Буланже Павел Александрович - Жизнь и учение Будды

и вы были бы восхищены при созерцании незатемненной истины, - он был далеко не философ.

   Он не взывал к нашему рассудку или к нашей способности слагать два и два и делать из них пять: учение его не было какою-нибудь канвою, на которой нанизаны были разные слова, противоречившие его мысли. Он взывал к сердцу нашему, а не к уму, к чувствам нашим, а не к той силе нашей, которая может руководить этим чувством. Он привлекал людей к себе любовью и уважением и удерживал их навсегда. Любовь, милосердие, сострадание, бесконечное сострадание - вот основы его учения; и последователи его верят в него как потому, что они видели в нем, как человек сделался совершенным, так и потому, что он показал им путь, по которому все люди могут сделаться такими же, как он.

   Годама был князем в небольшом королевстве на северо-востоке Индии, сыном короля Тудуданы (*) и жены его Майи... Нам рассказывают, что он был силен и прекрасен, что он прославился в атлетических упражнениях и отец его мечтал о том времени, когда сын его вырастет и возмужает и поведет войска. Гордость отца его была в том, чтобы сын сделался великим завоевателем, повел войска свои против соседних королей, победил их и в свое время приобрел себе огромную империю. В те дни Индия была, как и в последние времена, разбита на небольшие королевства, которые не разделялись между собою естественными границами и которыми владели слабые государи, постоянно бывшие в войне. И король, как и все отцы, был полон мечты, что сын его покорит себе всю Индию и будет славой своей династии и основателем великого государства. Все, казалось, совпадало с желанием короля: принц делался живее и сильнее, чрезвычайно ловким и мудрым в совете, так что весь народ гордился им. Все совпадало с желанием короля, за исключением желаний самого принца, так как вместо того чтобы стремиться к сражениям, к завоеваниям других стран, вместо того чтобы быть великим полководцем, желания его были далеки от этого. Будучи еще мальчиком, он был склонен к размышлениям, интересовался религиозными обрядами, и когда он подрастал, то все более и более утверждался в своем интересе к священным книгам, более и более старался постигнуть тайну жизни.

  

   (* Шуддходана. - Ред. *)

  

   Он был воспитан в тогдашней вере - вере столь старой, что мы не знаем, откуда она произошла. Он знал только веру в бессмертную жизнь, - в жизнь, которая не может исчезнуть. Он был научен, что жизнь существует одна - общая, что нет особой жизни в животных и жизни в людях, что вся жизнь - это есть единая славная, великая сущность, исходящая от Неизвестного. Человек не есть нечто отдельное от этого мира, а есть частица его, и как тело человеческое есть лишь очищенное и улучшенное тело животного, так же и душа человеческая есть только высшая ступень души животных. Жизнь есть великая лестница: внизу ее низшие формы животных, немного выше человек, но все живущее стремится всегда вверх и, увы, иногда падает назад. Для каждого человека существование является великой борьбой, отмеченной многими смертями, и каждая смерть кончает один период для того, чтобы дать начало другому, и дает нам новую возможность трудиться и достигать небес.

   Его учили тому, что лестница эта очень высока, вершина ее очень далеко над нами, вне поля нашего зрения, совершенствование и счастье лежит там наверху, и мы должны стремиться достигать их. Величайший человек, даже величайший король, был настолько далек от совершенства, насколько животное далеко от человека. Мы очень близки к животным и очень, очень далеки от небес. Его учили помнить, что даже и он, великий принц, был только слабая, заблуждающаяся душа, и если он не будет жить хорошо, не совершит хороших поступков и не будет праведным человеком, то вместо того чтобы подняться, он может упасть по этой лестнице. Учение это говорило гораздо больше, чем все понукания его отца и придворных к тому, чтобы он стал великим завоевателем. Оно входило в самую его душу, и постоянною мыслью его было, как сделаться лучшим человеком, как воспользоваться своею жизнью так, чтобы приобресть, а не потерять ее, и где найти счастье.

   Вся пышность и слава дворца, вся роскошь и наслаждения имели для него мало значения. Даже в своей ранней юности он находил в этом мало удовольствия. Он больше прислушивался к тем, кто говорил о святости, чем к тем, кто говорил о войне. Нам передают, что еще в юности он желал сделаться пустынником, сбросить с себя свою знатность и положение, одеться в желтую одежду монаха и выпрашивать свой хлеб, блуждая по миру в поисках покоя.

   Такая склонность принца очень печалила родителей. Им казалось ужасным, чтобы их сын, который так много обещал, был так мужествен и силен, так мудр и так любим всеми, - сделался бы нищим монахом, в грязном платье ходящим из дома в дом и выпрашивающим себе дневное пропитание. Родители не допускали мысли о том, чтобы принц мог так себя унизить. Нужно было употребить все усилия, чтобы выбить из него эти идеи. Быть может, это были только юношеские мечтания, и они пройдут. Были отданы строжайшие приказания с целью отклонить его ум от этих мыслей и попытаться постоянными удовольствиями и роскошью привлечь его к мирскому. Когда ему было 18 лет, его женили на двоюродной сестре Ятодайе (*), в надежде, что, женясь, он позабудет желание сделаться пустынником и вкусит от той любви, которая многим представляется лучше мудрости. И кто знает, если бы Ятодайя была другая, а не такая, какая она была, - быть может, в конце концов король и успел бы в своих намерениях. Но случилось не так. Для Ятодайи жизнь представлялась также чем-то высоким, что нельзя отбросить со смехом и легкостью, а чем надо было воспользоваться как великим даром, с величайшей заботой. Принцу в его тревогах явилась родственная душа, и хотя из дворца были изгнаны учители религий, все, кто мог повлиять на принца не согласно с желаниями его отца, но Ятодайя сделала для него больше, чем все те, кого он потерял.

