Главная » Книги

Шекспир Вильям - Венера и Адонис, Страница 2

Шекспир Вильям - Венера и Адонис


1 2 3

стовыми объят³ями, подобно дикой птицѣ, усмиренной долгимъ обучен³емъ, или быстроногой козѣ, утомленной преслѣдован³емъ, или своенравному ребенку, убаюканному няньчиньемъ, онъ повинуется, не сопротивляется болѣе, когда она беретъ все, что можетъ, хотя и не все, чего желаетъ.
  

XCV.

  
   Почему, какъ ни замороженъ воскъ, онъ смягчается нагрѣван³емъ и поддается, наконецъ, каждому легкому отпечатку? Безнадежныя вещи достигаются часто смѣлостью, особенно въ любви, льготы которой превосходятъ права. Страсть не обмираетъ, подобно блѣднолицому трусу, но устремляется тѣмъ бодрѣе, чѣмъ дерзче ея цѣль.
  

XCVI.

  
   О, если-бы она отступилась, когда онъ нахмурился, она не вкусила-бы такого нектара съ его губъ; бранныя слова и хмурость не должны отталкивать влюбленныхъ: розу срываютъ, хотя она и съ шипами. Будь красота подъ двадцатью затворами, любовь пробивается сквозь нихъ, разрушая ихъ всѣ.
  

XCVII.

  
   Она не можетъ уже изъ жалости удерживать его долѣе; бѣдный глупецъ проситъ его отпустить; она рѣшилась не принуждать его снова, прощается съ нимъ и проситъ беречь ея сердце, которое, - она клянется въ этомъ ликомъ Купидона, - онъ уноситъ въ своей груди.
  

XCVIII.

  
   "Милый юноша", говоритъ она, "я проведу эту ночь печально, потому что мое больное сердце принудить къ бдѣн³ю мои глаза. Скажи мнѣ, властелинъ любви, встрѣтимся-ли мы завтра? Скажи, будетъ-ли это? Будетъ? Хочешь дать мнѣ обѣщан³е?" Онъ говоритъ, что нѣтъ; завтра онъ намѣренъ охотиться за вепремъ съ своими друзьями.
  

ХС²Х.

  
   "За вепремъ!" повторяетъ она и внезапная блѣдность покрываетъ ея щеки, какъ бѣлый батистъ, наброшенный на алѣющую розу. Она трепещетъ при этой вѣсти, обвиваетъ крыломъ своихъ рукъ его шею и падаетъ, все вися на ней, на спину; онъ съ нею на ея лоно.
  

С.

  
   Теперь она на настоящей аренѣ любви: ея поборникъ на конѣ для горячей стычки; конь готовъ оказать ему все возможное, но онъ не правитъ имъ, хотя и на немъ. Муки ея хуже Танталовыхъ: вознестись въ Элиз³умъ и не достигнуть блаженства!
  

С².

  
   Какъ бѣдныя птицы, обманутыя нарисованнымъ виноградомъ, насыщаютъ только свои глаза, между тѣмъ какъ тощаетъ ихъ зобъ, такъ и она изнываетъ въ своей неудачѣ, уподобляясь этомъ жалкимъ пернатымъ, видящимъ безполезныя ягоды. И она старается возжечь непрерывными поцѣлуями тотъ жаръ, котораго ему недостаетъ.
  

CII.

  
   Но все это тщетно; не будетъ этого, благая царица! Она испытала уже все, что возможно; ея мольбы заслуживали большей награды; она любитъ, любитъ, но все же нелюбима. "Фи, фи>! говоритъ онъ, ты давишь меня, пусти; незачѣмъ тебѣ удерживать меня такъ...
  

CIII.

  
   "Ты ушелъ-бы ранѣе, милый юноша", отвѣчаетъ она, "если-бы не сказалъ мнѣ, что хочешь охотиться за вепремъ. О, будь остороженъ! Ты не знаешь, каково бросать копьемъ въ дикаго борова среди болотъ. Онъ вѣчно точитъ свои, никогда не скрываемые въ ножны, клыки, подобно мяснику, любящему убой.
  

CIV.

  
   "Его крутая спина покрыта доспѣхомъ изъ щетинистыхъ иглъ, всегда угрожающихъ его врагамъ; его глаза горятъ, какъ свѣтящ³еся червяки, когда онъ злится; его рыло вырываетъ могилы всюду, гдѣ онъ пройдетъ. Когда онъ бѣжитъ. то мнетъ все на своемъ пути, а кого сомнетъ, того убьетъ своими клыками.
  

CV.

  
   "Его бурые бока, вооруженные косматою щетиной, слишкомъ тверды для того, чтобы ихъ пробило остр³е твоего копья; его короткую шею трудно поразить. Когда онъ разъярится, то осмѣливается нападать и на льва; терновые кусты и сплетенныя чащи разступаются передъ нимъ, какъ испуганные, когда онъ бѣжитъ сквозь нихъ.
  

CVI.

  
   "Увы! онъ не оцѣнитъ твоего лица, которому воздаютъ дань очи Любви, ни твоимъ нѣжнымъ дланямъ, ни мягкимъ устамъ, ни хрусталю глазъ, поражающихъ весь м³ръ своимъ совершенствомъ; одолѣвъ тебя (странное опасен³е!), онъ вырветъ всѣ эти красоты, какъ вырываетъ траву.
  

CVII.

  
   "О, пусть онъ остается въ своемъ отвратительномъ логовищѣ; красотѣ нечего состязаться съ такимъ низкимъ врагомъ; не иди по доброй волѣ на такую опасность; преуспѣваютъ тѣ, которые слушаютъ совѣтовъ своихъ друзей. Лишь только ты упомянулъ о вепрѣ, говорю тебѣ безъ притворства, я ужаснулась и дрогнули во мнѣ всѣ суставы мои.
  

CVIII.

  
   "Не обратилъ ты вниман³я на мое лицо? Развѣ не поблѣднѣло оно? Не увидѣлъ ты въ моихъ глазахъ выражен³я страха? Не обмерла-ли я? Не упала-ли я разомъ? Въ моей груди, на которой тебѣ слѣдовало бы лежать, мое чуткое сердце замираетъ, бьется, не можетъ успокоиться и потрясаетъ тебя, какъ отъ землетрясен³я, на персяхъ моихъ.
  

С²Х.

  
   "Гдѣ царитъ любовь, тамъ угнетающая ревность зоветъ себя стражемъ привязанности; она бьетъ ложную тревогу, доноситъ о мятежѣ, кричитъ въ мирный часъ: "Рази! Рази!" и смущаетъ нѣжную любовь въ ея вожделѣн³и, какъ вѣтеръ и вода загашиваютъ огонь.
  

СХ.

  
   "Этотъ горьк³й доносчикъ, этотъ питающ³й ненависть соглядатай, эта язва, разъѣдающая нѣжный ростокъ любви, эта сплетница и смутьянка-ревность, которая вѣщаетъ то правду, то ложь, стучится въ мое сердце и шепчетъ мнѣ на ухо, что я люблю тебя и должна страшиться твоей смерти.
  
  

СХ².

  
   "И болѣе того, она представляетъ моему взору видъ разъяреннаго вепря, подъ острыми клыками котораго лежитъ твое подоб³е, все запятнанное запекшейся кровью. Эта кровъ, пролившаяся на свѣж³е цвѣты, заставила ихъ увянуть печально и поникнуть головками.
  

СХ²².

  
   "Что будетъ со мною, когда я увижу тебя такъ дѣйствительно, если я трепещу при одномъ этомъ представлен³и? Мысль о томъ заставляетъ истекать кровью мое сердце и страхъ одаряетъ его предвидѣн³емъ: мнѣ предвѣщается твоя смерть, мое вѣчное горе, если ты встрѣтишься завтра съ вепремъ.
  

СХ²²².

  
   "Если ты желаешь дикой охоты, послушайся меня: спусти свору за робкимъ, бѣгущимъ зайцемъ, или за лисой, живущей лукавствомъ, или за ланью, не дерзающей бороться. Гони этихъ боязливыхъ тварей по равнинамъ и на своемъ крѣпко-грудомъ конѣ не отставай отъ своихъ собакъ.
  

CXIV.

  
   "И когда ты спугнешь близорукаго зайца, замѣть, какъ онъ бѣдняга, чтобы избѣжать погибели, перегоняетъ вѣтеръ и какъ старательно онъ перепутываетъ и перекрещиваетъ свой слѣдъ тысячью увертками; тѣ многочисленныя лазейки, которыми онъ спасается, подобны лабиринту и сбиваютъ съ толку его враговъ.
  

CXV.

  
   "Онъ то пробѣгаетъ сквозь стадо овецъ, для того, чтобы отважные псы ошиблись въ чутьѣ, то черезъ вырытыя кроликами земляныя норки, заставляя умолкнуть громк³й лай своихъ преслѣдователей. Иногда онъ вмѣшивается въ стадо дичи: опасность изощряетъ находчивость; нужда умъ родитъ.
  

CLXVI.

   "Такимъ способомъ, его залахъ смѣшивается съ другими и пылк³е, вынюхивающ³е слѣдъ его псы приходятъ въ недоумѣн³е, прекращая свой шумный лай до тѣхъ поръ, пока не откроютъ съ большимъ трудомъ свой промахъ; тогда они опять не щадятъ гортани: эхо имъ вторитъ, точно другая охота происходитъ на небесахъ.
  

CLXVII.

  
   "Въ это время бѣдняга-заяцъ ужь на далекомъ холмѣ; стоя на заднихъ лапкахъ, онъ настороживаетъ ухо, чтобы разслышать, преслѣдуютъ ли еще его враги; до него доносится ихъ новый громк³й сигнальный звонъ, и теперь его тревогу можно сравнить съ тою, которую испытываетъ тяжко больной, заслышавъ призывной колоколъ.
  

CLXVIII.

  
   "И тутъ ты увидишь, какъ несчастный, вымокш³й отъ росы, вертится во всѣ стороны, придумывая себѣ дорогу. Каждый сердитый шиповникъ царапаетъ ему утомленныя ноги, каждая тѣнь заставляетъ его отскочить, каждый шелестъ его останавливаетъ;- вѣдь несчаст³е попирается многими и въ своемъ унижен³и не находитъ помощи ни отъ кого.
  

CLXIX.

  
   "Лежи смирно и выслушай еще немного... Нѣтъ, не сопротивляйся, я не дамъ тебѣ встать. Съ тѣмъ, чтобы заставить тебя возненавидѣть охоту на вепря, я читаю тебѣ наставлен³я, вопреки моему свойству, и если я дѣлаю разные выводы, то потому, что любовь способна истолковывать всяк³я бѣдств³я.
  

CLXX.

  
   "На чемъ я остановилась?" "Все равно на чемъ, сказалъ онъ, твой разсказъ кончился кстати; ночь проходитъ." "Такъ что же?" возражаетъ она. "Меня ждутъ, говоритъ онъ, мои друзья. Теперь темно; я могу упасть, идя". "А ночью, замѣчаетъ она, желан³е видитъ лучше всего".
  

CLXXI.

  
   "И если ты упадешь, тогда представь себѣ, что земля, влюбленная въ тебя, принудила тебя споткнуться лишь для того, чтобы сорвать съ тебя поцѣлуй. Изъ-за богатой добычи дѣлаются ворами и честные люди; такъ твои уста виною того, что скромная Д³ана становится мрачной и угрюмой, боясь, что она похититъ у тебя поцѣлуй и умретъ клятвопреступницей.
  

CLXXII.

  
   "Я понимаю теперь причину темноты этой ночи. Пристыженная Цинт³я затмила свой серебристый ликъ, до той поры, пока обманщица природа не будетъ уличена въ предательствѣ за кражу съ неба тѣхъ божественныхъ формъ, въ которыя она отлила тебя, на высш³й вызовъ небу, на посрамлен³е солнца, днемъ, а ее, Цинт³ю, ночью.
  

CLXXIII.

  
   "Вотъ почему она подкупила Рокъ съ тѣмъ, чтобы исказить любопытное творен³е природы, смѣшавъ красоту съ недугами, чистое совершенство съ нечистыми недостатками, и подвергая его тиран³и безсмысленныхъ злоключен³й и всякихъ бѣдъ.
  

CLXXIV.

  
   "Вродѣ горячекъ, блѣдныхъ и ослабляющихъ лихорадокъ, отравляющей жизнь чумы, бѣшенаго бреда, недуга, изсушающаго мозгъ въ костяхъ и порождающаго разстройства отъ разгорячен³я крови. Тошноты, сыпи, унын³е и проклятое отчаян³е поклялись уморить природу за то, что она создала тебя такимъ прекраснымъ.
  

CLXXV.

  
   "И не самый меньш³й вредъ отъ всѣхъ этихъ недуговъ заключается въ томъ, что они уничтожаютъ красоту послѣ минутной борьбы: весь блескъ, прелесть, окраска, всѣ достоинства, которыми еще недавно любовался безпристрастный зритель, мгновенно гибнутъ, таютъ и исчезаютъ, какъ горный снѣгъ подъ полуденнымъ солнцемъ.
  

CLXXVI.

  
   "И такъ, вопреки безплодному цѣломудр³ю незнающихъ любви весталокъ и любящихъ лишь себя монахинь, которыя желали-бы произвести на землѣ оскудѣн³е и полный неурожай сыновъ и дочерей, будь щедръ: свѣтильникъ, горящ³й ночью, не щадитъ своего масла на освѣщен³е м³ра.
  

CXXVII.

  
   "Чѣмъ стало теперь твое тѣло, какъ не пожирающей могилой, какъ бы хоронящей въ себѣ твое потомство, которое ты долженъ однажды имѣть, по закону временъ, если не погубишь его въ мрачной, невѣдомой тьмѣ? Если такъ, то м³ръ будетъ тебя презирать за то, что ты, въ своей надменности, убилъ его прекрасныя надежды.

CXXVIII.

  
   "Ты уничтожаешь такъ себя въ себѣ самомъ; это большее преступлен³е, нежели междоусобица, нежели дѣян³е тѣхъ, которые убиваютъ себя своими же отчаянными руками или поступокъ отца мясника, лишающаго жизни своего сына. Тлѣтворная рука разъѣдаетъ скрытое сокровище, но золото, употребленное въ дѣло, родитъ золота еще болѣе".
  

СХХ²Х.

  
   "Ахъ, сказалъ Адонисъ, ты снова принимаешься за свои праздныя, перемолотыя уже рѣчи! Поцѣлуй, данный мною тебѣ, былъ подаренъ напрасно, но ты тщетно борешься противъ течен³я, потому что, клянусь чернымъ ликомъ этой ночи, развратной кормилицы похоти, твои разсужден³я заставляютъ меня чувствовать менѣе и менѣе расположен³я къ тебѣ.
  

СХХХ.

  
   "Если-бы любовь снабдила тебя двадцатью тысячами языковъ, и каждый изъ нихъ былъ бы трогательнѣе твоего и очаровательнѣе пѣн³я сирены, то и тогда не достигли бы моего слуха соблазнительные звуки, потому что, знай это, мое сердце стоитъ вооруженное въ моихъ ушахъ и не допуститъ туда ни одной фальшивой ноты.
  

СХХХ².

  
   "Съ той цѣлью, чтобы обманчивая гармон³я не проникла въ мрачную ограду моей груди; тогда пришлось бы плохо моему сердечку, лишенному покоя въ его опочивальнѣ. Нѣтъ, госпожа, нѣтъ; мое сердце не желаетъ стонать и спитъ крѣпко, потому что спитъ одинокимъ.
  

СХХХ²I.

  
   "Было-ли что изъ твоихъ доказательствъ, чего я не мотъ бы опровергнуть? Скользка та дорога, которая ведетъ къ опасности. Я ненавижу не любовь, но твою любовную повадку, дарящую объят³ями всякаго встрѣчнаго. Ты поступаешь такъ ради плодород³я: О, странное извинен³е, ставящее разумъ въ сводники излишествъ сладостраст³я!
  

СХХХ²²².

  
   "Не зови этого любовью: любовь унеслась въ небеса, съ тѣхъ поръ, какъ пышащее сладостраст³е захватило на землѣ ея имя; подъ его простодушной личиной оно насыщается свѣжей красою, пятная ее позоромъ; пылъ этого тирана срамитъ ее и быстро губитъ, какъ гусеница нѣжную листву.
  

CXXXIV.

  
   "Любовь радуетъ, какъ солнечное с³ян³е послѣ дождя, а сладостраст³е дѣйствуетъ, какъ буря послѣ солнца. Нѣжная весна любви остается всегда свѣжею; зима сладостраст³я нагрянетъ прежде конца лѣта. Любовь не пресыщается, сладостраст³е мретъ отъ обжорства; любовь - вся истина; сладостраст³е полно придуманной лжи.
  

CXXXV.

  
   "Я могъ бы сказать болѣе, но не смѣю. Текстъ старъ, ораторъ слишкомъ молодъ, - и потому я удалюсь съ грустью; мое лицо полно стыдомъ, мое сердце досадой; мои уши, слушавш³я твои распутныя рѣчи, горятъ теперь отъ своего проступка".
  

CXXXVI.

  
   Послѣ этого, онъ вырывается изъ нѣжныхъ объят³й прекрасныхъ рукъ, прижимавшихъ его къ груди, и бѣжитъ быстро домой черезъ темную поляну, оставя влюбленную лежащею навзничь и огорченною глубоко. Подобно свѣтлой звѣздѣ, падающей съ неба, исчезаетъ онъ въ темнотѣ изъ глазъ Венеры.
  

CXXXVII.

  
   Она смотритъ ему вслѣдъ, какъ тотъ, который съ берега провожаетъ взглядомъ только что отплывшаго друга, до тѣхъ поръ, пока бѣшеныя волны не скроютъ его, вздымаясь своими хребтами до встрѣчныхъ имъ тучъ. Такъ безпощадная и черная ночь укрыла отъ нея предметъ, услаждавш³й ея взоры.
  

CXXXVIII.

  
   Пораженная, какъ уронивш³й нечаянно въ потокъ драгоцѣнное украшен³е, или какъ бываетъ смущенъ ночной путникъ, когда свѣточъ его погаснетъ среди непр³ютнаго лѣса, такъ лежала она во мракѣ, смятенная, утративъ прекраснаго вожатаго на своемъ пути.
  

CXXXIX.

  
   Она бьетъ себя по сердцу, такъ что оно стонетъ, и всѣ сосѣдн³я пещеры, какъ въ волнен³и, повторяютъ буквально ея вопли. Порывъ за порывомъ усиливаются вдвойнѣ. "Увы! восклицаетъ она, горе, горе!" И двадцать эхо повторяютъ двадцать разъ этотъ крикъ.
  

CXL.

  
   Замѣтивъ это, она протягиваетъ жалобный звукъ и начинаетъ нежданно пѣть печальную пѣсню о томъ, какъ любовь покоряетъ молодыхъ людей и отнимаетъ разумъ у старыхъ, какъ любовь умна въ своемъ безум³и, какъ глупа въ разсудительности. И ея унылый гимнъ все заканчивается воплемъ, которому эхо вторитъ хоромъ.
  

CXLI.

  
   Ея однообразное пѣн³е переступило за ночь: часы длинны и для любящихъ, хотя кажутся имъ короткими. Когда иные довольны сами, они думаютъ, что и друг³е въ восторгѣ отъ подобныхъ же обстоятельствъ, отъ такихъ же забавъ. Ихъ заботливые разсказы, начинаемые безпрестанно съизнова, кончаются безъ слушателей, но неистощимы.
  

CXLII.

  
   Съ кѣмъ пришлось ей провести всю ночь, какъ не съ пустыми отзвуками, подобными чужеядамъ, или зычнымъ кабатчикамъ, откликающимся на всяк³й зовъ и угождающимъ всякой вздорной прихоти. Она говоритъ: "Это такъ"! и всѣ отвѣчаютъ: "Такъ"! и повторили бы: "Нѣтъ"! если-бы она вымолвила это.
  

CXLIII.

  
   Вотъ уже милый жаворонокъ, утомясь отдыхомъ, взлетаетъ въ высь изъ своего влажнаго пр³юта и будитъ утро, изъ серебристаго лона котораго поднимается въ своемъ велич³и солнце; оно окидываетъ м³ръ такимъ свѣтозарнымъ взглядомъ, что вершины кедровъ и холмы кажутся полированнымъ золотомъ.
  

CXLIV.

  
   Венера встрѣчаетъ его такимъ лестнымъ привѣтомъ: "О ты, ясный богъ и господинъ всякаго свѣта, отъ котораго каждый свѣтильникъ и блестящая звѣзда должны заимствовать то прекрасное свойство, которое сообщаетъ имъ ихъ с³ян³е; здѣсь существуетъ сынъ, вскормленный земной матерью, но способный ссудить тебя свѣтомъ, какъ ты имъ ссужаеть другихъ!"
  

CXLV.

  
   Сказавъ это, она спѣшитъ въ миртовую кущу, раздумывая о томъ, что утро уже протекло на столько, а она не получила еще вѣстей о своемъ возлюбленномъ. Она прислушивается къ его псамъ и его рогу; вскорѣ до нея доносится ихъ веселый возгласъ, и она спѣшитъ на этотъ звукъ.
  

CXLVI.

  
   Во время ея бѣга, иной изъ кустарниковъ на ея пути ухватываетъ ее за шею, другой цѣлуетъ ее въ лицо; иные обвиваются вокругъ нея такъ плотно, что останавливаютъ ее; она рѣзко вырывается изъ ихъ объят³й, подобно молочной лани, которая, страдая отъ переполненныхъ сосцовъ, спѣшить накормить своего дѣтеныша, укрытаго въ какой-нибудь чащѣ.
  

CXLVII.

  
   Вдругъ, ей слышится собач³й вой; она отпрядываетъ, какъ увидавш³й змѣю, свернувшуюся зловѣщими кольцами прямо на его дорогѣ: испугъ заставляетъ его содрогнуться, такъ и жалобный лай собакъ угнетаетъ ей чувства и смущаетъ ея духъ.
  

CXLVIII.

  
   Она догадывается, что это не мирная охота, но что тутъ свирѣпый вепрь, грубый медвѣдь или гордый левъ, потому что звукъ доносится все съ одного мѣста, съ котораго въ испугѣ подаютъ громко голосъ собаки: онѣ находятъ своего врага такимъ неприступнымъ, что уступаютъ одна другой честь напасть первою на него.
  

CXLIX.

  
   Этотъ отчаянный лай откликается зловѣще въ ея ушахъ, проникая сквозь нихъ, чтобы поразить ея сердце; охваченное смущен³емъ и блѣднолицымъ страхомъ, оно заставляетъ нѣмѣть и леденѣть ея ослабѣвш³е члены. Такъ солдаты, видя отступлен³е своего вождя, бѣгутъ постыдно, не отваживаясь отстаивать свое поле.
  

CL.

  
   Она стоитъ, объятая страхомъ, пока не успѣваетъ успокоить вновь свои встревоженныя чувства. Она говоритъ имъ, что ихъ испугъ вызванъ только безпричинной мечтою, ребяческимъ заблужден³емъ; она велитъ имъ не трепетать болѣе, не бояться, и при этихъ словахъ замѣчаетъ гонимаго вепря.
  

CLI.

  
   Его взмыленное рыло, все запятнанное краснымъ, подобно молоку, смѣшанному съ кровью, прогоняетъ новый страхъ по всѣмъ ея жиламъ, заставляя ее бѣжать безумно, куда она сама того не знаетъ; она кидается въ одну сторону, потомъ не хочетъ далѣе и обращается назадъ, призывая травлю на вепря за уб³йство.
  

CLII.

  
   Тысяча волнен³й увлекаетъ ее въ тысячу сторонъ; она вступаетъ на тропинку, которую вновь покидаетъ; ея суетливая торопливость обезсиливается остановками, подобно дѣйств³ямъ опьяненнаго мозга, полнаго соображен³й, но не соображающаго ничего, готоваго приняться за все, но ничего не приводящаго въ исполнен³е.
  

CLIII.

  
   Она находитъ одного пса, притаившагося въ чащѣ, и допрашиваетъ измученнаго бѣднягу, гдѣ его хозяинъ; тамъ другого, который вылизываетъ свою рану, - лучшее средство противъ отравленныхъ ранъ; далѣе встрѣчаетъ еще одного, понурившагося уныло; она обращается къ нему, онъ отвѣчаетъ ей воемъ.
  

CLIV.

  
   Когда затихаетъ его раздирательный стонъ, другой вислогубый плакальщикъ, черный, угрюмый, посылаетъ къ тверди свой возгласъ; еще одинъ, и еще - вторятъ ему, опустя долу свои горделивые хвосты и встряхивая исцарапанными ушами, сочащими кровь на каждомъ шагу.
  

CLV.

  
   Мы видимъ, какъ бѣдные жители этого м³ра пугаются призраковъ, знамен³й и чудесъ, глядя на которые устрашенными глазами, они проникаются ужасными предвѣщан³ями; такъ и она задерживаетъ дыхан³е. Потомъ, испуская вздохи, взываетъ къ смерти.
  

CLV.

  
   "Грубая тиранка, безобразная, худая, сухопарая, ненавистная разлучница влюбленныхъ (такъ поноситъ она смерть), угрюмоскрежечущ³й призракъ, червь земной, что ты замыслила, загубивъ красоту, утушивъ дыхан³е того, чья красота и дыхан³е, при его жизни, сообщали блескъ розѣ и ароматъ ф³ялкѣ?
  

CLVII.

  
   "Если онъ умеръ... О, нѣтъ, невозможно, чтобы, видя его красу, ты могла ее поразить!.. О, да, это можетъ быть; у тебя нѣтъ глазъ, чтобы видѣть, и ты разишь жестоко наудачу. Ты цѣлишься въ старый возрастъ, но твой невѣрный ударъ попадаетъ не туда и пронзаетъ сердце ребенка.
  

CLVIII.

  
   "Если бы ты только сказала: "Берегись"! онъ заговорилъ бы, и, услыхавъ его, твоя власть лишилась бы своей силы. Судьбы проклянутъ тебя за этотъ ударъ; онѣ повелѣвали тебѣ скосить траву - ты срѣзываешь цвѣтокъ: въ него могла быть пущена лишь золотая стрѣла Амура, а не черное копье Смерти, убившее его.
  

CLIX.

  
   "Или ты питаешься слезами, что вызываешь так³я рыдан³я? Что за польза тебѣ отъ глубокаго стона? Зачѣмъ обрекла ты на вѣчный сонъ эти глаза, которые учили видѣть всѣ, друг³е глаза? Теперь природа равнодушна къ твоему смертельному могуществу, если ты уже загубила ея лучшее творен³е своею жестокостью".
  

CLX.

  
   Тутъ, изнемогая, какъ подъ бременемъ отчаян³я, она смыкаетъ вѣки, которыя, подобно шлюзамъ, останавливаютъ хрустальный потокъ, стремящ³йся съ ея прекрасныхъ ланитъ въ нѣжное русло ея груди; но серебристый дождь прорывается сквозь преграды и отверзаетъ ихъ снова въ своемъ стремительномъ течен³и.
  

CLXI.

  
   О, что за обмѣнъ между ея слезами и глазами! Ея глаза видны въ слезахъ, слезы въ глазахъ! То и другое - кристаллы, отражающ³е взаимную горесть, - горесть, которую стараются дружески осушить вздохи. Но какъ въ бурный день чередуются вѣтеръ и дождь, такъ вздохи высушиваютъ ей щеки, слезы смачиваютъ ихъ снова.
  

CLXII.

  
   Разнообразныя ощущен³я тѣснятся въ ея постоянной скорби какъ бы споря, которое изъ нихъ болѣе приличествуетъ ея печали. Всѣ на лицо, каждое такъ заявляетъ о себѣ, что предстоящее кажется важнѣйшимъ, но ни одно не выше другого: тогда всѣ они смѣшиваются, подобно тучамъ, соединяющимся, чтобы произвести непогоду.
  

CLXIII.

  
   Вдругъ, она слышитъ гдѣ-то вдалекѣ охотнич³й призывъ. Никогда еще не радовала такъ ребенка кормилицына пѣснь! Этотъ обнадеживающ³й звукъ разгоняетъ питаемыя ею мрачныя мысли; воскресшая радость приглашаетъ ее къ веселью и обольщаетъ тѣмъ, что это голосъ Адониса.
  

CLXIV.

  
   И тотчасъ ея слезы отливаютъ назадъ; они заточены въ ея глазахъ, какъ жемчужины въ хрусталѣ; иногда лишь скатывается блестящая капля, которую поглощаютъ въ себя ея щеки, не допуская, чтобы она слѣдовала далѣе и омыла бы собою нечистую поверхность неряшливой земли, которая лишь упоена, когда кажется затопленной.
  

CLXV.

  
   О, недовѣрчивая любовь, какъ странна ты, не вѣря и будучи слишкомъ легковѣрной! У тебя крайности и въ счастьи, и въ несчастьи; ты смѣшна своими то отчаян³емъ, то надеждой. Одно обольщаетъ тебя несбыточными мечтами, другое быстро разитъ правдоподобной мыслью.
  

CLXVI.

  
   Она раздѣлываетъ теперь сотканную ею же завѣсу: Адонисъ живъ и незачѣмъ укорять Смерть. Точно не она, Венера, такъ поносила ее; теперь она осыпаетъ почестями это ненавистное имя: она зоветъ ее царицею могилъ и могилой царей, невозбранной повелительницей всего смертнаго.
  

CEXVII.

  
   "Нѣтъ, нѣтъ, говоритъ она, милая Смерть, я только пошутила. Прости меня; на меня напалъ какой-то страхъ, когда я встрѣтила вепря, это кровожадное животное, незнакомое съ жалостью, жестокое всегда. Вотъ почему, любезный призракъ, - я должна признаться въ истинѣ, - я стала поносить тебя, вообразивъ, что мой возлюбленный мертвъ.
  

CLXVIII.

  
   "Я не виновата; это вепрь подзадорилъ мой языкъ; мсти ему, незримая властительница! Это онъ, какъ негодная тварь, оскорбилъ тебя; я была только его оруд³емъ, онъ виновникъ твоей обиды. У печали два языка, и никогда еще женщина не могла управлять обоими ими, не имѣя разума десяти женщинъ".
  

CLXIX.

  
   Такъ въ надеждѣ на то, что Адонисъ живъ, она прогоняетъ свои быстрыя подозрѣн³я; и для того, чтобы его краса могла долѣе процвѣтать, она униженно льститъ Смерти, говоритъ ей о ея трофеяхъ, статуяхъ, гробницахъ, истор³и, побѣдахъ, тр³умфахъ и славѣ.
  

CLXX.

  
   "О, Юпитеръ! взываетъ она, какъ я была безумна! Быть на столько слабодушной и глупой, чтобы оплакивать смерть того, кто живъ и не можетъ умереть до общаго уничтожен³я человѣческаго рода! Потому что, если онъ умретъ, будетъ убита съ нимъ и красота, а съ гибелью красоты наступитъ снова черный хаосъ.
  

CLXXI.

  
   "Стыдись, дорогая любовь, ты такъ труслива, какъ обремененный сокровищами и окруженный ворами! Пустяки, которымъ даже не были свидѣтелями зрѣн³е и слухъ, кажутся твоему робкому сердцу бѣдами. При этихъ самыхъ словахъ, она слышитъ веселый рогъ и вскакиваетъ, бывъ еще недавно столь унылой.
  

CLXXII.

  
   Какъ соколъ на приманку, такъ мчится она, не гнетъ травы, до того легка ея поступь; и поспѣшая такъ, она видитъ, къ своему несчастью, своего возлюбленнаго во власти ужаснаго вепря. При видѣ этого, закатываются ея глаза, какъ убитые этимъ зрѣлищемъ, или какъ звѣзды, посрамленныя днемъ.
  

CLXIII.

  
   Или какъ улитка, которая, когда дотронутся до ея нижнихъ рожковъ, уползаетъ болѣзненно назадъ въ свою скорлупку и тамъ, свернувшись въ тѣни, сидитъ, долго опасаясь выползти вновь; такъ ея глаза скрылись отъ кроваваго зрѣлища въ глубок³я, темныя головныя убѣжища.
  

CLXXIV.

  
   Они сдаютъ здѣсь свои обязанности и свой свѣтъ въ распоряжен³е смущеннаго мозга, который совѣтуетъ имъ соединиться съ безобразной ночью и не уязвлять болѣе сердца черезъ посредство зрѣн³я. Подобно королю, потрясенному на престолѣ, оно, при поданной ими вѣсти, испускаетъ смертельный вопль.
  

CLXXV.

  
   Отъ котораго содрогается все ему подчиненное. Но, подобно тому какъ отъ вѣтра, заключеннаго въ почвѣ, ищущаго себѣ исхода и колеблящаго земныя основы, наполняются холоднымъ ужасомъ людск³я сердца, такъ потрясен³е проникаетъ ее всю и заставляетъ ея глаза взглянуть вновь изъ ихъ мрачнаго ложа.
  

CLXXVI.

  
   Отверзясь, они устремляютъ невольный взглядъ на злящую рану, прорѣзанную вепремъ въ нѣжномъ боку Адониса; его лилейная бѣлизна орошена алыми слезами, катившимися изъ этой раны; не было цвѣтка, травки, листка, растен³я, не впитавшихъ его крови и какъ бы не сочившихъ ея вмѣстѣ съ нимъ.
  

CLXXVII.

  
   Бѣдная Венера видѣть это торжественное сочувств³е она склоняетъ свою голову на плечо, она то страдаетъ молча, то безумно бредитъ, думаетъ, онъ не умеръ, не мотъ умереть. Голосъ ея замираетъ, колѣна забываютъ преклониться, глаза въ гнѣвѣ на то, что плакали преждевременно.
  

CLXXVIII.

  
   Она смотритъ такъ пристально на его рану, что она представляется тройною ея помутившемуся взору. Тогда она упрекаетъ свои умножающ³е глаза, которые плодятъ удары, гдѣ ихъ нѣтъ; лицо его двоится, каждый членъ кажется вдвойнѣ; зрѣн³е часто вводится въ обманъ, когда разумъ въ затмен³и.
  

CLXXIX.

  
   "Мои уста не находятъ выражен³я для моего горя объ одномъ, произноситъ она, а вотъ два мертвыхъ Адониса! Мои вздохи истощились, мои соленыя слезы изсякли, мои глаза въ огнѣ, мое сердце обратилось въ свинецъ. Тяжк³й свинецъ моего сердца, растопись на красномъ огнѣ моихъ глазъ! Такъ я умру, расплавленная въ страстномъ желан³и.
  

CLXXX.

  
   "Увы, бѣдный м³ръ, что за сокровище ты утратилъ! Остается ли въ живыхъ чье либо лицо, достойное взглядовъ? Чей голосъ будетъ музыкой? Чѣмъ можешь ты теперь похвалиться изъ бывшаго или грядущаго? Цвѣты благоуханны, ихъ окраска свѣжа и мила, но истинная краса жила и умерла съ нимъ.
  

