bsp; A все жива еще она.
И къ тяжкимъ мукамъ быт³я
Вновь слишкомъ скоро призвана
Отъ полусмерти забытья...
Но бѣдный разумъ... Напряглись
Въ ней фибры чувствъ и порвались...
И въ помутившемся отъ мукъ
Мозгу все въ хаосѣ слилось!
Какъ отъ дождя размокш³й лукъ,
Который стрѣлы мечетъ вкось,
Безсвязно дик³я, какъ сонъ,
Рождать лишь можетъ мысли онъ.
Пустое, бѣлое пятно -
Для ней прошедшее; черно
Грядущее: едва видна
Стезя въ немъ, да и та темна,
Какъ путнику, что въ часъ ночной
Тропинки вынужденъ искать,
Чуть освѣщаемой грозой.
Она боялась... Понимать
Могла, что ей на душу зло
Теперь какое-то легло,
Какъ камень, хладно, тяжело.
Что былъ тутъ грѣхъ, и срамъ тутъ былъ,
Что кто-то скоро тутъ умретъ...
Ho - кто?... забыла... Приходилъ
Вопросъ ей: что - она живетъ,
Иль нѣтъ? Земля ли подъ стопой?
Надъ нею небо ли?... Кругомъ
То люди ль собрались толпой?
Иль демоновъ проклятыхъ рой,
Съ какимъ-то злобнымъ торжествомъ,
Глядитъ на ту, которой взоръ
Привыкъ досель встрѣчать кругомъ
Сочувств³е, a не укоръ?
И все подобно стало тьмѣ
Въ ея блуждающемъ умѣ.
Боязнь, надежды - все слилось
Въ непроницаемый хаосъ...
То смѣхъ, то слезы - и равно
Во всемъ безум³е одно!
Въ тяжелый, судорожный сонъ
Ея разсудокъ погруженъ...
Его на помощь тщетно звать,
И пробужденья долго ждать!
XV.
Монастыря колокола
Гудятъ, звонятъ,
Сливаясь въ гулъ глухой;
На старой башнѣ, прямой какъ стрѣла,
Медленно, тяжко, впередъ и назадъ
Качаясь, ревутъ, какъ жалобный вой.
Тоску на сердце наводитъ ихъ звонъ...
Но, чу! раздался и гимнъ похоронъ,
Торжественно-мраченъ, унылъ...
Поминки по томъ, кто на свѣтѣ отжилъ
Иль скоро отжить осужденъ...
За душу грѣшника летятъ
Молитвы къ небесамъ...
Колокола всѣмъ зѣвомъ гудятъ,
Курится ѳим³амъ...
Для грѣшной души настаетъ
Тяжелый мигъ конца...
Чье сердце отъ жалости здѣсь не дрогнетъ?...
Къ ногамъ монаха, святого отца,
Онъ на землю сырую колѣни склонилъ.
И плаха предъ нимъ, и стража дворца
Кругомъ обступила ее...
И палачъ рукава засучилъ,
Чтобъ вѣрнѣе ударъ его былъ,
И смотритъ: остро ль топора лезв³е...
И пробуя, машетъ своимъ топоромъ...
И безмолвной и тѣсной толпою народъ
Стекается видѣть, какъ сынъ умретъ,
Роднымъ казнимый отцомъ.
XVI.
A вечеръ нѣгой напоенъ,
Кругомъ все блещетъ и цвѣтетъ;
И, покидая небосклонъ,
Какъ бы въ насмѣшку солнце льетъ
Струи роскошнѣйшихъ лучей
На этотъ мрачный день скорбей.
Вечернимъ свѣтомъ облило
Оно преступника чело
Въ тотъ мигъ, когда, склонясь во прахъ,
Смиренно предъ отцомъ святымъ,
Онъ въ сокрушеньи передъ нимъ
Кончаетъ исповѣдь въ грѣхахъ;
Лобзаетъ крестъ - святой символъ -
И отпущен³я глаголъ,
Могущ³й душу,- сколь она
Грѣхомъ ни будь осквернена,-
Отъ смертныхъ пятенъ всѣхъ омыть
И паче снѣга убѣлить,
Глаголъ прощенья, неба зовъ
Благоговѣйно внять готовъ.
Играетъ солнце въ этотъ мигъ
Всѣмъ золотомъ лучей своихъ -
И на главѣ, склоненной въ прахъ,
И на каштановыхъ кудряхъ,
На шею падающихъ; но
Особенно блеститъ оно
Зловѣще-яркой полосой
На глади топора стальной...
Ужасенъ смертнымъ смерти мигъ!
И въ души зрителей проникъ
Смертельный хладъ... Пусть каждый зналъ,
Что грѣхъ ужасный совершенъ,
Что правъ карающ³й законъ,
Но всякъ невольно задрожалъ...
