й, -
Но он смотреть, внимать не хочет,
Как небо тмится - вал грохочет,
Все факел светится в очах,
Звездой любви на небесах;
Не шум грозы, но томной девы
Все слышатся ему напевы:
"Неси, волна, в полночной тьме,
Скорее милого ко мне!"
Вот старина, - и нам дивиться
Не должно ей, - быть может, вновь
Пылать сердцам велит любовь,
И эта быль возобновится.
II
Над Геллеспонтом ветр шумит;
Он, волны черные вздымая,
Их в море бурное клубит;
И, расстилаясь, тень ночная
На поле том уже легла,
Где так напрасно кровь текла;
Скрывают мрачные туманы
Ту степь, где царствовал Приам;
На ней заметны, здесь и там,
Одни могильные курганы.
Ни ужас битв, ни блеск венца,
Ничто б от мрака не спаслося
Без песен нищего слепца
С холмов кремнистого Хиоса.
III
И я был там! И видел я
Тот брег, мечты священной полный;
И я был там... там и меня
Кипучие носили волны.
Певец! Когда ж удастся мне,
В твоей минувшего стране,
Томиму думою высокой,
Бродить опять по тем полям,
Где дивное понятно нам.
Где каждый холмик одинокий
Останки славные хранит,
И где, как прежде, все шумит,
Шумит твой Геллеспонт широкий?
И беден, беден тот душой,
Кто пред заветной их красою,
Певец, рассказ чудесный твой
Считает выдумкой одною!
IV
Оделись волны черной мглой,
И с мраком ужас ночь наводит,
А над туманною горой
Желанный месяц не восходит.
О, Ида! Он с твоих высот,
Бывало, свет дрожащий льет
На поле битв; но смолкло поле -
И нет на нем тех ратных боле,
Которым часто в тьме ночей
Был в гибель блеск его лучей,
Лишь пастухи, в их мирной доле,
Когда он светит веселей,
Пасут стада вокруг могилы
Того, кто славен и младой,
Сражен дарданскою стрелой,
Здесь возвышался холм унылый,
Здесь сын Аммона горделивый,
Свершая тризну, пировал.
Сей холм народы воздвигали;
Цари могучие венчали;
Но сам курган надменный пал,
И в безымянной здесь пустыне
Почти от взоров скрылся ныне.
О ты, жилец его былой!
Как тесен дом подземный твой!
Пришлец один на нем мечтает
О том, кого и в гробе нет,
И свой задумчивый привет
Пустынным ветрам поверяет.
Наш прах как бы живет в гробах;
Но твой - исчез и самый прах.
V
Взойдет, взойдет в свой час урочный
Сребристый рог луны полночной,
Утешит мирных пастухов
И страх отгонит от пловцов;
Но до луны все тьма скрывает;
Маяк на взморье не пылает,
И в мгле туманной легкий челн
Ныряет робко между волн.
Везде, вдоль берега морского,
В домах светилися огни, -
Но вот, один после другого,
Уже потухнули они.
Лишь только в башне одинокой
Младой Зулейки свет блестит, -
Лишь у нее в ночи глубокой,
Лампада поздняя горит,
И тускло светит пламень томный
В диванной, тихой и укромной,
Блестя на тканях золотых
Ее подушек парчевых.
На них из янтарей душистых
Вот четки девы молодой,
Которые в молитвах чистых
Она лилейною рукой
Так набожно перебирает, -
И в изумрудах вот сияет
С словами Курзи талисман;
Ах, что ж она его забыла!
В нем тайная хранится сила,
И ей он матерью был дан;
И с комболойе вот Коран,
Раскрашен яркими цветами;
А подле - с пестрыми каймами
Тетради песен и стихов
Счастливой Персии певцов,
И лютня, бывшая подруга
Ее веселого досуга, -
И вкруг лампады золотой
Цветут цветы, благоухая,
В фарфоре расписном Китая,
И дышат свежею весной! -
И пышные ковры Ирана,
И ароматы Шелистана,
И все здесь дивною красой
И взор, и чувство услаждает.
Но что-то тайною тоской
Невольно сердце замирает.
Сама где пери? - Где ж она? -
И воет ветр, и ночь темна.
VI
Под соболем пушистым, черным,
Сокрыв от вьюги нежну грудь,
Она, не смея и дохнуть,
С проводником своим безмолвным,
Проходит трепетной стопой
Кустарник дикий и густой.
Когда ж в поляне вихрь промчится
И вдруг завоет, засвистит, -
То дева бедная дрожит, -
Назад хотела б возвратиться;
Но от Селима как отстать,
Как на любезного роптать?
VII
И вот стезей уединенной
Пришли к пещере отдаленной,
Где часто с лютнею в руках
По вечерам она певала
И набожно Коран читала,
Носясь в младенческих мечтах
Девичьей думой в небесах.
Что будет с женскими душами, -
Пророк ни слова не сказал,
Но ясными везде чертами
Селиму вечность обещал.
"Ах! И в тени садов чудесных,
И в светлых радостях небесных,
Селим встоскуется по мне,
Ему так милой на земле.
О, нет! Возможно ль, чтоб иная
Так нежно с ним умела жить,
И будто может дева рая
Страстней меня его любить?"
VIII
Но вид пещера изменила
С тех пор, когда в последний раз
Зулейка там досужный час
В сердечных думах проводила.
Быть может то, что мрак ночной
Давал пещере вид иной,
Где пламень синеватый, бледный
Едва пылал в лампаде медной.
Но что в лучах его блестит?
Что чудное в углу лежит?
То были сабли и кинжалы;
Но с таковыми в бой летит
Не грозный обожатель Аллы,
А носит рать чужой земли.
И вот один кинжал в крови!..
Не льется кровь без злодеянья...
И тут же чаша ликованья,
И не шербет был в чаше той.
Она глядит, не понимает, -
На друга робко взор бросает:
"Селим! Ах! Ты ли предо мной?"
IX
И он пред ней в одежде новой:
Исчезла гордая чалма,
И шалью обвита пунцовой
Его младая голова;
Нет камней радужного цвета;
Кинжал не блещет жемчугом,
Но два чеканных пистолета
За пестрым, шитым кушаком,
И сабля легкая звенела, -
И тонкий стан его одела,
Небрежно сброшена с плеча,
Из белой ткани епанча,
Какую носят кандиоты,
Пускаясь в буйные налеты;
Не панцырь грудь его хранит,
Она под сеткой золотою;
И обувь странная гремит
Серебряною чешуёю;
Но чин высокий он являл
Осанкой гордою своею,
Хотя, казалось, что стоял
Галионджи простой пред нею.
X
"Ты видишь правду тайных слов:
Что я, кто я - никто не знает;
Мой рок мрачнее страшных снов
И многим горе предвещает.
Но как молчать, стерпеть ли мне,
Чтоб мужем был Осман тебе?
Доколе мне тоской мятежной
Ты не явила страсти нежной,
Я должен был, я сам хотел
Таить мой бедственный удел;
Не в пламенной моей любви
Теперь я стану убеждать:
Любовь я должен показать
Годами, верностью и кровью;
Но ты не будь ничьей женой,
И я не брат, Зулейка, твой".
XI
"Не брат? И мне тебя чуждаться?
Творец! Роптать я не должна.
Но, ах! Ужель я рождена
Безродной по земле скитаться,
Без милого на свете жить?
Меня не будешь ты любить!
И я увяну сиротою,
Но знай: и в горести моей
Останусь другом я - сестрою -
Зулейкой прежнею твоей!
Быть может, жаль тебе решиться
Младую жизнь мою пресечь,
А должен мстить; возьми же меч -
Вот грудь моя! Чего страшиться?
Сноснее тлеть в земле сырой,
Чем жить и быть тебе чужой.
Судьбы жестокого удара
Теперь причину вижу я,
Яфар... он вечно гнал тебя,
А я, увы! Я дочь Яфара!
Спаси меня!.. Хоть не сестрой,
Пусть буду я твоей рабой".
XII
"Зулейка! Ты моей рабою!..
Пророком я клянусь, Селим
Всегда, везде, навек твоим!
Счастлива нежною мечтой,
Ты слез не лей передо мною.
Взгляни на меч заветный мой,
Корана с надписью святой!
Пускай сей меч в день шумной брани
Позором ослабелой длани
Не защитит в бою меня,
Когда обет нарушу я!
Прелестный друг, души отрада,
Соединимся мы тесней!
Теперь исчезла нам преграда,
Хоть лично мне Яфар злодей,
Ему был братом - мой родитель;
Он тайно брата умертвил;
Но однокровного губитель
Меня, младенца, пощадил;
И сироту - он, Каин новый! -
Хотел себе поработить,
Как львенка, думал заключить
Обманом в тяжкие оковы,
И тщился строго наблюдать,
Чтоб я цепей не смел порвать.
Его обид я не забуду;
Кипит во мне отцова кровь;
Но в том порукою любовь,
Что для тебя - я мстить не буду.
Однако ж ведай, как Яфар
Свершил злодейский свой удар!"
XIII
"Как ярость братьев раздраженных
Вспылала гибельной грозой,
Любовь, иль честь тому виной, -
Не знаю я: в душах надменных
Обид малейших даже вид
Вражду смертельную родит.
Отец мой, Абдала, всех боле
Врагам был страшен в ратном поле.
Еще поднесь его дела
Боснийцы в песнях величают,
И ратники Пасвана знают,
Каков был смелый Абдала.
Я расскажу Зулейке ныне
О горестной его кончине,
Как он коварства жертвой пал,
И, о моей узнав судьбине,
Как я навек свободным стал".
XIV
"Когда Пасван в стенах Виддина
Уже не жизнь одну спасал,
А сам султану угрожал;
Тогда паши вкруг властелина
Стеклись, раздор забыли свой
И двинулись с мятежным в бой.
Два брата сабли обнажают,
При каждом верные полки,
Раскинут стан, и бунчуки
В полях Софийских развевают.
Но Абдалы надежный меч
Напрасно ждал кровавых сеч.
Он мнил, что с братом примирился, -
И в небеса переселился,
Родным злодеем отравлен.
Однажды, бывши утомлен
Звериной ловлею и жаром,
Вкушал в купальне он покой,
И раб, подкупленный Яфаром,
Ему напиток роковой
Поднес; он взял без подозренья, -
И смерть!.. Не верь моим словам,
Гарун решит твои сомненья;