CLXXXI.

  
   "Пусть ни одно творен³е не носитъ болѣе головнаго убора или покрывала! Ни солнце, ни вѣтеръ не будутъ стремиться Облобызать васъ: вамъ нечего прелестнаго терять, вамъ нечего и бояться; солнце презираетъ васъ, вѣтеръ васъ освищетъ. Но когда былъ живъ Адонисъ, то солнце и вѣтеръ рыскали, какъ два вора, чтобы похитить его красу.
  

CLXXXII.

  
   "Онъ накрывался поэтому шапкою, но яркое солнце заглядывало и подъ ея поля, а вѣтеръ сдувалъ ее и, когда она падала, игралъ его кудрями. Адонисъ начиналъ плакать, и тотчасъ же они, сжалясь надъ его нѣжнымъ возрастомъ, соперничали въ томъ, кому осушить его слезы.
  

CLXXXIII.

  
   "Чтобы взглянуть на его лицо, левъ крался за какой-нибудь изгородью, не желая его испугать; чтобы насладиться его пѣн³емъ, тигръ дѣлался ручнымъ и смирно внималъ ему; стоило ему заговорить, и волкъ оставлялъ свою добычу и не трогалъ глупой овцы въ этотъ день.
  

CLXXXIV.

  
   "Когда онъ любовался на свое изображен³е въ ручьѣ, рыбы расправляли свои золотистыя жабры. Когда онъ приближался, птицы такъ восхищались, что нѣкоторыя изъ нихъ начинали пѣть, друг³я приносили ему въ клювѣ тутовыя ягоды и румяныя - спѣлыя вишни. Онъ питалъ ихъ своимъ видомъ, онѣ его - плодами.
  

CLXXXV.

  
   "Но этотъ отвратительный, страшный, съ щетинистымъ пыломъ вепрь, котораго глаза, вѣчно обращенные внизъ, изыскиваютъ могилу, не видалъ никогда красоты, облекавшей Адониса; о томъ свидѣтельствуетъ самое его дѣян³е. Если же онъ видѣлъ его лицо, то, я убѣждена, онъ захотѣлъ его поцѣловать, - и тѣмъ убить его".
  

CLXXXVI.

  
   "Это вѣрно, вѣрно; такъ былъ убитъ Адонисъ: онъ мчался на вепря съ своимъ острымъ копьемъ; тотъ не точилъ на него своихъ клыковъ, но захотѣлъ усмирить его ласкою и, уперевъ голову въ его бокъ, влюбленный боровъ нечаянно вонзилъ клыкъ въ его пахъ.
  

CLXXXVII.

  
   "Будь у меня так³е зубы, я должна сознаться, убила бы его еще прежде, цѣлуя его. Но онъ умеръ, не уладивъ моей юности своею... Тѣмъ больш³я проклят³я на мнѣ"!.. Она надаетъ съ этимъ гдѣ стояла, запятнавъ себѣ лицо его запекшейся кровью".
  

CLXXXVIII.

  
   Она смотритъ на его губы, онѣ блѣдны; беретъ за руку, она холодна; шепчетъ ему на ухо скорбныя рѣчи, какъ будто онъ можетъ слышать произносимыя ею печальныя слова; поднимаетъ вѣки, закрывающ³я его глаза: подъ ними, увы! два свѣточа, выгорѣвъ, лежатъ во тьмѣ.
  

CLXXXIX.

  
   Два зеркала, въ которыхъ она глядѣлась на себя тысячу разъ, и которыя не отражаютъ болѣе ничего; утрачено ими свойство, составлявшее недавно ихъ совершенство, и вся красота ихъ лишена своего блеска... "Чудо вѣка! говоритъ она, больно мнѣ, что, хотя ты мертвъ, день остается свѣтлымъ по прежнему.
  

CLXL.

  
   "Если уж

Другие авторы
  • Зонтаг Анна Петровна
  • Достоевский Михаил Михайлович
  • Стахович Михаил Александрович
  • Пильский Петр Мосеевич
  • Фурманов Дмитрий Андреевич
  • Муравьев Андрей Николаевич
  • Пыпин Александр Николаевич
  • Строев Павел Михайлович
  • Де-Санглен Яков Иванович
  • Лаубе Генрих
  • Другие произведения
  • Маркевич Болеслав Михайлович - Несколько слов в объяснение
  • Чертков Владимир Григорьевич - В. К. Лебедев. Книгоиздательство "Посредник" и цензура
  • Соловьев Владимир Сергеевич - Буддийское настроение в поэзии
  • Бухов Аркадий Сергеевич - Уважение
  • Грот Константин Яковлевич - Пушкинский Лицей
  • Свенцицкий Валентин Павлович - Из бесед на избранные места творений святого Иоанна Лествичника
  • Страхов Николай Николаевич - Заметки о Белинском
  • Щеголев Павел Елисеевич - Ю. Н. Емельянов. П. Е. Щеголев — историк и литературовед
  • Михайловский Николай Константинович - (О Ф. М. Решетникове)
  • Гончаров Иван Александрович - Светский человек
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (28.11.2012)
    Просмотров: 280 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа