| Главная » Книги |
Шекспир Вильям - Лукреция, Страница 5
Шекспир Вильям - Лукрецияify">
Виновно то, что губит. Пусть в упрек
Не ставят слабой женщине порок.
Мужчины обольщеньями и властью
Приводят их к позору и несчастью.
Лукреция - пример. Насилье ночью
Погибель за собою повлекло.
За гибелью - позор грозил воочью,
Он нес с собой ее супругу зло.
С такой бедой бороться тяжело,
Ее же смертный страх сковал цепями.
Легко торжествовать над мертвецами.
И говорит Лукреция покорно:
"О девушка прекрасная, к чему
Ты слезы льешь? Ведь горю моему
Ты не поможешь ими благотворно.
Когда б они, о, милая, всю тьму
В моей душе рассеять были в силе,
Меня давно бы слезы облегчили.
О девушка, скажи мне... - Вздох печальный
Ее прервал. - Когда покинул дом
Тарквиний?" - "Госпожа моя, о нем
Не знаю я. Еще была я в спальне,
А уж его здесь не было. В своем
Неведеньи себя б я упрекала,
Когда б с зарею нынче я не встала.
Но, госпожа, своей служанке верной
Простите смелость: что вас так томит?" -
"Молчи! Хотя б о горести безмерной
Сказала я - рассказ не облегчит:
Пред скорбью речь бессильная молчит.
Что перед этой адской пыткой слово!
Все сердце в ней расплавиться готово.
Подай бумагу мне, перо, чернила.
Нет, не трудись, здесь все есть у меня.
Да... что еще?.. Ах да! Пускай коня
Один из слуг седлает, что есть силы
Летит, мое доверие ценя,
С письмом к нему, возлюбленному другу...
Я напишу сейчас письмо супругу".
Служанка удалилась. В размышленьи
Склонилась над бумагой госпожа.
Перо - в руке. Она спешит, дрожа,
Излить тоски и мысли столкновенье.
То мысль тупа, а то острей ножа.
Как у дверей толпа, они теснятся,
Одна другую гонит, суетятся.
И пишет наконец она: "Супругу
Достойному привет и мир! Когда
Увидеть недостойную супругу
Желает он, пускай спешит сюда.
Все о тебе тоскуют, как всегда.
Моя тоска безмерна, необъятна,
А речь, увы, бессильна, непонятна".
Но бремя чувств и тягости страданья
Она сокрыть желает до него.
Тогда слова, и вздохи, и стенанья
Ясней позор расскажут, и того,
Что для людей в узорах букв мертво,
Живою речью искренно коснется...
Быть может, он тогда не отвернется?
Когда печаль мы видим пред собою,
Она полней и глубже понята.
Что видит глаз - для слуха пустота.
Весь человек охвачен мукой злою -
А слухом только часть воспринята.
Потока шум порой звучнее моря,
И ветер слов относит волны горя.
Готова надпись: "Спешное, в Ардею,
Супругу моему". Слуга уж ждет.
Она велит скакать ему скорее,
Как птица ускоряет свой отлет,
Когда ненастье с севера дохнет.
Но мысль идет при этом спехе вяло.
Порою крайность - крайности начало.
Поклон отвесив госпоже степенно,
Гонец глядит. Письмо он в руки взял,
Ни "да", ни "нет" в ответ ей не сказал
И удалился, спешно и смиренно.
Кто виноват, наверно, замечал
Во взорах всех своей вине укоры.
Лукрецию смутили эти взоры.
Свидетель бог: румянцем заливало
Его лицо лишь только оттого,
Что он слуга был старого закала,
Не ведал, что такое хвастовство;
Лишь дело важно было для него,
И будучи слугой простым и честным,
Не прибегал он к фокусам словесным.
Но пыл его в ней вызвал подозренье,
И пламенем зарделись лица их.
Он, мнилось ей, уж знал о преступленьи,
И не сводила глаз она своих
С его лица, а он краснел от них.
Чем больше он краснел, тем ей казалось -
Пятно позора ярче разгоралось.
Ей чудилось, что время он теряет,
Хоть он едва ступил через порог.
Как ей часы убить - она не знает,
Но поздно ныть и плакать от тревог.
Печальный вопль от вопля изнемог.
Она на миг прервала причитанья,
Чтоб иначе излить свои страданья.
И вспомнила Лукреция картину:
Приамов град на ней изображен,
Пред Троей греков стан; они в руину
Все обратить грозят, и Иллион,
Вершиной уходящий в небосклон,
Написанный так вдохновенно, словно
С ним небо целовалося любовно.
Превосходя природу, там искусство
Вдохнуло жизнь в мельчайшие мазки,
И в каждой капле краски было чувство,
Как бы в слезе, пролитой от тоски
Вдовой по муже. Крови ручейки
Как бы дымились, и мерцали очи,
Как уголья под пеплом в мраке ночи.
Там землекоп могилу рыл солдатам,
Облитый потом, в прахе и пыли,
А с башенок за грозным супостатом
Глаза троян следили издали
Из амбразур, и зрители могли
Прочесть в глазах вопрос души печальный:
Так был искусен мастер гениальный.
Светилась ярко опытность и сила
В чертах вождей, отважных и седых.
Стремительность горела в молодых;
И здесь и там тащился трус уныло.
Художник так искусно создал их,
Что все могли, казалось, видеть смело
И бледность лиц, и жалкий трепет тела.
Черты Аякса и Улисса были
Воплощены так дивно-мастерски,
Как будто в красках нравы их сквозили
И раскрывались сердца тайники:
Так у Аякса в бешенстве зрачки
Горели; у Улисса в них сквозила
Премудрость, снисходительная сила.
Так Нестор говорил красноречиво,
Как будто греков к битве ободрял.
Он так жестикулировал красиво,
Что всю толпу невольно увлекал,
И бородой он, мнилось, помавал,
И тихое дыхание струилось,
И речь на нем к лазури возносилась.
Ловя советы мысли вдохновенной,
Толпа вокруг сомкнулася кольцом;
И каждый слушал с трепетным лицом,
Как будто увлекаемый сиреной.
Тот был высок, тот мал пред мудрецом,
А головы иные за толпою
Как будто поднималися порою.
Одна рука - на голове другого,
А нос того тем ухом заслонен...
Вон тот надутый, красный оттеснен.
С уст этого сорваться брань готова...
Не будь боязни потерять хоть слово,
Вот-вот за меч ухватятся сурово.
Воображенью пищи здесь немало,
Но все живой иллюзией полно.
Вон там - копье Ахилла заменяло;
Он за толпой, но, мощное, оно
В его руке, и все воплощено.
Так руки, ноги, головы натуры
Воссоздавали ясно их фигуры.
А на стенах, вкруг осажденной Трои,
Когда сам Гектор выступил на бой,
Стоят троянки-матери толпой:
Там в бой идут их сыновья-герои,
И делятся они между собой
Той горделивой материнской силой,
В которой страх сквозит за образ милый.
Где бой кипел, с прибрежия Дардана
До Самоиса кровь текла рекой,
И тут война кипела неустанно:
Клубясь, волна сшибалася с волной
И билась в берег дикий и крутой,
И отступала прочь, и вновь сшибалась,
И пеною на отмель разливалась.
Вот подошла Лукреция к картине.
Там есть лицо, земных скорбей венец;
И много лиц печальных видит ныне.
Но где же то, страданья образец?
И вот нашла Гекубу, наконец.
Пред ней - Приам; он гордым Пирром ранен,
У ног его в крови и бездыханен.
Так гений отразил в своей картине
Гнет времени и гибель красоты,
Страданье в каждой впадине, в морщине.
От прошлого ни света, ни черты.
Кровь почернела. Холод пустоты -
В источнике, служившем этим жилам.
Гекубы жизнь, как в замке, в теле хилом.
Лукреция на тень печали дико
Глядела, горя злобную напасть
Соизмеряя с той, которой крика
Недоставало, чтоб врагов проклясть.
У гения не божья мощь и власть...
Лукреция винить его готова,
Что не дал он ни стона им, ни слова.
Как жалок ты, о инструмент безгласный!
Я голос мой в твою печаль вдохну,
Волью бальзам в Приама, прокляну
Убийцу - Пирра, и пожар ужасный
Залью слезами. Я ножом проткну
Твоим врагам коварным злые очи,
Да будут греки в мраке вечной ночи!
Ты укажи мне тварь, причину боя,
Ее красу ногтями я сгоню.
Твоя, Парис, виною похоть, Трою
Предавшая враждебному огню.
Твои глаза в пожаре я виню.
Отец, и сын, и мать, и дочь - расплата
За тяжкий грех безумного разврата.
Зачем единоличным наслажденьем
Быть общих бед виною суждено?
Пусть казнь падет вослед за преступленьем
На голову того, кем свершено.
Зачем страдать невинным заодно?
Зачем паденье одного роняет
Весь город, и народ в нем погибает?
Смотри: здесь пал Приам, а там рыдает
Гекуба. Гектор мертв, без чувств Троил.
В потоках крови дружба утопает,
Кипит война... Там умер... Здесь - убил.
Грех одного сражает бездну сил.
Когда Приам презрел бы похоть сына -
Была бы Троя в славе, - не руина.
Оплакивает горе на картине
Лукреция. Как колокол, оно
Легко звонит, лишь раз оживлено,
Оно зовет лить слезы о кончине.
Так обо всем, что красками дано,
Лукреция рыдает, сообщая
Свой голос им, а горе занимая.
Она на все глядит прилежным взглядом,
С несчастными несчастия полна.
Вот бедный пленник шествует с отрядом
Фригийских пастухов в цепях... Видна
Тревога в нем, но радость в ней ясна.
Он к Трое направляется послушно,
Терпенье в нем к несчастьям равнодушно.
Художник проявил здесь все уменье,
Чтобы придать притворству честный вид;
Спокоен взгляд, в глазах слеза блестит;
Чело в беде не знает униженья,
И с бледностью в щеках румянец слит,
Чтоб жар стыда не выдал преступленья,
Л бледность - вероломного волненья.
Но, словно демон, в лжи закоренелый,
Облекся он в личину доброты,
Прикрыв, как шлемом, злобные черты.
Сама бы ревность думать не посмела,
Что вероломство, злоба, клеветы
Лазурный день затмили тучей черной,
Светлейший лик втоптали в грех позорный.
То был, искусно так изображенный,
Клятвопреступник мерзостный Синон!
Его волшебной сказкою плененный,
Погиб Приам, и, ею же сожжен,
Пал величавый светлый Илион,
А звездочки, увидевши в печали
Их зеркало разбитым, исчезали.
Рассматривая дивное творенье,
Она бранила мастера, что он
Лицу Синона придал выраженье,
Которым образ Правды оскорблен,
По красоте - и свят, и чист Синон.
Художник что-то исказил нежданно,
Иль сам себе противоречил странно.
"Не может быть, чтоб столько дум таилось
В подобном взгляде", - думалося ей.
Но вот предстал Тарквиний перед ней -
"Не может быть" на "может" изменилось,
И был таков печальный смысл речей:
"Увы, нередко в красоте священной
Скрываются черты души презренной.
Как здесь Синон изображен, - устало,
Печален, кроток, изнурен трудом
Иль горестью, ко мне явился в дом
Тарквиний; все в нем сердце оживляло,
Хотя внутри порок пылал огнем.
Как принят был Приамом тот, так мною
Тарквиний принят, сжегший мою Трою.
Смотрите, как от слез Синона лживых,
Приам рыдает, О Приам! Дожив,
До старости, наивен ты, правдив,
Ведь каждая слеза из глаз красивых -
Троянца кровь: в ней и огонь, и взрыв!
Жемчужины из гнусных глаз Синона,
От вас погибнут стены Илиона!"
Свои контрасты дьяволы из ада
Заимствуют: под пылкостью их - дрожь,
Но и пожар под снегом их найдешь.
Подобное слияние им надо,
Дабы глупцы считали правдой ложь.
Приам подавлен лживостью Синона.
Вода грозит сжечь стены Илиона!
Тут ей такая ярость овладела,
Что из груди терпенье рвется вон.
Ногтями рвет она Синона тело,
Как будто то Тарквиний, не Синон.
Ее себе противной сделал он.
Но вот она очнулась, восклицая:
"Безумна я, бездушное терзая!"
Приливом и отливом ее горя
И время, наконец, утомлено.
То хочется, чтоб стало вдруг темно,
То, чтоб заря взошла... И, с ними споря,
Ей кажется, что все удалено.
Она устала, но заснуть нет силы;
А время все ползет, ползет уныло.
Но время пронеслось неуловимо
Перед картиной. Горести свои
Она в чужих топила в забытьи,
Подобье мук свои сносило мимо.
Мысль, что другие страждут нестерпимо,
Порой способна душу облегчить,
| |
| Просмотров: 395 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры