| Главная » Книги |
Шекспир Вильям - Лукреция, Страница 6
Шекспир Вильям - Лукреция"> Но никого не в силах излечить.
Но вот вернулся Коллатин с друзьями
Вслед за гонцом. Лукреция бледна -
Вся в трауре, встречает их она.
Ее глаза обведены кругами,
Как радугой; их синева полна
Предвестьем бурь, которые в лазури
Минувшие затмить грозятся бури.
И Коллатин, заметив мрак ужасный
В ее лице, растерянно глядит:
Опухшие глаза кроваво-красны,
Поблек румянец радостный ланит.
Безмолвно перед нею он стоит:
Так старые друзья, сойдясь далече
От родины, теряются при встрече.
Касаяся руки похолоделой,
Он говорит: "О милая, ответь,
Что ты дрожишь? Какое горе смело
Сразить тебя и трауром одеть?
И отчего румянец мог сгореть?
Открой мне горе, что тебя тревожит,
И твой супруг рассеять зло поможет".
Три тяжких вздоха вылетают ране
Печальных слов, чтоб горю дать исход,
И наконец она понять дает,
Что честь ее поругана в обмане...
Она желает все сказать, и вот
Ей Коллатин и спутники готовы
Внимать, безмолвны, грустны и суровы.
В своем гнезде прибрежном лебедь белый
Предсмертный стон им выразить спешит:
"Нельзя стереть позорный след обид,
Бессилен мой язык окаменелый
Излить всю скорбь, которая язвит.
В душе моей безмерно больше муки,
Чем могут передать слова и звуки.
Скажу одно, мой повелитель: силой
Чужой на брачном ложе возлежал,
Где отдыхал ты часто подле милой
И голову усталую склонял.
Вообрази все то, чем запятнал
Меня злодей: насилье, поруганье,
И ты поймешь Лукреции признанье.
В глухой тиши, с мечом блестящим, гадом
Прокрался он в приют мой. В тьме ночной
Дышал его зловещий факел чадом.
Он говорил: "Проснись, дели со мной
О римлянка, восторг любви земной,
А нет - тебе, и близким, и любимым
Грозит позор мечом неумолимым.
Когда тебе склониться неугодно
К моей любви, я тайно умерщвлю
Грязнейшего холопа, заколю
Тебя и буду клясться всенародно,
Что вас застал на ложе. Я куплю
Себе такой ценой навеки славу!
Тебе - позор и вечную отраву!
Я, вся в слезах, кричать была готова.
Он меч приставил к сердцу моему,
Клялся, что если только я ему
Не покорюсь, произнесу хоть слово,
Он умертвит меня, и обниму
Я труп раба убитого, и в Риме
Лукреции позорно будет имя.
Враг был силен; я - слабое созданье,
Слабей от страха. Хищный мой судья
Мне приказал молчать, и тщетно я
Пыталася найти увещеванье.
Но красота несчастная моя
Безумца ослепила. Беспощаден
К ворам судья, коль ими обокраден.
О, научи, молю я, оправданью!
Дай отыскать убежище от зла!
Пусть кровь моя грязна от поруганья,
Моя душа безгрешна и светла,
Она подругой тела не была.
Не уступая гибельным соблазнам,
Она чиста в своем жилище грязном".
Тут жертва безнадежная утраты
Стоит, склонив в унынии чело,
Скрестивши руки, ужасом объятый...
Уста - как воск... Он дышит тяжело,
Дыхание как будто бы сожгло
Его слова. Он хочет что-то внятно
Произнести - слова текут обратно.
Так и в пролеты, скованные аркой,
Врывается стремительный поток,
И бьется дико в каменный их бок,
И вспять бежит, как будто в схватке жаркой.
Так вздох его, мучительно глубок,
Из сердца вон все горе вырвать хочет...
Рванется... миг - и вновь в груди клокочет.
Безмолвное страданье ей понятно.
В ней жажда мести вспыхнула огнем.
"О мой супруг! Страдаем мы вдвоем! -
Воскликнула она, - и необъятна
Моя печаль! Поток сильней с дождем.
Твой гнев снести мне тягостно и больно:
Для жгучих слез и пары глаз довольно.
Но для меня, которой ты лелеем
Так нежно был, молю, тому отмсти,
Кто стал себе, тебе и мне злодеем!
Представь, что зло идет, и защити
Лукрецию. Меня уж не спасти,
Но пусть умрет предатель... Замедленье
Питает лишь вражду и преступленье.
Но раньше чем, о рыцари, злодея
Я назову, - должны вы клятву дать
Отмстить ему, измену покарать.
Хвала тому, чей меч, не сожалея,
Предательство стремится наказать.
Храня обет, обязан рыцарь свято
За женщину восстать на супостата!"
И римляне в святом порыве рвенья
Ей дали клятву смело отомстить,
Как честь велит, и долг, и уваженье.
"Как звать его?" Но имя сообщить
Она все медлит. "Как могу я смыть, -
Вновь вопрошает их она тревожно, -
Насилие, свершенное безбожно?
Скажите мне, насколько я виновна?
Все ужасы повелевали мне
Ему покорной быть беспрекословно.
Но может ли душа моя вполне
Стряхнуть позор не по моей вине?
Источник очищается от яда,
Могу ль я смыть печать греха и ада?"
И отвечают ей единогласно:
"Кто чист душой - и телом чист всегда".
С безрадостной улыбкою тогда
Она лицо склонила, и так ясно
На ней горит пятно ее стыда.
"Нет! Никогда для слабого созданья
Не буду я примером оправданья!"
Тогда со вздохом, душу разрывавшим,
"Тарквиний... Он..." - она произнесла
И больше говорить уж не могла.