XVII.
Мольбы послѣдн³я скончалъ
Преступный сынъ, жены отца
Любовникъ дерзк³й; досказалъ
Грѣхи, как³е только зналъ,
И пробилъ часъ его конца,
И настаетъ послѣдн³й мигъ!
Снимаютъ плащъ съ него долой.
И прядь кудрей его густыхъ
Палачъ презрѣнною рукой
Уже схватилъ... Еще одна
Минута - пала въ прахъ она!
Въ гробъ не возьметъ онъ ничего:
Ни тѣхъ убранствъ, въ как³я онъ
Былъ такъ роскошно облеченъ,
Ни даже шарфа своего,
Что Паризиной подаренъ...
Съ него одежда сорвана...
Повязка взоръ закрыть должна...
Но нѣтъ! Его ли гордый взоръ
Подобный вынесетъ позоръ?
И чувства, что казались въ немъ
Затихшими,- проснулись вновь;
И закипѣла въ немъ вся кровь
Негодован³я огнемъ,
Когда глаза ему платкомъ
Палачъ собрался повязать,-
Какъ будто бъ съ смертью незнакомъ
Онъ былъ, и прямо ей взирать
Въ лицо издавна не привыкъ!...
"Нѣтъ! пусть цѣпями связанъ я,
Пусть вамъ и жизнь и кровь моя
Обречены,- послѣдн³й мигъ
Съ открытымъ взоромъ встрѣчу я.
Рази"! И лишь проговорилъ,-
На плаху самъ главу склонилъ...
И были Уго то слова
Послѣдн³я: "Рази!".. Взмахнулъ
Палачъ рукой, топоръ сверкнулъ -
И покатилась голова.
И, рухнувъ, трупъ кровавый палъ
На землю тяжко; побѣжалъ
Изъ туловища крови токъ
И напоилъ, какъ дождь, песокъ...
Мигнули судорожно разъ
И два - но быстро вѣки глазъ;
На мигъ раскрылися уста
И затворились навсегда...
Онъ умеръ такъ, какъ умирать
Всѣмъ грѣшнымъ надо пожелать:
Безъ шума и безъ хвастовства!
Онъ покаянныя слова
Читалъ смиренно; врачевства
Духовнаго не отвергалъ,
Не впалъ въ отчаян³я грѣхъ:
У ногъ пр³ора преклоненъ,
Вполнѣ былъ сердцемъ отрѣшенъ
Онъ отъ земныхъ желан³й всѣхъ!...
Отецъ разгнѣванный, она,
Его любовь - грѣха вина...
Что было тутъ ему до нихъ?
Ни стоновъ ропота глухихъ
На тяжк³й приговоръ судьбы,
Ни помысловъ о чемъ иномъ,
Какъ лишь о м³рѣ неземномъ,-
Ни слова,- кромѣ словъ мольбы
Да тѣхъ невольныхъ краткихъ словъ,
Когда спокойно былъ готовъ
Онъ топора ударъ принять -
Словъ, чтобы дали умирать
Ему съ открытымъ взоромъ,- сихъ
Прощальныхъ словъ его однихъ!...
XVIII.
Какъ смертью сжатыя уста,-
Грудь каждаго въ толпѣ нѣмой
Была для вздоховъ заперта...
Но электрической струей
Холодной дрожи токъ по всей
Толпѣ сплотившейся людей
Перебѣжалъ,
Когда ударъ смертельный палъ
И порѣшило лезв³е
На вѣкъ любовь и быт³е
Того, кто отжилъ въ этотъ мигъ...
Поднялся вздохъ, но подавленъ
Въ груди насильно каждымъ, онъ,
Едва родивш³йся, затихъ.
Не слышались ни шумъ, ни стонъ;
Лишь топора о плаху стукъ
Зловѣще-глухо раздался.
Но больше - ничего...
Лишь звукъ
Еще... онъ рѣзко разлился
Въ безмолвномъ воздухѣ,- какъ крикъ
Пронзителенъ, безумно дикъ,
Какъ матери ужасный стонъ
Надъ пораженнымъ смертью вдругъ
Дитей,- прорѣзалъ воздухъ онъ,
Сей дик³й вопль нездѣшнихъ мукъ:
Онъ изъ рѣшетчатыхъ оконъ
Дворца - нѣмую тишь проникъ
И къ небу поднялся тотъ крикъ
Отчаянный... И обратилъ
Невольно каждый взоръ туда,
Но тщетно... Стихло... Только былъ
То женск³й крикъ - и никогда
Изъ груди мукъ душевныхъ боль
Не вырывала вопля столь
Безумнаго. Кто услыхалъ
Сей стонъ,- тотъ вѣрно пожелалъ
Изъ состраданья, чтобы онъ
Былъ смертный - этотъ страшный стонъ!.
XIX.
Палъ Уго, и съ минуты сей
Его печальнаго конца,-
Ни въ залахъ мраморныхъ дворца,
Ни въ темной зелени аллей
Не видно Паризины. Слѣдъ
Ея пропалъ - и слуху нѣтъ
Нигдѣ ужъ болѣе о ней...
И даже имя то ничей
Языкъ промолвить не дерзалъ,
Какъ бы одно изъ словъ такихъ,
Как³я изъ бесѣдъ людскихъ
Навѣки - или страхъ изгналъ,
Иль чувство изгнало стыда.
Отъ князя жъ Адзо никогда
Никто ни разу не слыхалъ
Ни сына, ни жены именъ.
Никто не зналъ гробницы ихъ.
Былъ за оградой мѣстъ святыхъ
Ихъ праху уголъ отведенъ.
По крайней мѣрѣ такъ зарытъ
Былъ рыцарь. Паризины рокъ
Глубокой тайною покрытъ,
Какъ прахъ доскою гробовой...
Стяжала ль тягостнымъ путемъ,
Слезами, бдѣньями, постомъ
Она въ обители святой
Прощенье неба?... Ножъ иль ядъ
Пресѣкли дни ея?... Молчатъ
Предан³я. Иль, можетъ быть,
Безъ долгихъ пытокъ жизни нить
Ея мгновенно порвалась
И грудь отъ мукъ разорвалась
При взмахѣ топора,- едва
Скатилась Уго голова...
Но какова бы ни была
Ея кончина,- умерла
Она печально, какъ жила!
XX.
И князь женился на другой,
И окруженъ подъ старость былъ
Онъ добрыхъ сыновей толпой;
Но не былъ ни одинъ изъ сихъ
Сыновъ столь доблестенъ и милъ,
Какъ тотъ, кто тлѣлъ въ землѣ сырой;
Иль если были - доблесть ихъ
Холодный взоръ не примѣчалъ:
A примѣчалъ, такъ подавлялъ
Родитель вздохъ въ груди своей...
Но слезъ y князя никогда
Не вырывалось изъ очей.
И никогда его уста
Не озарялись ужъ потомъ
Улыбки радостнымъ лучомъ.
Его высокое чело
Изрыли тяжкихъ думъ слѣды -
Морщины... Горе провело
До срока эти борозды
Горячимъ плугомъ. Для всего
Онъ отжилъ навсегда; равно
Для радостей и для скорбей.
Ему въ грядущемъ ничего
Не оставалося давно,-
Лишь развѣ длинный рядъ ночей
Безъ сна и рядъ тяжелыхъ дней,
Да равнодуш³е одно
Къ хвалѣ или хулѣ людской...
Его душа давно бѣжать
Хотѣла бъ отъ себя самой,
Но покориться не могла
Судьбѣ своей,- a забывать
Способна не была;
Она всегда, въ тотъ даже мигъ,
Когда, казалось, тишина
Въ ней водворялася,- полна
Была обычныхъ думъ своихъ,
Думъ напряженныхъ, мрачныхъ, злыхъ...
Такъ льда густой и твердый слой
Покроетъ лишь поверхность водъ,-
Неудержимо токъ живой
Подъ хладною корой течетъ
И течь не можетъ перестать...
Духъ Адзо такъ же волновать
Не преставалъ обычный токъ
Печальныхъ думъ: источникъ ихъ
Былъ слишкомъ силенъ и глубокъ,
Чтобы, какъ память дней былыхъ,
Изсякнуть. Тщетно мы хотимъ
Разливъ сердечныхъ волнъ унять;
Вовѣки не изсякнуть имъ -
И возвращаются опять
Потоки слезъ непролитыхъ
Къ источнику - и тамъ на днѣ
Кипятъ въ душевной глубинѣ...
И пусть никто не видитъ ихъ,
Тѣхъ слезъ непролитыхъ,- онѣ,
На сердце падая, опять
Скопляются и тѣмъ сильнѣй,
Чѣмъ болѣе въ груди своей
Мы силимся ихъ подавлять...
Истерзанъ внутренней тоской,
Воспоминаньями о тѣхъ,
Кого казнилъ за тяжк³й грѣхъ,
Страдая сердца пустотой,
Ненаполнимой ни на мигъ,
И безъ надежды встрѣтить ихъ
Хоть за предѣлами земли,
При всемъ сознан³и, что онъ
Свершилъ свой судъ, какъ самъ законъ,
Что сами гибель навлекли
Они на голову себѣ -
<