Верхарн Эмиль - Стихотворения - Книги

Эмиль Верхарн

Избранные стихотворения --------------------------------------

Перевод В. Брюсова

Верхарн Э. Избранное: Сборник / Сост. М. А. Мыслякова.

М., Радуга, 1984

OCR Бычков М.Н. --------------------------------------

Содержание

Свиньи

Часы

Не знаю, где

Человечество

Лондон

Молитвенно

Роковой цветок

Голова

Мятеж

Числа

Мор

Кузнец

Февраль

Декабрь

К морю

Трибун

Банкир

Мир

Эско (Шельда)

Той, что живет близ меня

Герои Льежа

Свиньи

Стада больших свиней - и самки и самцы -

Угрюмым хрюканьем переполняли поле;

Толпились на дворе и бегали по воле,

Тряся молочные, отвислые сосцы.

И близ помойных ям, лучами озаренных,

В навозной жижице барахтались, толпясь;

Мочились, хвост завив, уставив ноги в грязь,

И лоснился узор щетин их очервленных!

Но подходил ноябрь. Их убивали. Ах,

Какой был славный жир в их грузных животах!

Из их больших задов само сочилось сало.

И шкуру их скребли, потом палили их,

И пламя тех костров, посмертных, гробовых,

Всему селению веселье возвещало.

Часы

Ночью, в молчании черном, где тени бесшумные бродят, -

Стук костыля, деревянной ноги.

Это по лестнице времени всходят и сходят

Часы, это их шаги!

Вокруг устарелых эмблем и наивных узоров

Цифр под стеклом утомительный ряд.

О луны угрюмых, пустых коридоров:

Часы и их взгляд!

Деревянный киоск роковых откровений,

Взвизги напилка, и стук молотков,

И младенческий лепет мгновений, -

Часы и их зов!

Гроба, что повешены всюду на стены,

Склепы цепей и скелетов стальных,

Где кости стучат, возвещая нам числа и смены -

Часы и весь ужас их!

Часы!

Неутомимы, бессонны,

Вы стучите ногами служанок в больших башмаках,

Вы скользите шагами больничных сиделок.

Напрасно вас молит мой голос смущенный.

Вы сдавили мой страх

Циркулем ваших безжалостных стрелок.

Не знаю, где

Это где-то на севере, где, я не знаю,

Это где-то на полюсе, в мире стальном,

Там, где стужа когтями скребется по краю

Селитренных скал, изукрашенных льдом.

Это - холод великий, едва отраженный

В серебряном зеркале мертвых озер;

Это - иней, что точит, морочит - бессонный,

Низкорослый, безлиственный бор.

Это - полночь, огромный скелет обнаженный

Над серебряным зеркалом мертвых озер,

Это - полночь, что точит, морочит, хохочет,

Но раздвинуть руками гигантскими хочет

Холодный и звездный простор.

В дали полуночной безвольной

Это смолкнувший звон колокольный,

Это убранный снегом и льдами собор.

Это хор похоронный, с которым без слов я рыдаю,

Литургия Великого Холода в мире стальном.

Это где-то, - не в старом ли северном крае? - не знаю!

Это где-то, - не в старом ли северном сердце? - в моем!

Человечество

Распятые в огне на небе вечера

Струят живую кровь и скорбь свою в болота,

Как в чаши алые литого серебра.

Чтоб отражать внизу страданья ваши, кто-то

Поставил зеркала пред вами, вечера!

Христос, о пастырь душ, идущий по полянам

Звать светлые стада на светлый водопой,

Гляди: восходит смерть в тоске вечеровой,

И кровь твоих овец течет ручьем багряным...

Вновь вечером встают Голгофы пред тобой!

Голгофы черные встают перед тобою!

Взнесем же к ним наш стон и нашу скорбь! Пора!

Прошли века надежд беспечных над землею!

И никнут к черному от крови водопою

Распятые во тьме на небе вечера!

Лондон

То - Лондон, о мечта! чугунный и железный,

Где стонет яростно под молотом руда,

Откуда корабли идут в свой путь беззвездный -

К случайностям морей, кто ведает куда!

Вокзалов едкий дым, где светится мерцаньем,

Серебряным огнем, скорбь газовых рожков,

Где чудища тоски ревут по расписаньям

Под беспощадный бой Вестминстерских часов.

Вдоль Темзы - фонари; не парок ли бессонных

То сотни веретен вонзились в темь реки?

И в лужах дождевых, огнями озаренных, -

Как утонувшие матросов двойники.

И голоса гуляк, и жесты девки пьяной,

И надпись кабака, подобная Судьбе, -

И вот, внезапно Смерть в толпе, как гость незваный...

То - Лондон, о мечта, влачащийся в тебе!

Молитвенно

Ночь в небо зимнее свою возносит чашу.

И душу я взношу, скорбящую, ночную,

О, господи, к тебе, в твои ночные дали!

Но нет в них ничего, о чем я здесь тоскую,

И капля не падет с небес в мои печали.

Я знаю: ты - мечта! И все ж во мраке ночи,

Колени преклонив, тебе молюсь смиренно...

Но твой не внемлет слух, твои не видят очи,

Лишь о самом себе я грежу во вселенной.

О, сжалься, господи, над бредом и страданьем,

Я должен скорбь излить здесь, пред твоим молчаньем.

Ночь в небо зимнее свою возносит чашу.

Роковой цветок

Бессмыслица растет, как роковой цветок

На черноземе чувств, желаний, дум гниющих.

Героев тщетно ждать, спасителей грядущих,

И в разуме родном коснеть - наш горький рок!

Иду к безумию, к его сияньям белым,

К сияньям лунных солнц, так странных в полдень нам,

К далеким отзвукам, в которых гул и гам,

И лай багряных псов за призрачным пределом.

Озера роз в снегу, и птицы в облаках,

На перьях ветерка присевшие, летая;

Пещеры вечера и жаба золотая,

Задвинувшая даль, у входа на часах;

Клюв цапли, в пустоту разинутый безмерно,

В луче дрожащая недвижно мошкара;

Бессильное тик-так, беспечная игра...

Смерть сумасшедшего, - тебя я понял верно!

Голова

На черный эшафот ты голову взнесешь

Под звон колоколов - и глянешь с пьедестала,

И крикнут мускулы, и просверкает нож, -

И это будет пир, пир крови и металла!

И солнце рдяное и вечера пожар,

Гася карбункулы в холодной влаге ночи,

Узнают, увидав опущенный удар,

Сумели ль умереть твое чело и очи!

Зло величавое змеей в толпу вползет,

В толпу, - свой океан вокруг помоста славы

Смирившей, - и она твой гроб как мать возьмет,

Баюкать будет труп, кровавый и безглавый.

И ядовитее, чем сумрачный цветок,

Где зреет ярче яд, чем молнии сверканье,

Недвижней и острей, чем впившийся клинок,

Властней останется в толпе воспоминанье.

Под звон колоколов ты голову взнесешь

На черный эшафот - и глянешь с пьедестала,

И крикнут мускулы, и просверкает нож, -

И это будет пир, пир крови и металла.

Мятеж

Туда, где над площадью - нож гильотины,

Где рыщут мятеж и набат по домам!

Мечты вдруг, безумные, - там!

Бьют сбор барабаны былых оскорблений,

Проклятий бессильных, раздавленных в прах,

Бьют сбор барабаны в умах.

Глядит циферблат колокольни старинной

С угрюмого неба ночного, как глаз...

Чу! Бьет предназначенный час!

Над крышами вырвалось мстящее пламя,

И ветер змеистые жала разнес,

Как космы кровавых волос.

Все те, для кого безнадежность - надежда,

Кому вне отчаянья радости нет,

Выходят из мрака на свет.

Бессчетных шагов возрастающий топот

Все громче и громче в зловещей тени,

На дороге в грядущие дни.

Протянуты руки к разорванным тучам,

Где вдруг прогремел угрожающий гром,

И молнии ловят излом.

Безумцы! Кричите свои повеленья!

Сегодня всему наступает пора,

Что бредом казалось вчера.

Зовут... приближаются... ломятся в двери...

Удары прикладов качают окно, -

Убивать - умереть - все равно!

Зовут... и набат в мои ломится двери!

Числа

Я - обезумевший в лесу Предвечных Числ,

Со лбом, в бореньях роковых

Разбитым о недвижность их!

На жесткой почве, с прямотой иглы,

Глухого леса высятся стволы;

Их ветки - молний изваянья;

Вверху - квадратных скал углы -

Громады страха и молчанья;

И бесконечность в вышине

Алмазных звезд, с небес ко мне

Глядящих, - строги и суровы;

И за покровами покровы

Вкруг золотой Изиды, в вышине!

Я - обезумевший в лесу Предвечных Числ!

Как взоры пристальны их роковых проблем!

Первичные, они - пред нами суть затем,

Чтоб в вечности пребыть такими ж!

От их всевластных рук вселенной не отымешь.

Они лежат на дне и в сущности вещей,

Нетленно проходя сквозь мириады дней.

Я - обезумевший в лесу Предвечных Числ!

Открою я глаза: их чудеса кругом!

Закрою я глаза: они во мне самом!

За кругом круг, в бессчетных сочетаньях,

Они скользят в воспоминаньях.

Я погибаю, я пропал,

Разбив чело о камни скал,

Сломав все пальцы об утесы...

Как бред кошмара - их вопросы!

Я - обезумевший в лесу Предвечных Числ!

Вы тексты от каких затерянных страниц?

Остатки от какой разрушенной вселенной?

Ваш отвлеченный взор, взор глаза без ресниц, -

Гвоздь, проходящий в сталь, меч, острый неизменно!

От ваших пристаней кто вдаль не отплывал?

Но гибли все ладьи о зубья тайных скал.

Я - обезумевший в лесу Предвечных Числ!

Мой ум измучен и поник

На берегах спокойных книг,

В слепящем, словно солнце, мраке;

И предо мной во мгле теней

Клубком переплетенных змей

Взвиваются хмельные знаки.

Я руки протянул во мгле:

Но вашей тяжестью к земле

Я наклонен в порыве смелом.

Я изнемог, я изнемог -

На переходах всех дорог

Встречаться с вами, как с пределом!

Я - обезумевший в лесу Предвечных Числ!

Доколе ж длительная пытка

Отравленного их напитка,

Вливаемого в грудь с высот?

Как знать, реальность или тени

Они? но, холоден как лед,

Их роковой закон гнетет

Чудовищностью нарушений!

Доколь бессчетность в вышине

Алмазных звезд в их вечном сне,

Взор устремляющих ко мне

Неумолимо и сурово?

О, вечно ль не сорвать покрова

Вкруг золотой Изиды в вышине?

Мор

Смерть себе спросила крови

Здесь, в трактире "Трех гробов".

Смерть уходит, на прилавке

Бросив черный золотой.

Кто попросит о прибавке?

"Вам на траур и на свечи!"

Вышла, бросив золотой.

Смерть пошла, качая свечи,

Тихим шагом старика

Поискать духовника.

Вот кюре понес причастье,

Рядом - мальчик со звонком

- Слишком поздно! -

В дом,

Где уже царит несчастье,

Где уже закрыты окна.

Смерть себе спросила крови

И теперь пьяна!

"Матушка-Смерть! Пощади, пощади!

Пей свой стакан не до дна!

Матушка-Смерть! Погляди, погляди!

Наша мольба на ладонке видна!

Матери мы, деревенские тетки,

Как бесконечные четки,

Тянемся мы, без надежд бормоча,

В рваных платках, костылями стуча.

И отражаются в старческом взоре

Годы и горе.

Мы - снедь для могильных червей,

Цель для косы твоей!"

Полно вам, старухи!

Смерть - пьяна.

Капли крови, как вина,

Ей забрызгали колет,

Покрывающий скелет.

Пьяные на просьбы глухи.

Голова ее качается,

На плечах как шар катается.

Даром денег Смерть не бросит,

Что-нибудь за деньги спросит

Здесь, в трактире "Трех гробов",

С бедняков.

"Матушка-Смерть! Это мы, ветераны

(Много нас, много! Болят наши раны!),

Черные пни на просеке лесной,

Где ты гуляла когда-то с войной!

Знаем друг друга мы. В дыме и гуле

Ты нам была и видна и слышна:

Ты перед нами несла знамена,

Ядра катала и сыпала пули.

Гордая, строгая, виделась ты

На кругозоре гудящей мечты,

Быстро вставала на бой барабанов,

Первая в битву бросалась вперед...

Матушка-Смерть! Наша слава! Оплот!

Выслушай нас, стариков ветеранов:

Нас огляди, сыновей не губя, -

Где малышам постоять за себя!"

Полно вам болтать без толку!

Разойдитесь втихомолку!

Что ей старый ваш костыль!

Смерть пьяна; сидит, качается,

Голова ее катается,

Как в дорожных рвах бутыль.

Ей катать бы бочки крови

По полям зеленой нови!

Посидев у вас в трактире,

Погулять желает в мире,

Посреди людских племен,

Под случайностью знамен!

"Матушка-Смерть! Это я, богородица.

Видишь, в короне своей золотой

Я на коленях стою пред тобой.

Я из часовни, с горы, богородица.

Вышла тебя попросить за село.

Тысячи лет уж прошло,

Как в мою душу скорбящую,

Перед крестом предстоящую,

Горе, как меч беспощадный, вошло.

Матушка-Смерть, это я, богородица.

Жителям здешним дала я обет

Их защищать в дни несчастья и бед...

Вот и тебя умолять мне приходится..."

Матерь божья! И на слове

Благодарны мы тебе.

Только Смерть - как не в себе,

Снова хочет крови!

В отуманенном сознанье

У нее одно желанье...

Смерть пьяна!

Тихих просьб она не слышит!

Надоели ей