Ширяев Петр Алексеевич - Освобожденные воды

ся из носка на уголья.

   - Вставай закусывать! Скоро заря.

   Егор Петрович снял с сучка брезентовый мешочек с провизией.

   И хлеб, и яйца, и пахнувший болотом чай - все было необычайно вкусно. Ленька ел не торопясь, так же, как ели Кучум и Егор Петрович. И от этого все казалось еще вкуснее. С едой прошли грустные мысли о неудачной вечерней заре. Ленька с надеждами, почти с уверенностью залез опять в крайний шалаш. Зажал в руках дробовую берданку и весь превратился в зрение и слух.

   Прямо перед шалашом, привязанная за лапку, купалась и прихорашивалась кряковая. Опускала голову в воду и грациозным изгибом шеи откидывала ее на спину. Накупавшись, начала таскать из ила червей.

   С писком бултыхались по воде крысы; подплывали к насторожившейся утке и, нырнув, исчезали. Справа и слева по кустам скрипели улитки. И казалось - чмокают чьи-то клейкие губы. Впереди в камышах осторожно крякали утки.

   С упругим свистом над шалашом пронеслась стайка чирят. Ленька крепче стиснул берданку, до боли напрягая зрение. Шли минуты.

   И каждая уходящая минута отрывала от Леньки драгоценную возможность...

   Хотелось, чтоб заре не было конца, а ночь неумолимо расползалась. Все светлей и светлей становилось вокруг.

   Селезни не прилетали.

   Кряковая, забыв о Леньке, мирно пожирала червей и лягушек.

   - Хоть бы одного!.. Разъединственного одного!..- шептал Ленька и весь вздрогнул, когда звучные, раз за разом, наполнили зарю два выстрела.

   - Кра-кра-кррак! - закричала утка и вытянула шею.

   Ленька застыл.

   Стая материков пронеслась влево, где надрывно, не умолкая, кричала утка Егора Петровича.

   И снова сочно, оглушительно полыхнуло над островом. Теперь выстрел был ближе, влево, где сидел Кучум.

   Ленька готов был плакать от досады.

   И, будто в насмешку, кряковая запуталась в веревочке и беспомощно забилась вокруг колышка...

   Ленька выполз из шалаша. Долго возился с уткой, распутывая, и пока распутывал - еще два прогремели выстрела.

   В тот момент, когда Ленька приготовлялся снова залезть в шалаш, неожиданно над головой его протянулось низкое и важное:

   - Ка-гга-ак!

   Большой табун гусей плыл над шалашом низко-низко. Ленька различал вытянутые красные лапки, прижатые к белому брюшку,

   Как во сне припомнил потом все это Ленька.

   Из его сознания навсегда ушло и то, как он поднял берданку, и как целился, и как стрелял.

   Запомнилось: кувыркающийся сверху темный огромный ворох.

   Гусь глухо шлепнулся в нескольких шагах от Леньки; трепыхнулся раз и два и будто веером прикрыл вытянутую лапу огромным судорожным крылом...

   Возвращались весело!

   На дне лодки - семь штук селезней и гусь.

   На носу - героем - Ленька.

   - Только это я вылез из шалаша, смотрю...

   - Кучум, глянь-ко-сь крыло-то! Егор Петрович, смотрите! - Ленька растягивал могучее мертвое крыло и восхищенно говорил: - Аршин сколько будет?..

   - На версту еще скажешь,- сплевывал Кучум, кровно обиженный в своем охотничьем самолюбии.- Сиди смирно! Лодку опрокинешь.

   Ехали лесом. Просеками. Скрытые водой пни чертили по дну лодки, и лодка становилась. Егор Петрович натягивал высокие охотничьи сапоги, слезал в воду и тащил лодку за цепь. В прогалах осинника впереди светилась чистая просторная река. Ленька нетерпеливо посматривал на реку, сгорая желанием поскорее попасть домой.

   Наконец вывалили на простор.

   Величавую чистую радость лила синева безбрежного неба. Румянились под солнечными лучами молодые вербы, и воздух окрест казался розоватым. С голой березы на другом берегу плавно снялся коршун. Поплыл в синем небе неторопливый, могучекрылый. Теневая сторона леса снизу была окутана легкой дымкой тумана, но в обнаженных верхушках уже трепетали золотистые солнечные нити.

   На обрыве, у мельницы, неподвижная стояла фигура в черном. Кучум с кормы разглядел первый.

   - Никак очкастый?

   Егор Петрович посмотрел назад, через плечо.

   - Он и есть,- сказал Кучум и перестал грести. Тихо ухмыльнулся и взял ружье.

   - Чего ты? - посмотрел на него Егор Петрович.

   - А то чего же? - просипел вместо ответа Кучум и, повернувшись боком, медленно стал поднимать ружье.

   - Не балуй! - строго остановил Егор Петрович.- Слышь, говорю, брось!

   И поднял весло, мешая прицелу.

   - Ничего от этого не подеется! - недовольно опустил ружье Кучум.- Дробь ать - утиная!.. Попужать черта очкастого. Вреды никакой от этого!.. Вроде, как пострекочет...

   - Брось! - еще раз повторил Егор Петрович и сильными ударами подвалил к опрокинутому у обрыва вязу.

   Сергей Сергеевич Королев иногда наведывался в бывшую свою усадьбу. К его посещениям привыкли, и никто даже не замечал, когда приходил он.

   Никому никакого дела до него не было.

   В больших желтых очках, в стареньком черном сюртуке, был он весь линялый и жалкий.

   Придет и бродит по усадьбе...

   Подойдет к конюшне - вздохнет: припомнит чистопородную тройку; от конюшни к амбарам - вздохнет; у скотного двора постоит-постоит - вздохнет; вокруг дома - повздыхает и так по всей усадьбе разроняет бесплодные вздохи, как гнилые семена, пробудет день-другой и уйдет в город.

   Лиза в каждый приход его забивалась в комнату и не выходила.

   Семь лет прошло с того вечера, но помнила Лиза все, как сегодняшний день.

   Вино было сладкое и горячее... На долгий и страшный миг отнялись руки и ноги, и все вокруг поплыло... И тогда низко-низко заглянули в лицо ей огромные желтые очки, а холодные мокрые губы из-под жестких усов присосались к телу, как слизняк, и выпили зараз всю силу и крик...

   Стоя на обрыве, Сергей Сергеевич глядел вниз.

   На причалившую лодку.

   И под седыми усами нехорошо возилось:

   "Тоже господами стали... Гра-би-те-ли!" С веслами на плече из-под кручи вылез Егор Петрович.

   - Сергей Сергеич, здравствуйте!

   И протянул руку.

   Протянул руку и Сергей Сергеевич. Кучум вылез вторым и плюнул.

   А Леньке все равно в этот день было кому ни рассказать - да рассказать.

   Он волочил за ноги раскрылившегося огромного гуся.

   - А я гуся убил, Сергей Сергеич!

   Сергей Сергеевич потрогал концом палки убитую птицу.

   - Гмм...

   Шевельнул седыми усами и поправил на голове светлый клетчатый картуз.

   - Проведать пришли? - осведомился Егор Петрович и передал Кучуму дичь, весла и ружье.

   - Скажи Тимофеевне, насчет самоварчика чтоб...

   Сергей Сергеевич и Егор Петрович остались вдвоем.

   - Мельницу пускать хотите? - спросил Сергей Сергеевич.

   - Непременно, непременно пустим! - уверенно ответил Егор Петрович.- Отдохнула, теперь ей и потрудиться пора.

   - От кооперации работать будет?

   - От нее. От правления...

   - А двигатель как?

   Спросил и под усами проползло усмешливо.

   - Приводим в порядок. Пойдет!

   - Гмм...

   - Да, Сергей Сергеич, пойдет...

   - В добрый час!

   - Покорно благодарим!

   - И нефть есть?

   - Нефть нам в кредит... Государство навстречу идет кооперации. Дело общественное.

   - Гмм...

   Так разговаривая, рядышком шли по усадьбе к мельнице.

   Заложив руки за спину, Сергей Сергеевич бросал по сторонам из-под очков взгляды. Узнавал старое, хозяйское. И покашливал: гмм!

   У каменных конюшен Егор Петрович остановился.

   - Видите,- отремонтировали. Денников прибавили.

   - А это зачем?

   - Сюда мы поставим заводских производителей. От кооперации. Лошадь настоящую дадим... Для мужика лошадь, сами знаете,- первое дело! На скотном быков заведем племенных. Кооперация, Сергей Сергеич, дело большое, нужнейшее дело... Сейчас крестьянство поняло выгоду...

   От конюшни к амбарам, от амбаров подошли к бывшей людской - большому каменному дому.

   В открытые окна вырывался свистящий вздох рубанка.

   - А тут что?

   Сергей Сергеевич осторожно заглянул в окно.

   - Читальня с библиотекой будут здесь... Мужик зерно привезет, в очередь, понятно, вот и будет здесь пережидать. И чайную здесь же откроем... Лекции читать будем. У вас этого не было, Сергей Сергеич?

   В словах Егора Петровича мертвая усадьба оживала и начинала биться огромным сердцем, связанным тысячами нитей с раскинувшимися окрест деревнями и селами. Егор Петрович увлекался, забывал, что перед ним дворянин-помещик, бывший владелец усадьбы, ненавидящий зеленой ненавистью все, что от революции. Забывал и многое другое, незабываемое, и говорил страстно, убежденно, с непоколебимой верой в будущее.

   Из-под круглых желтых очков Сергей Сергеевич посматривал на простецкое лицо Егора Петровича, и просачивалось в душу ему, вопреки самым закоренелым верованиям, обидное:

   "А что, если правда? Если все будет так, как говорит этот нахватавшийся в городе мужик, холуй".

   И сказал поспешно:

   - Ничего не выйдет из этого!

   Егор Петрович чуть улыбнулся.

   - Почему?

   - Хозяев много! А настоящего нет!

   - Это вас-то?

   - Ннет... мы свое отжили!.. Заботится человек и старается только о своей собственности, а когда много хозяев...

   Егор Петрович прищурился.

   - Мы, Сергей Сергеич, тоже собственники,- тряхнув головой, сказал он.- Только есть у нас с вами разница... У вас, например,- усадьба, а у нас - куда глаз хватит! А глаз у мужика на всю землю. Вот оно что! Чтоб на всем земном шаре одно хозяйство зашевелилось... Вот ка-ак!..

   - Твой отец у моего деда в конюхах был,- произнес Сергей Сергеевич.

   Егор Петрович сбоку посмотрел на Королева.

   Снял картуз и, зайдя наперед, поклонился.

   - Спасибо вам, Сергей Сергеич, и деду вашему!

   - На конюшню посмотрел и вспомнил,- добавил Сергей Сергеевич.

   - Так, так,- сказал Егор Петрович. Помолчал и тихо спросил: - Все припомнили-то?

   Шли по саду.

   Мимо барского дома липовая аллея вела на обрыв.

   У обрыва на круче, над рекой, остановились.

   Сергей Сергеевич вздохнул.

   Здесь мечтал он о постройке воздушного моста.

   - Собор-то как хорошо видно...- проговорил он, смотря на видневшийся за чернолесьем город.

   - Все по-старому, только вот... Припомнили-то все? - с настойчивостью, но тихо повторил Егор Петрович.

   Сергей Сергеевич раздумчиво посмотрел на него.

   - О чем вы?

   Егор Петрович подошел к Сергею Сергеевичу в упор.

   Увидел под желтыми очками забегавшие глаза. И глотнул подступившую к горлу злобу.

   - Ничего не забыли?

   Ладонью провел себя по оттопыренному боку Сергей Сергеевич, а другой рукой поправил очки.

   Егор Петрович перевел дух и шепотом спросил:

   - Ли-зу-то?

   Сергей Сергеевич попятился.

   - Тут вот, на этой круче... Помнишь, что ль? Гговори, гад старый! - зарычал Егор Петрович.

   Как железные крючья, впились его пальцы в сюртук и тело Сергея Сергеевича у самых мышек и встряхнули с бешеной силой.

   Из оттопырившегося сюртука просыпались пачки, перевязанные ленточками и ниточками: николаевские сотенные, пятисотки, акции, еще что-то.

   - А-ай! - взвизгнул по-бабьи Сергей Сергеевич и одной рукой тщетно пытался удержать очки.

   Расставив ноги, Егор Петрович оторвал его от земли и вскинул над головой.

   - Спущай, спущай его, ирода, в кручь! - засипело вдруг около.

   Кучум, раскорячившись, снизу всмотрелся в Сергея Сергеевича и, натужившись, заблеял:

   - Ар-р-ря!!!

   На одно мгновенье, раскрылив черный сюртук, Сергей Сергеевич замер в страшном взлете над обрывом, над мутными бурливыми водами.

   В этот момент над садом, над рекой и над всей усадьбой прошел гулкий вздох.

   Егор Петрович, бросив на землю Сергея Сергеевича, застыл.

   Второй короткий, мощный вздох.

   И еще.

   Будто вылетали тугие пробки из чудовищных легких.

   Егор Петрович посмотрел на Кучума, на Сергея Сергеевича, растопырившегося беспомощно на краю обрыва, и, ничего не сказав, побежал к мельнице.

   Навстречу ему от мельницы пулей мчался Ленька.

   - Его-ор Петрович! Поше-ол! Поше-ол! Скорей!

   На пороге машинного Егор Петрович остановился, как вкопанный.

   Дизель был живой. Дизель пошел.

   Огромный маховик мерно крутился. Стучали поршни. Иван Федорович, черный от нефти и копоти, улыбался ослепительными зубами.

   Голос Егора Петровича утонул в шуме и стуках работающей машины. Не слышно было и Ивана Федоровича. Но оба они понимали друг друга и крепко трясли друг другу руки.

   Выходя из машинного, на пороге встретил Лизу.

   Она улыбалась, и глаза ее сияли. Золотились на солнце белокурые волосы. В первый раз Егор Петрович увидел на ней светлую кофточку, и Лиза показалась ему прекрасной как никогда. Он посмотрел на нее, посмотрел на Ивана Федоровича. Набрал воздух и сказал Ивану Федоровичу:

   - На такой радости прошу я тебя - отдай за меня Лизавету Ивановну!

   Иван Федорович вытер синим рукавом блузы потное лицо и протянул Егору Петровичу руку.

   От мельницы Егор Петрович вернулся в сад - вспомнил Сергея Сергеевича.

   Ноги чтоб его здесь не было!

   Кучум сидел на обрыве и развязывал пачки с николаевскими. Рядом с ним на земле валялась смятая клетчатая фуражка. Сергея Сергеевича не было.

   Егор Петрович недоуменно осмотрелся.

   - Убрался?

   Кучум поднял заросшее шерстью лицо.

   На нем были одеты желтые очки Сергея Сергеевича.

   - Оступился он... Туды и за-гул! - мотнул он головой под обрыв.

   Егор Петрович посмотрел с обрыва на быструю воду реки. Вспомнил жалкое испуганное лицо бывшего помещика, когда он недавно поднял его тут над обрывом, и в груди шевельнулось какое-то гадливое чувство. Обернувшись к Кучуму, Егор Петрович сказал:

   - Конченный он был человек, Кучум. Зря ты его...

   Кучум махнул рукой в ответ и крепко выругался.

  

   "Освобожденные воды" печатаются по изданию: П. Ширяев. Освобожденные воды. М.-Л., Государственное издательство, 1928.