  

   (* Яшодхара. - Ред. *)

  

   В течение 10 лет жили они вместе такою жизнью, какую вели все принцы в те дни на Востоке и которая, вероятно, не очень отличалась от той, какую ведут они в настоящее время.

   Все это время принц постепенно рос умом, медленно уверяясь в том, что жизнь содержала нечто лучшее, чем то, что он нашел, укрепляя свою решимость, что он должен покинуть все, что он имел, и уйти в мир искать покоя. Вопреки всем усилиям короля, его отца, несмотря на стражу и его молодых сотоварищей, несмотря на прелесть танцовщиц, он проникал в тайну жизни и приходил в ужас. Существует прекрасная история о том, как он узнал о болезни и смерти и как он был поражен ужасом среди прелестей своей жизни. Он узнал и понял, что и он также сделается старым и также заболеет и может умереть. А что же там, после смерти? Там был ужас, и никто не мог отвратить его. С каждым днем он становился все более и более недовольным своею жизнью во дворце, все более и более противными становились ему окружающие удовольствия. Глубже и глубже видел он сквозь улыбающуюся поверхность ту глубину, которая лежала под нею. Молча созревали мысли эти в уме, пока, наконец, не явилась перемена. Мы узнаем, что конец явился неожиданно и решение принято мгновенно. Озеро наполняется и наполняется, пока, наконец, не переполнится, и вдруг ночью прорвет плотины, и вырвавшаяся вода устремится в море. Когда принц возвращался с последней поездки по своим садам с твердо установившимся решением в своем сердце, ему известили, что жена его родила ему сына. Жена и дитя - чаша желаний, казалось бы, теперь была полна. Но решение его было непоколебимо. "Новая связь! Новая и более сильная связь, которую я должен порвать", - сказал он. И он не поколебался.

   В эту ночь принц покинул дворец. Глубокою ночью молчаливо покинул он всю окружающую его роскошь и тайно ушел со своим верным слугою Монгсангом, оседлавшим и приведшим ему лошадь, и только перед тем, как оставить дворец, он взглянул с состраданием на Ятодайю, молодую жену и мать. Она спала и одну руку положила на новорожденного. Принцу стало страшно уйти. "Чтобы увидеть его, я должен отстранить руку матери, но она может проснуться, а если она проснется, как я уйду? Так лучше я уйду, не видя моего сына. Когда-нибудь, когда страсти ослабеют в моем сердце, когда я буду уверен в себе, быть может, тогда я буду в состоянии видеть его, теперь же я должен уйти".

   Итак, он ушел, молчаливо и печально погладил свою лошадь, большую белую лошадь, чтобы она не ржала и не разбудила спящих караульных. Затем принц и его верный благородный Монгсанг ускакали в темный лес. Принцу было только 28 лет, когда он покинул этот мир, и то, что он искал, было следующее: "Освободить людей от несчастия жизни, узнать истину, которая приведет их к великому покою". (...)

  

   Тот, кто никогда не говорил ничего, кроме

   добрых и мудрых слов, тот, кто был светом

   мира, нашел скоро покой.

   Плач по случаю смерти Будды

  

   Принц ехал глубокою ночью, и по мере того как он ехал, искушение овладевало им. По мере того как кончалась ночь, он вспоминал о том, что покидал: он вспоминал своего отца и мать, и сердце его было полно женой и ребенком.

   "Вернись, - говорил ему дьявол, - чего ты здесь ищешь? Вернись и будь добрым сыном, добрым мужем, добрым отцом. Помни то, что ты покидаешь в поисках за тщетным. Ты великий человек, ты мог бы быть великим королем, как этого желает твой отец, великим завоевателем народов. Ночь очень темна, а мир перед тобою так ничтожен" (...)

   И сердце принца было полно горечи при мысли о тех, кого он любил, кого он терял. И все-таки он не вернулся. Он даже не обернулся, чтобы бросить последний взгляд на огромный белый город, остающийся, как золотая мечта, позади его. Он устремил взгляд свой на дорогу, оставил за собою мирские размышления, презирая то, что было только тщетой и пустотой, и шел во мрак (...)

   ...Он стал сомневаться: хорошо ли он поступил, найдет ли он где-нибудь свет, да и есть ли вообще свет, которого он ищет? И в своем сомнении и печали он стал просить какого-нибудь знака. Он желал, чтобы ему было показано, будут ли тщетны или нет его стремления, победит ли он или нет в той борьбе, которая ему предстояла. Рассказывают, что знак этот явился; он узнал, что бы ни случилось, в конце концов будет хорошо и он найдет то, что искал. Он перешел реку и очутился в чужой стране, надел платье отшельника и жил так, как они живут. Он снискивал себе пропитание, как делали они, ходя из дома в дом с разбитою чашей, удаляясь в спокойное место, чтобы съесть то, что было собрано.

   В первое время, когда он собирал эту странную пищу и пробовал ее есть, вся душа его отвращалась от этой еды. Он, принц, привыкший ко всему лучшему, не мог сначала принудить себя есть это, и борьба была жестокой. Но и здесь в конце концов он победил. "Разве я не знал, - сказал он с горьким негодованием на свою слабость, - что, сделавшись пустынником, я должен есть такую пищу. Настало время пользоваться тем чувством голода, который дает нам природа". Он взял чашу, съел содержимое ее с большим аппетитом, - и борьба не возобновлялась больше.

   Так он сделался, по обычаю того времени, искателем истины. В то время люди, если они желали достигнуть святости, отыскать то, что лучше мирского, начинали свои поиски отказом от всего того, что мир считает хорошим. Мирские люди носили богатые прекрасные платья, а пустынники носили лохмотья; мирские люди заботились о своей внешности, а они презирали это; мирские люди были и приличны и вежливы, соблюдали разные условности, а потому пустынники не придавали всему этому никакого значения. Мир был зло и, разумеется, все то, что мир считал хорошим, было также зло. Мудрости надо было искать в совершенно противоположном всем тем условностям, которые созданы людьми.

   Принц надел платье пустынников и отправился к ним узнать все то, что они знали. Он отправился ко всем самым мудрым пустынникам в этой стране, ко всем славящимся мудростью и святостью, и вот чему они учили его, вот тот свет, который они дали ему и который был для них светом.

   "Есть, - говорили они, - душа и тело у человека, и они враги между собою. И для того чтобы возвысить душу, ты должен разрушить и унизить свое тело. Все, что тело считает хорошим, есть зло для души". Таким образом, они очищали свои души обрядами и формальностями, мучениями и голодом, наготою и презрением всяких приличий и бесчисленными мерзостями.

   И молодой принц, изучив их учение, пытался следовать их примеру и нашел, что это бесполезно. Тут он не мог найти пути к счастью и возможности для души подняться выше, а, скорее, нашел низведение ее к животным. Ибо самобичевание - это еще большее подчинение плоти, чем роскошь и забвение. Как можете вы забыть тело и обратить душу к лучшим мыслям, если вы постоянно мучите это тело и постоянно помните о нем? Ваши соблазны будут теми же соблазнами, будете ли вы бороться с ними бесполезными самоистязаниями или же предаваясь им. И как можете вы обратить ваш ум к размышлениям, если вы постоянно заняты страданиями своего тела? Таким образом, принц скоро увидел, что тут нет того пути, которого он жаждал. Душа его возмутилась против такой суровости, и он покинул их.

   И точно такой же пустотой представлялась ему жизнь учителей и отшельников, какою была и у его советников при дворце. Если могущественные и богатые были невежды и мудрость не могла быть найдена между бедными и слабыми, то он был также далек от нее, как тогда, когда он покидал дворец. Однако он не отчаивался. Он был уверен, что истина где-нибудь да есть; она должна быть найдена, если только искать ее с терпением и искренностью.

   И так как он не мог найти никого, кто бы научил его, то он отправился в лес искать истины там. В огромных лесах, куда никто не приходит, где кормится олень и прячется тигр, он ищет то, чего не могли дать ему люди. Они, эти великие деревья, которые видели тысячи дождей и пережили тридцать поколений людей, они должны это знать; они, эти потоки, которые стекаются со снежных вершин, они должны это знать. Очевидно, в этом лесу и этих горах, рассвете и ночи есть нечто, что скажет ему о тайнах мира. Природа никогда не может лгать; и здесь, вдали от людей, он познает то знание, которого люди не могли ему дать. С телом, очищенном воздержанием, с сердцем, освеженным уединением, он будет прислушиваться к разговору ветра с горами и поймет лепет звезд.

   И он сделал то же, что сделали многие до него и после него: он покинул людей и отправился к природе за помощью. Шесть лет прожил он так в лесах и горах. Об этих шести годах мало рассказывается. Говорится только, что он был очень одинок и часто очень печален при воспоминании обо всем том, что он покинул. "Не думай, - говорил он много лет спустя своему любимому ученику, - не думай, что я, хотя и Будда, не чувствовал всего этого так, как каждый из вас. Разве я не был один, когда я искал мудрости в пустыне? Мог ли я получить какую-нибудь пользу от моего уединения? И разве была бы от этого какая-нибудь помощь тем, кого я покинул?"

   Говорят, что слава его как пустынника, как человека, общавшегося с природой и подчинившего себе свои низшие чувства, была так велика, что все люди знали о ней. Слава его была подобна "колоколу, звучавшему под сводами небес", который слышали все народы, и многие ученики пришли к нему. Но, несмотря на всю его славу среди людей, сам он знал, что не пришел еще к истине. Даже и великая душа природы не могла, рассказать ему то, чего он желал. Он думал, что истина была так же далека, как и всегда, и тех, кто приходил к нему за мудростью, ему нечему было учить. И вот в конце шести лет, отчаявшись найти то, чего он искал, он решил, что для достижения истины необходим великий пост, и предался ему с такой строгостью, что в конце концов ослабел от истощения и голода.

   Когда он одумался, он понял, что снова ничего не достиг. Свет не явился его помраченным очам. И в этом истощенном состоянии не явилось ему откровение. Все было так же, как и раньше, а истина... где же была эта истина?

   Вы видите, что он вовсе не был вдохновенным учителем. У него не было никого, кто указал бы ему дорогу, по которой идти. Он испытывал неудачу за неудачей. Он познавал все через страдание и ошибки, как и все другие люди познают. Это была его третья неудача. У богатых он потерпел неудачу и у бедных также. Голоса гор не рассказали ему о том, что он хотел знать, и радужные лучи рассвета не наметили ему пути к счастью. Жизнь была так же несчастна, так же пуста, так же бессмысленна, как и прежде.

   Все, что он совершил, было понапрасну, и он должен был снова трудиться, снова отыскивать новый путь, если только можно было найти такой, как он искал.

   Он поднялся с того места, где лежал, взял свою чашку и пошел в соседнюю деревню, с жадностью поел и выпил; и снова явились к нему его сила и та красота, которую он потерял.

   Но тогда на него обрушился окончательный удар: ученики покинули его с презрением. "Вот, - говорили они друг другу, - жил он в течение шести лет, страдая и изнывая понапрасну. А поглядите, теперь он снова пошел в мир и ест пищу. Разумеется, тот, кто поступает так, никогда не достигнет мудрости. Не мудрости ищет наш учитель, а мирских вещей. Мы должны поискать в другом месте руководителя".

   Они ушли, оставив его одного переносить свое разочарование; они ушли далеко в пустыню продолжать свой собственный путь и поиски за истиной по своему собственному способу.

   А тот, кто должен был быть Буддой, снова терпел неудачу и снова остался один. Разве не может это служить в пользу последователям Будды, тем из наших братьев, которые пытаются следовать его учению и подражать его примеру?

   Среди всех неудач и отчаяния нашей собственной жизни надо помнить, что и учитель терпел неудачи так же, как и мы. Если мы находим, что путь наш темен и труден, если мы скользим по лестнице, если мы блуждаем по ложным тропинкам, разве и у него не было того же самого. Если мы найдем, что мы должны переносить наши страдания в одиночестве, то и у него это было. Если мы не находим никого, кто мог бы нас утешить, то и у него так было...

   Ученики покинули его, и он остался один. Он ушел оттуда к большой роще, к одной из тех чудных рощ из манго, пальм и фиговых деревьев, которые всегда возбуждают восторг в этой земле яркого солнца, и там он заснул у подножия большого фигового дерева, пораженный, покинутый, потерявший доверие; и тут явилась ему истина.

   Там явилась ему, наконец, истина, но явилась из его собственного сердца. Он искал ее в людях, в природе и не нашел ее, и вот она нашлась в его собственном сердце.

   Когда взор его был чист от воображения, когда тело его было очищено воздержанием, он увидел в глубине своей души то, чего искал по всему миру. Каждый человек носит эго в себе. Что никогда не умирает. Это живет вместе с нашей жизнью, - живет тот свет, которого мы ищем. Мы затемняем его, мы отворачиваем наше лицо от него, для того чтобы следовать какому-то странному свету, для того чтобы гоняться за какими-то огоньками в темноте, а все это время в каждом человеке светит свет его души. Его можно затемнить, его можно засыпать нашим невежеством и грехом, но он никогда не умирает, а постоянно ярко горит для нас, когда только мы пожелаем искать его.

   Истина для каждого человека заключена в его собственной душе. Итак, она явилась, наконец, и он - тот, кто увидел свет, пошел и проповедал это всему миру. Он прожил долгую жизнь, полную удивительного учения и представившую еще более удивительный пример. И весь мир полюбил его.

   ...Он умер в глубокой старости, утомленный годами и преисполненный любви. Рассказ о его смерти один из самых прекрасных. Пожалуй, нет ничего более удивительного, как то, как в конце этой долгой доброй жизни он наконец перешел в мирный покой, к которому все время готовил свою душу.

   "Ананда, - говорил он своему рыдающему ученику, - не заботьтесь много о том, что останется от меня, когда я отойду в Мир, а лучше постарайтесь жить той жизнью, которая ведет к совершенству. Отдайтесь тому внутреннему влечению, которое сделает вас способными достигнуть вечного покоя".

   И потом продолжал: "Когда я покину жизнь и когда я больше не буду видим вами, не думайте, что я не живу больше с вами. Вы имеете у себя те законы, которые я открыл; вы имеете у себя мое учение, и через него я буду всегда с вами. Не думайте поэтому, что я покинул вас одних навсегда".

   И прежде чем он умер, он сказал: "Помните, что жизнь и смерть одно и то же. Никогда не забывайте этого. Для этого только я и собрал вас вместе, ибо жизнь и смерть одно и то же". Итак, великий и славный учитель, тот, который говорил только добрые и мудрые слова, тот, который был светом миру, вошел в покой.

  

  

  

  

   Чтобы понять учение Будды, нужно помнить, что для буддиста, так же как и для брахмана, душа человеческая вечна. В других верах и в других философиях - это не так; в буддизме же душа бессмертна. Она не может умереть, и душа каждого человека не является новою, а возрожденною при его рождении.

   Для буддиста как начало жизни, так и конец скрыты из нашего кругозора. Мы не знаем, откуда мы пришли, но, конечно, та душа, которая является в каждом новорожденном, не есть нечто новое. Она явилась из вечности, и теперешняя жизнь это только одна из сцен в бесконечной драме существования. Тело каждого человека - это только сосуд, в котором заключена душа на время. И состояние этой души, перевешивает ли в ней доброе или злое, исключительно зависит от мыслей и действий человека в прошлые времена.

   Люди не рождаются случайно мудрыми или глупыми, праведными или грешными, сильными или слабыми. Положение человека в жизни есть безусловный результат вечного закона, что он посеет, то он пожнет, он пожинает то самое, что некогда посеял.

   И потому, если вы видите у человека склонность ко злу, то это потому, что в прежней жизни он воспитал себя во зле. Если он праведен и милосерд, долготерпелив и полон сострадания, то это потому, что в прежнем существовании он развил в себе эти добродетели; он следовал добру, и это сделалось привычкой его души.

   Человек не сделан совершенным сразу, но требуется время, для того чтобы вырасти ему, как и для всякой ценной вещи. Точно так же, как вы не ждете, что в вашем саду вырастет за одну ночь дуб, так же и человек не может сделаться праведным в один день. И следовательно, человек есть не только сумма его страстей, его поступков и его мыслей в прошлые времена, но он в своей повседневной жизни решает свое будущее, каким человеком он должен быть. Каждый поступок, каждая мысль имеет свое действие не только на внешний мир, но и на внутренний - на душу. Если вы следуете злу, то с течением времени это сделается привычкой вашей души; если вы следуете добру, то каждый добрый поступок есть чудное прикосновение к вашей собственной душе. Человек есть то, что он сделал сам с собою; и человек будет тем, чем он делает себя. Это, конечно, очень простая теория, и не может быть никакого затруднения понять в этом отношении точку зрения буддиста. Это просто теория эволюции, приложенная к душе, с той разницей, что здесь говорится про свободную и сознательную эволюцию, а не бессознательную (...)

   Общее место многих религий, многих философий, подлинное основание, на котором они построены, состоит в том, что мир есть зло. Магометанство только учит, что мир действительно хорошее место и что поступать хорошо стоит для того, чтобы наслаждаться; но большинство других вер думает очень различно. Действительно, самый смысл большинства религий и философий был тот, что эти религии должны быть убежищем от зла и несчастий мира. Мир есть скучное место, полное зла и обмана, войны и борьбы, неправды и ненависти и всякого рода зла. Мир полон зла, и человек несчастен в нем. Я не знаю, была ли предложена какая-нибудь теория, чтобы объяснить, почему это так. Принято как факт, что человек несчастен, это принято, кажется, всеми верами в мире. Действительно, думают, что это верование и есть корень даже самых вер. Если бы мир был счастлив, то, конечно, не было бы нужды в религии. Нужна ли разве гавань, когда вы едете летом по морю? Итак, что человек несчастен - общепринятый факт и принятый, как я сказал, без всякого объяснения. Но буддист не довольствуется этим. Он думает, что в правильном объяснении этого основного факта лежит вся истина.

   Жизнь страдает болезнью, называемою несчастьем. Он, человек, хочет быть свободным от этого. Так давайте же тогда, говорят буддисты, узнаем сначала причину этого несчастья, и только таким образом мы можем понять, как избавить от него человека.

   Причина, говорит буддизм, почему все люди несчастны, заключается в том, что они живут. Жизнь и печаль неразделимы. Более того, они представляют одно и то же. Голый факт того, что вы существуете, есть несчастие. Если вы только очистите свой взор и различите истину, то вы, без сомнения, увидите это, говорит буддист. В самом деле, если бы человек сел и сказал: "Вот я теперь в полном счастии, и как я теперь существую, я хотел бы существовать всегда". Но ни один человек так не поступил бы. Если люди и желают чего, так это перемены. Они устают от настоящего и желают будущего. А когда приходит будущее, они находят его не лучше, чем прошлое. Счастье лежит во вчерашнем дне и в будущем, а никогда в настоящем. В юности мы смотрим вперед, а в старости смотрим назад. Что такое перемена, как не смерть настоящего. Жизнь есть изменение, и изменение есть смерть, - так говорит буддист. Люди содрогаются и боятся смерти, в то же время смерть и жизнь это одно и то же, неотделимое, неразделимое с печалью. Мы люди, которые желаем жизни, подобны людям, жаждущим и пьющим из моря; каждая капля, которую мы пьем из отравленного моря существования, развивает, разумеется, в людях еще большую жажду. А мы продолжаем слепо пить и говорить, что мы жаждем.

   Вот каково объяснение буддизма. Мир несчастен потому, что он живет, потому что он не видит, что то, за что он должен бороться, - не жизнь, то есть перемена, недовольство, суета и смерть, а покой, великий покой. Вот в чем та жизнь, к которой должен стремиться человек.

   Поглядите теперь, как это разнится с христианской теорией. В христианстве две жизни: настоящая и будущая. Настоящая жизнь есть зло, потому что она находится под властью дьявола - мира плоти и дьявола; будущая жизнь прекрасна, потому что она во власти Бога и дьявол не может туда забраться.

   Но буддизм признает только одну жизнь: существование, которое изошло из вечности и которое может продолжаться навсегда. Если эта жизнь есть зло, то и всякая жизнь есть зло, и счастье может обитать только в покое, в преодолении всех тревог этого скучного мира. И если, следовательно, человек желает счастья, - а во всех верованиях это и есть желаемая цель, - то он должен бороться, чтобы достигнуть покоя. Эта идея не представляет затруднений для понимания. Она представляется мне такою простою, что когда ее раз выслушаешь, то она может быть понятна даже ребенку. Я не говорю, чтобы ей тотчас же поверили и последовали, но она может быть понята. Вера это совсем другое дело. "Закон глубок, трудно узнать и поверить в него. Он очень высок и может быть понят только посредством глубокого размышления". Ибо буддизм представляет из себя религию не для детей, а для людей. Это учение заставило называть буддизм пессимизмом. Но наученные, как мы, верить, что жизнь и смерть в антагонизме, что жизнь в грядущем мире прекрасна, что смерть это ужас, - нам кажется ужасным подумать, что надо вырвать в корне эту нашу жизнь, которая содержит зло, и что жизнь и смерть одно и то же.

   Но для тех, которые увидели истину и поверили в нее, это не ужасно, а прекрасно. Когда вы очистили ваш взор от лжи тела и явились лицом к лицу с истиной, то она прекрасна. "Закон прекрасен, он наполняет сердце радостью".

   Таким образом, для буддиста целью, к которой он стремится, является великий покой, величайшее освобождение от всякой печали. Он должен домогаться покоя, и от его собственного усилия зависят успех или неудача.

   Когда определены цель и действующие в нас силы, тогда остается только открыть средство, путь, по которому можно достигнуть этой цели.

   Как человек должен думать и поступать, чтобы наконец достигнуть этого великого покоя? И ответ буддизма на этот вопрос следующий: добрые дела и добрые мысли - это единственные врата, через которые вы можете вступить на этот путь. Будьте честны и справедливы, будьте любовны и сострадательны, любите истину и отвращаетесь от неправды - это начало пути, который ведет к счастью. Делайте добро другим не для того, чтобы они были добры к вам, а потому, что, поступая так, вы делаете добро вашей собственной душе. Давайте милостыню, будьте милосердны, ибо это необходимо для человека. А превыше всего научитесь любить и сострадать. Старайтесь чувствовать, как другие чувствуют, старайтесь понять их, старайтесь сочувствовать им, и любовь придет. Воистину тот был буддистом в сердце своем, кто написал: "Все понять - это значит простить". Нет другого целебного средства для человеческого сердца, подобно любви, и не только та любовь, которую к нему чувствуют другие, но и та, которую он чувствует к другим: любить все - не только людей, но весь мир, всякое существо, которое ходит по земле, птиц в воздухе, насекомых в траве. Вся жизнь родственна человеку. Жизнь человека не есть нечто отдельное от прочей жизни, она есть часть ее, и если человек захочет сделать сердце совершенным, он должен учиться сочувствовать всему и понимать весь великий мир, который окружает его. Но он должен постоянно помнить, что он сам является первым. Для того чтобы сделать других справедливыми, вы должны сделать себя справедливым; чтобы сделать других счастливыми, вы должны чувствовать сначала себя счастливым; чтобы вас полюбили, сначала вы должны полюбить. Подумайте о вашей душе, чтобы сделать ее любящей.

   Таково учение Будды. Но если бы это было все, тогда буддизм представлял бы повторение только общих мест всех религий, все философий. В этом учении о праведности нет ничего нового. Многие учители учили тому же, и все поняли наконец, что праведность не есть верная дорога к счастью, покою. Буддизм идет дальше этого. Честь и праведность, истина и любовь, говорит он, прекрасные вещи, но они только начало пути, они только врата в него. Сами по себе они не приведут человека к великому покою. В них не лежит спасение от мук мира. Для того чтобы человеку быть праведным, необходимо гораздо больше. Одна святость не есть врата к счастью, и все, кто пробовали это, нашли это. Одно это не дает человеку возможности преодолеть страдания. Когда человек очистит свое сердце любовью, освободит себя от зла добрыми делами и мыслями, тогда только он будет обладать таким взором, чтобы увидеть дальнейший путь, по которому ему надо идти. Тогда ему явится истина, что жизнь действительно - зло, которого следует избегать, жизнь - горе; и человек, который захочет избежать зла и горя, должен избежать самой жизни, но не смерти. Смерть этой жизни есть только начало другой, точно так же, как если вы закрываете источник в одном направлении, то он вырвется в другом. Взять чью-нибудь жизни теперь - это значит осудить себя на долгую и более несчастную жизнь потом. Конец несчастия лежит в великом покое. Человек должен отделить себя от этого мира, который есть печаль. Ненавидя борьбу и состязание, он научится любить покой и так подчинить свою душу, чтобы мир показался ему таким беспокойным, каким он и есть на самом деле. И тогда, когда его сердце будет устремлено к великому покою, душа его придет к своей цели. Утомленная землею, она придет в небеса, где уже нет больше бурь, где нет больше борьбы, где царствует неизменный покой. И это не смерть, а великий покой.

  

   Всегда чистая, как стекло прозрачная,

   Скользит между бессмертными жизнь.

   Луна изменяется, поколения проходят,

   Их небесная жизнь течет бесконечно,

   Без перемены среди разрушения и упадка мира.

  

   Это - нирвана, та цель, к которой мы все должны стремиться, единственный конец всем мирским тревогам. Каждый человек должен себе представить это. Каждый человек, разумеется, сделает это в свое время, и все придут на небо, Конечно, это простая вера, единственная известная в мире вера, которая свободна от таинственности и догматов, от церемоний и священнодействий; и чтобы узнать, как прекрасна эта вера, нам стоит только взглянуть на ее последователей и убедиться в этом (...)

  

  

  

  

   В течение своей жизни, той долгой жизни, которая осталась у него после того, как он нашел свет, Годама Будда собрал вокруг себя много учеников. Они пришли к нему, чтобы узнать из уст его о той истине, которую он нашел, и оставались около него для того, чтобы провести ее в жизнь и достигнуть великого мира.

   Время от времени бывали случаи, когда учитель излагал наставления и правила, предназначенные помочь ученикам его на правильном пути. Таким образом, около него образовалось братство из тех людей, кто стремился очистить свои души и вести чистый образ жизни. Это братство продолжается до сих пор, и вы можете это видеть в современном монашестве, ибо лишь монахи представляют из себя только братство людей, которые пытаются жить, как жил их великий учитель: очищать свои души от жизненной пыли и идти путем, по которому можно достичь освобождения от страстей. Только это, и ничто более, есть монашество. У них нет совершенно представления о священстве в том смысле, в каком мы это понимаем. Мы понимаем под священником того, кто получил от кого-то другого власть и кто является, таким образом, представителем на земле Бога. По нашему представлению священниками являются те, кто послан другими, имевшими на это полномочие от Бога. Мы думаем, что они могут разрешать грехи, что они могут принимать в свою веру, что они могут отвергнуть от нее, что им дана власть увещевать, что они могут отправить быстрее душу к Богу, что они могут осудить душу в ад. Одним словом, по нашим представлениям, священник - это тот, кто одарен известною властью и святостью.

   У буддистов же не так. У них ничего подобного не может быть. По их представлениям, Бог находится настолько вне нашего духовного зрения, что не мог передать своей власти никому. Он проявляет свое влияние по вечным и неизменным законам. Воля его проявляется неизменными следствиями. Ничего нет таинственного в его законах, что требовало бы толкования их его представителями: нет церемоний, какие были бы необходимы, для того чтобы принять его веру. Буддизм - свободная религия. Ни у кого нет ключей для спасения человека кроме самого человека. Буддизм никогда не думал о том, чтобы кто-нибудь мог спасти или осудить себя кроме самого человека. Таким образом, буддийский монах настолько же далек от наших представлений, как для них далек наш священник. Ничто не может быть более чуждым для буддизма, чем какое-нибудь притязание на власть, на силу свыше, на святость, приобретенную чем-нибудь кроме искренних усилий самой человеческой души.

   Эти монахи, которые так обыкновенны по всей Бирме, монастыри которых находятся около каждой деревни, которых можно встретить на каждой улице рано утром выпрашивающими себе хлеб, которые воспитывают всю молодежь в стране, - все это исключительно люди, стремящиеся к доброму.

   Для нас представляется очень трудным понять это, так как ум наш склонен работать в другом направлении. Для нас представляется невозможной религия без священства, а там она именно такова.

   Представляется поразительным явлением, как это братство существовало все эти века, как оно постоянно пользовалось уважением и удивлением народа, как оно всегда держало в руках своих воспитание детей и никогда не соблазнилось претензией на что-либо большее. Подумайте только о том искушении, которое всегда было у него: искушение вмешаться в правительственные дела было велико, искушение облечь себя священническою властью было гораздо больше, и однако же этим искушениям оно всегда противостояло. Это братство монахов и теперь такое же, как оно было двадцать три столетия тому назад, ибо это общество людей, ищущих правды...

   Я не могу их назвать отшельниками, потому что они всегда живут обществами, около деревень, и не запираются, не исключают себя от общения с другими людьми. Я не могу, как я сказал, назвать их и священниками: они ни в коем случае не являются служителями церкви. Если назвать их нищими, так это только наполовину разъясняет дело. И потому я употребляю слово "монах", как ближе всего подходящее к тому, что я желаю сказать.

   Итак, монахи - это те, кто старается следовать учению Годамы Будды и удалить себя от мира, - "те, кто обратил свой взор к небесам, где всякие страсти смываются". Это члены великой общины, управляемые строгими правилами, изложенными в Вини для соблюдения всеми монахами.

   Когда человек вступает в монашество, он дает четыре обета: что он будет чист от похоти, от желания собственности, от того, чтобы отнять чью-нибудь жизнь, и от того, чтобы пользоваться какими-нибудь сверхъестественными силами. Подумайте об этом последнем, потому что это раз навсегда отделяет монаха от всего мистического, ибо вот как излагается этот обет:

   "Никакой член нашей общины не может осмелиться заявить, что пользуется какими-нибудь необычайными дарами, или сверхъестественным совершенством, или из тщеславия назвать себя святым человеком. Не может он, например, удалиться в уединенное место под предлогом привести себя в исступление, как арии, и потому учит других каким-нибудь необычным путям совершенства. Скорее, может нежное пальмовое дерево, которое срежут, сделаться снова зеленым, чем человек, изобличенный в такой гордости, получит истинную святость. Заботьтесь о себе, чтобы не дать возможности впасть в такое состояние".

   Разве это учение не стоит вразрез с учениями других народов и религий? Можете ли вы представить себе религиозных учителей каких-либо других религий, которые предупреждали бы, чтобы ученики их в особенности боялись и свободно относились бы к своим видениям? Разве для них видения и трансы, сны и воображения не являлись доказательствами святости? А здесь совсем не так. Все это ничто, все это одно воображение. И тот, кто захочет вести чистую жизнь, должен быть выше этого и должен все это отбросить, как опьяняющий душу напиток.

   Очень удивительна эта религия, осуждающая всякий мистицизм. Она, должно быть, одиноко стоит между всеми религиями, чистая от мишуры чудес прошлых, настоящих и будущих. И все-таки у этого народа, как и у всех молодых народов, существуют предрассудки. Существуют гадатели и отгадчики снов, всевозможные знахари, люди, у которых вы можете достать талисманы, которые могут предсказать вам будущее. Одним словом, все так же, как и у нас было не так давно. Как нас интриговала таинственность, так точно она влечет их к себе до сих пор. Я уже рассказывал об этом в главных чертах, но опять должен повторить, что религия их совершенно чиста от этого. Никаких истерических видений, никаких безумных снов - ничего подобного вы не можете встретить у буддийских монахов. Среди всех окружающих их предрассудков они остаются чисты, так же они чисты от страстей и желаний. И на этом далеком Востоке, в этом рассаднике, как мы думаем, всего сверхъестественного, в этой колыбели мистического и чудесного существует религия, которая осуждает все это, и монашество, которое следует своей религии. Неужели это не чудо из чудес?

   У большинства других вер совершенно иначе. Другие религии утверждают, что те, кто попадает в их сеть и подчиняется их руководителям в обмен на все мирское, от которого последователи религии откажутся, они получат другие дары - небесные, что они будут одарены сверхъестественными силами, что они будут пользоваться властью свыше, что они сделаются избранными посланниками Бога, что во время экстаза они могут войти даже на небеса и увидеть Его лицом к лицу.

   В буддизме нет ничего подобного. Человек должен отказаться от всего земного и ничего за это не приобрести. Он получит только одно: если будет все время идти по пути праведности, то, наконец, он достигнет великого покоя.

   Монах, которому бы начали сниться сны, который сказал бы, что Будда явился к нему в видении и возвестил ему, что он стал способен пророчествовать, стал бы в их глазах безумным, и его тотчас бы исключили. Подумайте только, его назвали бы безумным за то, что он видел такие видения, а вовсе не святым человеком! Мальчишки над ним смеялись бы, и он был бы выпровожден из монастыря. Монах - это тот, кто соблюдает чистоту и здоровье в жизни, а истерические сны, ребяческий мистицизм, все эти нездоровые видения - во всем этом он не должен участвовать. Таким образом, монах должен оставить позади себя все то, что у нас называется хорошим в этой жизни, и управлять своим телом и душой в смысле строгого воздержания. Он должен носить только желтые одежды, просторные и приличные, но отнюдь не красивые; он должен брить свою голову; он должен иметь разговор с женщинами только на далеком расстоянии; он должен ежедневно выпрашивать свою пищу на улицах; он должен есть только дважды и только известное количество и никогда после полудня; он не должен интересоваться мирскими делами; он не должен иметь никакой собственности, не должен участвовать ни в каких играх и представлениях. "Он должен есть не для того, чтобы удовлетворять весь свой аппетит, а для того только, чтобы поддержать свое тело: он должен носить платье не из тщеславия, а только ради приличия; он должен жить под крышей не из тщеславия опять, а только потому, что погода делает это необходимым". Вся жизнь его ограничена строжайшей бедностью и чистотой.

   Вы видите, что здесь нет аскетизма: монах может не переедать, но он должен достаточно есть; он не должен носить прекрасных платьев, но он должен быть прилично и удобно одет; он не должен жить в прекрасных зданиях, но он должен укрываться под крышей от непогоды.

   В буддизме нет самоистязания. Разве не доказал бесплодность этого давным-давно Будда? Тело нужно держать в здоровьи, чтобы не делать затруднения душе нашей. И поэтому монахи живут очень здоровой, очень умеренной жизнью, потребляя еды и питья ровно столько, чтобы держать в здоровьи свое тело. Это самое главное, это начало для них чистой жизни.

   И точно так же, как монах содержит тщательно свое тело, он, относится и к своей душе. Он должен читать священные книги, он должен размышлять о поучениях великого учителя, он должен пытаться всякими средствами, лежащими в его власти, сделать сродной себе эту истину, не как пустые слова, а как веру, составляющую часть жизни, суть всяческой правды. Он вовсе не отрезан от общества: около него есть другие монахи, бывают посетители, мужчины и женщины. Он может говорить с ними, он вовсе не отшельник, но он не должен говорить слишком много исключительно о мирских делах. Он должен заботливо относиться к своим мыслям, чтобы они не вели его к ложным путям. Жизнь его - жизнь самообразования.

   Не будучи священником, он имеет мало обязанностей, которые он должен исполнять по отношению к другим. Он не призван вмешиваться в дела других: он не посещает больных, он ничем не связан с рождениями, свадьбами, смертью. По воскресеньям и в других подходящих случаях он может читать народу законы, но это и все. (...)

   Однако и у них есть известные обязанности. Каждое утро, как только первые солнечные лучи заблестят на монастырских шпицах, как только птицы запоют о наступлении дня и холодная свежесть утра остается еще в горах, а вы можете видеть, как из каждого монастыря выступает маленькая процессия. Первыми идут два школьника с гонгами, привешенными на бамбуковой палке между ними, по которым они ударяют время от времени, а позади их в желтых одеждах, с лицами, опущенными долу, и с чашами в руках следуют монахи. Медленно проходят они по улицам среди девушек, спешащих на базар с корзинами плодов на голове, хозяек, идущих закупить себе провизию, рабочих, идущих на свою работу, детей, бегущих и смеющихся и купающихся в пыли. Каждый дает им дорогу, когда они медленно и торжественно следуют, и из каждого дома выходят женщины и дети с горстью риса, с горстью сушеного винограда, плодами и все это кладут в чаши монахов. Денег не дают никогда. Монах и не дотронется до денег. И по