Но скоро снова с сердцем, трепетавшим
От горести, все силы собрала
И крикнула: "О римляне! Он это
Велит вонзить мне в сердце сталь стилета!"
С последним словом нож она вонзила
В грудь чистую, и гибельная сталь
Безгрешный дух ее освободила
Из той тюрьмы, которую не жаль
Покинуть ей; его несет печаль
За облака, откуда нет возврата, -
Последний вздох весеннего заката.
Сам Коллатин окаменел со свитой.
Они молчат: всех ужас оковал.
На труп своей Лукреции, убитый
Отчаяньем, отец ее упал,
А Брут извлек губительный кинжал
Из алого фонтана, и забила
Рекою кровь, и месть в ней говорила.
И, клокоча, как два живых потока,
Она лилась и тело обвила
Со всех сторон, как остров одинокий,
Пустой средь волн. Одна струя была
Красна, чиста, невинна и светла!
Другая же застыла мутной пеной,
Загрязнена Тарквиния изменой.
Вокруг пятна застывшей крови черной
Образовался светлый ободок,
Оплакивавший злобный этот рок,
Лукрецию сгубивший и тлетворный.
С тех пор всегда в как горестный намек
Воспоминанья, капли крови нежной
Горят стыдом за грязь струи мятежной.
"О дочь моя! - старик Лукреций в муке
Взывал, дрожа. - Та жизнь, что отняла
Ты у меня, - моей она была!
Родителей бессмертье - дети, внуки...
Где буду жить, коль ты уж умерла?
Не тот исход природа обещала.
Конец для нас - преемникам начало.
О зеркало разбитое! Недавно
В нем старость обновлялася моя!
Померкло отражение, и я
В нем свой скелет увидел явно.
Ты сорвала всю радость бытия
С своих ланит, и умер без возврата
Мой прежний лик, сиявший в них когда-то.
О время! Прекрати свое теченье,
Когда нам суждено переживать
Погибель сильных, слабых продолженье.
Лишь старым пчелам надо умирать,
А юным - жить. Воскресни, образ милый!
Не я, а ты заплачешь над могилой!"
Но Коллатин как бы от сна очнулся.
Лукреция он просит дать ему
Излить всю скорбь и горе одному.
Без чувств на труп упал он и коснулся
Лицом потока крови... Смерти тьму
Познал на миг. Но скоро ожил снова,
Чтоб мстить за смерть Лукреции сурово.
Глубокое отчаянье сковало
Его язык, но жгучих слов поток
Власть немоты и горя превозмог.
Слова текут, но звуки их нимало
Не облегчают сердца от тревог.
Они звучат стремительны, невнятны,
Страданием полны и непонятны.
Лишь иногда сквозь зубы вдруг прорвется -
"Тарквиний!" Он как будто растерзать
Стремится имя подлое. Опять
Назад поток отчаяния льется...
Но хлынул дождь. Тогда отец и зять
Рыдают вместе, сетуя и споря:
Отец иль муж несчастные от горя?
Тот и другой зовут ее своею.
Но что мертво, тому возврата нет.
"Она моя!" - кричит отец. - "Нет, ею
Я обладал!" - звучит ему в ответ. -
Здесь скорбь моя, и право, и завет!
Да будет мною оплакана кончина!
Вся скорбь о ней - отрада Коллатина".
"О, - возгласил отец. - Я жизнь ей вверил -
Она ее так рано прервала
И поздно". - "Ах, она моей была!" -
Воскликнул муж. "Сокровище доверил
Я ей одной - она его взяла.
Супруга!" - "Дочь!" - Стенанье наполняло
Всю комнату, и эхо в ней рыдало.
Но вот при виде скорби их ревнивой,
Извлек кинжал из страшной раны Брут.
Воспрянул ум, живой и горделивый.
Он понял важность тягостных минут
И встал меж них. Не острый римский шут,
Служивший всем, как при дворце забавой,
А гордый рыцарь с речью величавой.
Чтобы прервать печальных слов потоки,
Он сразу сбросил маску шутовства,
Скрывавшую искусно ум глубокий.
"Встань, римлянин! - звучат его слова. -
Я, жалкий шут, хочу без хвастовства
Вернуть твой ум, и опытный, и гордый
К спокойствию и силе ясной, твердой.
О Коллатин! Ответь мне: разве горе
Смягчает горе? Рана - раны жар?
И разве нанося себе удар,
Ты за жену, погибшую в позоре,
Отмстишь? Все это слабость и угар.
Жена твоя была несправедливо,
Убив себя, - а зло осталось живо.
Восстань, отважный римлянин! Слезами
Не расслабляй души своей! Склони
Со мной колена здесь перед богами:
Да разрешат всесильные они
Избавить Рим, несчастный в эти дни,
От грязного и мерзостного сора
Руками, на которых нет укора!
Клянуся Капитолием и кровью
Поруганной, и небом голубым,
И солнцем, полным жизнью и любовью,
Законами, которым верен Рим!
Клянусь душой Лукреции и им -
Ее ножом кровавым - мстить жестоко
За смерть жены, не ведавшей порока!"
И, в грудь себя ударив, в подтвержденье
Поцеловал кинжал кровавый он.
И тот обет был всеми повторен
И, совершив коленопреклоненье,
Вновь Брутом был обет произнесен;
И все его произнесли двукраты,
И клятвы мести дружной были святы.
И, выполнив обет свой величавый,
Они решили Риму показать
Лукреции погибшей труп кровавый.
И Рим решил Тарквиния изгнать;
И изгнан был, как подлый, низкий тат,
Навеки сын царя неумолимо
Из вечных стогнов царственного Рима.
| |
| Просмотров: 311 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры