| Главная » Книги |
Бальмонт Константин Дмитриевич - Сонеты солнца, меда и луны, Страница 2
Бальмонт Константин Дмитриевич - Сонеты солнца, меда и луны;
И есть поля. Чем хочешь, тем засей.
Там на утес, где чары все не наши,
Не из низин, взошел я в мир такой,
Что не был смят ничьей еще ногой.
Во влагу, что в природной древней чаше
Мерцала, не смотрел никто другой.
Я заглянул. Тот миг всех мигов краше.
ПЛЯСКА КОЛДУНА
Один, ничьи не ощущая взоры,
В ложбине горной, вкруг огня кружась,
Он в пляске шел, волшебный Папуас,
Изображая танцем чьи-то споры.
Он вел с огнем дрожавшим разговоры.
Курчавый, темный, с блеском черных глаз,
Сплетал руками длительный рассказ,
Ловил себя, качал свои уборы.
Хвост райской птицы в пышности волос
Взметался как султан незримой битвы.
Опять кружась, он длил свои ловитвы.
Я видел все, припавши за утес.
И колдовские возмогли молитвы -
Как жезл любви, огонь до туч возрос.
ВОСПОМИНАНИЕ
Голубоватое кольцо, все кольца дыма
Моих египетских душистых папирос,
Как очертанья сна, как таяние грез,
Создавши легкое, уйдут неисследимо.
Я мыслью далеко. Я в самом сердце Рима.
Там об Антонии поставлен вновь вопрос.
И разрешен сполна. Как остриями кос
Обрезан стебель трав, и жизнь невозвратима.
Я знаю, римлянин не должен был любить,
Так пламенно любить, как любят только птицы,
Очарования египетской царицы.
Но Парки нам плетут, и нам обрежут, нить.
Я ведал в жизни все. Вся жизнь лишь блеск зарницы.
Я счастлив в гибели. Я мог, любя, любить.
РОЖДЕНИЕ МУЗЫКИ
Звучало море в грани берегов.
Когда все вещи мира были юны,
Слагались многопевные буруны,
В них был и гуд струны, и рев рогов.
Был музыкою лес и каждый ров.
Цвели цветы, огромные, как луны,
Когда в сознанье прозвучали струны.
Но звон иной был первым в ладе снов.
Повеял ветер в тростники напевно,
Чрез их отверстья ожили луга,
Так первая свирель была царевна
Ветров и воли, смывшей берега.
Еще, чтоб месть и меч запели гневно,
Я сделал флейты из костей врага.
ЛЮБИ
"Люби!" - поют шуршащие березы,
Когда на них сережки расцвели.
"Люби!" - поет сирень в цветной пыли.
"Люби! Люби!" - поют, пылая, розы.
Страшись безлюбья. И беги угрозы
Бесстрастия. Твой полдень вмиг - вдали.
Твою зарю теченья зорь сожгли.
Люби любовь. Люби огонь и грезы.
Кто не любил, не выполнил закон,
Которым в мире движутся созвездья,
Которым так прекрасен небосклон.
Он в каждом часе слышит мертвый звон.
Ему никак не избежать возмездья.
Кто любит, счастлив. Пусть хоть распят он.
ОН
Он проточил и пробуравил горы.
Разрезал исполинский материк,
И корабельный караван возник
Там, где лесные ширились просторы.
Он звезды разместил в ряды и хоры.
Он мысль свою, как мчащийся двойник,
Пошлет в пространство искрой, искра - крик,
Чрез океан ведет переговоры.
Задачи нет, которую бы он
Не разрешил повторностью усилья.
Он захотел - и он имеет крылья.
До Марса досягнуть - надменный сон.
И сбудется. Но в безднах изобилья
Он должен гнаться до конца времен.
ОНА ПОКОИТСЯ
Она покоится. Две белых чаши - груди.
Два неба голубых - закрытые глаза.
Ее ли в том вина, что в высях бирюза
То дремлет в тишине, то в грозном рдеет гуде.
Через нее в борьбе с богами равны люди.
И станет сказкою, свой миг прожив, гроза,
Бессмертным жемчугом - минутная слеза.
И дикая резня - в напевном будет чуде.
Она покоится. До нежного бедра
Точеная рука чуть льнет в изгибе стройном.
Ей суждено пребыть видением спокойным, -
В веках оправданной, вне зла и вне добра.
Она покоится меж звезд, где дышит мера,
И в несмолкающих гекзаметрах Гомера.
ОНА
Когда пред нею старцы, стражи лона,
Склонились друг до друга, говоря:
"Смотрите, розоперстая заря!" -
Она возникла в мире вне закона.
Как сладкий звук, превыше вихрей стона,
Как царская добыча для царя,
Как песнь весны, как пламя алтаря,
Как лунный серп в опале небосклона.
Как миг любви, что сам себе закон,
Как звон оков законченного плена,
Как в ливне быстрых радуг перемена.
Как в сне веков единый верный сон,
Дочь лебедя, волны вскипевшей пена,
Грань торжества, звезда средь жен, Елена.
КАМЕЯ
Она из тех, к кому идут камеи,
Медлительность, старинная эмаль,
Окошко в сад, жасмин, луна, печаль,
Нить жемчугов вкруг лебединой шеи.
Ей даровали царство чародеи,
В нем близь всегда причудлива, как даль.
И времени разрушить сказку жаль.
Тот сад минуют снежные завей.
Я подошел к полночному окну.
Она сидела молча у постели.
Газелий взор любил свою весну.
И липы ворожили старину.
Роняли полог бархатные ели.
Ей было жаль идти одной ко сну.
СТОЛЕПЕСТКОВАЯ
Безукоризненный в изяществе наряд.
Все одноцветное, в рассветно-сером, платье.
Зеленоватость в нем всесветна без изъятья.
У пояса костер приковывает взгляд.
Столепестковая таит душистый яд.
Меняет ясность чувств. Внушает мысль объятья,
О, если б мог тебя всю, всю в себя вобрать я.
Но губы алые безгласно не велят.
И пепельных волос волна, упав на плечи,
Змеино поднялась к тяжелой голове.
Уму не верится, что кос здесь только две.
Светясь, вокруг нее поют немые речи.
Вся говорит она. И вот не говорит.
Лишь в перстне явственно играет хризолит.
БОЙ
Вся сильная и нежная Севилья
Собралась в круг, в рядах, как на собор.
Лучей, и лиц, и лент цветистый хор.
И голубей над цирком снежны крылья.
Тяжелой двери сдвиг. Швырок усилья.
Засов отдвинут. Дик ослепший взор.
Тяжелый бык скакнул во весь опор
И замер. Мощный образ изобилья.
В лосненье крутоемные бока.
Втянули ноздри воздух. Изумленье
Сковало силу в самый миг движенья.
Глаза - шары, где в черном нет зрачка.
Тогда, чтоб рушить тяжкого в боренье,
Я поднял алый пламень лоскутка.
НА ОТМЕЛИ ВРЕМЕН
Заклятый дух на отмели времен,
Средь маленьких, среди непрозорливых,
На уводящих задержался срывах,
От страшных ведьм приявши гордый сон.
Гламисский тан, могучий вождь племен,
Кавдорский тан - в змеиных переливах
Своей мечты - лишился снов счастливых
И дьявольским был сглазом ослеплен.
Но потому, что мир тебе был тесен,
Ты сгромоздил такую груду тел,
Что о тебе Эвонский лебедь спел
Звучнейшую из лебединых песен.
Он, кто сердец изведал глубь и цвет,
Тебя в веках нам передал, Макбет.
ШАЛАЯ
О шалая! Ты белыми клубами
Несешь и мечешь вздутые снега.
Льешь океан, где скрыты берега,
И вьешься, пляшешь, помыкаешь нами.
Смеешься диким свистом над конями,
Велишь им всюду чувствовать врага.
И страшны им оглобли и дуга,
Они храпят дрожащими ноздрями.
Ты сеешь снег воронкою, как пыль.
Мороз крепчает. Сжался лед упруго.
Как будто холод расцветил ковыль.
И цвет его взлюбил верченье круга.
Дорожный посох - сломанный костыль,
Коль забавляться пожелает - вьюга!
УСПОКОЕННАЯ
Ненарушимые положены покровы.
Не знать. Не чувствовать. Не видеть. Не жалеть.
Дворец ли вкруг меня, убогая ли клеть,
Безгласной все равно. Я в таинстве основы.
Поднять уснувшую ничьи не властны ковы.
Чтоб веки сжать плотней и больше не смотреть -
На нежные глаза мне положили медь.
И образок на грудь. В нем светы бирюзовы.
Еще последнее - все сущности земли
Доносит, изменив - обратных токов мленье,
Звук переходит в свет. Как дым доходит пенье.
Снежинки падают. Растаяли вдали
Лазурные слова над тайною успенья.
Снега. Завей снов. Последний луч. Забвенье.
КОЛЬЦА
Ты спишь в земле, любимый мой отец,
Ты спишь, моя родная, непробудно.
И как без вас мне часто в жизни трудно,
Хоть много знаю близких мне сердец.
Я в мире вами. Через вас певец.
Мне ваша правда светит изумрудно.
Однажды духом слившись обоюдно,
Вы уронили звонкий дождь колец.
Они горят. В них золото - оправа.
Они поют. И из страны в страну
Иду, вещая солнце и весну.
Но для чего без вас мне эта слава?
Я у реки. Когда же переправа?
И я с любовью кольца вам верну.
ПАНТЕРА
Она пестра, стройна и горяча.
Насытится - и на три дня дремота.
Проснется - и предчувствует. Охота
Ее зовет. Она встает, рыча.
Идет, лениво длинный хвост влача.
А мех ее - пятнистый. Позолота
Мерцает в нем. И говорил мне кто-то,
Что взор ее - волшебная свеча.
Дух от нее идет весьма приятный.
Ее воспел средь острых гор грузин,
Всех любящих призывный муэззин, -
Чей стих - алоэ густо-ароматный.
Как барс, ее он понял лишь один,
Горя зарей кроваво-беззакатной.
БЛЕСК БОЛИ
"Дай сердце мне твое неразделенным", -
Сказала Тариэлю Нэстан-Джар.
И столько было в ней глубоких чар,
Что только ею он пребыл зажженным.
Лишь ей он был растерзанным, взметенным,
Лишь к Нэстан-Дарэджан был весь пожар.
Лишь молния стремит такой удар,
Что ей нельзя не быть испепеленным.
О Нэстан-Джар! О Нэстан-Дарэджан!
Любовь твоя была как вихрь безумий.
Твой милый был в огне, в жерле, в самуме.
Но высшей боли - блеск сильнейший дан.
Ее пропел, как никогда не пели,
Пронзенным сердцем Шота Руставели.
ДВА ЦВЕТА
Прекрасен рот, как роза, припадая
К другому рту. Прекрасен дар богов.
Румяность крови в рденье лепестков,
Страсть смотрит в вечность, в сердце расцветая.
Из капли счастья - океан без края,
Огонь залил все грани берегов.
Но есть костры, чей огнь белей снегов,
Где дух поет, в отъятости сгорая.
Красив в веках тот звонкий сазандар,
Что сплел ковер из облачной кудели,
Струна любви, пронзенный Руставели.
Красив расцвет лилейно-белых чар,
Снежистый лотос в водной колыбели.
Луна - вдали, как далека - Тамар.
НЕРАЗДЕЛЕННОСТЬ
Приходит миг раздумья. Истомленный,
Вникаешь в полнозвучные слова
Канцон медвяных, где едва-едва
Вздыхает голос плоти уязвленной.
Виттория Колонна и влюбленный
В нее Буонарроти. Эти два
Сияния, чья огненность жива
Через столетья, в дали отдаленной.
Любить неразделенно, лишь мечтой.
Любить без поцелуя и объятья.
В благословенье чувствовать заклятье.
Творец сибилл, конечно, был святой.
И как бы мог сполна его понять я?
Звезда в мирах постигнута - звездой.
МИКЕЛЬ АНДЖЕЛО
Всклик "Кто как бог!" есть имя Михаила.
И ангелом здесь звался. Меж людей
Он был запечатленностью страстей.
В попранье их его острилась сила.
В деснице божьей тяжкое кадило,
Гнетущий воздух ладанных огней
Излил душой он сжатою своей.
Она, светясь, себя не осветила.
Стремясь с земли и от земного прочь,
В суровости он изменил предметы,
И женщины его - с другой планеты.
Он возлюбил молчание и ночь.
И, лунно погасив дневные шумы,
Сибилл и вещих бросил он в самумы.
ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ
Художник с гибким телом леопарда,
А в мудрости - лукавая змея.
Во всех его созданьях есть струя -
Дух белладонны, ладана и нарда.
В нем зодчий снов любил певучесть барда,
И маг - о каждой тайне бытия
Шептал, ее качая: "Ты моя".
Не тщетно он зовется Леонардо.
Крылатый был он человеколев.
Еще немного - и, глазами рыси
Полеты птиц небесных подсмотрев,
Он должен был парить и ведать выси.
Среди людских, текущих к Бездне рек
Им предугадан был сверхчеловек.
МАРЛО
С блестящей мыслью вышел в путь он рано,
Учуяв сочетание примет.
| |
| Просмотров: 514 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры