| Главная » Книги |
Богданович Ипполит Федорович - Душенька, Страница 5
Богданович Ипполит Федорович - Душенькаfy"> И там, задумавшись, едва не впала в яму,
Куда от разных жертв за двор
Смешался в кучу разный сор.
Но, впрочем, все места казались тамо садом,
И благовонная катилася роса
На мирту, на лимон, на всяки древеса,
И храм курился вкруг душистым всяким чадом.
По сказкам знают все, что шелковы луга,
Сытовая вода, кисельны берега
Богине красоты всегда принадлежали
И по долине там дороги окружали.
Издревле бог войны
Строжайший дал приказ, в угодность сей богине,
Чтоб вечно в той долине
Трубы военной звук не рушил тишины.
Известно всем, что там и самы дики звери
К овцам ходили в двери,
И овцы, позабывши страх,
Гуляли с ними на лугах
И с самой вольной простотою
Питались киселем с сытою,
Навеки в животе,
В здоровье, красоте;
Живуща тварь не убивалась,
Насильством кровь не проливалась,
Неведом был скорбящих глас,
И вся природа всякий час
Согласием сочетавалась.
В средине сих лугов,
И вод, и берегов
Стоял богинин храм меж множества столпов.
Сей храм со всех сторон являл два разных входа:
Особо - для богов,
Особо - для народа.
Преддверия, врата, и храм, и олтари,
И каждая их часть, и каждая фигура,
И обще вся архитектура
Снаружи и внутри
Изображала вид игривого Амура,
Иль вид забав и торжества
Властительного там прекрасна божества;
Венеры чудное рождение из пены
И всяка с нею быль, приятная в чертах,
Особо виделись в картинах и коврах,
Какими изнутри покрыты были стены.
Во внутренности там различных олтарей
Различны дани приносились
От всех наук, искусств, художеств и затей,
И знатных и простых людей,
Которы все в число достойнейших просились:
Иной, желая приобресть
Любовью к некой музе честь
И данью убедить любовницу скупую,
Привесил в уголок цевницу золотую;
Другой, себе избрав,
По праву иль без права,
В любовницы Палладу
И тщася получить лавров венец в награду,
Привесил ко столбу
Серебряну трубу;
Иной, ища любви несклоннейшей Алкмены,
Во храме распестрил малярной кистью стены.
Но дани, приносимы в храм
Не по богатству иль чинам,
Могли казаться тамо кстати;
И часто там простой пастух,
Неся богине в дар усердный только дух,
Предпочитаем был блистательнейшей знати.
На среднем олтаре,
Под драгоценнейшим отверстым балдахином,
Стоял богинин лик особым неким чином,
Во всей поре,
Во всей красе и в полной славе,
В подобной, как она на некакой горе
Явилась в прежни дни к Парисовой расправе
И спор между богинь решила красотой.
Сей лик, казалось, был божественной рукой
Из мрамора иссечен
И после в образец художества примечен.
Носился в мире слух, что будто Пракситель
Оттуда взял модель
И, точно по примеру,
Представил в первый раз во всей красе Венеру.
Никто из вшедших в храм не мог или не смел
Не преклонять колен пред сим прекрасным ликом;
И каждый, как умел,
Богине гимны пел,
В усердии глуша один другого криком.
Над храмом извивался рой
Амуров, смехов, игр, зефиров,
Которы всякою порой
Туда слеталися от всех возможных миров.
В летучем их строю
И те при храме были,
Которые в раю
При Душеньке служили.
В сей час они опять над прежней госпожой
В неведеньи летали,
Резвились и журчали;
Но Душенька тогда под длинною фатой,
Под длинным сарафаном,
Для всех была обманом:
Вошла во храм с толпою в ряд
И стала в стороне у самых первых врат.
От робости она сих мест не примечала,
Иль, помня прежнюю блаженну жизнь свою,
Когда сама была богинею в раю,
Полками разных слуг сама повелевала,
И песни и хвалы сама от всех слыхала,
Сей храм напоследи за редкость не считала, -
По воле то решить читатель может сам.
Но в храме, лишь едва лицо свое открыла,
В минуту все глаза к себе оборотила.
Возволновался храм,
Умолкли гимны там,
Пресеклись жертв приносы,
И всюду слышались лишь вести иль вопросы.
Я прежде не сказал,
Что весь народ Венеру
В сей день по слуху ждал
Из Пафоса в Цитеру.
Увидя ж Душеньку, согласно весь народ
Один другому в рот
Шептал за новы вести:
"Венера здесь тайком!..
Бежит от всякой чести!..
Венера за столбом!..
Венера под платком!..
Венера в сарафане!..
Пришла сюда пешком!..
Во храм вошла тишком!..
Конечно с пастушком!.."
И весь народ в обмане
Пред Душенькою вдруг колена преклонил.
Жрецы, со множеством курящихся кадил,
Воздев умильно длани,
Просили Душеньку принять народны дани
И с милостью воззреть
На всяки нужды впредь.
В сие волнение народа
Возникла вдруг молва у входа,
Что сущая уже богиня оных мест,
Влеча с собой толпы служителей на въезд
И яблоко держа Парисово в деснице,
Со всею славою, в блестящей колеснице
В тот час из Пафоса ко храму прибыла,
И вдруг при сей молве Венера в храм вошла.
Но кто представит живо,
В словах или чертах,
Богинин гнев, народный страх
И общее во храме диво,
И боле Душеньку, в невинном торжестве,
При самом храма божестве.
Вотще в то время всех царевна уверяла,
Зачем туда пришла
И кто она была,
Большая часть людей от ней не отставала,
Забыв, что в храм сама Венера прибыла.
Богиня, сев на трон и скрыв свою досаду,
Колико скрыть могла,
Оставила в сей день другие все дела
И тот же час приказ дала
Представить Душеньку во внутренню преграду.
"Богиня всех красот не сетуй на меня, -
Рекла царевна к ней, колена преклоня. -
Я сына твоего прельщать не умышляла:
Судьба меня, судьба во власть к нему послала.
Не я ищу людей, а люди в слепоте
Дивятся завсегда малейшей красоте.
Сама искала я упасть перед тобою,
Сама желала я твоею быть рабою,
И в милость только то прошу себе напредь,
Чтобы всегда могла твое лицо я зреть". -
"Я знаю умысл твой!" - Венера ей сказала,
И, тотчас кончив речь,
С царевной к Пафосу отъехать предприяла,
Притом с насмешкой приказала
В пути ее беречь.
Сажают Душеньку в особу колесницу,
Запрягши в путь сорок станицу;
А для беседы с ней, как будто ей чета,
Садятся тут же рядом
Четыре фурии, изверженные адом:
Коварство, Ненависть, Хула и Клевета.
Оставим разговор сих фурий ухищренных
И скажем наконец, к каким трудам она
Венерой в Пафосе была осуждена
И кто был вождь ее на службах повеленных.
Из многих дел и слов,
В умах напечатленных,
Известно мщение богов,
Во гневе раздраженных.
Нередко сильные, прияв на небе власть,
Бессильных поборали,
Чернили и марали,
И все, что только бы могло пред ними пасть,
Ногами попирали.
В счастливейших веках,
Конечно, нет примера
Такому мщению, какое, всем во страх,
Противу Душеньки умыслила Венера!
Умыслила свою умножить красоту,
А Душеньку привесть, сколь можно в дурноту,
Чтоб все от Душеньки впоследок отвращались
И только бы тогда Венерою прельщались.
Не знаю, в первый день, иль лучше, в перву ночь,
Довольная своею жертвой,
Богиня в мщении послала царску дочь
Принесть чрез три часа воды живой и мертвой.
Известен весь народ
О действе оных вод:
От первой кто попьет - здоровье получает;
А от другой попьет - здоровье потеряет;
Но в сем пути никто не возвращался жив.
Царевна, к службе сей, как должно прицепив
Под плечи два кувшина,
Пошла без дальна чина,
Пошла на все труды
Искать такой воды.
Куда? и кто в пути ей будет провожатым?
Амур во все часы ее напасти зрел
И тотчас повелел
Своим слугам крылатым
Поднять и перенесть царевну в тот удел,
Где всяки воды протекают,
Мертвят, целят и помогают.
Зефир, который тут по склонности прильнул,
Царевне на ухо шепнул,
Что воды окружает
Большой и толстый змей свернувшись вкруг кольцом,
И никого отнюдь к водам не допускает,
Как разве кто его забавит питьецом.
Притом снабдил ее большою с пойлом флягой,
Которую велел, явясь туда с отвагой
И змею речь сказав, в гортань ему воткнуть.
Когда же пасть свою при пойле змей разинет
И голову с хвостом в то время разодвинет,
То Душенька найдет себе свободный путь
Живую ль мертвую ль водицу почерпнуть.
Зефир лишь то сказал царевна путь скончала, -
Явилася у вод
И, змею поклонясь умильну речь сказала,
Котору выдала в последок и в народ:
"О Змей Горынич Чудо-Юда!
Ты сыт во всяки времена,
Ты ростом превзошел слона,
Красою помрачил верблюда,
Ты всяку здесь имеешь власть,
Блестишь златыми чешуями
И смело разеваешь пасть,
И можешь всех давить когтями, -
Соделай край моим бедам,
Пусти меня, пусти к водам"
Хвалы и титулы пленяют всяки уши,
И движутся от них жестоки сами души.
Услышав похвалы от женского лица,
Притом склоняяся ко сласти питьеца,
Горынич пасть разинул
И голову с хвостом при пойле разодвинул -
Открылись разных вод и реки и пруды
И разны к ним следы.
Прислужливый Зефир пока сей час не минул,
Конечно Душеньку в дорогах не покинул;
Она, в свободе там попив живой воды,
Забыла все свои дорожные труды
И вдруг здоровей стала.
Писатели гласят,
Что Душенька тогда с водой явясь назад,
В отменной красоте, как роза процветала
И пред Венерою, как солнце возблистала,
И будто бы тогда богиня умышляла
Заставить Душеньку лихую воду пить;
Но, просто случаем, иль чудом может быть,
Кувшин с лихой водой разбился,
И умысл в дело не годился
Богиня видела из таковых чудес,
Что помощь Душенька имеет от небес,
Или, точней сказать, от самого Амура;
Но, как известно было ей,
Что пагубой людей
Обилует натура,
Послала Душеньку еще в другой поход,
В надежде, что скончает там живот,
Или хоть будет жить, но будет без красот.
В саду, где жили Геспериды,
Читатель ведает, что некогда росли
Златые яблоки, иль просто златовиды,
И сей чудесный сад драконы стерегли.
А в том, или в другом саду вблизи Атласа,
Жила напоследи царевна Перекраса
Потомству все ее неведомы дела,
Но всяк о том слыхал, что подлинно была
Сих чудных мест она богиня иль царица,
И в сказках на Руси слыла,
Как всем известно, Царь-Девица.
О красоте ее имеет весь народ
Из повестей довод:
Златые яблоки она вседневно ела;
Известно, что от них краснела и добрела.
Но, ради страхов там и трудностей дорог,
Коснуться к яблокам никто другой не мог.
Хоть не было тогда драконов там, ни змея
Однако сад сей был под стражею Кащея,
Который сам как страж, тех яблок не вкушал
И никого отнюдь их есть не допускал.
А если приходил тех яблок кто покушать,
Вначале должен был его загадки слушать;
Когда же кто не мог загадок отгадать,
Того без милости обык он после жрать.
Венера ведая сих строгих мест законы
По коим властвуют Кащей или драконы,
Послала Душеньку не жить, а умирать,
Чтоб яблок тех достать.
Но кто ей скажет путь и будет помогать?
Зефир - она его успела лишь назвать -
Зефир ей новую явил тогда услугу;
И, чтоб холодный ветр не мог ее встречать,
Пустился с ней в сей путь по югу;
Шепнул царевне он какую вещь сказать
И как на все слова Кащею отвечать.
Потом под яблонью подставить только полу,
В то время яблоки скатятся сами к долу,
И можно будет ей тогда оставив сад,
С добычею лететь назад
И яблок золотых вкусить по произволу.
Не в долгом времени, не в день - в единый час,
Явилась Душенька к Кащею взять приказ;
Поклон, как должно сотворила,
Как должно речь проговорила,
Но свету речи сей
Ниже того, что ей
Загадывал Кащей,
Она не сообщила.
Известны только нам последственны дела,
Что службу Душенька вторую сослужила;
Что в новой красоте пред прежним расцвела
И горшие себе напасти навела.
К успеху мщения пришло на ум богине
Отправить Душеньку с письмом ко Прозерпине,
Велев искать самой во ад себе пути,
И некакой оттоль горшечек принести
Притом нарочно ей Венера наказала,
Горшечка, чтоб она отнюдь не открывала.
Царевнин ревностый служитель давних лет,
Зефир скорей стрелы спустился паки в свет
И ей полезный дал совет
Идти в дремучий лес, куда дороги нет.
В лесу он ей сказал представится избушка,
А в той избушке ей представится старушка,
Старушка ей вручит волшебный посошок,
Покажет впоследи в избушке уголок,
Оттоль покажет вниз ступени,
По коим в ад нисходят тени;
И Душенька тогда лишь ступит девять раз,
К Плутону в области окончит всю дорогу;
И, в безопасности от страхов в тот же час
Откроет напоказ
Свою прекрасну ногу,
И может впоследи бесстрашно говорить
С Плутоном, с Прозерпиной, с Адом,
Письмо вручить,
Горшечек получить
И службу надлежащим рядом
Исправно совершить.
Последуя сему закону,
Пошла царевна в лес, куда глаза глядят,
Нашла подземный сход, ступила девять крат,
Сошла тотчас во ад,
Явилась ко Плутону.
Возволновался мрачный край,
Не ждав посольства от Венеры;
Тризевны в Тартаре церберы
Распространили страшный лай.
Но Душенька, в сею тревогу,
Едва открыла только ногу,
Как вдруг умолкла адска тварь -
Церберы перестали лаять,
Замерзлый Тартар начал таять;
Подземна царства темный царь,
Который возле Прозерпины
Дремал с надеждою на слуг,
Смутился тишиною вдруг:
Возвысил вкруг бровей морщины,
Сверкнул блистаньем ярых глаз
Взглянул... начавши речь запнулся,
И с роду первый раз
В то время улыбнулся.
Узрев толь сильную поскольку полну мочь,
Какую при письме казала царска дочь,
А паче на нее воззрение Плутона,
Богиня адска трона
Велела ей скорей пресечь
Пристойную на случай речь;
И, по письму вручив горшочек ей приватно,
Ее, без дальних слов, отправила обратно.
Царевна наконец могла бы как-нибудь
Окончить счастливо и новый оный путь;
Но друг ее Зефир сначала,
Как видно, бед не предузнал
И ей особо не сказал,
Чтобы горшочка не вскрывала.
Царевна много раз
В горшочек посмотреть в пути остановлялась,
И в тот же самый час
Желанию сопротивлялась.
Напоследи, смотря и в стороны и в след
И до двора уже немного не дошед,
Венеры заповедь, и гнев, и страх презрела,
Открыла кровельку, в горшочек посмотрела.
Оттуда, случаем лихим,
Внезапно вышел черный дым.
Сей дым, за сильной густотою,
Зефиры не могли отдуть;
И белое лицо и вскрыта бела грудь
У Душеньки тогда покрылось чернотою.
Она старалась пыль платком с себя стирать;
Но чем при трении трудилася сильнее,
Тем делалась чернее,
Как будто бы свой вид трудилася марать.
Надеялась потом хоть как-нибудь водою
Прошедшую себе доставить красоту,
Но чудною бедою,
Прибавила еще, обмывшись, черноту;
И к токам чистых вод хотя лицо склоняла
И черноту свою хоть много раз купала,
Смотрясь в водах потом, уверила себя,
Что темностью она была подобна саже,
Иль просто, так сказать, красу свою сгубя,
Была арапов гаже.
В сем виде царска дочь
Стыдилась всякой встречи
И, слыша всяки речи,
От всех бежала прочь.
Для белых рук ее в народе вышла сказка,
Что будто бы она таилась от людей
И будто бы на ней
Была лишь только маска.
Иные, ей в посмех,
Давали странный образ делу
И уверяли всех,
Что боги, будто б ей за грех,
Арапску голову пришили к белу телу.
Простой же весь народ,
Любуясь Душеньки и видом и осанкой,
Дивился в ней еще собранию красот
И звал ее тогда прекрасной африканкой.
Но Душенька, сей вид
Себе имея в стыд,
То шею, то лицо платочком закрывала,
И в горести тогда, куда идти, не знала, -
Идти ли ей потом на смех и на позор
Обратно в дом к Венере
Или к родным во двор?
Но может ли их взор
За точну Душеньку признать ее по вере?
Осталось только ей сокрыть себя тогда
В какой-нибудь пещере,
Где б люди никогда
Ее толь горького не видели стыда,
И там зарыть себя живую,
Чтобы скорее тем окончить участь злую.
Амур жестокость зол подобно ощущал,
Он все ее беды иль видел, или знал.
Но для чего ее оставил он без стражи,
Когда она несла горшочек адской сажи?
Читатель сей вопрос решит, конечно, сам:
Угодно было так судьбам,
Угодно было так Венере
Чтоб Душенька была черна,
Чтоб Душенька была дурна
И крылась от людей в пещере.
Амур отвержен был в Цитере
И, в небе был тогда без сил,
Беде нарочно попустил,
Чтоб тем обезоружить злобу,
Котора Душеньку могла привесть ко гробу.
Для редкости сих дел
Повсюду мир шумел
О роде Душеньки, об участи, о летах,
О всех ее приметах.
Дошла впоследок весть,
Чрез слух иль как ни есть,
К сестрам ее коварным,
Что Душенька в раю с супругом лучезарным
Недолго пожила;
Что изгнана оттоль за некаки дела
И что напоследи, скитаяся без дела,
Иссохла, подурнела
И страшно почернела.
Они устроили на случай торжество
И громко всем трубили,
Что Душеньку везде грехи ее губили
И что за то ее карает божество.
Превратным разумам любови существо
Неведомо и странно.
Сестры царевны сей,
Навлекши скорби ей
И все ее дела ругая беспрестранно,
Отнюдь не мыслили во мраке клеветы,
Что Душенька, лишась наружной красоты,
Могла Амуром быть любима постоянно.
Амур, напастями царевны отвлечен,
Стремил старание к единому лишь виду,
Чтоб гнев судеб к ней был, сколь можно, облегчен,
Как будто бы забыл от сестр ее обиду;
Но после обратил их наглость им же в казнь:
На торжество сих сестр нарочного отправил,
Который от него, как должно, их поздравил;
Благодаря притом за дружбу и приязнь,
Прибавил,что Амур любовью к ним пылает
И с нетерпением увидеть их желает,
И только ждет, без дальних слов,
Чтобы они, взошед на каменную гору,
Какая выше всех представится их взору,
Оттуда бросилися в ров;
И что потом Зефир минуты не утратит,
Тотчас летящих их подхватит,
Помчит наверх в небесный край
И прямо постановит в рай,
А там Амур явит им должные услуги,
Намерясь купно взять обеих их в супруги.
Услыша толь приятну речь,
Сестры царевнины от радости вскружились:
Скорей коней велели впречь,
В богаты платья нарядились;
Не прочили белил, ни мушек, ни румян,
Опрыскались водами,
Намазались духами,
Хулили Душеньку за дерзость и обман,
Отправились к горе, а там, с крутой вершины,
Спешили броситься в стремнины.
Но их Зефир потом наверх не подхватил,
А дул, как видно, только в тыл;
И в райское они жилище не попали,
Лишь только головы себе, летя, сломали.
Карая тако злость, меж тем прекрасный бог
Подробну ведомость имел со всех дорог,
От всех лесов и гор, где Душенька являлась,
И, сведав, что она,
От всех удалена
В средине гор скрывалась,
Донес богам о том сполна;
Донес, что Душенька была уже черна,
Суха, худа, дурна;
И упросил тогда смягченную Венеру,
Чтоб было наконец дозволено ему
Открыто самому
Явиться к Душеньке в пещеру.
Но как представился тогда его очам
Предмет любови постоянный?
Несчастна Душенька, в печали несказанной,
Не ела, не пила, не зрела света там.
Читатель должен знать сначала,
Что Душенька тогда лежала;
Но боком иль ничком,
Спала или дремала,
Не ведаю о том
И не хочу искать свидетельства для веры;
Лишь знаю, что она лежала на фате
У входа сей пещеры,
Скрывая голову в пещерной темноте;
А часть оставшая являлась в красоте
На зрелище пред входом;
И быть тогда могла признаком и доводом,
Когда б любовный бог
О точности вещей иметь сомненье мог.
Зефиры видели и свету возвестили,
Что Душеньку Амур издалека узнал
И руку у нее, подшедши, целовал;
Но скоро их из глаз обоих упустили.
Проснувшись Душенька тогда,
Взглянула, ахнула, закрылась от стыда,
Уйти в пещеру торопилась,
И тамо наконец с Амуром изъяснилась,
Неведомо в каких словах;
А только ведомо всему земному кругу
Взаимное от них прощение друг другу
Во всех досадах и винах.
Амур потом, при всей свободе,
Велел публиковать в народе
Старинну грамоту, котору сам Зевс,
В утеху всех дурных, на землю дал с небес;
И всюду слово в слово
Та грамота тогда твердилася заново:
"Закон времен творит прекрасный вид худым,
Наружный блеск в очах преходит так, как дым,
Но красоту души ничто не изменяет,
Она единая всегда и всех пленяет".
Слова сии Амур твердя повсюду сам,
Представил грамоту Венере и богам,
А вместе с грамотой и Душеньку представил,
Котору в черноте дурною он не ставил.
Юпитер, покачав,
Разумной головою,
Амуру дал устав,
По силе старых прав,
Чтоб век пленялся он душевной красотою
И Душенька была б всегда его четою.
Сама богиня красоты,
Из жалости тогда иль некакой тщеты,
Как то случается обычно,
Нашла за должно и прилично,
Чтобы ее сноха,
Терпением своим очистясь от греха,
Наружну красоту обратно получила, -
Небесною она росой ее умыла,
И стала Душенька полна, цветна, бела,
Как преж сего была.
Амур и Душенька друг другу равны стали,
И боги все тогда их вечно сочетали.
От них родилась дочь, прекрасна так, как мать;
Но как ее назвать,
В российском языке писатели не знают.
Иные дочь сию Утехой называют,
Другие - Радостью, и Жизнью, наконец;
И пусть, как хочет всяк мудрец
На свой зовет ее особый образец.
Не применяется названием натура:
Читатель знает то, и знает весь народ,
Каков родиться должен плод
От Душеньки и от Амура.
Примечания
Впервые - "Душенька, древняя повесть в вольных стихах". СПб., 1783 (до
этого - "Душенькины похождения". М., 1778, книга первая); со значительными
исправлениями - СПб., 1794; с некоторыми изменениями - М., 1799.
Издания 1778 и 1783 гг. были анонимны. Впервые имя автора появилось в
изд. 1794 г. в качестве подписи к "Предисловию от сочинителя". Издание 1783
г. открывалось предисловием А.А. Ржевского (1737-1804), в прошлом одного из
виднейших поэтов "Полезного увеселения", где начинал свой литературный путь
Богданович. В конце 1760-х гг. Ржевский отошел от литературы, хотя еще в
"Опыте исторического словаря о российских писателях" (1772) Н.И. Новиков
называл его "хорошим стихотворцем" и находил в его произведениях "остроту
его разума". Прежние литературные отношения послужили, видимо, причиной
того, что Ржевский издал на свой счет "Душеньку", так как автор ее,
уволенный в конце 1782 г. из "Санктпетербургских ведомостей", очевидно не в
состоянии был сделать это на свой счет и нуждался в материальной поддержке.
В своем предисловии Ржевский писал:
"Оную поэму сочинил Ипполит Федорович Богданович, и, будучи моим
приятелем издавна, к случившемуся слову мне ее показал, как такое сочинение,
которое он для забавы своей иногда писал в праздные часы, без намерения его
печатать. Непринужденная вольность стиля, чистота стихов, удачливый выбор
приличных слов по роду сей поэмы, а паче изобилие поэтических воображений
мне столько понравились, что я просил сочинителя отдать сию поэму в мою
волю, что он и исполнил по своей любви и приязни ко мне; а я рассудил издать
ее в печать, чтобы и другим принесть то ж удовольствие, которое от нее я
имел. Я думаю, что многим она понравится, не только тем, что нет на нашем
языке подобного рода стихотворений, но и счастливым успехом сочинителя".
Последнее прижизненное издание (М., 1799) воспроизводит с небольшими
поправками текст и предисловие второго издания. Поскольку в этом издании
"Душеньке" предпосланы "Стихи на добродетель Хлои" как своеобразная
&n 
| |
| Просмотров: 401 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры