берлоги, Работать на полях, как вол. И, отрезвясь от крови и угара, Цареву радуясь бичу, От угольев погасшего пожара Затеплит ярую свечу. Молитесь же, терпите же, примите ж На плечи крест, на выю трон. На дне души гудит подводный Китеж - Наш неосуществимый сон! 18 августа 1919 Во время наступления Деникина на Москву Коктебель ДИКОЕ ПОЛЕ 1 Голубые просторы, туманы, Ковыли, да полынь, да бурьяны... Ширь земли да небесная лепь! Разлилось, развернулось на воле Припонтийское Дикое Поле, Темная Киммерийская степь. Вся могильниками покрыта - Без имян, без конца, без числа... Вся копытом да копьями взрыта, Костью сеяна, кровью полита, Да народной тугой поросла. Только ветр закаспийских угорий Мутит воды степных лукоморий, Плещет, рыщет - развалист и хляб По оврагам, увалам, излогам, По немеряным скифским дорогам Меж курганов да каменных баб. Вихрит вихрями клочья бурьяна, И гудит, и звенит, и поет... Эти поприща - дно океана, От великих обсякшее вод. Распалял их полуденный огнь, Индевела заречная синь... Да ползла желтолицая погань Азиатских бездонных пустынь. За хазарами шли печенеги, Ржали кони, пестрели шатры, Пред рассветом скрипели телеги, По ночам разгорались костры, Раздувались обозами тропы Перегруженных степей, На зубчатые стены Европы Низвергались внезапно потопы Колченогих, раскосых людей, И орлы на Равеннских воротах Исчезали в водоворотах Всадников и лошадей. Много было их - люты, хоробры, Но исчезли, "изникли, как обры", В темной распре улусов и ханств, И смерчи, что росли и сшибались, Разошлись, растеклись, растерялись Средь степных безысходных пространств. 2 Долго Русь раздирали по клочьям И усобицы, и татарва. Но в лесах по речным узорочьям Завязалась узлом Москва. Кремль, овеянный сказочной славой, Встал в парче облачений и риз, Белокаменный и златоглавый Над скудою закуренных изб. Отразился в лазоревой ленте, Развитой по лугам-муравам, Аристотелем Фиоравенти На Москва-реке строенный храм. И московские Иоанны На татарские веси и страны Наложили тяжелую пядь И пятой наступили на степи... От кремлевских тугих благолепий Стало трудно в Москве дышать. Голытьбу с тесноты да с неволи Потянуло на Дикое Поле Под высокий степной небосклон: С топором, да с косой, да с оралом Уходили на север - к Уралам, Убегали на Волгу, за Дон. Их разлет был широк и несвязен: Жгли, рубили, взымали ясак. Правил парус на Персию Разин, И Сибирь покорял Ермак. С Беломорья до Приазовья Подымались на клич удальцов Воровские круги понизовья Да концы вечевых городов. Лишь Никола-Угодник, Егорий - Волчий пастырь - строитель земли - Знают были пустынь и поморий, Где казацкие кости легли. 3 Русь! встречай роковые годины: Разверзаются снова пучины Неизжитых тобою страстей, И старинное пламя усобиц Лижет ризы твоих Богородиц На оградах Печерских церквей. Всё, что было, повторится ныне... И опять затуманится ширь, И останутся двое в пустыне - В небе - Бог, на земле - богатырь. Эх, не выпить до дна нашей воли, Не связать нас в единую цепь. Широко наше Дикое Поле, Глубока наша скифская степь. 20 июня 1920 Коктебель НА ВОКЗАЛЕ В мутном свете увялых Электрических фонарей На узлах, тюках, одеялах Средь корзин, сундуков, ларей, На подсолнухах, на окурках, В сермягах, шинелях, бурках, То врозь, то кучей, то в ряд, На полу, на лестницах спят: Одни - раскидавшись - будто Подкошенные на корню, Другие - вывернув круто Шею, бедро, ступню. Меж ними бродит зараза И отравляет их кровь: Тиф, холера, проказа, Ненависть и любовь. Едят их поедом жадным Мухи, москиты, вши. Они задыхаются в смрадном Испареньи тел и души. Точно в загробном мире, Где каждый в себе несет Противовесы и гири Дневных страстей и забот. Так спят они по вокзалам, Вагонам, платформам, залам, По рынкам, по площадям, У стен, у отхожих ям: Беженцы из разоренных, Оголодавших столиц, Из городов опаленных, Деревень, аулов, станиц, Местечек: тысячи лиц... И социальный мессия, И баба с кучей ребят, Офицер, налетчик, солдат, Спекулянт, мужики - вся Россия. Вот лежит она, распята сном, По вековечным излогам, Расплесканная по дорогам, Искусанная огнем, С запекшимися губами, В грязи, в крови и во зле, И ловит воздух руками, И мечется по земле. И не может в бреду забыться, И не может очнуться от сна... Не всё ли и всем простится, Кто выстрадал, как она? 29 июля (ст. ст.) 1919 Коктебель РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ Во имя грозного закона Братоубийственной войны И воспаленны, и красны Пылают гневные знамена. Но жизнь и русская судьба Смешала клички, стерла грани: Наш "пролетарий" - голытьба, А наши "буржуа" - мещане. А грозный демон "Капитал" - Властитель фабрик. Князь заботы, Сущность отстоенной работы, Преображенная в кристалл, - Был нам неведом: нерадивы И нищи средь богатств земли, Мы чрез столетья пронесли, Сохою ковыряя нивы, К земле нежадную любовь... России душу омрачая, Враждуют призраки, но кровь Из ран ее течет живая. Не нам ли суждено изжить Последние судьбы Европы, Чтобы собой предотвратить Ее погибельные тропы. Пусть бунт наш - бред, пусть дом наш пуст, Пусть боль от наших ран не наша, Но да не минет эта чаша Чужих страданий - наших уст. И если встали между нами Все бреды будущих времен - Мы всё же грезим русский сон Под чуждыми нам именами. Тончайшей изо всех зараз, Мечтой врачует мир Россия - Ты, погибавшая не раз И воскресавшая стихия. Как некогда святой Франциск Видал: разверзся солнца диск И пясти рук и ног Распятый Ему лучом пронзил трикраты - Так ты в молитвах приняла Чужих страстей, чужого зла Кровоточащие стигматы. 12 июня 1919 РУСЬ ГУЛЯЩАЯ В деревнях погорелых и страшных, Где толчется шатущий народ, Шлендит пьяная в лохмах кумашных Да бесстыжие песни орет. Сквернословит, скликает напасти, Пляшет голая - кто ей заказ? Кажет людям срамные части, Непотребства творит напоказ. А проспавшись, бьется в подклетьях, Да ревет, завернувшись в платок, О каких-то расстрелянных детях, О младенцах, засоленных впрок. А не то разинет глазища Да вопьется, вцепившись рукой: "Не оставь меня смрадной и нищей, Опозоренной и хмельной. Покручинься моею обидой, Погорюй по моим мертвецам, Не продай басурманам, не выдай На потеху лихим молодцам... Вся-то жизнь в теремах под засовом.. Уж натешились вы надо мной... Припаскудили пакостным словом, Припоганили кличкой срамной". Разве можно такую оставить, Отчураться, избыть, позабыть? Ни молитвой ее не проплавить, Ни любовью не растопить... Расступись же, кровавая бездна! Чтоб во всей полноте бытия Всенародно, всемирно, всезвездно Просияла правда твоя! 5 января 1923 Коктебель БЛАГОСЛОВЕНИЕ Благословенье мое, как гром! Любовь безжалостна и жжет огнем. Я в милосердии неумолим: Молитвы человеческие - дым. Из избранных тебя избрал я, Русь! И не помилую, не отступлюсь. Бичами пламени, клещами мук Не оскудеет щедрость этих рук. Леса, увалы, степи и вдали Пустыни тундр - шестую часть земли От Индии до Ледовитых вод Я дал тебе и твой умножил род. Чтоб на распутьях сказочных дорог Ты сторожила запад и восток. И вот, вся низменность земного дна Тобой, как чаша, до края полна. Ты благословлена на подвиг твой Татарским игом, скаредной Москвой, Петро